Екатеринбург 2.11.2006 год. 6 страница

Ереван 16.11.2006 год.
Не понимаю от кого и главное почему мы скрываемся. Не понимаю зачем мы должны это делать? Зачем? Когда сами же несколько лет назад активно пропагандировали это! Почему я не могу быть с ней? Потому что кто-то меня не поймет? Плевать! Фанаты нас бы поняли, потому что большинство из них такие, как мы. Такие – какими бы были, если быть совсем уж точным. Они не стесняются ничего, и любят того, кого им хочется. А мы? В кого мы теперь превратились? Сами же испугались.
Страшно.
Никогда бы не подумала, что буду закрываться с ней где-то, целуя её украдкой, сладко, чтобы никто не видел. Борису только раздувает опасно ноздри, когда он видит нас – переполненных нежностью и заботой. Странно, раньше его это совсем не волновало! Во всем виновата проклятая статья! Но он никогда не любил эту идею – пропаганда двух лесбиянок, он любил только деньги, которые никогда не приносили никакой пользы. Пусть. Теперь мы не разговариваем о нас, но и стараемся отбить свое право жить, как хочется. Хотя нас по-прежнему загоняют в рамки формата и не формата. Слава Богу, что не неформата. Того самого, где был Ваня. Но о нем я уже совсем редко вспоминаю.
Странно, но едва ли я задумывалась о том, что все будет именно так. Так, а не иначе. И иногда, просыпаясь глубокой ночью, которая полна загадочности, страха и волнения, я думаю о том: а что я здесь делаю? Лежа в нашей общей кровати, деля свое тело с ней. Что я здесь делаю? Почему со мной не мой любимый парень, почему я не работаю психологом, по своей профессии? Почему же? Разве это то, чего я хотела всю жизнь? Частично… Но я бы никогда не подумала о том, что все может быть так. Мне страшно. Страшно хотя бы оттого, что я пытаюсь думать о том, что будет дальше, но ничего не вижу, и вряд ли бы увидела. Мне страшно думать о том, что когда-нибудь Тату не станет, что когда-нибудь не станет и её. Что когда-нибудь закончатся эти ночи, эти песни, что больше никогда не будет наших концертов, и наши фанаты не будут кричать на наших концертах, как любят нас, больше не будут выпускаться альбомы и фотосессии, больше не будет записей инсайдера, больше не будет никаких обсуждений и когда-нибудь зачахнет самый дружный форум тату.ру, больше не будет ничего…
Я вскакиваю с этими мыслями с кровати, глубоко глотая воздух, наполняя им все легкие. Мое сердце быстро колотится. Ничего не будет… Бывает ли так?
- Ленок! Что опять? – Сонно бормочет Волкова. – Ложись спать!
И тянет меня к себе, сминая мое тело в своих теплых руках.
Ничего не будет…
Бывает ли так?

Снова начинается подготовка к концерту по стандартному сценарию. Каждый занят своим делом, каждому свое место в жизни. Все проходит быстро и плодотворно. Пока играет интро, внутри пробуждаются новые силы на то, чтобы зажигать. Нас здесь ждут, мы должны быть свободными, мы всегда были независимыми. Почти всегда. Почему теперь должны теряться в чьих-то «надо»? Нет. Мы здесь, мы среди своих, и это не наша работа – это наша жизнь. Перед выходом еще раз осматриваю её с ног до головы: высокие белые сапоги, короткие черные шорты, какой-то очередной симпатичный лифчик, поверх которого одет пиджак. Она как всегда неотразима!
Как всегда – понятие на сто процентов точное, вряд ли её можно увидеть расклеяной. Хотя расклеяной не то определение, скореё – некрасивой, отталкивающей, не привлекательной. О нет, она может убить одним взглядом, одним движением губ, и даже её томный вздох может убить наповал. И вряд ли кто-то посмотрит на что-то другое. Нет, наверное он (или она) все же переведет взгляд на милую концептуальную грудь, которая тут же отзавется на эти взгляды, тут же встанет на дыбы и тут же обезоружит любого. Вот хрень! Такая у меня девочка.
