1 страница. Так впервые деньги теряют свое извечное назначение — средства обмена — и

Так впервые деньги теряют свое извечное назначение — средства обмена — и превращаются в объект непосредственного культового поклонения, когда вся жизнь адептов религии «золотого тельца» преобразуется в повседневный ритуал. Со временем эта религия целиком поглотила западное общество, подчинив себе все сферы человеческой жизни, низведя людей до состояния существ, с маниакальным упорством стремящихся к главной цели своего существования — максимальному обогащению.

«ПРОКЛЯТ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НАДЕЕТСЯ НА ЧЕЛОВЕКА»

Главной отличительной особенностью концептуальных основ пуританских течений, взросших на кальвинистских идеях (занявших в XVI—XVII веках главные позиции в политических и идеологических баталиях наиболее развитых стран Европы — Нидерландах и Великобритании), была абсолютизация служения Богу, и только Богу, при полном игнорировании человека, т.е. — «ближнего своего». Результатом же этого, как свидетельствует М. Вебер, становится «ощущение неслыханного дотоле внутреннего одиночества отдельного индивида. В решающей для человека эпохи Реформации жизненной проблеме — вечном блаженстве — он был обречен одиноко брести своим путем навстречу от века предначертанной ему судьбе» [3, с. 142]. В сочетании с гигантской и устрашающей фигурой Бога и никчемностью всего природного, эта внутренняя изолированность и одиночество человека становится причиной негативного отношения протестантизма (а точнее, его пуританских течений) к эмоциональной стороне культуры и субъективной религиозности, а потому и принципиальному отказу от всей чувственной составляющей культуры.

В итоге характерными чертами ментальности западного человека становятся эмоциональная тупость, гипертрофированный рационализм и лишенный каких–либо иллюзий, пессимистически окрашенный индивидуализм, граничащий с эгоцентризмом и эгоизмом. Фактически протестантский Бог стал глухой и непреодолимой стеной между людьми, сея в их душах глубоко укоренившееся недоверие «к ближнему», предостерегая полагаться на помощь людей и на дружбу между ними. Даже самые воздержанные в своих взглядах протестантские проповедники учили свою паству глубокому недоверию по отношению к самому близкому другу, прямо советуя, кроме Бога, никому ни в чем не доверять. Как писал Раймон Арон: «Это психологическое следствие теологии благоприятствует индивидуализму. Каждый одинок перед лицом Бога. Смысл единения с близкими… ослабляется» [6, с. 254].

Вот какие цитаты идеологов протестантизма, по этому поводу, приводит М. Вебер: «Понимающий человек» разбирается в чужих делах, но лучше всего в своих собственных. Он ограничивается своими делами и не сует попусту свою руку в огонь… Он видит лживость мира и поэтому полагается лишь на себя, а на других лишь настолько, чтобы они не нанесли ему ущерб своим разочарованием» — так философствует Т. Адаме. <…> Бейли <…> советует каждое утро, выходя из дому, представлять себе, что тебя ждет дикая чаща, полная опасностей, и оградить себя просьбой к Богу об «осторожности и справедливости». Подобное ощущение свойственно всем аскетическим сектам, у некоторых пиетистов превращается в своего рода отшельничество в миру. Даже Шпангерберг в (гернгутеровской) «Idea fidei fratrum» (1779, p. 328) настойчиво напоминает о словах пророка Иеремии (17, 5): «Проклят человек, который надеется на человека».

Таким образом, общение кальвиниста с Богом происходило в атмосфере полного духовного одиночества с настороженным и даже враждебным отношением к окружающим его людям. В таких условиях эгоистическая мотивация в сознании западного человека приобретает доминирующее положение. Как писал в связи с этим Серж Московичи: «Допустив перенос инстинктивных составляющих индивида на общество, она (сублимация. — Авт.) подразумевает теперь отказ и от самого общества в пользу чисто экономической деятельности. Итак, истинное завершение этой сублимации, ее видимое воплощение, представляет собой эгоистический интерес, возведенный в добродетель» [6, с. 256].

