Часть вторая 7 страница. И, пока я погружена в раздумья, она сама идет ко мне

И, пока я погружена в раздумья, она сама идет ко мне. Одна, без спутника. Улыбается, а у меня внутри все обрывается. Я так и останусь сентиментальной и любящей, ведь она не чужой человек… Садится рядом со мной, целуя в щеку, и я чувствую её давно забытое тепло. Целует. Губы прикасаются к уголку моих губ, как раньше. Меня будто ударяет током. Глубоко вздыхаю: «Привет, Юлек!». Случайно сорвалось это «Юлек», такое родное, нежное, только для неё. Я должна была сказать: «Юля». Хотя, наверное, это не имеёт никакого значения.

Она спрашивает, как я поживаю, в ответ интересуюсь её жизнью. И мы… Мы такие разные. У нас все по-другому. Не так, как раньше. И я забываю обиду на неё за все те отзывы, летевшие в мой адрес, в сторону моего творчество. «Все это глупо и быстренько зачахнет», – от неё я не ожидала. Честно. В полной растерянности и не понимании, смятении я не знала, что она может так… Самый дорогой человек делает мне больно. Но я почти забыла об этом. Мы сидим довольно долго, её губы изредка касаются моего уха, рассказывая о чем-то. По телу пробегают мурашки. И, поддавшись каким-то эмоциями, порыву, нахожу её руку, проклиная себя за все, что прихожу к одному и тому же. Я нахожу её руку, несмело касаясь её своими пальчиками. Её кожа холодная, а моя горит. Она берет мою руку в свою и отчего-то улыбается мне. Я отвожу взгляд, стараясь сосредоточиться на чем-то другом, но меня так тянет назад, к ней…

«Идут месяцы. Ничего не меняется, а я будто так жду, что что-то изменится. Наивная, всегда была такой. Саша постоянно со мной рядом, он очень во многом поддерживает меня, он верит в то, что у меня все получится. И я верю ему. Материала много, но лейблы не хотят с нами работать, ребята одним огромным потоком сливают все на Бориса, везде что-то происходит, только у ас какое-то затишье, застой. Я часто прихожу к мысли о том, что иногда мне не хватает Юльки, чтобы спросить у неё совет, хотя теперь её заменяет Саша. Хотя нет, не заменяет, он просто другой. И она другая. И суть всех моих дневников в том, что она не такая, как кажется… Другая. Холодная, с теплым сердец, горячими руками. Я любила её… наверное, даже слишком. Поэтому, мне сейчас отчего-то так тяжело на душе…»

«...Думаешь, весь мир вокруг твоего пальца вертится? Да пошла ты к черту, Волкова!

После этих твоих слов мы не виделись. Я улетела в Москву и долгое время пыталась прийти в себя, осознать, что ты мне безразлична. Но ты никогда не была мне безразлична. С самого первого дня нашего знакомства мне сносило крышу. Я сходила с ума, билась головой о стену, готова была разорвать себя на части – только бы не страдать. Я всегда страдала и продолжала страдать из-за такой идиотки, как ты. Такие, как ты, не стоят подобных убивательств. Зачем я это сделала? Все просто: ты мне надоела, и я решила уехать. Ты всегда была самонадеянна, но не глупа. Ты была умной, даже слишком, но часто жила в розовых очках, сама того не замечая. Жестокую реальность ты принимала за игру, и одной из твоих любимых игр было наше чувство. Ты всегда считала, что я играюсь, балуюсь. А я полюбила. По-настоящему. И мучилась, страдала из-за такой идиотки, как ты.

Ненавижу тебя за все твои переживания, слезы. И себя ненавижу – за показное равнодушие и безысходные чувства. Ненавижу нашу игру: без правил, без разъяснений. Ненавижу. Зачем ты делаешь мне больно? Спрашиваешь: «Почему ты играешь моими чувствами»? И я уже ничего не понимаю. Я просто решила уехать домой, чтобы убедиться – ты не нужна мне. Совсем не нужна. И мы не знаем друг друга, не чувствуем.