Мы выходим на сцену, дежась за руки, чтобы в сотнях взглядах людей не затеряться, чтобы не потерять друг друга. Так, есть хоть какач-то гарантия, что мы будем друг у друга. Других вариантов, по крайней мере у меня, нет. Как я могу быть уверена в том, что она всегда будет со мной, если каждый второй открыто пялится на неё, на её грудь, а её грудь заводится, чудто ощущает эти взгляды. Как я могу быть уверена? Я не уверена даже в себе, не то чтов ней. В ней вообще нельзя быть уверенным, по определению, и ничего с этим не поделаешь. Мы выходим на сценуц, держась за руки, и все проваливается под моими ногами, все снова начинает прокручиться в голове по новой: зал, лица, сердцебиение, киловатты звука, её рука, её дыхание. Сумасшествие. Когда-нибудь это закончится? Закончится.
Неприменно.
На проигрыше мы отходим в глубь сцены, так повторяется едва ли не на каждом лиричном и в то же время энергичном проигрыше. Едва ли. Различие лишь в том, что мы делаем на этих проигрышах – стоим и думаем о чем-то или тупо стоим, или уходим вшлубь сцены или она обнимает меня или целует. В этом и вся разница. На песне «люди инвалиды» мы уходим вглубь сцены, отвернувшись от зала и просто стоим. Я думаю над проиграшами, и мои мысли не несут никакой нагрузки, никакой логики, никакой надобности. Я просто думаю о ненужном. Ну и ладно. Вернувшись на сцену, она кидает на меня ревнивый взгляд, будто обижается из-за того, что на этом проигрыше я не подошла к ней, не обняла, не уткнулась носом в её плечо или в шею, как она любит. И я не знаю чем вызвана её мимика. Нужно бы спросить. Потом. И в то время пока я думюа об этом, она поворачивается ко мне лицом, развернув меня к себе, заглядывая в мои глаза, только в её глазах я не вижу вопроса: «Ленок, так почему ты меня не обняла? Почему же?». Скореё всгео она озабочена чем-то другим, а чем – я понятия не имею. И это странно. Ведь все только наладилось. Что опять не так? Хотя у моей девочки постоянно что-то не так. Ну и черт с ним. Главное – она стоит напротив меня и улыбается самой очаровательной улыбкой на сцене, главное она неловко держит меня за руку и поет вместе со мной. Остальное – неважно, совсем неважно.
Начав петь «All about us», я понимаю, что все хорошо. По крайней мере у Юльки бывают заскоки или мне просто кажется? Все снова становится на свои места, мы поем одну из лучших песен альбома, забывая обо всем на свете. А она, время от времени, проходя мимо, задевает меня рукой, проводя то по бедру, то по талии, и я довольно улыбаюсь. Значит, все хорошо. И вот на одних из слов в песне, она подходит ко мне, кладет свою руку на плечо и снова пристально смотрит мне в лицо, будто пытается в чем-то убедиться. Только в чем? Есть лишь несколько предположений: она хочет убедиться в том, что у меня все хорошо (но зачем?), она хочется убедиться в том, что я все еще с ней, что я не брошу её и не откажусь от своих слов (но зачем?), она хочет убедиться в том, что мне нравится все, что она делает, все её выкрутасы (но зачем?). Действительно, зачем? Ведь она подавно знает ответы на эти вопросы, она знает меня вдоль и поперек, а еще по диагонали! Вот хрень, она и правда слишком хорошо знает меня, иногда это даже пугает. Ведь я её так и не узнала…
«She loves me. She loves me not”, - пою я будто в подтверждение своим мыслям, но она лишь улыбается мне, не зная о моих потаенных мечтаниях. И вряд ли узнает теперь. Стараясь хранить все внутри себя, я разрываю себя, убиваю потихоньку, но что уж тут поделаешь? Она не дает мне времени переживать, поэтому снова подлетает ко мне и спасает, оберегает, чтобы совсем не сойти с ума, а это так легко. Взять и сойти с ума, даже если ты абсолютно нормален. Был. До этого. До неё. Но это досадное недоразумение легко перемахнуть. Зачем она спасает меня? Я хочу быть больной! «She loves me!!!», - поет моя девочка, стоя вплотную ко мне, не давай возможности вырваться, передумать. Я люблю её. И все так просто.
И все так сложно.
