3 страница. Более того, при вышеуказанной социально–политической организации ее власть стала не

Более того, при вышеуказанной социально–политической организации ее власть стала не только абсолютной, но и практически вечной, так как шумные смены правящих партий и правительств, созданных и контролируемых ею, никак не влияли на ее господствующее положение. Демократия же создавала у масс иллюзию справедливой социально–политической организации, когда вроде бы народ путем выборов вручает власть своим наиболее достойным представителям на основании их конкурирующей деятельности на благо всей страны.

На самом же деле под камуфляжем демократии имела место лишь борьба отдельных олигархических групп, в ходе которой решающий (но не полный) контроль над страной переходил от одной из них к другой, оставаясь, однако, в рамках этого узкого олигархического пула.

Практически все политическое противостояние, апогеем которого становятся демократические выборы, превращается в производное от борьбы олигархических групп за решающее влияние над страной. Естественно, что главным аргументом в этой борьбе становятся деньги. Идеологические же противоречия, которые сводились к лозунговой перепалке, несли на себе функцию риторического оформления политической борьбы. Поэтому, как правило, побеждала та олигархическая группа, которая осуществляла более весомые «инвестиции» в процесс политического противостояния. О. Шпенглер комментировал это следующим образом: «Деньги здесь выступают как чистый факт и превалируют над идеальными истинами, которые, как уже было сказано, существуют лишь в виде лозунгов… Если понимать под демократией форму, которую третье сословие хочет придать всей общественной жизни, то необходимо добавить, что демократия и плутократия имеют одинаковое значение. Между ними такое же соотношение, как между желанием и реальностью, между теорией и практикой, между познанием и успехом» [5, с. 528].

Феномен английской политической системы, которая возникла после «славной революции», интересен еще и тем, что после ее окончательного установления правящие круги Британской империи начали энергично навязывать ее другим европейским странам. Фактически вся внешнеполитическая деятельность имперской государственной машины направляется на осуществление политики идеологической и политической унификации Европы.

Прекрасно понимая то, что самая могущественная сила в мире человеческих отношений — это сила идей, И. Бентам, служа британской короне, финансировал несколько поколений философов–радикалов, от своих ближайших протеже Джеймса Милля и Джона Боуринга до Джона Стюарта Милля (сына Джеймса), Томаса Карлейля и Девида Эркарта. Т. Карлейль, под внимательной опекой Дж. С. Милля, составил официальный британский вариант истории французской революции, естественно, скрывая роль И. Бентама в этой кровавой трагедии. Дж. Боуринг, много лет работавший личным секретарем И. Бентама и руководивший изданием его собрания сочинений, также служил агентом Джузеппе Мадзини^[59] и организовал вторую «опиумную войну» против Китая, используя свой пост посла в Кантоне. Младший из людей И. Бентама, Д. Эркарт, как известно, опекал Карла Маркса^[60] [3].

Заявив, что Британия в середине XIX века достигла наивысшего социально–политического совершенства, ее премьер–министр Г. Д. Пальмерстон^[61]подчеркнул, что миссией его страны является распространение этого совершенства (которое он назвал «конституционными свободами») на весь мир.

Вышеуказанная деятельность дала неплохие результаты. К концу XIXвека последовательное внедрение в сознание «просвещенных кругов» Европы алгоритмов британских идеологов направило политическую философию европейских государств в русло неумышленного плагиата с вытекающим из него заимствованием английских принципов социально–политической организации. В сочетании со скоординированными действиями английских спецслужб, дипломатов и армии, это медленно, но неуклонно вело Европу к политическому однообразию по британскому образцу. Его цель была точно и четко раскрыта О. Шпенглером: «Англия сделала бессильными все государства, которым она в виде лекарства привила яд собственных политических форм» [8, с. 87].