Так был сформирован западный индивидуализм, который подорвал основы коллективистской морали и заложил основу идеологии беспрерывной борьбы отчужденных друг от друга индивидов. Именно на этом психологическом грунте позднее англосаксы сформулируют идею вечной «войны всех против всех», которая станет аксиомой для западной цивилизации.

«СВОБОДА, СВОБОДА; ЭТИМ СЛОВОМ КЛЯНУТСЯ В АНТВЕРПЕНЕ ТОРГАШИ»

Угасание веры и укрепление эгоистической мотивации в сознании западного человека шли параллельно становлению и укреплению социально–политических систем европейских торговых республик (прежде всего Нидерландов), чья идеология была секуляризирована самым радикальным образом и представлена как некий абсолютный идеал.

Вышеописанная духовно–психологическая ситуация в протестантских странах влияла как на их экономическую, так и социально–политическую организацию. Утилитаризм, прагматизм, рационализм, труд, как системная основа жизни и ее смысл, а также беспрецедентное стремление к наживе, в сочетании с представлением о свободе как свободе «делать деньги», подготовили условия для возникновения государственных образований в форме демократических режимов. В соответствии с этими качествами был создан и соответствующий образ Человека. Т. е. то, что когда–то возникло как попытка теоретического обоснования торговой республики, управляемой олигархией, и описание ментальности, а также жизненных идеалов торгаша–авантюриста, с течением времени, благодаря пропаганде и силовому принуждению, превратилось в концептуальную аксиому политической организации (не только Европы, но и всего мира) и эталон Человека.

В социально–политической теории это проявилось в теоретических предосновах западного либерализма, репрезентованных такими мыслителями, как Иоганн Алтузия (1557—1638), который в свое время возглавлял Гербонский университет, и представителем школы естественного права Гуго Гроцием (1583—1645).

Именно последний, как истинный протестант, впервые провозглашает главным предметом политической науки «целесообразность» и «пользу».

Его социально–политическая теория удачно обосновала устройство и специфику жизни торговой республики того времени, одновременно противопоставив себя монархическим идеям, которые подводили теоретический фундамент под царствование королевских домов Европы. А решение актуальных проблем республики, живущей по законам, установленным торгово–финансовыми кланами, становится прикладной целью его трактата.

Прежде всего Г. Греции в своей работе заявляет, что когда–то якобы существовало «естественное состояние», при котором не было ни частной собственности, ни государства, а в мире царили произвол и ничем не ограниченное насилие. Дабы уберечь свою собственность и свободу, руководствуясь разумом, люди заключили договор о создании государства. При этом Г. Гроций подчеркивал, что объединение в государство состоялось отнюдь не по божьей воле, а вследствие естественной необходимости.

Данная идея была не нова. В Средние века договоры феодалов между собой, а также ими, с одной стороны, и городами — с другой, не были редкостью, являясь источником права. Но Гроций в своей концепции преподносит «договор» как основу государства и властных отношений (после него почти все теоретические построения XVII–XVIII веков, объяснявшие сущность, причины и способы создания государства, исходили из этой идеи). При этом он лишает политическую организацию общества божественной воли, наделяя ее смыслом самостоятельного существования в соответствии с материальной необходимостью. По его мнению, государство — это союз свободных людей, заключенный для общей пользы, под которой подразумевается материальное благополучие.

Кроме того, он дихотомирует право на право естественное и право волеустановленное. Как эмпирик, он рассматривает естественное право в качестве того, что «вытекает из самой природы», а волеустановленное — как такое, которое возникло путем волеустановления^[46] [7, с. 236J.

При этом под естественным правом Г. Гроции подразумевает все то, что считается целесообразным с точки зрения человеческого разума (когда то или иное действие человека признается либо морально необходимым, либо аморальным, в зависимости от соответствия или противоречия разумной природе человека), являющегося источником этого естественного права. Поэтому оно выступает в качестве основания и критерия для разграничения должного (дозволенного) и недолжного (недозволенного) по самой своей природе, а не в силу чьего–то желания. Г. Гроций заявляет о том, что якобы существует надсубъективное, естественное, объективное положение вещей в социально–политической сфере.