«Что означает sacrifice?Знаете?», «Дааа!!!», «Это такое… серьезное слово, достаточно с глубоким смыслом. Жертва… У каждого в жизни своя жертва, сегодня мы жертвы Еревана!». А я твоя жертва, почти всю свою жизнь, - грустно добавляю я, уже про себя. Зачем ей об этом знать? Чтобы потешить свое самолюбие? Чтобы снисходительно погладить меня по волосам? Хотя её снисходительно нужна мне куда больше, чем моя ей. Моей девочке ничего и никогда не нужна. Она не может одна – это да, но ниьчья снисходительность ей не нужна, даже моя. Она плавно водит по моей талии рукой, успокаивая мои мысли, будто знает о них. Но нет, только догадывается. Она может узнать о моих мыслях, только прочитав десятки дневников. Хотя вряд ли у меня найдутся для этого силы. И снова этот проигрыш, трешевый даже какой-то. Юлька по слогам разбивает это опасное слово «секрифайс», спускаясь в зал к фанатам, я же, подобно смиренной овце, остаюсь на сцене, мне только и остается – дожидаться её. И еще один проигрыш, теперь без слов, Свен! Свен, он сведет меня с ума, неужели так можно играть на фортепиано? Неудели можно играть так все чертовы проигрыши? Чтобы мороз по коже пробегал? Чтобы она останавливалась от меня в считанных сантаметрах, чтобы дышала в мои губы, чтобы смотрела в мои глаза и тонула там. Так же можно сойти с ума…
«Можно Вас пригласить на медленный танец, девушка?» - слышу я справа от себя, это все Волкова.
Умиротворенная, притихшая, моя… Повернув в её сторону голову, я еле заметно улыбнулась. Зачем ей ответ? Она ведь знает.
И она подходит ко мне, обняв за талию, прижавшись своим смугленьким телом к моему – белоснежному, одна её рука улеглась мне на плечо, другая на талию, моя рука кокетливо лежала на её бедре, боясь сделать что-то не так. Ведь мне проще было разочароваться в себе, чем в ней, чем в том, что я сделаю что-то не так. Это даже пугало меня. Я начала петь, не размыкая наших объятий, но если это не сделала я, то сделала она. Правда успев ухватить меня за руку, чтобы напомнить о том – что она рядом. Пусть будет так, раз ей хочется. Я все же поворачиваюсь к ней, скользя по её силуэту самым нежным и искренним взглядом, понимая все больше и очевидней, как сильна моя привязка к ней. Она подходит ко мне, сталкиваясь прожженными взглядами, снова берет за руку, перед тем, как начинается проигрыш. Снова проигрыш, один из любимых. «I never needed a friend like I do now», - допеваем мы, и в мгновение оказывается перед друг другом, обезвреженные, искренние. Я облизываю пересухшие губы и ловко вползаю в её объятия, становясь к ней так близко, что едва мне не сносит крышу от романтики и сентиментальности всего происходящего. Она подтягивает меня к себе близко-близко, разрешая быть с ней одним целым, и пока мы танцуем, она закрывает нас своей маленькой курточкой. Я смеюсь, все время она со своими выходками, все время провоцирует. Но ничего не происходит, кроме того, как она смеётся мне в ответ. Моя рука плавно и незаметно перешла на её ягодицы, и я легонько потрогала её за попу, игриво смотря в глаза. Через несколько мгновений нам пришлось разойтись, начав петь новый куплет. Правда в конце песни наступил еще один лирический момент, который не мог меня не радовать. Он был почти в самом конце. Она подошла ко мне с противоположного края сцены, и когда заиграла финальная музыка, я крепко обняла её, стаясь как можно незаметней поцеловать в висок, обняла её крепко руками, стал так близко, что хотелось поцеловать. Она запустила свои руки в задние карманы моих джинс, уткнувшись в плечо. «Такое все романтичное…», - говорит Волкова, едва закончилось песня. И я улыбаюсь ей.
Я смеюсь, как ненормальная. Начинается песня «Show me love», тогда Юля предлагает мне спуститься в толпу фанатов. «Теперь ваше время показать нам вашу любовь!», - говорит она, ведя меня за руку вниз. Она спускалась по лестнице первая, подвая мне руку. Но самым смешным было то, когда она спускалась, к ней подбежал охранник, подавший ей руку. Так Волкова, на то она и Волкова, со своими фокусами, демонстрационно не обратила на этот жест никакого внимания и прошла мимо до самого низа. Я едва сдерживала приступ истерики. Хотя потом стало не очнеь смешно – вокруг столько сумасшедших глаз, аж мурашки по шеё. После проигрыша, подходя ближе к краю сцены, она все-таки уцепилась за мой локоть, и скользнув ниже, переплела свои пальчики с моими, скрепив их в замок.