Я улетела домой и забыла обо всем, что меня волновало. Обо всем, кроме тебя. Облом, правда? Терпеть не могу таких смазливых умных дурочек вроде тебя. Хотя, нет. Смазливых – совсем не то определение. Ты и в правду красива. Даже очень. И я не знаю, что больше всего меня в тебе привлекает. Глаза? Губы? Милые веснушки? Вечно рыжие кудри? Сижу напротив тебя во время очередного фотошута, жадно рассматривая каждый миллиметр, и пытаюсь понять – за что я тебя люблю? Блять, за что? Ведь таких идиоток, как ты – полно! И я ненавижу себя. И тебя тоже ненавижу...

Сидишь и улыбаешься, преданно заглядывая в глаза. А меня что-то разрывает изнутри. Но в последнеё время все так изменилось. Или я паранойю? Или я сошла с ума? Определенно, сошла с ума! Мне нужна она… А-ха-ха… Какая ирония…

Ты делаешь мне больно, так больно, что моя истерика начинается ровно с 21:00 каждый вечер. Каждый день, заходя к тебе, я вижу холодное безразличие. Есть у кого учиться? Хотя, ты неохотно присваиваешь чужие привычки. Порой ты смягчаешься, здороваешься со мной и даже улыбаешься. А я ненавижу тебя, потому что твое внимание приковываю не я. И я совсем не знаю, что происходит…

Мне все это кажется предательством после всего, что произошло. После часовых посиделок в узком кресле, глаза в глаза, глядя на губы друг друга. Мне кажется это предательством после ночных разговоров, после наших безумных ночей… Мои губы почему-то так прочно застыли на твоем плече, так прочно запутались в твоих волосах, что я хотела, чтобы ты принадлежала только мне. Но ты бы не решилась… Я чувствую себя преданной после стольких лет рука об руку, рука в руке. Я чувствую себя преданной после наших вечерних закатных прогулок по Москве. Блять, за что ты предаешь меня? За что не даешь шанса? Почему? Почему ты не отпускаешь меня и не подпускаешь ближе? Я разрываюсь.… Не хочу сохнуть по таким, как ты – каких полно! Полно – вас, идиоток, которые лишь сочувственно смотрят и ничего, ничего, черт возьми, не позволяют!

Я не знаю, что мне делать…»

Снимок. Еще один. Не могу позволить себе отойти от неё. Работа. «Работаем, девочки», – громкий голос рядом. Снимок. По каждому миллиметру кожи мурашки. «Юля, обними её и повернись боком. Лена, развернись чуть к Юле», – как же давно я не слышала этих слов.

Идет наша совместная фотосессия. Последняя совместная фотосессия. Её руки обнимают меня, приближая к себе. Мелко трясусь, стараясь не подавать виду, как взволнована. Я не видела её несколько чертовых месяцев, даже не разговаривала с ней за это время. Никогда, клянусь, никогда я не подумала бы, что буду вести себя так! Это необычно, непривычно, эротично…

Много лет подряд мы стояли и позировали всем, кому не лень, мы – две псевдолесбиянки и недонатуралки, чей имидж больше, чем просто имидж. Сердце подкатывает к горлу, не давая произнести ни слова. Её руки ползут чуть выше, в волосы. «Nice, nice, girls», –вновь слышу я. Её лицо приближено к моему, и на секунду мы пересекаемся взглядами. И сколько… сколько всего вижу в её, по-прежнему голубых, глазах! Отвожу глаза, стараясь выглядеть безразличной. Она научила меня этому. И только в перерывах между съемками, когда все заняты своими делами, мы смеёмся о чем-то своем, и я грустно рассматриваю её лицо, каждую черточку, стараясь найти хоть что-то от прежней, вечно непоседливой и веселой, Юльки. Стараюсь уловить то, чего не существует, и, наверняка, никогда не существовало…

Мы встретились спустя почти полгода и несколько лет после нашего распада. Теперь все очевидно. Так очевидно, что мне до сих пор трудно в это поверить. Нас нет. Господи, ничего больше нет! Ничего!!! Как пугает меня это слово! И почему опять, в тысячный, миллионный раз я вижу наше прошлое? Наши пробные первые фотосессии. Её ежик, мои рыжие непослушные кудри. Полуголые, милые, почти невинные в совокупности с такой сексуальностью, с такой энергией, на которую все купились. Боже, нам показывают наши фотографии – сейчас, что получилось. И мы – совершенно другие. Я не против этого, совсем не против. Ты – словно детские качели, а я – упавших с них ребёнок. Мы ссорились, и я столько плакала! Дело доходило даже до рукоприкладства, и, всё же, каждую ночь между нами страсть. Была, по крайней мере. Значит, всё правильно, так ведь? Нет, я не верю тебе, когда ты говоришь: «Больше не приходи сюда!», я не стану тебе напоминать твои слова, что мы никогда не расстанемся.