Также он декларирует требования разума (императивы естественного права): защита имущества, возвращение полученной на время вещи и компенсация извлеченной из нее выгоды, обязанность соблюдения договоров, возмещение ущерба, а также наказание в соответствии с проступком. Как можно заметить, в данном случае имел место стандартный перечень необходимых условий торговой и финансовой деятельности. То есть само понимание человеческой «свободы» фактически сводится к свободе «делать деньги». По этому поводу Л. Февр писал: «Свобода, свобода; этим словом клянутся в Антверпене торгаши, жаждущие выгодных спекуляций; это слово повторяют капиталисты, сильные люди… это слово твердят в своем аугсбургском дворце несокрушимые и всевластные Фуггеры, чьи несметные богатства окружают их сиянием золотых легенд…» [2, с. 206]. Человеческая жизнь, по логике Гроция, протекает между собственностью и деньгами, а все устремления человека направлены к наживе.

Интересно то, что под волеустановленным правом Г. Гроций имеет в виду предписания Бога и людей, которые также должны соответствовать требованиям естественного права. Поэтому даже воля Бога становится вторичной по сравнению с перечнем условий свободной торговли, финансовых операций и предпринимательства. Как подчеркивал Г. Гроций: «Естественное… право столь незыблемо, что не может быть изменено даже самим Богом…» [8, с. 165]. Таким образом, в сознании западных масс деньги низвергают Бога с вершины высочайшей и абсолютной ценности и занимают его место, а свобода как таковая отождествляется со свободной возможностью торговать и осуществлять финансовые операции.

ТОРГОВО–ФИНАНСОБОЕ МОГУЩЕСТВО: ОБЪЕКТИВАЦИЯ «СВОБОДЫ» И ГЕОПОЛИТИЧЕСКОГО ДОМИНИРОВАНИЯ

Представления Гроция (и Алтузия) о государстве, политике, праве, человеке стали теоретическим отражением социально–политической и экономической систем Нидерландов XVI–XVII веков, в которых протестантизм, как морально–этическое восстание против Рима, стал идеологическим фундаментом власти правящей олигархии.

Нидерланды XVII столетия представляли собой республику (возникшую в процессе борьбы (1565—1609) с католической Испанией), состоявшую из семи крохотных независимых провинций. Каждая провинция объединяла в единую систему определенное количество голландских городов, каждый из которых имел самоуправление в виде магистратов, взимавших налоги, вершивших правосудие, защищавших автономию города, его прерогативы, фискальную систему. При этом необходимо отметить, что должности в магистратах не были выборными. Действующие члены этих органов городского самоуправления по собственному усмотрению решали, кто из их сограждан достоин занять вакантное место. Причем назначались чиновники пожизненно. Это была откровенно олигархическая система. Члены магистратов отбирались преимущественно из богатых семей, а назначение нужных людей на выгодные посты становилось главным источником доходов для членов магистратов.

Та же ситуация сложилась и в центральных органах власти Соединенных Провинций. Там также все важные вопросы решала олигархия — торгово–финансовая элита, естественным образом сросшаяся с государственным аппаратом. Хотя управлявшие страной регенты и образовывали особую группу, стоявшую в сфере политики над деловой буржуазией, их должности давали им мизерное жалованье, а потому они, как правило, занимались достаточно состоятельными людьми, обременявшими себя обязанностями государственного чиновника не из филантропических побуждений, а для оптимизации своего бизнеса. Если же на должность регента и попадал человек без солидного состояния, то он так или иначе принимал участие в коммерческих сделках, делавших его зависимым от денежных магнатов. Кроме того, торгово–финансовые кланы постепенно проникали в замкнутый слой государственной элиты как путем браков, так и благодаря разнообразным политическим кризисам, во время которых власть всегда искала опору в финансовой среде. В итоге государственный аппарат Соединенных Провинций стал инструментом реализации интересов частных лиц — узкого слоя торгово–финансовой элиты. Именно поэтому около 2 тыс. регентов, управлявших страной, были выходцами из одних и тех же влиятельных семейств, державших в своих руках города, провинции, Генеральные штаты, Государственный совет, Ост–Индскую и Вест–Индскую компании, одновременно определяя как внутреннюю, так и внешнюю политику государства.

