Часть вторая 6 страница. « Мы не в ссоре, но наши встречи все реже, разговоры – суше

«…Мы не в ссоре, но наши встречи все реже, разговоры – суше. Ты по-прежнему делаешь вид, что тебе безразлично. А может, и вправду безразлично. И, спустя месяцы, все еще слышны вдохи, всхлипы и крики фанатов, а еще – озлобленные реплики в нашу сторону. Никто ни во что не верит, не смотря на то, что формально проект существует. Но ничего нет, мы обе знаем об этом. История закончилась так, как и должна была закончиться. Пусть ей пришел другой конец: незавершенный, недосказанный, безнадежный и глупый, но он пришел... Не ты ли его так ждала? Умоляла уйти от Бори, умоляла остаться с тобой. Хотя… Нет, с тобой ты не умоляла остаться. Ты бы никогда не снизошла до такого, даже в самый критический момент. А все потому, что я тебе не нужна. Тебе никто не нужен, как бы ты не старалась это скрыть. Ну, и поделом мне. Поделом нам. Ведь эти годы ничего не значили для наших жизней. Каждый день, прожитый вместе, ничего не значил. Не значили наши секреты, тайны, слова, которые остались только между нами, не значили сумасшедшие концерты и такие же сумасшедшие фанаты. На все плевать… Кажется, сегодня конец марта. И ты по-прежнему путаешься в датах…»

Сложилась такая ситуация, в которой я чувствовала себя загнанной в угол, напуганной до смерти, и не знала, что мне дальше делать, как жить. Потихоньку, истерики от последнего блога Инсайдера отходили на задний план. Теперь меня волновано одно – что делать? Да и возможно было ли что-то делать без неё??? Все только и говорили о том, что что-то будет, все утешали, что все будет хорошо. Будет – ключевое слово, но даже в него я не особо верю. Юля тоже переживает, я знаю это, но она тщательно все и от всех скрывает, мы почти не вверимся, изредка созваниваемся. Последний раз я видела её в апреле, в офисе, когда мы собирались, чтобы обсудить некоторые детали работы. Работы, которой нет и не будет. В любом случае, на май уже была запланирована автограф сессия, и ничего с этим не поделаешь. В тот день она выглядела как обычно: вздернутый, не смотря ни на что, подбородок, гордая осанка, немного уставшие глаза, и постоянная легкая улыбка на лице. Будто у неё все хорошо и её не особо это все волнует. Я тоже не подавала виду, что что-то не так. В конце концов, кого волнует то, что сейчас у меня на душе? У неё? Одни злые языки вам скажут.

В нашей жизни столько всего произошло, что я едва ли вспомню все те моменты, когда мне хотелось кричать от счастья. Их было огромное количество. И я ужасно счастлива, что это было. Эти моменты наполняют мое сердце и душу чем-то легким и радостным, чем-то щемяще-сладким, терпким. Я не могу понять только одно – почему я не могу без неё? Никак, совсем никак. Ни минуты, я не могу не думать о ней, не смотреть на телефон, в ожидании её звонка. И только изредка, совсем редко, когда ей было скучно, она звонила мне между 4 и 5 часами дня или вечера, напоминая о себе, спрашивая, как у меня дела. А у меня оставалось все по-прежнему. Никак. Ни о какой работе в качестве сольного проекта, речь не шла. Точнеё сказать об этом только и говорили, но к работе пока что никто не был готов. Оставались нюансы и татушных флер – автограф сессия, надежда на выпуск международного диска «Waste management» и куча сожалений о чем-то…

Но ни о чем и никогда не надо жалеть, - говорила мне Юля, когда я сходила с ума. Я и впрямь сходила с ума, пытаясь деть себя куда-то от проблем.

Не беги от проблем, сами по себе они не решатся, - говорила она мне сочувствующим голосом в трубку, в то время как мой голос дрожал в сожалениях.

«Смешно! Даже смешно начинать дневник с таких слов. А может, это будет забавно? Зачем его вообще заводить? Это все она, всё из-за Ленки. У неё вечно, что ни случится – сразу в дневник. Наверное, так проще. Хотя Дзюник с Ваней всегда говорили, что толку от этого ноль: глупое и бесполезное занятие, и еще что-то вроде: «Ты об этом когда-нибудь пожалеёшь». Ага, щас! Размечтались!