Данный феномен обусловлен тем, что все сферы жизнедеятельности любого народа — уникальны, что делает его некой коллективной индивидуальностью. Прежде всего это касается государственно–политической сферы, «…в политических учреждениях наиболее очевидно проявляется верховная власть расовой души [9, с. 52], — писал Г. Лебон, подчеркивая, что -…учреждения народа составляют выражение его души, и… если ему бывает легко изменить их внешность, то он не может изменить их основания» [9, с. 55]. «Только на внешний взгляд народ круто переменяет свой язык, свой государственный строй, свои верования и свое искусство. Для того чтобы произвести подобные перемены вдействительности, нужно изменить его душу» [9, с. 37]. Исходя из данных посылок, он сделал главный вывод: «Никогда не было дано какому–нибудь народу выбирать учреждения, которые казались ему лучшими. Если очень редкий случай позволяет ему их выбирать, то он не умеет их сохранять» [9, с. 55]. Аналогичного взгляда придерживался и О. Шпенглер: «Политические формы органически связаны с тем народом, который их создал; он носит их в крови, и только он их может осуществить. Политические формы сами по себе — это пустые понятия. Провозглашать их может каждый. Но воплотить их в жизнь, наполнив реальной действительностью, не властен никто. В политической жизни также нет выбора: всякая культура и каждый отдельный народ какой–нибудь культуры ведет свои дела и осуществляет свое предназначение в формах, которые с ним родились и по существу неизменны» [8, с. 85]. «…народ никогда не выбирает между различными государственными формами. Выбирать можно только внешний покров, но не дух, не сущность, хотя общественное мнение постоянно смешивает одно с другим. Написанное в конституции само по себе всегда лишено значения. Важно то, что извлечет из этого народный инстинкт» [8, с. 30]. В этом же был убежден и Н. Данилевский, еще ранее заявлявший о том, что «политические формы, выработанные одним народом, собственно только для одного этого народа и годятся…» [10, с. 70], а потому «начала, лежащие в народе одного культурно–исторического типа… могут быть искажены, уничтожены, но не могут быть заменены другими началами, составляющими принадлежность другого культурно–исторического типа, — иначе как с уничтожением самого народа, т.е. с обращением его из самодостаточного исторического деятеля в этнографический материал…» [10 с. 98]. И это вполне закономерное следствие навязанных заимствований, так как изменение внутриэтнических системных отношений, сложившихся естественным образом внутри определенного народа в ходе длительного процесса его существования, в соответствии с инородными неестественными для него стереотипам и, может привести лишь к его ослаблению или даже разрушению.

ИМПЕРИЯ, В КОТОРОЙ НЕ ЗАХОДИТ СОЛНЦЕ

Британская империя стала следующей фазой в процессе развития западной талассократии. Как писал К. Шмитт, «именно англичане были теми, кто, в конце концов опередив всех, одолели своих соперников и достигли мирового господства над океанами. Англия стала наследницей. Она стала наследницей великих охотников и водителей парусников, исследователей и первооткрывателей всех остальных народов Европы. Британское владычество над землей посредством моря вобрало в себя все отважные подвиги и достижения в мореплавании, содеянные немецкими, голландскими, норвежскими и датскими моряками» [11]. Утверждая вышесказанное, К. Шмитт имел в виду то, что постепенно англичане взяли под свой контроль мировые морские коммуникации, обретя чуть ли не абсолютное господство на океанах и превратив тем самым империи своих конкурентов в сугубо сухопутные феномены.

За три столетия колониальной экспансии Англия методично захватывала страны Востока. На всем пути Васко де Гаммы и других португальских мореплавателей в Азию она создала колонии, ставшие базами английского флота и опорными пунктами Британской талласократической империи: Гамбия, Сьерра–Леоне, Золотой Берег, Нигерия, острова Вознесения и Святой Елены, Южная Африка, острова Маврикий, Занзибар, Родригес, Амирантские, Сейшельские, Чатам, Чагос, Мальдивские, Лаккадивские, Никобарские, Андаманские.

Эта цепь английских владений на трансокеанском пути была дополнена другой, которая достигала Индии через Средиземное море: от Гибралтара, через Мальту, Кипр до древних цивилизованных государств Востока, далее вокруг берегов Азии через Красное море к британской колонии Аден, Оман и владений Великобритании в Персидском заливе.