Нет, я не верю тебе, когда ты говоришь, что я больше тебе не нужна. Не притворяйся, что совсем меня не любишь… Я не против этого, совсем не против. Это похоже на ночной кошмар, когда ты не можешь проснуться. Похоже на то, что ты сдалась, что с тебя хватит, но я хочу ещё! И я не остановлюсь, потому что просто знаю, что ты вернёшься. Так ведь? Не стой там просто так, наблюдая за моим падением, потому что я все еще не против…

«Прошло уже столько месяцев… Их было даже слишком много, они уже слились в года. Я моталась в студию, по авторам, но ничего не цепляет меня так, как цепляло раньше. Я перевстречалась со всеми нашими "бывшими": Ваней, Галояном, Кипер и прочими давно забытыми, но все не то…

По ночам неожиданно подбираются мысли, будто я не живу, будто музыка умерла для меня после похорон Тату, что ты устроила в клипе и... в жизни. Я никогда не думала, что все будет так, но, к моему ужасу, ТАК все и есть.

Время пролетело быстро. Я, казалось, была вся в заботах, но, судя по СМИ и печально-обреченным лицам фанатов, ничего так и не сделала. Непрекращающиеся репортажи о моем внешнем виде начали и вправду раздражать меня. Раздражать меня! Ту, что с легкостью плевала на все это десять лет. Или не десять? Уже тринадцать, наверное… Сейчас бы ты по привычке исправила меня – я до сих пор путаюсь в датах. Но тебя нет, и некому больше присматривать за мной. Нервы стали ни к черту, всё, абсолютно всё выводит меня из себя. Помню, ты часто удивлялась, как я, будучи дико вспыльчивой и эмоциональной, так ни разу и не врезала папарацци, и даже не устроила скандал из-за очередной сплетни в газете. Ты всегда чувствовала, что я вот-вот взорвусь, когда я начинала непроизвольно теребить твои ладони во время наших многочисленных интервью после одних и тех же тупых вопросов. И ты бережно сжимала мои руки, успокаивая, поддерживая. Удачная разработка Вани с Кипер…

Еще совсем недавно ты нежно касалась моей кожи, шептала на ухо секреты, а я обнимала тебя, как обычно, совсем не чувствуя приближения бури, нашего конца. Гребанная ностальгия… Сейчас все потеряно. Нет – просрано! Просрано, нами же… Неужели все действительно так?

Да, я сказала тогда то, что сказала. Мне каждый раз становится тошно от воспоминаний того вечера. Злосчастного вечера, когда я напилась, наслушавшись от завистливых знакомых, как ты, которая так хотела двигаться дальше с Борисом, выпускать сольники, пела не свои, а наши, наши общие песни для наших общих фанатов. Только уже без меня. А эти чертовы журналюги-эмтивишники подкараулили меня, и я сдалась, выплеснула все то, о чем жалею. То, что всегда предпочитала держать при себе. Во мне тогда кипело столько всего, начиная шампанским и заканчивая дикой ревностью, печалью и невыносимой грустью, что я просто, впервые в жизни, не сдержалась. Видишь, Ленок? Без тебя я – не я. Я ведь никогда ни о чем не жалею, ты еще помнишь, Ленок?

Мне жаль. Я знаю, что никто не поверит в это, кроме тебя, ведь ты же чувствуешь меня. Чувствовала. В этом вся загвоздка. Смешно, ведь все знают, что я ни о чем не жалею. Я повторяла это миллионы раз, повторю еще столько же – себе, и об этом я тоже безумно жалею.