Так зачем я, спрашивается, завожу этот чертов дневник? Наверное, затем, зачем и она: записывать всё, что творится в душе. А в душе у меня скопилось много всего, хотя я терпеть не могу делиться этим с кем-то, даже с друзьями, а с родителями и Леной – подавно. И вот, листки в клетку. Смешно... Хотя, я все равно никогда не стану перечитывать это, если только лет в 60! Ха-ха-ха!

У нас всё круто! Чуть ли не каждый день концерты, а сколько фанаток нам пишут и звонят, не сосчитать! Жизнь просто на грани, куча эмоций, переживаний! Именно так жить я всегда мечтала! Чтобы всё было именно так!

Иногда мне хочется почитать Ленкин дневник, проникнуть в её мысли, но это невозможно. Так же невозможно, если Ленка прочтет мою писанину. Если она вообще узнает, что я пишу, а этого я не допущу…

Октябрь, ’02»

«Оставьте ваше сообщение после сигнала…», «Почему ты не берешь трубку? Я не могу дозвониться тебе третий или четвертый день! Где тебя черт носит? Я же волнуюсь, имей совесть и перезвони мне!»

- Ты звонила? – Почти через 24 часа она все же перезвонила мне, и немного заспанным голосом неразборчиво бормотала в трубку.

- Звонила, представь себе! Или твой телефон не высвечивает энное количество моих пропущенных звонков? – Зло говорю я ей.

За последнеё время мне кажется, что она не хочет общаться со мной, всячески избегает разговоров и встреч, и мне это совсем не нравится. Меня это жутко расстраивает, заставляет переживать, что где-то что-то было не так, это заставляет меня все чаще думать, что общей работы у нас нет. Почти нет. А я так не хочу без неё, от страха у меня трясутся коленки и сводит горло. Я не хочу думать о том, что сейчас что-то не так, я ведь такая трусиха.

- Я была занята, у меня были дела. – Безразлично говорит она, и меня убивает это, ведь я действительно волнуюсь о том, где она, как она, а Юля так поступает со мной. – Ты что-то хотела? – Снова раздается её голос в трубке, так и не проснувшийся, хриплый, не настроенный на то, чтобы вообще разговаривать со мной.

- Кроме небольших мероприятий, у нас еще фотосессия для журнала.

- Что за журнал? – Лениво спрашивает она, хотя ей нет никакого дела до него.

- К нашему десятилетию, - закусив губу, отвечаю я, чтобы держать себя в руках, - позвони Борису и узнай подробности. Я не помню во сколько нужно там быть.

- До связи. – Кидает трубку она.

Я тяжело вздыхаю и откладываю телефон. Юля это Юля, пора бы привыкнуть к этому и не воспринимать все так серьезно.

«Мне постоянно будет что-то напоминать о ней. А если быть предельно честной и откровенной – мне будет напоминать о ней все. Начиная от мелочей, которые она мне дарила, заканчивая наградами Тату, которые висят теперь у нас в студии Лос-Анджелеса. Разве у меня есть хоть один, единственный шанс её по нормальному забыть, чтобы уже будучи сольной певицей, никогда не вспоминать о ней. Не вспоминать о нашей первой записи в несчастной студии, где еще Ваня руководил всем процессом… А где теперь Ваня? Что с ним? Она рассказала мне всю правду, кажется, я уже писала об этом когда-то, несколько лет назад. Боже, неужели уже прошло несколько лет? В тот самый день, когда я нашла её листки я лишь могла подозревать, что это её. Во всяком случае, я не могла подумать о том, что это все дело рук Вани, который наглым образом стащил это у неё. «Ведь не одна ты пишешь дневники», - смеялся он несколько лет назад, оставляя меня со своими тайнами. Он обожал обводить всех вокруг пальца. Он обвел меня и Юльку. Украл её листы и отдал мне – обезоруженной, обманутой, в ужасе пытающейся избавиться от них. Позже права. Так и не избавилась. Теперь они под замками. Там, где их никто и никогда не найдет. Даже я не загляну туда. Пусть это останется между нами… весь все и всегда оставалось между нами. А если вы думали, что знаете слишком многое, знайте, - вы ошибались…

Дождливый сентябрь… Прошло несколько лет. Не спрашивайте меня о датах, ненавижу заглядывать в календарь.»