Наступило снова время лирики, на этот раз «Полчаса». Моя девочка сразу же села на стул, оставив меня в одиночестве и к тому же – СТОЯ! Пока мы пели, я ходила кругами вокруг неё, а она провожала меня взглядами, которые кричали остановиться. Но я не останавливалась. С легкой улыбкой на лице, она провожала меня взглядом, растерянная, милая, та, к которой хотелось прижаться и защищать её. «Не моя карусель и мечта не моя», - он всей души, подходя к ней, сажусь перед ней на коленки, заглядывая в её личико, улыбающеёся, искреннеё, настоящеё. Её рука мягко касается моей макушки, и теперь в её прикосновении нет ничего властного, надменного, только щемящая нежность. Я люблю тебя, Юлёк.

- Мы поговорим об этом позже! – Я только слышу его строгий голос, Борис как обычно во время, я даже не вижу его.
Мои глаза закрыты. И едва я открываю их, я вижу лишь Юльку – раскрасневшуюся, глаза блаженные, губы припухшие, все растрепанная, взгляд дикий, возбужденный. Бог ты мой, не хочу видеть даже себя в зеркале. Страшно представить, что там за картина. Волкова только орет вслед ему матом, громко, демонстративно, инстинктивно отпрянув от меня.
- Мудак, гребаный! Дай нам самим разобраться! Сука, блять, приперся! Сука-а-а! – Вопит она, пребывая просто в бешенстве.
А еще пять минут назад все было хорошо. Она подошла ко мне и молча уткнулась в мое плечо, освободив от лямки которое, поцеловала. Затем она перешла к ключицам, шеё, подбородку, она целовала мои щеки, и я ощущала себя самым счастливым человеком на земле. Неужели это преступление? С каких пор? Неужто с тех самых, когда она нашла мои губы своими губами? Они распахнуты, бесстыже, свои, родные, целуют друг друга, не думаю ни о чем, а тем болеё о том, что может войти этот придурок. Какого хера? «Поговорим позже!», - крутится в моей голове, крутится на моих губах, которые еще помнят её прикосновения. Я молчу, а она лишь сердито, нет просто в бешенстве, орет что-то на Ренского. И я полностью поддерживаю её. Мы не сделали ничего криминального! Ничего! Мы просто хотим быть счастливыми!!! Почему это так плохо?! Почему мы не имеёт право на счастье, почему мы не можем быть вместе? Кто навязал всем эту чушь? А не мы ли несколько лет назад опровергали границы и рамки, не мы ли делали тоже самое – целовались, только на сцене, грязно, неправдоподобно, не чувствуя ничего. Так какая теперь к черту разница? Что изменится от того, что она поцелует меня? Что изменится от того, что я поцелую её?
Изменилось правда. Мы влюбились. Надо же, какими идиотками надо было быть, чтобы влюбиться друг в друга. До сих пор понять не могу. КАК такое могло произойти?
Наш разговор с Ренским все же состоялся. Я могла предположить себе все что угодно, но только не это! Не это! Все сошли с ума!!!
Опять приехали в какое-то кафе, в котором почти никого не было. В такое то время? Заказали по салату и чаю, стали ждать. Чего? Сами не понимали, но все молчали. Боря выглядел, как обычно, странным и отстраненным от жизни. Будто не он позвал нас сюда, будто не он хотел начать нести чушь, будто не он… Но все дело было как раз в нем! Сукин сын! И впервые за долгое время мне стало по-настоящему страшно. Он стало зевнул и тогда будто ожил, кидая взгляды то с меня на Юлю, то с Юли на меня. Мы с ней сидели на безопасном расстоянии друг от друга, даже не пересматриваясь, даже не держа руки друг друга, но он будто что-то улавливал между нами. Ток! Ток это, Боря! Хотелось мне сказать ему, но я промолчала. Покористой овце лучше молчать, ей можно проклинать про себя, но чтобы сказать в слух – не дай Бог! Свернут шею, надломят лапк и вспоминай, как звали!
- Ну чего, докатились? – Наконец, не выдержал он, спрашивая то ли с издевкой, то ли на полном серьезе.
- Да пошел ты! – Грубит Волкова, и я поддерживаю её.