«Ты не жалей, все не напрасно». Ты поешь эти слова в голове снова и снова. Как всегда – чисто и искренне, и меня тянет блевать… Мне так паршиво, что, кажется, вот-вот вывернет наизнанку. Но кому нужна я – настоящая? Всем похуй. Для чувств и сомнений у них есть ты. В голове днями крутятся мысли, недостойные «публичной» Волковой. Не хамство, не пошлость, не грубость, не мат. Мысли о тебе. Лена, Ленааааа…Я не хочу ничего, кроме того, что дико хочу к тебе, вернеё, вообще ничего не хочу без тебя. У меня есть все и всё, что угодно, ты знаешь, но сейчас, когда нет тебя, будто нет ничего, кроме вопящей мысли – а были ли мы у друг друга?

Мне так хотелось бы свалить твою отстраненность на банальную обиду за те слова, что случайно, но так ни кстати, вырвались у меня тогда, на недопонимание, но я не могу. Ты же всегда видела меня насквозь. Не могу. Я слишком хорошо тебя знаю. И я так хочу поверить в то, что все это происходит не с нами, но разум не дает покоя. Ведь ты прощала мои выходки миллионы раз. Почему сейчас по-другому? Я перешла границу, точку не возврата?

Нет. К сожалению, я знаю тебя даже лучше, чем хотелось бы. Все это потому, что раньше ты и вправду любила меня. Вот оно. Ты любила меня, а сейчас... Поэтому-то ты хотела верить, что на самом деле я лучше, чем всем кажусь, что всему есть логическое объяснение или оправдание. А что теперь? Выходит, ты вычеркнула меня сначала из карьеры, потом – жизни, а мое глупое интервью стало отличным поводом? Непрекращающиеся вопросы фанов, их лица с укором – тому подтверждение.

Знаешь, мне впервые в жизни настолько тяжело, что я разрываюсь. Я действительно так рада твоим победам! Но молчу, делая вид, что не в курсе, что не слежу за твоим творчеством. Молчу, потому что, одновременно, ненавижу твой успех… И все еще, где-то в глубине души, даже на поверхности, надеюсь (как же это низко!), что, набив пару шишек в соло, ты вернешься ко мне, мы возродим группу и уже вместе сдвинем мир. Но я не звоню, и ты не звонишь.

Теперь даже день рождения не достаточно убедительный повод, чтобы, не спалив чувств, просто услышать твой, до боли родной, голос. Постоянно твердишь в интервью, что пишешь альбом, что ты дико занята в ЛА (Помнишь, как мы катались с тобой на роликах, коротая длинные калифорнийские теплые вечера, когда записывали второй альбом? Ты еще, потеряв равновесие, пролетела проезжую часть и чуть не вписалась в ресторан. Какие-то чуваки словили тебя, слава Богу, и мы, как две дуры, испуганные, шокированные, смеялись еще, наверное, дня три над тем, что могло стать трагедией, а стало забавным воспоминанием.),

Они спрашивают уже две днюхи подряд, поздравила ли ты меня лично. Да какая, блять, разница? Как будто не понимают, просто не хотят понимать, что больше ничего нет, нас нет. Но они же – глупое фанатье, преданное своему, да и нашему, бурному успеху, которого больше нет. Никто не хочет верить, что все в прошлом – ни они, ни я, ни даже ты. И я, как попугай, повторяю им из разу в раз, что часто меняю номера, и ты просто из не знаешь. А фанаты каждый чертов раз предлагают передать тебе мой номер, не понимая, что Тату мертво. И я каждый чертов раз отвечаю: «Уже передавала». И все это убивает меня. «Прошлого нет, будущего тоже нет. Времени нет, и не будет.» Какая же ты сволочь, Ваня…

Да, у меня все хорошо, просто прекрасно: дети, новый муж, постоянные заботы. Лучше и быть не может. Я так и не научилась быть с собой честной. Ты так меня и не научила. Я по-прежнему вру себе и им, и по-прежнему ненавижу себя за это, ненавижу себя, тебя, нас, эту гребанную жизнь и гребанную судьбу. Мне только остается надеяться, что безразличное поздравление с ДР в твиттере на английском, с которым у меня все хреново, для меня, а не для наших…твоих иностранных фанов. Так я могу закрыть глаза, окунуться в сладкую иллюзию и продолжать обманывать себя, что ничего еще не потерянно. Что я в любое время могу сорваться, сесть на самолет до ЛА и заявиться к тебе в два часа ночи. И тогда мы, как раньше, наевшись до отвала бутербродов с паштетом, которыми у тебя набит весь холодильник, уляжемся под одно одеяло, пытаясь заснуть в объятьях друг друга, убаюканные пустыми, но такими важными разговорами. Разговорами, которых больше не будет никогда. И нас нет, и не будет.