«Быстрей, быстрей», - все именно в этом ритме, как будто все так и хотят избавиться от нас. Но нас больше нет. Не от кого избавляться. Последние несчастные попытки на существование, на фальшивые улыбки и такие же фальшивые интервью. Мы не в ссоре, мы по прежнему не ссорились, просто реже общаемся, мы реже созваниваемся, мы почти не видимся. В какой-то из дней прошла фотосессия для журнала. Непонятная, быстрая, хотя, как обычно, без смеха не обошлось. Юля умеёт поднять настроение, когда это необходимо. А сейчас – самое время. А после фотосессии – интервью «Тату десять лет». Только Тату больше нет. И их никто не будет, но вы узнаете об этом последними, господа. От корки до корки перемывают кости, вспоминая о том, о чем совсем не хочется думать. А потом странный, какой-то угнетающий обед в ресторане. Только Оля пыталась поддерживать разговор, иногда Юля. Я в основном молчала. Напряжение становилось очевидным, и никто не мог этому противостоять. «Все будет хорошо», - сказала она мне на прощание, неловко целуя в щеку. Но я смутно верила ей. А в уже в мае вышел сам журнал, уже в мае состоялась очередная автограф-сессия, куда пришло множество фанатов. Надо же, за эти почти три месяца нас еще не забыли. Но знаете, самое ужасное, поднимая голову, чтобы посмотреть на человека, а потом оставить автограф, я замечаю не только улыбки, но и слезы. Нет, хотя даже это не самое больное. Самое больное было то, когда я видела улыбку сквозь слезы и еле различимое «Спасибо», читаемое по губам. Так и я, поджав губы, чтобы самой не растрогаться, молча оставляла автограф, в ответ, шепча одними губами: «Спасибо вам!».

Сколько в нашей были этих автограф-сессий? А, может, это последняя в нашей жизни? Ведь обстановка здесь весьма напряженная, даже не смотря на усилия фанатов разрядить её, они поют наши песни, они улыбаются и смеются, а когда все затихает, они возвращают нас в прошлое: «Меня полностью нет, абсолютно всерьез…», - как громко они поют, как дружно. Мурашки пробираются по спине и шеё, я улыбаюсь, Юлька вроде тоже. И время от времени к нам подходят люди, которые говорят слова, заедающие, западающие в сердце. «Спасибо, что вы есть у нас, мы верим в вас, проект Тату совсем не изжил себя…», «Вы изменили мою жизнь, и даже, если мы будете не вместе, я желаю каждой из вас удачи!», «Вы все равно остаетесь лучшими!», «Когда-то я услышал фразу: «Лучше сделать и жалеть, чем тоже жалеть, но не сделав», я желаю вам, чтобы вы не жалели о своих решениях никогда…».

«…Пока мы ехали в машине, угнетающая обстановка стала просто невыносимой. Тогда я решилась спросить: «Думаешь, они верят, что это не конец?». Она обернулась ко мне растерянно, с лицом, полным тревоги и печали. «А ты как думаешь?» В ответ я отвернулась к окну: «Я не думаю, Ленок…». Она тихонько засмеялась. Нервно, как и бывало в последнеё время.

Ты перестала думать, что я – это я. Ничего, что я обращаюсь к тебе на «ты»? Не «она», а «ты»? Да какая разница! В любом случае, я была уверена, что она – это она. Моя Ленка вряд ли изменится. Чтобы так себя вести, у меня было достаточно причин. Лена – слишком привязчивый человек, и я далеко не единственная, к кому она привязана. И она не представляла будущего без Бориса. Она боялась рисковать, как всегда. Бьюсь об заклад – он хорошо промыл ей мозги…

Лена... Все всегда жалели её: «Ах, милая, хорошая Леночка! Ей так плохо без Юли, а Юля такая плохая, эгоистичная. Юля никогда не позволяла быть Лене ближе, а Лена так любила её!» А может, она сама того не хотела? Может, она просто не замечала очевидного?