Впрочем, необходимо отметить, что центральные органы управления Соединенных Провинций (находившиеся в Гааге) были слабыми и не обладали достаточным влиянием. Государственный совет (Raad van Staat), являвший собой своеобразную исполнительную власть, а точнее — Министерство финансов и Генеральные штаты (постоянное представительство послов провинций), фактически не имели никакого реального влияния. Многие историки вообще ставят под сомнение существование в Нидерландах государства как такового.

Однако при всем этом Соединенные Провинции, по отношению к внешнему миру, представляли собой мощный промышленный, торговый, финансовый и политический альянс. И он имел строгую иерархию. Его лидером был Амстердам, точно так же как в свое время Венеция в Италии. В своей внешней политике Голландское государство повторяло на новом этапе развития западной цивилизации основные талассократические принципы итальянских городов–государств. Фактически Нидерландские Соединенные Провинции стали следующим этапом в становлении западной талассократии. И хотя их очень сложно заметить на международной европейской арене XVII века, не вызывает сомнения их определяющая, но незримая роль во всех важнейших событиях того времени.

Как писал Ф. Бродель: «Нити дипломатии связывались и распутывались в Гааге. Именно там организовывались последовательные вступления в войну Дании (1626), Швеции (1629), и даже Франции (1635). Однако, как всякий уважающий себя центр экономического мира, Соединенные Провинции удерживали войну за своими пределами: на их границах серия крепостей усиливала препятствия, образуемые многосложными водными преградами. Немногочисленным, но «очень тщательно отобранным, очень хорошо оплачиваемым и хорошо кормленным», обученным самому научному ведению войны наемникам было поручено следить за тем, чтобы Республика оставалась защищенным островком, в безопасности» [9, с. 201—202].

Таким образом, находясь в политической тени и безопасности, Соединенные Провинции искусно манипулировали европейской международной ситуацией в своих финансово–экономических и политических интересах.

Подобное состояние дел было достигнуто прежде всего тем, что Голландия сумела завладеть контролем над всей торговой системой Европы, обретя фактически абсолютную торговую монополию. В XVII веке голландский торговый флот был наиболее многочисленным в Европе и насчитывал 15 тыс. судов. Нидерландские купцы господствовали на внутренних европейских рынках, Балтийском и Средиземном морях, в Германии и Великобритании. Потеснив Антверпен, Амстердам превратился в центр европейской торговли. Как писал К. Шмитт, «голландцы стали «извозчиками» всех европейских стран».

Это поясняется тем, что Соединенным Провинциям удалось, используя самый мощный в мире военно–морской флот, замкнуть на себя практически все торговые пути Европы. Склады и пакгаузы, забитые разнообразными товарами, стали основой голландской стратегии господства. И именно по причине их обильных запасов Голландия могла регулировать по своему усмотрению европейскую торговлю. Амстердам стал определять цены на товары во всей Европе.

По сути, подобная система перевалочной торговли оборачивалась монополией. Построенная на совокупности торговых взаимозависимостей, связанных между собой, она создала ряд почти обязательных каналов обращения и перераспределения товаров (повторяя опыт итальянских городов–государств). При этом данная система поддерживалась политикой устранения любой конкуренции, подчиняя весь комплекс голландской экономики этой главной цели.

Кроме того, торговое доминирование Соединенных Провинций усиливалось и тем, что они стали банком всей Европы, предоставляя европейцам в больших размерах дешевый кредит. Уже в конце XVI века в Голландской республике вовсю действовали страховые компании, а в 1609 году был создан банк, занимавшийся широкомасштабными депозитными и кредитными операциями по всей Европе и в колониях.

Главным внешнеэкономическим и военно–политическим инструментом Соединенных Провинций являлась Ост–Индская компания, созданная в 1602 году для закрепления монополии торговли индийскими товарами за Нидерландами и блокирования транспортных путей в Индию другим европейским странам^[47]. Она осуществляла колониальные захваты, послужившие основой первоначального накопления капитала, при помощи которого Соединенные Провинции совершили мощный экономический рывок. С ее помощью голландцы проникли в Индию, на Цейлон, в Китай, Японию, Южную Африку. Наиболее же ценным их приобретением стала Индонезия.