Да пошел ты, Боря! Тебя совсем не понять, еще недавно ты сам, ты ведь сам, мать твою, предлагал нам сняться в своих компрометирующих видео, ты ведь сам предлагал выкинуть что-то такое, что вновь могло бы напомнить о старых Тату – лесбиянках! Ты ведь сам предлагал, умоляя нас с пеной у рта, а мы убегали от тебя. Так почему же сейчас тебе что-то не нравится? Не нравится – настоящеё! Ты захотел тогда сломать нас, но в итоге сломался сам! Вот ты и попался, Боречка! И никто и ничто тебе уже не поможет!
- За языком следи! – Он не намерен шутить. – Какого хрена вы творите? Что, юношеский максимализм опять?
- Какой блять юношеский м-акс-има-лизм? Крыша едет, Борь? Зачем тебе оно надо???
- А вам зачем? – Он поочередно смотрит на нас. – У вас что, активная половая жизнь закончилась? Вы что творите? Проект губите!
- О чем ты говоришь? – Не выдерживаю я такого бреда. – Проект? Причем тут наш проект! Лучше бы ты о нем и правда думал, а это наша личная жизнь…
- Публичная! Она уже публичная, Ленок! – Он специально называет меня так, чтобы шерсть вздыбленного котенка снова легла нормально, чтобы овца притихла и знала, кто дает ей кусок сахара, чтобы напомнить мне, как в действительности я в нем нуждаюсь.
Едва ли не больше, чем в Юльке. Но это другая история.
- Чего ты добиваешься? Понять не могу? – Волкова демонстративно покачивается на стуле, всем своим видом показывая, как ей все безразлично.
Из неё бы вышла хорошая актриса. Её зовут только в постель, или на корпоративы толстые дяденьки, или вручить какую-нибудь премию очередному слюнтяю, но в любом случае, даже на всех этих ненужных вещах, она ведет себя, как опытная актриса. Где надо имитирует оргазм, где надо вильнет бедром, где надо фальшиво улыбнется, сквозь зубы процедив имя победителя, который едва ли может открыть рот под фонограмму. Но моя девочка была великолепна в любом деле.
- Вам было сало скандалов? Мало денег за ту брехню, которую вы пропагандировали? – Его будто пчела за задницу укусила, он все не может угомониться, лишь сильнеё и сильнеё заводится на ровном месте, будто нас застукали в одной постели, будто самая желтая газета, да и вообще, какая ему разница?
Ведь ничего, по сути, все равно не изменится.
- Причем здесь деньги вообще? – Не с той он связался, с Юлькой бесполезно спорить, и он, как никто, знает об этом. Знает, продолжая спорит с ней, глупый. - Зачем ты лезешь в наши личные отношения!? Лучше бы подумал о действительно важных вещах, у нас, например, тур к концу подходит! А ты заладил…
- Тогда для чего вы, черт возьми, это делаете? Вы же понимаете…. – Запинается, будто не хочет о чем-то говорить, будто самую очевидную вещь на свете. И я молю его молчать, потому что я знаю, о чем он хочет сказать. Я знаю, живя с этим ужасом в душе, и я не хочу это слышать, не хочу вновь разочаровываться. - Черт, даже я понимаю, что это такая игра. Вы же не дурочки, девчонки!
- Какая игра? Борис, ты все время со своими играми, пора бы вырасти.
- Нет, пора бы вырасти вам! Всерьез подумайте над моими словами, ведь вы обе понимаете, что хорошим это в любом случае не кончится, скандал раздувать из-за этого снова – не вариант, вы и сами знаете, что ничего не получится, - тут он сделала многозначную паузу, от которой затрясся мой позвоночник, а в ушах зазвенело, он всегда был драматическим актером, как и Юлька, - ничего не будет в любом случае, вы сбили себе это в голову еще со времен Вани, еще тогда он вам мозги запудрил, хотя в то время были, по крайней мере, реальные деньги, а сейчас это никому не нужно
- Это нужно нам! – Моя девочка неприступна, неподвластна его словам, ей все равно!
- Подумайте над моими словами…. – Спокойно говорит тот, откинувшись, как Волкова несколько минут назад.
- Здесь нечего обсуждать!
- Разговор окончен. – Стул твердо опускается на паркет и громко бьет по нему, Борис угрожающе привстал. - Либо мы будем сворачивать Тату…
- Чего!?– В один голос выдыхаем мы.

Вильнюс 14.12.2006 год.