Ведь все не так просто: Борис всегда меня недолюбливал. Нередко мы ссорились из-за нежелания делить Лену, ведь она, бедная, так разрывалась...

Бедная Лена... А принадлежала ли она кому-нибудь?..

Май’09»

В июне состоялась премия Муз ТВ, которую мы посетили очередной раз. Различие от прошлых лет было лишь в том, что в этот год мы были уже не вместе, она приехала отдельно от меня, предпочитая иметь под рукой сильного, обоятельного мужчину, чем скромную, почти девственную девушку, с которой она провела десять лет своей жизни. Но я совсем не обижаюсь на неё. В тот день я приехала вместе с лучшей подругой Настей и Алешей Митрофановы, но, похоже, ведущие премии даже не замечают различие между Настей и Юлей, поэтому, объявляют нас как группу «Тату». Настя – не я, она робко идет по ковровой дорожке рядом со мной, я держу её за руку, не удивляясь уже ничему. Сколько было премий в нашей жизни? Сколько оваций, сколько поклонников, сколько таких выходов? Мне все равно. Почти все равно. Я не отпускаю её от себя и мы заходим внутрь здания. Как раз за нами приезжает Юля и Парвиз, а ситуация с ними еще комичней, чем я могла себе представить. Ведущий попросту объявляет их как группу «Бумбокс», а Волкова, не меняясь в лице, по-прежнему улыбаясь, идет вперед, размахивая рукой орущим фанатам. Её ничем не смутишь или она не услышала. Внутри мы почти не пересекались, а когда удивились, махнули друг другу головой, перекинувшись парой незначительных фраз. «Хорошо выглядишь», - не могу сдержать себя я, одаривая её комплиментом, но, кажется, она не придает этому значение. «Спасибо, ты тоже», - в ответ улыбается она, ближе прижимаясь к Парвизу, - «Ладно, мы пойдем… Хорошего отдыха!». «Спасибо», - несчастно брошенное в её спину. Я беззвучно молю её остановить все это безумие, но конец уже давно пришел…

«Все так, как должно быть. Ничего больше нет. Мне нечем себя тешить, потому что надежд не осталось. Ничего не осталось, тотально. Бывает же такое. Я отложила все самое ценное и дорогое на самые запыленные полки, где никто ничего не найдет. Никто и никогда не узнает о нас, если мы сами того не заходим. И пусть все верят в лживые истории, пусть верят в то, чего никогда не было. А то, что было – останется только между нами. Поэтому все самое сокровенное – в самых пыльных местах, там оно в безопасности, там никто никогда его не найдет… И знаете – я почти поверила. Поверила в то, чего не могло было бы быть. По определению. Я поверила в то, что она могла бы полюбить меня, могла бы быть со мной, когда-нибудь… Но сейчас ничего нет. Хотя, кому я вру? Мы никогда не были бы счастливы… Слишком много воды утекло. Я уже не та, и я уже ничего не жду. И не ждала. Ранимая… Плакса.

Ваня всегда называл меня плаксой, но я разве виновата, что я такая сентиментальная? Попахивает драмой в стиле Платовой. Хотя, нет, даже Платова тут не причем, у неё не такой сопливый драматизм. Просто ничего нет. А где я могу еще выместить боль? В дневниках. А она, наверное, в мужчинах… Хотя, даже сейчас я думаю, что слишком плохо знала её…»

«Однажды я представила нас вместе. Не как фальшивый, псевдолесбийский проект Тату, а как пару. Сначала долго смеялась, потом – задумалась. И внутри меня что-то взбунтовалось, забурлило. Именно тогда я, как дура, начала влюбляться...

Да, я влюбилась в неё, но твердо и открыто не могла выражать свои чувства: Ленка, моя правильная Ленка, ни за что не поняла бы меня, а мне не хотелось терять нашу близкую дружбу. Нашу – не мою и не её. Общую.

Катина никогда не смогла бы влюбиться в девушку. Темы наших разговоров практически не касались таких вещей. Лена любила парней – что тут сделаешь? Мне приходилось искать себе всё новых и новых отношений, чтобы, пусть даже на время, не думать о ней. Хотя – смысл притворяться – это не помогало. Намеки Лена быстро спускала на тормоза, не поддаваясь на провокации, или просто смеялась, как ненормальная...»