Английские колонии были подобны орбитам электронов, которые охватывали весь земной шар. Цепь британских владений включал Малайю, Саравак, Бруней, Гонконг. На юге от Индонезии Британии принадлежали Австралийский континент и Новая Зеландия. В Тихом океане находился ряд британских островов: Соломоновы, Гилберта, Феникс. Даже в Антарктике англичане имели владение на островах Южная Георгия и Южных Сандвичевых островах. Кроме того, они также объявили своею собственностью часть Антарктического континента, рядом с которым находятся принадлежащие им Фолклендские острова.

Несмотря на провозглашение независимости большей частью американских государств еще в начале XIX века, Англия до этого момента владела колониями в Гайане, Британском Гондурасе и имела владения на островах Вест–Индии. Значительная часть Северной Америки, которая входила в границы Канады, также принадлежала британской короне.

Не ограничиваясь контролем над мировыми океанами, Великобритания осуществляла экспансию в глубину континентов. В конце XIX столетия она завершила свое движение по Африке от ее юга к северо–востоку. Следуя плану Сесиля Родса, англичане постепенно завладели большей частью земель, расположенных вдоль восточной трансафриканской сухопутной дороги. Лишь Танганьика, принадлежавшая Германии^[62], перерывала монолитный пояс английских владений, протянувшихся от зоны Суэцкого канала до Кейптауна.

В конечном итоге общая территория Британской империи составила четверть всей поверхности земной суши (37,2 млн.кв. км), на которой проживало более четверти (462,6 млн.чел.) населения планеты.

Размышляя об определяющем влиянии Великобритании на общеевропейский внешнеполитический стиль Европы того времени, О. Шпенглер заметил: «Не он [Наполеон] был основателем принципа экспансии. Корни последнего уходили в пуританизм кромвеле веко го окружения, вызвавшего к жизни британскую колониальную империю, и он же, начиная со дня Вальми, при посредничестве таких прошедших английскую выучку голов, как Руссо и Мирабо, вылился в тенденцию революционной армии, одержимой в своем наступательном азарте, конечно же идеями английских философов. Не Наполеон оформил эти идеи, а они его, и, уже взойдя на трон, он должен был и впредь осуществлять их в борьбе с единственной державой, желавшей того же, — с Англией. Его империя — творение французской крови, но английского стиля. В Лондоне усилиями Локка, Шефтсбери, Кларка, прежде же всего Бентама, была разработана теория «европейской цивилизации» — западного эллинизма — и перенесена в Париж Бейлем, Вольтером и Руссо. Во имя этой Англии парламентаризма, деловой морали и журналистики люди сражались при Вальми, Маренго, Йене, Смоленске и Лейпциге, и во всех названных битвах английский дух одерживал победу — над французской культурой Запада» [6, с. 310].

Отличительной чертой Британской империи на всех этапах ее становления была разобщенность ее территорий и децентрализованное управление. В ее состав по типу управления входили доминионы (первоначально заселенные по большей части европейцами и позднее добившиеся самоуправления); колонии (где население небританского происхождения управлялось чиновниками из метрополии); территории под британским протекторатом; мандатные территории.

В доминионах проживало всего 5% населения Британской империи; в этом плане они были несопоставимы с территориями, на которых британские чиновники управляли неевропейскими народами на более или менее автократических началах. Насчитывалось около 50 колоний такого типа.

В каждой колонии вся полнота власти принадлежала генерал–губернаторам, которых назначало министерство по делам колоний в Лондоне. На губернаторской службе состояли генеральный прокурор и секретарь по финансам, а также несколько высокопоставленных лиц (влиятельных предпринимателей, миссионеров, племенных вождей), выбранных генерал–губернатором. Он же назначал законодательный совет, поначалу состоявший только из старших чиновников и самых авторитетных представителей местного населения; позже в него стали включать лиц, избранных на основе имущественного ценза.

Протектораты находились под сильным влиянием Великобритании во внутриполитических делах и допускали почти полный контроль над своей внешней политикой.