Суматоха нарастает с каждой минутой, все вокруг кружатся, бегают, снег мягко падает на землю, апельсиновый. А я сижу в номере, разглядывая причудливые узоры на стекле. Неужели так быстро пришла зима, приближающийся Новый Год? Неужели? Вот и не успела заметить. На улице так умиротворенно-суетливо, что я восхищаюсь этой картиной: люди с большими картонными сумками, которые до отказа набиты подарками, дети играют в снежки, лепят снеговика, горящие огоньки на витринах магазинов, украшенные гирляндами деревья. Здорово-то как, хочется уже поскореё домой, к маме, папе, за праздничный стол. Все, как положено.
- Ты уже придумала, что родным дарить будешь? – Спрашивает Юлька, перебирающая у кровати чемоданы с одеждой.
- Пока нет, а ты? – Не отворачиваясь, отвечаю я.
- Дел невпроворот, тоже без понятия, что дарить! Нужно бы найти денек, да по магазинам пробежаться, может чего и увижу.
- Наверное, - протягиваю я, - приедем в Москву и можно будет пройтись. Но потом… Пойду-ка я в душ, через пару часов нужно выйти.
Бесшумно встав, я удаляюсь в ванную, где горячие струи воды смывают с меня последние переживания на этот день.

Всегда и на все есть надежда. Концерт не заставил себя долго ждать.
- Ну что ж, а сейчас серьезное слово, серьезная песня, вообще это слово для меня разное, нужно жертвовать себя ради любви, ради детей, ради родителей…
«Твой взгляд украл зал, ты сама отдала его им. Он у тебя такой целеустремленный, острый и цепкий, что если ты скользнешь им по мне – боюсь поранишь. Но это не произойдет, ты не поранишь меня, а все потому, что ты и бегло не пробежишь по мне взглядом. Все вернулось на круги своя, все необратимо странно, все необратимо страшно. Я снова не понимаю, что с нами происходит, а главное – что происходит с тобой. Но ты, твои руки, вопреки всем ожиданиям, касаются меня, моего оголенного участка кожи. Проведя вдоль узкой полоски внизу живота, ты всего лишь поправила мою майку. Всего лишь, вызвав тысячу мурашек по всему телу. Ты всегда умела удивлять, и в этот раз оставалось такой же – той, от которой можно ждать чего угодно, кроме предсказуемости».
- Не люблю эту песню, честно, но наши поклонники стали обижаться из-за того, что мы её не поем. Так что сейчас мы её исполним, вы согласны?
«Дааа», - что они еще могут выкрикнуть ей, расплываясь в блаженных улыбках, сходя с ума.
- А ты согласна? – Моя девочка поворачивается ко мне.
«Я на все уже согласна. Будто ты не знаешь моего ответа. Не любишь эту песню, говоришь? Тогда зачем же ты, родная, бегаешь по сцене с довольной лыбой, будто это твоя самя любимая песня на свете? Зачем ты поешь её ТАК, стоя ко мне лицом, будто обращаешься ко мне. Ты всегда знала на каких моментах нужно посмотреть на меня, на каких взять за руку, на каких отвернуться, ты всегда знала об этом, и пользовалась этим напропалую. Так и сейчас ты нашла исключительный момент, на котором непременно нужно было подойти ко мне, обнять своими худенькими ручками, прижаться ко мне, как приживаются к кому-то по истине дорогому, прижаться с ровным, умиротворенным дыханием, уткнуться в мое плечо, закрыться своими волосами, и перестать дышать. Будто ты задыхаешься, когда рядом со мной. Ты выбрала отличный момент, девочка моя, будь в этом уверена. Я слишком люблю все эти лирические проигрыши, так что ты не прогадала. Ты никогда не ошибаешься, в этом вся ты! Но не все твои действия я понимаю, хотя и стараюсь не обращать на них внимания. Тыкаешь свой микрофон мне между ног, и чего ты хочешь этим добиться? Не понимаю, да и вряд ли пойму. Наверняка, ты как обычно играешься, тебе ведь так нравится заводить публику, заводить меня, и при этом, заводиться самой. ‘Ты согласна’, - повторяешь ты, показывая пальцем на меня. И я согласна. ‘Согласна’, - так и отвечаю я, едва заканчивается песня».
- У нас есть песня, которая называется ‘Friend or foe’, мы за дружбу!