С 1622 году монопольное право на торговлю с вновь открытыми странами в Америке получила нидерландская Вест–Индская компания. Созданная в 1621 году, она первоначально занималась каперством. Позднее ей удалось захватить колонию в Северной Америке с центром в Новом Амстердаме (ныне Нью–Йорк), а также Антильские острова, Суринам и Бразилию.

Наряду с жестокой эксплуатацией захваченных территорий прибыльным занятием для голландцев являлась также и работорговля, в которой они были пионерами, получая за рабов золото и соль.

Руководила обеими компаниями голландская олигархия, превратившая их в своеобразные государства в государстве. Функции данных структур были уникальными. Так, например, Ост–Индская компания обладала правом захвата и конфискации любого иностранного корабля, оказавшегося в зоне ее контроля (от. мыса Доброй Надежды до Магелланова пролива), основывать крепости и фактории, чеканить монету, содержать войска, объявлять войну, заключать мир и договоры от лица штатгальтера Голландии, а также обладала полной судебной и административной властью над своими служащими и населением захваченных территорий. Торговые привилегии компании заключались в праве беспошлинного ввоза товаров из Соединенных Провинций в Индию с оплатой 3% таможенной пошлины. Естественно, что вся прибыль компании шла в распоряжение узкого круга лиц, принадлежащего к олигархии Соединенных Провинций.

К XVII веку Ост–Индская компания захватила большую часть португальских владений в Индии и стала значительной военно–политической и финансово–экономической силой. Путем насилия, обмана, подкупов и предательств эта компания завоевала на протяжении XVII—XVIII веков всю Яву, включая Матарам и Бантам, Молуккские острова (острова Пряности), и создала ряд опорных пунктов и баз на других островах архипелага.

Это привело к изменению характера деятельности компании. Уже не торговля, а принудительные поборы и налоги становятся основным источником ее доходов. Такая ситуация, в свою очередь, стимулировала безудержное стремление компании к новым захватам, к расширению подвластной территории, к непрекращающейся экспансии. Интересно то, что в Индии и Юго–Восточной Азии торговые компании Соединенных Провинций осуществляли территориальный захват в роли «освободителей» колониальных народов от тирании португальцев, вытесняемых ими.

Сама борьба Голландии за колонии велась в форме пиратства, контрабандной торговли и захвата отдельных стратегических пунктов Вест–Индии, позволявших ей контролировать все пространство региона. Связано это было не только с тем, что военных и финансовых ресурсов Соединенных Провинций было недостаточно для традиционного захвата и удержания территорий, но и с тем, что непосредственный контроль больших территорий был им невыгоден и не отвечал их стратегии. Он требовал значительных финансовых вложений, а это было неприемлемым для руководства Ост–Индской компании, ориентированного лишь на беззатратную прибыль.

Именно поэтому деятельность компании определялась тремя главными принципами: во–первых, насильственной консервацией в колониях отсталых форм производства; во–вторых, насаждением марионеточных режимов, находящихся в полной военно–политической и финансово–экономической зависимости от Ост–Индской компании; в–третьих, хищническим «выкачиванием» материальных ценностей из контролируемых территорий, сочетавшимся с интенсивной эксплуатацией их коренного населения.

Одновременно с этим компания настойчиво домогалась в архипелаге Индонезии монополии на колониальную торговлю, блокируя всеми доступными ей средствами доступ в этот регион своих конкурентов и осуществляя изоляцию его отдельных частей. Любой остров, пытавшийся торговать не только с голландцами, подвергался военному нападению, в результате которого уничтожались как местное население, так и выработанный им продукт.