Первые постоянные английские поселения были основаны в начале XVII века во времена правления короля Якова I (1603— 1625). В 1607 году группа колонистов Лондонской торговой компании обосновалась на территории нынешней Виргинии, заложив на Американском континенте первый английский поселок — Джеймстаун, а три года спустя постоянные поселения появились на юго–восточном побережье Ньюфаундленда.

Однако широкомасштабная английская экспансия фактически началась с высадки и закрепления войск Кромвеля на Ямайке и Барбадосе, где создавались колонии плантационного типа, основанные на подневольном труде ввозившихся из Африки рабов, а также политических и уголовных преступников из метрополии. То есть всемирно–океаническая ориентация Англии проявила себя в 1655 году. А с середины XVIII столетия, окончательно сформировав свою талассократическую сущность, Великобритания начинает последовательно и целеустремленно вытеснять французов из их заморских владений.

В 1756 году борьба между Великобританией и Францией за колонии вступила в решающую фазу. Британцы захватили последние французские владения в Северной Америке (Канаду), а также ряд других владений: остров Гренада в Карибском море, Сенегал в Африке. Главное же то, что англичанам удалось разгромить французов в Индии. В 1761 году, с захватом последнего оплота французов, города Пондишери, контроль над индийскими территориями окончательно перешел к Великобритании. По мирному договору 1763 года. Франция сохранила в Индии лишь 5 портовых городов, укрепления которых были срыты.

Еще в 1600 году в Англии была основана Ост–Индская компания, чья коммерческая деятельность была направлена за пределы Европы. Благодаря поразительно высокому дивиденду на вложенные деньги она очень быстро привлекла в свои операции огромные средства финансовых династий страны, в том числе и вложения английской аристократии. В результате этого компания постепенно превратилась во влиятельную политическую силу и вскоре смогла добиться права создать собственный аппарат управления колониальными территориями на азиатском Востоке, а с 1623 года наиболее масштабную деятельность развернула в Индии. В 1661 году Ост–Индская компания получила право вести войну и заключать мир. В 1686 году — чеканить монету, иметь военно–полевые суды, полностью распоряжаться своими войсками и флотом. То есть фактически она превратилась в государство в государстве, но государство особое, существующее только ради коммерческой деятельности. Дивиденды компании превысили двадцать процентов годовых в серебре и золоте. В период с 1683 по 1692 год она выплатила своим владельцам 400% прибыли на вложенный капитал (!). Однако достигались такие финансовые результаты специфическими методами.

Главным из них был откровенный грабеж. Яркий пример тому — судьба Бенгалии (богатейшего Индийского государства), захват которой был завершен англичанами разграблением бенгальской государственной казны. Только это «коммерческое предприятие» принесло компании и ее высшим руководителям около 3 млн.ф. ст. Вот что, с обескураживающей откровенностью, рассказывал командующий британской армией вторжения Роберт Клайв с трибуны палаты общин: «Богатый город (столица Бенгалии — Муршидабад. — Авт.) был у моих ног, могущественное государство было в моей власти; мне одному были открыты подвалы сокровищницы, полной слитков золота и серебра и драгоценных камней. Я взял всего 200 тыс. ф. ст. Джентльмены, я до сих пор удивляюсь собственной скромности»! [4, с. 286]. Это выступление приветствовалось бурными аплодисментами членов английского парламента.

Понимая грабительскую сущность колониальной деятельности британцев, К. Шмитт писал, что сотни тысяч англичан и англичанок стали тогда «корсарами–капиталистами» (corsairs capitalists) [11]. О. Шпенглер аналогичным образом охарактеризовал английскую внешнюю политику в целом: «Глубочайшая сущность этой политики в том, что это чисто деловая политика пиратов, независимо от того, находятся ли у власти тори или виги» ]8, с. 89]. По официальным данным, только разворовывание государственной казны Бенгалии в период 1757–1765 годов принесло англичанам колоссальную на то время сумму — 5 260 тыс. ф. ст.

Другим источником их обогащения в Индии стала торговля Ост–Индской компании и ее служащих. В первую очередь англичане расправились со своими конкурентами — местными купцами, которым они запретили заниматься внешней торговлей. Введение многочисленных внутренних таможен, монополизация ими важнейших отраслей внутрибенгальской торговли, прямое ограбление местных купцов — все это дезорганизовало торговлю Бенгалии и привело к массовому разорению национального купечества.