«Ты сновь ходишь по сцене, обычно, туда-сюда, как делаешь это все время, как будто утебя сольное выступление, а меня нет. Но я есть, и ты замечаешь это чуть позже, чем обычно, но все же замечаешь. Поэтому подходишь ко мне, касаясь меня своей рукой, задеваешь, легко, неосторожно, будто напоминаешь о своем существовании. Но я даже не успеваю о нем забыть, у меня не получается забыть о нем. Друзья мы или враги? Ведь песню писали не с проста, как и все наши композиции. Друзья мы или враги? Что я могу ответить тебе, не зная ответа? Что можешь ответить мне ты, не зная ответа? Иногда мы кажется, что ты знаешь все, просто скрываешь. Ты ходишь, касаясь меня рукой, и моя кожа загорается под твоими пальцами, горит, обжигает. Но ты не видишь этого, жаль. Слишком поздно, уже ничего не спасти, девочка моя, ты отводишь свой взгляд, и мысленно пытаешься склеить разрушенное. Слова любви полностью потеряли свой смысл, больше нечего ждать. И эта песня всего лишь отражение реальности, и ты знаешь это, поя её, ты знаешь о чем она, ты все знаешь. Придуриваешься. Раньше мы любили друг друга, мы лгали друг другу и скрывали свою ложь.. Ты мне друг или враг? Мы любили друг друга, жили друг для друга. Так ты мне друг или враг? Раньше я знала ответ на этот вопрос. Обещания, пустые признания и невинные знаки любви. Я дотрагиваюсь до твоей руки, но это голограмма. Ты всё ещё здесь? Неужели слишком поздно? Уже ничего не спасти, ты отводишь взгляд, и мысленно пытаешься склеить разрушенное. Слова любви полностью потеряли свой смысл.
- В душе была такая ностальгия, какие-то воспоминания, какие-то представление, и даже, когда я услышала эти слова… «ляжем с тобой под трамвай», я думаю, что люди не ложатся под трамвай, в любом случае, только от безумной сильной любви. На самом деле в этой песне очень важен смысл, называется она «Что не хватает тебе».
«Идешь, ровно, гордо, на этой песне тебе нельзя проявлять слабость. Тебе в принципе нельзя проявлять слабость. Но ты никогда не можешь удержаться, и вновь я чувствую твою руку, скользящую от моего плеча до начала кисти. Ты стоишь спиной ко мне, на краю сцены, опустив взгляд в толпу. Я стою спиной к тебе, в глубине сцены, около барабанов, смотря в пол. Времени нет и не будет, крикнешь и я все забуду. Что б не случилось, ночь зажигает огни…»
- Покажите нам свою любовь!
«Только посреди песни ты берешь меня за руку, но я перестаю на все это жаловаться. Я знаю, что ты думаешь, я знаю, что ты чувствуешь. Тебе не убеждать от этого ровно так же, как и мне. Это был несчастный случай, но звуков твоей скорби я не слышала. Ранеё незаметные детали неожиданно стали очевидными, расскажи мне о том, что ты никогда не знала нежности и непорочности, ты все еще сомневаешься в нас! Скажи мне, что любое «ничто» находит свое объяснение или просто исчезает, однако некоторые до сих пор теряются, потому что нет возможности все вернуть. Смотрю на твое фото и понимаю – все уже в прошлом. Никогда в жизни я не чувствовала себя столь одинокой, покажи мне любовь! Твое безразличие – обычное явление, желание удивляться – вот чего нам не хватает, кричи, что любое «ничто» находит свое объяснение или просто исчезает. Ты все еще играешь в игры, я беру обманом. Девушки, девушки, но ты похожа на эстафетную палочку, которую передают друг другу сумасшедшие. Такие же, как я. Я не хочу видеть твое безразличие!»

«Ты хватает меня за руку, подталкивая к себе, и я без сопротивления поддаюсь твоему влиянию. Обнимаешь меня, прижав к себе, теперь ты не оставляешь меня без внимания. Я приподнимаю тебя и кружу, как пушинку. Как в наши 2000-е, я кружу тебя, улыбаясь своим мыслям, своим обманам, твоим обманам. Едва я опускаю тебя, ты не отпускаешь меня, прижимаешь ближе, и неожиданно находишь губами мои губы. Смеёшься. Я целую тебя в ответ, разрешая делать все. Кладу руки на твои плечи. Целуемся. Ведь все в последний раз. Смеёшься, пряча глубоко под кожей обжигающую боль. Ты всегда смеялась, когда хотелось плакать. Я смеюсь вместе с тобой, так надо. Стоя напротив друг друга, смотрим в глаза, микрофон направлен в зал. Честная любовь не случается. Ты вновь бежишь ко мне, взбалмошная, сумасшедшая, обнимая меня за шею, притягиваешь к себе, вновь тянешься к губам. Смеёшься, смеюсь и я. Прикрыв наши лица своими волосами и становлюсь к тебе ближе. Но мы не целуемся – смеёмся. Я смотрю на тебя ТАК, как не смотрела раньше, и никто не должен видеть этого… Никто.»