Я пока не научилась жить без тебя. Все еще не могу смириться, все еще цепляет, бесит, все еще больно. Я люблю тебя… Блять, как же глупо! Так глупо, что дышать невозможно…Знаю, прекрасно знаю, что мне придется научиться. Ведь ты научилась. Слишком, неприлично быстро. Каждый теперь сам за себя. Ты всегда все схватывала на лету, Ленок…»

Перед тем, как я увидела её последний раз, мне приснился странный сон…

…Я проснулась от яркого света, который настойчиво и даже бесстыдно, бил мне в лицо. Я снова забыла завесить шторы. Это вообще вошло в глупую привычку - забывать завешивать их. Быстро собравшись, я поехала на студию. Борис обещал мне что-то сказать, хотя в его голосе я отчетливо слышала недовольство и даже некую лень. Прибыв на место, словно читая мысли, Ренский встретил меня весьма приветливой улыбкой. Мы поздоровались и прошли к небольшим кожаным диванам, стоящих у стены. "Лен, - пространственно начал говорить он. Эта пространственность в его голове больше напоминало мне Ванину привычку. Некую отстраненность от реальной жизни. Я всегда злилась на Бориса за эту глупость. Чужие привычки, хотя бы такие как эти, не должны перениматься. Мои мысли прервал снова он, - нам нужно поехать в Россию в ближайшеё время..." Я опешила и взглянула на него с полным непонимаем. "В Россию? - Переспорила я, будто не услышала его. Но я все прекрасно уловила, все его презрительные нотки. - Зачем нам туда ехать?" Он слащаво улыбнулся, будто готовил сюрприз, будто ему самому хочется, но я-то знала, что он не доволен таким раскладом. "Нужно записать последний сингл". Я снова ничего не поняла. "Какой еще последний синг? Альбом ведь еще не готов, да ты и сам понимаешь, что материал сырой. В любом случае зачем делать это в России?" - "Я говорю не о твое проекте, а о Тату..." я не дала ему договорить. "Тату больше нет". Кажется, последнеё слово я выплюнула в лицо. Только не ему. Не знаю кому. Его радовало это, что нас нет. Нет нас. Меня и Юли. Нас - Тату. Склулы стали жестче, губы уже и суше. Он утишительно погладил меня по плечу, будто от этого что-то изменится. "Тату - нет, - повторила я". "Я знаю, Лена, но нам нужен последний сингл, вы же хотите уйти красиво?" - "С каких пор ты обеспокоен этим? - Меня стало все раздражать и непроизвольно мои руки сжались в кулак, - для чего это нужно? Чтобы в очередной раз все выплакались и били в стену руками?" - "Нет, нет, - смягчил тон он, - Леночка, это выгодно с двух сторон. Нам нужно поехать...нужно". Меня бесила эта сторона Бори. Вечное желание наживы. Глупое и такое неграмотное. Он напоминал мне мышь в лабиринте, на конце которого лежит доллар. Но суть лабиринта в том, что нужно идти по прямой и вот она заветная цель получена, но он сам прогрызал стены поперек так и не добравшись до конца. Он практически самолично убил тату. Закончил. Закрыл. Довел Волкову. А теперь пытается снести памятник забытого прошлого. На что он надеётся? На фанатов? При его натуре "хочется получить много, вложив мало" больше не срабатывала. Изрядно испортив мне настроение этой выходкой он улыбнулся и сказал: "Да куда вы денетесь". И скрылся в глубину студии. В этот момент я готова была взять стул и запустить его в него, но это являлось невозможным, так как я понимала что сейчас я от него полностью зависима. Но даже какого бы не было мое желание швырнуть ему что-нибудь в спину, я понимала, что не смогу это сделать. И даже не только потому, что завесила от него, а потому что я была чем-то на него похожа. Серая мышка, скромная, тихая. Про таких как я в романах бы писали: "Кусок сахара в зубы и делай, что приказано". Я-то знаю, писали бы. Как и чертовы журналюги всегда говорили так обо мне. Что я за Юлькой спиной. Даже в первоначальной концепции Вани я, любящая взахлеб, а Юлька - позволяющая себя любить. Я везде такая, а как бы хотелось сломать эти стереотипы. И пришить Бориса...Борю..Боречку из какого-нибудь пистолета. Чтобы его грязный рот никогда и ничего не предлагал. Парой, мне кажется, что он просто бредит. Наверное, он тоже хотел перенять себе частичку сумасшествия Ване. но это было по-другому. "Сложно быть сумасшедшим, если ты абсолютно нормальный", - как писал кто-то в неплохом романе. У Бори это просто как-то плохо получается. Ну а мне ничего не оставалось делать кроме того, что принять его желание поехать в Россию и остаться даже без куска сахара. Наверное, это все на сегодня, что можно сделать в студии? Или есть еще какие-то планы. Сомневаюсь, что этот самовлюбленный Карабас-Барабас сейчас о чем-то другом думает, как о предстоящем мешке с зелеными бумажками. Самовлюбленный, глупый