По свидетельству служащего компании Вурффбайна, Ост–Индская компания никак не могла добиться от жителей острова Амбоины отказа от продажи «такого благородного продукта, как гвоздика» кому бы то ни было другому, кроме голландцев. Сожжением туземных поселков, а также казнью многих тысяч «неверных амбоинцев» удавалось усмирять их лишь на короткое время, затем «они снова проявляли неверность». Ежегодно 8–10 голландских кораблей из Батавии с 800–1000 солдатами приезжали на 6 месяцев для наказания непокорных амбоинцев. В результате к 1643 году, по сообщению Вурффбайна, «прекрасный остров Розингейм, с лесами мускатного ореха, превращен в пустыню…». Уничтожены были также все деревья мускатного ореха на острове Пуало–Ран, из–за которого у голландцев шел длительный спор с англичанами [10, с. 705—706].

Монополизировав таким образом всю торговлю и связи подконтрольных территорий с внешним миром, Ост–Индская компания обеспечила себе возможность брать остаток местной продукции (в производстве которой сама компания участия не принимала) бесплатно или по минимальным ценам. Земля захваченных территорий распределялась или продавалась служащим компании в собственность, с обязательством всю продукцию, произведенную на них, сдавать компании по твердо установленным ценам. Попытки продать ее на сторону строго наказывались.

Обработка этих «частных земель» производилась или прикрепленным к ним местным населением, над которыми владелец получал феодальные права, или рабами. Спрос на рабов был очень большой, и поскольку военнопленных, обращенных в рабство во время завоеваний, не хватало, был организован специальный промысел кражи людей на соседних островах.

В областях, которые управлялись национальной аристократией, первоначально действовали договоры о торговле, обеспечивающие голландцам свободу торговли и коммерческие привилегии; затем, по мере усиления мощи компании, свобода торговли заменялась обязательством торговать исключительно с голландцами, а с 1677 года возникает институт «леверенций» — принудительных поставок. Одновременно с этим голландцы прилагали максимум усилий для того, чтобы на контролируемых ими территориях продавался только их товар.

Таким образом, страны Востока, которые попали под власть Ост–Индской компании, подвергались систематическому ограблению, их продуктивные силы разрушались, а экономическое и культурное развитие тормозилось.

Результаты экспансионистской политики Соединенных Провинций были весьма впечатляющими. В середине XVII века голландский флот, представляя собою основу ее торгово–финансового и военно–политического могущества, почти вдвое превосходил флоты Англии и Франции, взятые вместе. Соединенные Провинции имели наиболее развитую в Европе судостроительную промышленность. В начале эпохи Великих географических открытий голландцы научились строить самые совершенные парусные суда, способные преодолевать океаны. В середине XVII века они сосредоточили в своих руках почти всю торговлю между северными и южными странами Европы. Общий торговый оборот Соединенных Провинций на тот час достигал 75—100 млн.флоринов в год. При этом их влияние постепенно распространялось на колониальные владения других европейских стран, что позволило им к 50—60–м годам XVII века завершить создание собственной империи, раскинувшейся на пространстве от Мозамбика до Макао и Японии.

Причем строили ее голландцы, решительно вытесняя своих европейских конкурентов, беззастенчиво пользуясь плодами их трудов. В 1699 году французы жаловались на то, что успех голландцев был основан на разорении тех европейцев, которые раньше их обосновались в колониях, дабы таким путем с выгодой воспользоваться тяжкими трудами своих предшественников.

В сущности, Соединенные Провинции представляли собой тот же тип социально–политического организма, что и города–государства Италии, с тем же господствующим менталитетом торгаша–авантюриста, ставящего превыше всего барыш. Вот что по этому поводу писал Ф. Бродель: «Тем, что голландские политика и образ жизни не переставали защищать и охранять посреди благоприятных и неблагоприятных перипетий, через которые им приходилось проходить, был комплекс торговых интересов. Интересы эти распоряжались всем, все захлестывали… <…> Дело было в том, что царил купец, и торговый интерес играл в Голландии роль интереса государственного. «Торговля желает быть свободной», — писал в 1662 году Питер де Ла Кур. «…барыш — один–единственный компас, который ведет сих людей», — восклицал ЛаТюйери, французский посол, в письме к Мазарини от 31 марта 1648 года. Тогда же, в 1644 году, директора Ост–Индской компании энергично утверждали, что «города и крепости, кои де Неегеп XVII завоевали в Ост–Индии, надлежит рассматривать не как национальные завоевания, но как собственность частных лиц — купцов, которые вправе продавать их кому пожелают, даже если бы речь шла о короле испанском или любом другом враге Соединенных Провинций». <…> Один француз заявлял: «В Голландии интерес государства в делах торговли составляет интерес частных лиц, они идут нога в ногу. Торговля абсолютно свободна. Купцам абсолютно ничего не приказывают, у них нет иных правил, коим надлежало бы следовать, помимо правил собственного их интереса: это установленная максима, которую государство рассматривает как вещь, главнейшую для себя. Таким образом, когда частное лицо делает для своей коммерции нечто противоречащее интересу государства, государство закрывает глаза и делает вид, что не замечает сего…» [9, с. 204—205].