В 1762 году Р. Клайв и другие высшие служащие Ост–Индской компании создали общество для монопольной торговли солью, бетелем^[63] и табаком в Бенгалии, Бихаре и Ориссе. Производители были обязаны сдавать соль этому обществу по принудительно низкой цене — 75 рупий за 100 маундов (ок. 1200 кг), а сбывалась соль по 450 рупий. Прибыль общества только за два года достигла 673 тыс. ф. ст. [4, с. 287].

Английские купцы и их индийские агенты угрозами и насилием навязывали втридорога местному населению разнообразный залежалый товар и за бесценок или вообще даром забирали у них ценные товары для вывоза за границу. Такими методами служащие Ост–Индской компании с 1757 по 1780 год аккумулировали в своих руках около 5 млн.ф. ст., а сама компания вывезла за эти же годы из одной только Бенгалии товаров на 12 млн, которые ей фактически ничего не стоили, так как она расходовала на их закупку деньги, полученные у бенгальского крестьянства в виде поземельного и других налогов.

Подобные финансовые поступления стали возможными после того, как в 1765 году англичане взяли под контроль финансово–налоговое управление Бенгалии, и Ост–Индская компания отдала сбор ренты–налога на краткосрочный откуп. В качестве откупщиков выступали крупные местные торговцы и ростовщики, а также англичане, служившие в компании, действовавшие обычно через подставных лиц из числа своих индийских агентов — баньянов.

Британец Доу в 1772 году следующим образом характеризовал деятельность откупщиков: «Откупщики, не будучи уверены втом, что они сохранят свои полномочия более года, не производили никаких улучшений в предоставленных им владениях. Их прибыль должна была быть реализована немедленно, чтобы удовлетворить алчность тех, кто стоял над ними. Они отбирали все до последнего фартинга у несчастных крестьян; последние, не желая покидать свои старые жилища, подчинялись требованиям, которых фактически не могли выполнить» [4, с. 289]. Если же крестьяне пытались организовать сопротивление, на помощь откупщикам Ост–Индская компания направляла батальоны сипаев.

При сборе налогов британцы применяли изощренные пытки, жертвами которых были даже женщины и дети^[64]. «Детей засекали до смерти в присутствии родителей. Отца связывали вместе с сыном лицом к лицу и подвергали порке так, что удар если не приходился на отца, то попадал на сына. Крестьяне забрасывали поля. Они бежали бы все до одного, если бы не отряды солдат на дорогах, которые хватали этих несчастных», — указывал Бёрк в своей речи в палате общин о деятельности администрации Ост–Индской компании в Бенгалии [4, с. 289].

В связи с действиями англичан в колониях можно вспомнить Т. Дж. Даннингтона, которой в своей книге «Профсоюзы и забастовки» (1860) цитировал неизвестного автора статьи из журнала «Quarterly review»: «Капитал избегает шума и брани и отличается боязливой натурой. Это правда, но это еще не вся правда,. Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение; при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает ногами все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы…»^[65] [12, с. 372].

Налоговый грабеж англичан вызвал массовое разорение крестьян. Ограбление населения, большие закупки риса для армии и спекуляция служащих Ост–Индской компании вызвали в Бенгалии страшный голод, от которого в 1769—1770 годах погибла треть населения страны — 7 млн.человек. В 80–х — 90–х годах XVI11 века трагедия в Бенгалии повторилась — и тогда от голода умерло 10 млн.индийцев. Число жертв при английском правлении в одной только Индии XIX века сопоставимо с общим количеством жертв Второй мировой войны — 40—50 миллионов человек. Только по английским официальным данным, в Британской Индии от голода умерло в 1800—1825 годах— 1 млн.чел., в 1825–1850 годах — 400 тыс. чел., в 1850–1875 годах — 5 млн.чел., в 1875—1900 годах —26 млн.человек (!), в том числе во время Большого голода в 1876—1878 годах — свыше 2,5 млн.(французские данные говорят о гибели во время Большого голода 5 млн, а современные индийские — 10 млн.человек)^[66].