Боря... Ну да ладно. Не хочу обсуждать его личность. Так как я до сих пор не могу простить ему то что он оставил меня в одиночестве, а мне по старому контракту тату придется работать с ним. До тех пор пока не найду себе нового продюсера... Утром просыпаюсь с опухшим лицом и предстоящими мыслями о поездке в Москву. Нет, что вы, я люблю свою родину. Но если быть честной, то я от этой родины не получила ничего хорошего ни в эстетическом ни в моральном плане... Перелет. Прилетев в москву мы встретили нашего водителя который ждал нас около черного "Мерина". Не думая ни о чем плохом я села в машину и закрыла глаза. Проснулась я от визга колес. Мгновение ока и жизнь пронеслась перед глазами. Какой то чертов водитель выехал на своей газели по среди дороги. Благо я сидела не в жигулях, а в дорогом авто и всё обошлось спокойно. Я думала так до тех пор пока не почувствовала резкую боль в ноге, которая заехала под сиденье водителя. "Черт бы побрал эти московский дороги!" - Выругалась я вслух, когда врачи меня уже везли в больницу. Борис сидел рядом и с видом побитого щенка наблюдал за происходящем. "Что ты молчишь?" - Стала злиться я, обращаясь к нему. "Все хорошо будет" - утешающие заверил он. Лучше бы он молчал... Уже на месте, в больнице, врачи сказали, что просто сильный ушиб, но настоятельно порекомендовали несколько дней побыть дома. Я просто рвала и метала. "Ну и как теперь мы будем записываться? Я на костылях в студии стоять буду?" - Кричала я Борису, будто он был во всем виноват, но нужно кому-нибудь высказать то, что накипело. "Ты так хочешь скореё ухать назад? Ничего страшного, полежит несколько дней дома"... Я, сложив руки, пробубнила что-то невнятное и недовольно засипела. "Куда мне тебя отвести?" - Спросил Борис, когда нас выпустили из больницы. Я на мгновение задумалась... Волкова еще не знала о том, что я прилетела, интересно, где она сейчас? С кем?... Может, сделать ей сюрприз? "Купи мне букет самых шикарных цветов и отвези к Волковой!". Он едва не поперхнулся кофем, который купил в автомате в больнице. "К Волковой? С цветами? Зачем?"...Я зло метнула глазами в его сторону и сухо проговорила: "Не тормози, пожалуйста, я поеду к Юле!". Представляю лицо Бориса когда он приедет к Юле. И представляю лицо Юльки когда она увидит на пороге человека которого она умела возненавидеть за один год)) Мне стало жалко Борю. И я решила избавить его от шанса получить лишний раз долю мата от товарища Волковой. Поэтому я пошла к ней в сопровождении охранника. Звонок в дверь. Слышу громкий топот, это наверняка Юля. Открывается дверь и передо мной стоит она, та которую не видела больше года, такая домашняя. В халатике и без косметики на лице. Она напрыгнула меня обнимать. Крепко крепко. А потом выдала: "Ну че, давай закатывайся, костыль нога" и громко загоготала своей хрипотцой. Явно опять накурилась с утра засранка. Мы прошли на кухню. Меня встретил Юлин папа, который на протяжении ничуть не изменился. Все дружно стали жалеть меня и спрашивать что случилось. Я объяснила ситуацию. После этого Юля изменилась в лице и стала с пеной у рта ругать Ренского. Утихомирив ситуацию и немного перекусив после перелета, Юлька потащила меня в свое комнату и просила никого нас не беспокоить. Она села на кровать и помогла забраться мне. "Извини, сильно болит? - забеспокоилась моя девочка, - ты же останешься сегодня у меня?" Я утвердительно кивнула. Потом рассказала для чего я приехала в Россию, Юля была в шоке от происходящего, потому что её саму никто не поставил в известность. Плавно вечер опустился на Москву, в комнате стало совсем темно, тогда я зажгла ночник, горевший у кровати. "Ну, а на личном у тебя как?" - как бы между прочим спросила я. На самом деле мне было ужасно грустно и одновременно хорошо оттого, когда у Юли кто-то появлялся. Эти парни опять один на миллион, таких, каких больше не будет, как обычно она говорила. А я все так же с неподдельной грустью и нежностью смотрела на неё, как это было всегда... А она, как всегда, легонько била меня в плечо, с радостными выкриками: "Ну, чего ты пригрустила? Знаешь вот он...он не такой, как все..." и я очередной раз выслушивала её, иногда старательно пряча слезы... Сама себе не могла объяснить от чего это. Но в данный момент меня мучил всего лишь один вопрос...