«...Когда мне было четырнадцать, я смутно, но, всё же, понимала, что однажды влюблюсь в Юлю. Просто возьму и влюблюсь. Ваня, посмеиваясь, твердил, что ничто не проходит бесследно. Только какой смысл он вкладывал в эти слова?

Как бы там ни было, он не ошибся: ничто не прошло бесследно. Когда ты проводишь с человеком 24 часа в сутки, из них 16 «играя в любовь», ты, кажется, уже не понимаешь, где реальность, а где игра. Сначала я не представляла себе жизни без неё, как без подруги, потом, постепенно, сладко и клейко, это стало выливаться в нечто большеё: привязанность, симпатию, жизненно необходимое, что-то такое, что заставляло всё внутри переворачиваться.

Но едва ли Юлька замечала. Или видела, но не показывала. Или не хотела видеть. Не знаю, и вряд ли узнаю. Она не замечала зеленые глаза, преданно любовавшиеся ею ночь за ночью, пока она сладко спала, посапывая, как маленький ребенок. Не обращала внимания на руки, мирно покоившиеся у меня на животе, и на ноги, согнутые в коленках, крепко переплетенные с моими ногами. Не видела, как я бережно, стараясь не разбудить, поправляла иссиня-черные волосы, небрежно разбросанные по неизменно детскому личику.

Она едва ли замечала мою искреннюю нежность, ведь чаще всего, как и я, скрывалась за маской безразличия. Почему? Потому что нам так было проще: проще было лгать, чем открыто поговорить о том, чего мы обе так боялись...»

«Ваня часто говорил: «Всем плевать на ваши проблемы, девочки. Всем плевать, что у вас на душе. Они хотят видеть то, что хотят видеть.» Он оказался прав, черт возьми, и я всегда прислушивалась к нему. Ваня был таким огромным авторитетом, с которым даже не возникало желания спорить. Но Лена... Она всегда считала меня эгоистичной сволочью, не способной любить, не способной сопереживать, чувствовать.

Иногда мне жутко хотелось убить её. Убить и не видеть этих глаз, этих губ, этих рыжих непослушных волос, потому что мне казалось, наша любовь – игра: обреченная, вечная, без победителей и без проигравших, жестокая, как бои без правил...»

Все затихло, замерло, тотально и бесповоротно. Раз в несколько месяцев я светилась на какой-нибудь пати. Этой осенью даже побывала на модном показе. Волкова выбиралась в люди не чаще. Всё застыло на месте. Международный диск уже никто не ждет, форум практически вымер. Лишь изредка там пишут безнадежные комментарии к тому, что давно умерло. Про проект «t.A.T.u.», которого больше нет. И уже никогда не будет, сколько бы лет не прошло. Есть Лена Катина, есть Юля Волкова, а Тату – нет. Звонков почти нет, а если и есть, то сухие: «Как дела?» – «Нормально». Общение, почему-то, сошло на нет. Нас больше ничего не связывает. Раньше у нас было много общего, а сейчас не осталось ничего. Но мы по-прежнему формально друзья, подруги. Все поменялось, я стараюсь как можно меньше времени думать о ней, но не особо получатся. Болезненное ощущение в области сердце так и продолжает тревожить меня по ночам, когда я засыпаю в одиночестве. А я так не люблю спать одна. И просыпаться одна тоже не люблю. Но никого это не волнует. В конце года все-таки вышел международный альбом «Waste Management»», чему все несказанно были рады, и я уверена, что все уже чуть ли не сходили с ума, уверяя друг друга, что Тату возвращаются. Но нет, это всего лишь было начало конца. Точку все равно придется где-то ставить.

Юля все так же таила скрытую обиду на Бориса, которая перерастала в злость. Она так же таила в себе обиду на меня, еще больнеё и остреё, чем я могла себе предположить. Но со стороны она выглядела вполне счастливой. У всех все хорошо… Едва ли. А еще через пару месяцев наши фанаты организовали для нас целую вечеринку. Она состоялась под конец января 2010 года, и называние выбрали подходящеё: «Январское помешательство с Тату». Вот только Тату больше нет. Есть только фанатские воспоминания о прошлом, есть только наши с Юлькой воспоминания.