В индийских княжествах, формально сохранивших независимость, но связанных «субсидиарными договорами», основную роль в ограблении индийцев играли тяжелая дань, наложенная компанией на князей, непосильные поборы на содержание «субсидиарного войска» и навязанные им кабальные займы. Заимодавцами выступали как сама Ост–Индская компания, так и ее служащие, за спиной которых стояли директора той же компании, лорды, епископы англиканской церкви, королевские министры и прочие представители правящих кругов Англии. Попав в финансовую зависимость от англичан, индийские правители рассчитывались с ними, отдавая в полное распоряжение компании народы своих стран. В связи с этим сбор налогов британцы проводили самостоятельно. С презрением относясь к индийцам и рассматривая их лишь как объект эксплуатации, представители Ост–Индской компании использовали любые методы для экспроприации населения. Доходило до того, что даже женщин и детей подвергали пыткам, чтобы заставить их показать спрятанное имущество. Так, например, на глазах родителей малолетних детей оставляли на солнцепеке, лишая воды и пищи, пока не будет выплачена положенная сумма налога.

Захват сокровищ, накопленных индийскими феодалами, усиление эксплуатации крестьян и крепостнической эксплуатации ремесленников, прикрепленных к факториям Ост–Индской компании; введение монополии на торговлю товарами широкого потребления; обложение вассальных князей тяжелой данью и навязывание им кабальных займов с ростовщическими процентами — таковы были «коммерческие» методы английских колонизаторов в Индии.

Естественно, что действия англичан вызвали ряд массовых народных восстаний. Однако они подавлялись самым жесточайшим образом. Британские каратели уничтожали целые индийские деревни, чтобы устрашить непокорных.

Кроме непосредственного грабежа колоний, англичане активно занимались работорговлей. После того как Утрехтский мир 1713 года закрепил за Британией монопольное право на снабжение Америки африканскими рабами, англичане вывезли из Африки почти в четыре раза больше невольников, чем все другие европейские страны, вместе взятые. За четыреста лет работорговли этот континент потерял более чем 100 млн.человек, включая убитых во время охоты за рабами и тех, кто погиб при перевозке [12, с. 372].

Современный исследователь европейского колониализма Эрик Хобсбаум писал: «Колониальная торговля рабами создала текстильную промышленность и продолжала питать ее. В XVIII веке она развивалась на территориях, прилегающих к главным колониальным портам Бристоля, Глазго, особенно Ливерпуля, крупного центра работорговли. Каждая фаза ее была бесчеловечна, но быстро растущая торговля хлопком способствовала развитию работорговли. Фактически работорговля и торговля хлопком идут рука об руку. Африканские рабы покупались в одной партии с индийским хлопком, но когда приток этих товаров остановился из–за войны или революции в Индии или по соседству с ней, Ланкашир был на краю гибели. Плантации хлопка в Вест–Индии, куда доставлялись рабы, производили большую часть хлопка–сырца для британской промышленности, и в ответ плантаторы покупали чеки Манчестерской хлопковой компании в больших количествах. Все это продолжалось до тех пор, пока подавляющая часть ланкаширского хлопкового экспорта не пошла на смешанные афроамериканские рынки. Ланкашир позднее внес свой вклад в работорговлю, сохраняя ее, поскольку после 1790–х годов поставка рабов из Южных Соединенных Штатов была продолжена и определялась ненасытными и стремительно возрастающими потребностями фабрик в Ланкашире, для которых они поставляли большую часть хлопка–сырца» [13].

Итогом колониальной политики Великобритании и других европейских государств в XVII—XVIII веках стала потеря восточными странами государственной независимости — основной предпосылки нормального экономического и культурного развития. Их экономика была разрушена нещадной эксплуатацией и грабежом колонизаторов, продуктивные силы подорваны, а культурная жизнь в большинстве случаев пришла в упадок. Экспансия европейцев нарушила самостоятельное развитие многих стран Востока, которые оказались на положении сырьевых придатков, насильно втянутыми в орбиту геополитического влияния западных стран.