как у неё там на личном фронте. Интересно.... Интересно было видеть её дальнейшие действия в мою сторону. Было уже поздно. Юлька ходила по квартире в больших тапочках-собачках, пошла в ванну. После этого она пошла в сторону кровати на которой лежала я в ожидании её. Она шла по комнате. Свет ночника освещал её лицо. Лучи нежно щекотали её лицо. Волосы. Она шла быстро, но рассматривая её я буду сделала скорость прокрутки медленной и старалась насладится каждым её движением. Подойдя к кровати она демонстративно рухнула, уткнувшись лицом в подушку. Затем повернулась ко мне покорчив нос. На наших лицах растянулись улыбки. И вот мы как будто сговорившись стали щекотать друг друга. Ржали как лошади. От нашего смеха проснулся папа Юли. Зашел в комнату и сказал: "Эх вы, взрослые уже, а всё дурачитесь. Ложитесь спать". Мы с переглянулись и стали смеяться еще громче. Мы наслаждались друг другом. Мне не хотелось чтобы эта ночь кончалась. Спустя наверное получаса, когда мы с Юлькой уже надорвали животы от смеха, мы все-таки опустошенно легли на кровать. Я, оперевшись на локоть, внимательно смотрела за её лицом. Её черные, густые ресницы плотно сомкнулись, а язык проворно облизнул губы. "Знаешь, - начала я еле слышно говорить, - ты ничуть не изменилась". Она все так же не открывая глаз, еле заметно улыбнулась. "А ты бы хотела, чтобы я изменилась?" - "Нет, - тут же ответила я, - просто прошло уже столько времени..." Юлька приоткрыла глаза и посмотрела на меня. Её лицо было еле различимо из-за кромешной темноты вокруг, только тусклый ночник давал разрешение увидеть контуры её лица, её глаза и сбившиеся волосы. Она ничего не говорила, только задумчиво и как-то грустно смотрела на меня. "Ложись спать", - единственное, что могла выдавить из себя Волкова. Я послушно легла к ней спиной, после чего она практически мгновенно подтянулась ко мне, повторяя изгибы моего тела. Её руки бесцеремонно поправили мои волосы так, чтобы она могла дышать мне в шею, а после, они обхватили меня за талию. Так мы молчали от силы минут десять, потом она как-то удручающе вздохнула и начала говорить: "А помнишь, мы раньше после концертов приходили, ложились спать и как это все продолжалось...ты помнишь, Лен?", она еще сильнеё прижалась ко мне. Я тихонько застонала. "Юль, у меня просто очень болит нога...", она виновато опустила голову и отстранилась чуть дальше.. Приходили в номер. Бухались в кровать и болтали до самой ночи?". Я тихонько улыбнулась. Ведь я то помню что было не только это. Мы играли не только на сцене, но и в номере. А что? Детский максимализм. Желание попробовать всё. Во время тура для второго альбома мы действительно просто разговаривали часами, а порой вообще просто молчали глядя друг друга в глаза до тех пор, пока веки одной не сомкнуться и не погрузятся в сон. Я не хотела портить идиллию сегодняшнего вечера и предложила Юльке спать под предлогом того, что я очень устала. Юля недовольно хмыкнула. Затем сказала мне на ухо: "Катина. Если бы ты только знала как я этот год мучилась без тебя". Я сразу поняла что Волкова не даст мне спокойно поспать и мы начали дискуссии. Я впервые за долгое время видела её расклеённой, уставшей. Она говорила как ей сложно без меня. Как глупо звучат её песни без моего голоса... Я выдавила из себя что-то похожеё на улыбку. Остается только догадываться поверила она мне или нет, но в любом случае нужно было идти дальше: "Юль, ты ведь понимаешь, что не смотря ни на что мы должны держаться на плаву...", она грустно улыбнулась в ответ: "Ты еще видишь возможность не утонуть...? Ленка..., скажи мне честно". Сейчас её голос звучал так безнадежно, что я готова была разреветься, но я держалась. Мне казалось, что на эти минуты мы поменялись обычными ролями. Я была сильнеё её, а она как будто замертво цеплялась за мои руки. Не стоит огорчать мою любимою девочками ненужными словами, факт в том, что нужно держаться. "Ты же понимаешь, мы просто обязаны...Мы должны записать последний сингл, хороший сингл, чтобы нас запомнили навсегда". Она закусила губу и отвернулась. Именно тогда я увидела в её глазах блестящие слезы, но ничего не сказала. Юлька, отвернувшись от меня обижено засопела и тихо сказала: "Мне иногда кажется, что ты становишься как этот...Как будто ты ненавидишь прошлое и не хочешь о нем вспоминать. И так же, как этот, хочешь закончить это дело каким-то несчастным синглом...и что дальше? Да впрочем не важно...". Она плотно сомкнула глаза и тяжело вздохнула... Мне почему то стало стыдно за себя. Я попыталась уснуть, но совесть меня сломила. Я повернулась к ней. Закинула на неё ноги и сделала вид что засыпаю. В этот момент Юля сказала: "знаешь, я уже не помню когда ты в последний раз прижималась ко мне.". Я в мыслях коварно улыбнулась над тем что сломила её к комплименту. Через некоторое время Юля уже храпела, как морская свинка. Затем отрубилась и я…