И действительно, в торговых делах и экспансионистской политике государство Соединенных Провинций, и в особенности частная Ост–Индская компания, играли роль инструментов олигархии. Постепенно вытесняя своих конкурентов типа Испании и Португалии, Голландская республика заменяла громоздкие государственные машины, выкачивающие из колоний доходы для королевских сокровищниц монархических держав, частными лицами — пайщиками компаний, которые организовывали дело эксплуатации колоний исключительно в интересах своего личного обогащения. И хотя тесная связь между интересами государства и компаний, прямая военная помощь и поддержка их колониальной деятельности проявлялись открыто в разнообразнейший формах, сам аппарат колониальной эксплуатации находился в частных руках, как и прибыль от эксплуатации. Фактически голландская Ост–Индская компания стала прототипом современных западных транснациональных корпораций — одной из основ установившегося на данный момент мирового господства Запада.

Таким образом, общие стратегические установки Соединенных Провинций в плане геополитической борьбы со своими конкурентами стали очередным шагом в формировании западной талассократии.

Источники

[1] Шпенглер О. Пруссачество и социализм. — М.: Праксис, 2002.

[2] Февр. Люсьен. Бои за историю. — М.: Наука, 1991.

[3] Вебер М. Избранные произведения. — М.: Прогресс, 1990.

[4] Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. Гештальт и действительность. — М.: Мысль, 1993.

[5] Зомбарт В. Буржуа. — М.: Наука, 1994. (Серия «Социологическое наследие»).

[6] Московичи С. Машина, творящая богов. — М.: Центр психологии и психотерапии, 1998.

[7] История политических и правовых учений: Учебник для вузов/Под общ. ред. профессора B.C. Нерсесянца. — М., 1997.

[8] История политических и правовых учений: Учебник / Под ред. О.Э. Лейста. — М.: Юрид. лит., 1997.

[9] Бродель Ф. Время мира: Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVII вв. — М.: Прогресс, 1992. Т. 3.

[10] Всемирная история в десяти томах. Т. IV. — М., 1958.

ГЛАВА IV СОЕДИНЕННОЕ КОРОЛЕВСТВО ВЕЛИКОБРИТАНИИ И СЕВЕРНОЙ ИРЛАНДИИ

Англичане!! Вы великий народ, скажу больше — вы великая чернь.

Удары ваших кулаков красивее удара ваших шпаг.

У вас есть аппетит. Вы — нация, пожирающая других.

Виктор Гюго

Взгляды высшего английского общества нельзя исправить разумом, так как они порождены выгодой.

Стендаль

Правь, Британия! Британия правит на волнах!

Из английской национальной песни

ИДЕОЛОГИЯ СЕКУЛЯРИЗИРОВАННОГО ЭМПИРИЗМА И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭМАНСИПАЦИЯ КАПИТАЛА

После того как Нидерландские Соединенные Провинции сошли с политической арены в качестве ведущего игрока, их место заняла Великобритания, которая путем активной внешней политики и непрекращающейся военной экспансии постепенно превратилась в империю, «над которой не заходит солнце». Не вызывает никакого сомнения то, что ее длительное могущество стало возможным благодаря тем глубинным духовно–психологическим и социально–политическим преобразованиям, которые последовали за «славной английской революцией» 1642—1649 годов.

---

Дата добавления: 2015-08-17