Таким образом, создание мирового рынка и экономическое сближение европейских государств происходило на основе силового подавления колониальных народов. Хотя уже само втягивание их в систему западных межгосударственных отношении (как политических, так и экономических) нарушало их естественное развитие и обрекало на политическую зависимость и экономическую отсталость.

Именно за счет грабежа колоний не только Англия, но и другие ведущие страны Европы совершили мощный экономический рывок, открыв для себя индустриальную эпоху. Англичане лишь за первые 100 лет своего господства в Индии «выкачали» оттуда материальных ценностей на общую сумму 12 млрд. золотых рублей. Именно этот поток награбленных богатств оплодотворил капиталистическое развитие «туманного Альбиона» и ускорил промышленный переворот в этой стране. Огромные материальные ценности, захваченные европейцами, вывозились в метрополии и только там превращались в капитал, который вкладывался в производство. Для колониальных народов это была ничем не возмещенная потеря с катастрофическими последствиями. Интенсивный вывоз ресурсов и материальных ценностей, а также разрушение традиционных, национальных торговых и производственных инфраструктур привели к коллапсу их экономических систем с последующим разрушением.

Европейцы и американцы очень гордятся тем, что западная цивилизация достигла невиданных высот в своем развитии, но они стараются не вспоминать о том, что процветание Запада основано на многовековом грабеже и угнетении колониальных народов, что их счастье воздвигнуто на крови и страданиях сотен миллионов «туземцев».

Кроме упомянутых форм обогащения, британская корона имела еще один источник колоссальных доходов, который наиболее ярко демонстрирует моральную сущность англосаксов. С середины XVIII века английская Ост–Индская компания практически полностью контролировала опиумные плантации Бенгалии. Наркоторговля приносила им огромную прибыль, и в связи с этим британцы целенаправленно увеличивали их площадь. Одновременно с наращиванием объемов производства наркотиков англичане активно расширяли рынок сбыта, всеми доступными им методами увеличивая количество наркоманов на подконтрольных им территориях. Фантастические доходы от наркоторговли в сознании британцев свели на нет ценность жизни «аборигенов». Для них люди, не принадлежащие к «цивилизованному миру» (т.е. к Западу), не были в полной мере и людьми, а поэтому с ними можно было делать все что заблагорассудится. «Торговля рабами была просто милосердной по сравнению с торговлей опиумом, — заявил английский экономист Р. Монтгомери Мартин в 1847 году. — Мы не разрушали организм африканских народов, ибо наш интерес требовал сохранения их жизни… А продавец опиума убивает тело после того, как развратил, унизил и опустошил нравственное существо» [14].

С 1830 по 1837 год английский экспорт опиума в Китай возрос с 2000 ящиков (весом около 60 кг каждый) до 39 тыс. [14]. Огромная прибыль от наркоторговли парализовала торговлю другими товарами. Также благодаря ей произошел мощный отток серебра из Китая в Британию, в результате чего была уничтожена финансовая система Цинской империи. Миллионы китайцев, всех социальных групп, становились наркоманами. Государственные институты разрушались и выходили из–под контроля. Постепенно наркомания в Китае, активно стимулируемая англичанами, вышла на уровень общенационального бедствия.

Китайское руководство в соответствии с данной ситуацией перешло от спорадических, несистемных мероприятий против наркодельцов, к планомерной борьбе с ними. В 1839 году в приморской провинции Гуандун (через которую в глубину страны шли основные наркотрафики) представители местной власти начали конфискацию опиума. Торговые суда, которые пытались скрыться с грузом, перехватывались. Блокировав городские кварталы, где проживали европейцы, китайцы принудили их выдать еще 20 тыс. ящиков с наркотиком. По свидетельству некоторых источников, на отмели Хуминь они сжигали и топили конфискованный опиум три недели. А современная китайская литература утверждает, что тогда его было уничтожено 1188 тонн (!). Британские наркодельцы потеряли два с четвертью миллиона фунтов стерлингов.

Дата добавления: 2015-08-17