А потом бурное пробуждение. Уже в Москве. Засыпаешь в одной стране, просыпаешься в другой.

Сегодня. Сегодня я вновь увижу её…

…И вот, стоит она – прекрасная женщина, чем-то напоминает мне Мерлин Монро. Забываю все слова, о том, что вокруг фотографы, просто любуясь ею издалека, как фанатка. Тихая, скромная, трусливая. Смешно и абсурдно бояться некогда самого близкого человека на земле. А она улыбается, счастливая. Ровные, белые зубы, пухлые губы, накрашенные красной помадой. Брюнеткам идет красный цвет. А за руку держит её парень, все тот же – лысый. Я никогда не найду в себе смелости признаться в чем-то, что играла не в любовь, а в её отсутствие… И никогда не подойду к ней. А сегодня повод. Вышел тот самый фильм, который мы снимали столько лет назад. Шесть? Я не помню, я по-прежнему путаюсь в датах. Как бы мне хотелось сейчас подойти к ней и просто поговорить, но в последнеё время у нас нет тем для разговоров. Наверное, это потому что мы совсем не разговариваем. И я, глядя на её добродушную, аристократскую улыбку, глядя на людей вокруг неё, в которых нет меня, думаю – почему же все так? Именно так, а не иначе… И почему мой мозг не хочет её отпускать, мое сознание так зацепилось за неё, что теперь у меня нет выбора…

Дата добавления: 2015-08-17