Ярославль 19.11.2006 год.
Мир держится на слухах и это не пустые слова. Теперь все они ехидно потирают руки, радуясь нашим неудачам и этим сплетням! Но это ничего, скоро все закончится, - тешу себя надеждой я, потому что ничего другого мне не остается делать. Я нас все по-прежнему: страшно, страшно, страшно…
Концерт проходит на удивление странно: никак. Он хранил в себе столько секретов и недомолвок, что я едва ли не плакала. Все неизменно, необратимо рушится, я ничего не могу поделать этим. И даже мой кулон перестал гореть, даже он теперь беспробудно, безразлично холоднй. Что же происходит? Неужели все должно закончится именно так!? Разве этого мы добивались эти эти 7 лет, разве к этому нас призывал Ваня? Плевать! Плевать на все, плевать на Ваню! Страшно! Страх – единственное, что осталось в моей душе! Нам приходится сходитьс ума на сцене, смеяться, умирая, плачу внутри. У нас нет другого выбора. Больше нет ничего. Совсем ничего. И наши песни, как всегда, самые обычные. Она все делает для фанатов, все, что они хотят! Кажется, её накрывает на песне «Не верь, не бойся, не проси», и тогда, на проигрыше, она хватает меня за руку, кружась, как в 2000-е, она так любит их. Любила. И я, любила, люблю! Но уже ничего не имеёт никакого значения. В последний раз мы, держась за руки, поем «Я сошла с ума», в последний раз. Ничего нет, все рушится. Все так или иначе должно было разрушится. Последний раз, она идет ко мне, отвлекается, но идет, и я тяну к ней свои руки. И все происходи так, будто так надо! Руки обвиваются на друг друге, она прижимается к моим губам. ТАК, последний раз, больше такого не будет. Никогда. Все необратимо рушится. Все ведет именно к тупому исступлению, и Юля завершает это именно ТАК:
- Любовь… но иногда любовь бывает безответная, иногда бывает сердце свободно, и кажется, что ты одинока и никому не нужна. Вот у меня таких моментов было много…
- Хватит людям морочить голову! – Выдыхаю я, смотря на Юлю.
- Нет, почему, это реальная жизнь, это факт, в общем: я – НИЧЬЯ…
Куда она уходит – не знаю, не вижу её. Начинаются первые аккорды, и на меня находи такая грусть, которой не было никогда. Никто в жизни я не чувствовала себя такой одинокой, никто в жизни мне не было так страшно! Страшно…
«Мы отвернемся, мы ведь вернемся..мы не в последний раз…»
«Только ты знаешь я, очень ЛЮБЛЮ тебя…», - испепеляет меня взглядом, а когда подходит ближе, проводит по плечу. «Все ты меня больше не хочешь, да?», «Я ведь теперь – ничья…».
«Или словами что-то сломали или соврали без…», - стараюсь спокойно петь я, хотя внутри у меня все дрожит, слезы подкатывают к горлу, меня переполняет какая-то обида, несправедливость за все.
Почему все должно закончится именно ТАК? Так, а не иначе? Почему? Почему же?
«Она меня не любит», - в перерыве между словами, говорит моя девочка, которая уже не моя.
Почему все именно так? Я не могу с этим смириться….
«Страх одиноких глаз, никто не пойдет за нас, каждый один, НЕ УХОДИ, МЫ НЕ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ!!!»…
«Только ты знаешь я, очень хочу тебя… я ведь теперь – ничья»…
Ничья… Ничья… Ничья…
Ничего больше нет.
«И даже не твоя…», - быстро роняет она свои слова, и скрывается со сцены…
Начинается роковой проигрыш.

Слишком легка и тяжела... Её хранить одна не в силах,
Я отдаю тебе любовь, Которую ты так просила.
Но ты её не можешь взять, Нести чтоб гордо и красиво.
Она не стала бы счастливой Ни для тебя, ни для меня.
Нашей недолго пробыла... Эта любовь теперь НИЧЬЯ.

Глава 50

-67-

Дата добавления: 2015-08-17