И вот, я вижу, как Волкова выходит из машины и прямиком идет в сторону небольшой яхты, где все уже заждались нас. Сначала мне кажется, что она не замечает нас, но тут Женя зовет её: «Юль!». Она резко оборачивается, и на секунду наши взгляды пересекаются. Что-то сжимается внутри, так сильно и так больно, что не могу выдавить в ответ ни слова. «О, привет!», – Юля подходит к нам и добродушно улыбается, – «Чего стоите? Идемте внутрь!». И мы молча поднимаемся по трапу. Всегда боялась воды, хоть бы не упасть. Садимся на стулья в центре небольшого зала, заготовленное специально для нас двоих. За несколько минут до начала мы успеваем немного пообщаться.

– Как твои дела? – Юлька поворачивается ко мне, небрежно подперев подбородок рукой. – Кстати, хорошо выглядишь.

– Спасибо, ты тоже. – Губы расплываются в грустной улыбке, – Все потихоньку. А у тебя что нового?

– Ничего такого, чем можно было бы поделиться. – Отвечает она, придирчиво, как раньше, осматривая зал. – Прилично народу собралось.

– Да, не то слово!

На этом наш разговор прерывается. Ребята начинают программу.

Все проходит просто великолепно, во время очередного выступления я нащупала её руку, переплетая наши пальцы, как было раньше. Она не сопротивляется, только сильнеё сжимает мою руку со всей накопившейся за это время нежностью. И я снова в размышлениях. Почему все закончилось именно так? Неужели у нас совсем не было выбора?

«… У неё не было никакого права обижаться на меня. Хотя, она, скореё, злилась. У неё были поводы, тут не поспоришь. Я хотя бы не скрывала того, что нуждаюсь в любви. Ну, пусть не в любви, в сексе. Я же тоже человек. А она злилась и сама не подпускала меня к себе. Давала поводы ревновать и думать о том, что я ей не нужна. Она была зациклена на своем мнении, что я – бездушная тварь, и мне никто не нужен. Но я ведь человек, а каждому человеку нужна любовь…»

«Как мало знают о нас и как наивно полагают, что знают всё. Звонил Ваня, спрашивал, как дела. Ответила, что как обычно. Предложил встретиться, ну, мы и встретились. Снова завел тему, которую не следовало. Я молчала очень долго, терпела, а он, время от времени, что-то говорил. Отрывками. Затем, довольно сухо, я напомнила ему, что не люблю об этом разговаривать. Такие темы для Лены. Ваня понимающе кивнул. Он действительно понимал, как я ненавижу это, но, видимо, не просто так завел разговор. Кажется, в тот день он дал мне понять, как она меня любит. Или любила. Будто я без него не знала... А еще он дал мне понять, что она думает обо мне, и даже об этом я догадывалась. Но Лена сама не подпускала меня к себе. Она всегда была трусихой и плаксой, её все жалели. А я была холодной наружи, и совсем другой – внутри. Но кому какое до этого дело? А потом все пошло совсем не так, как ожидалось.

«Дневник пишешь,» – то ли спросил, то ли сказал утвердительно наш бывший продюсер. Загнал меня в угол. Ненавижу, когда так делают. Я неопределенно повела плечом и не ответила, ненавидя себя за что-то… И тут вспомнила – несколько лет назад, когда проект Тату только начинался, у меня был один дневник… Рваный, потрепанный, который я так старательно вела. Даже аккуратно. А потом он исчез. Я искала его так же долго, как и Лена свой кулон. Только кулон Ленка не теряла, это все я… И я тоже не теряла свой дневник. Как оказалось. Я поняла это, сидя наедине с Ваней. Он полез в свой старый кожаный портфель и достал эту чертову книжку! Я готова была провалиться сквозь землю, лицо вспыхнуло, а руки мелко задрожали. Хотела выдавить, как ненавижу его, как презираю. Меня мучили такая боль, обида, ненависть и сожаление… Я хотела, но, неожиданно для самой себя, расплакалась… А Ваня по-отечески ласково погладил меня по голове, говоря: «Никогда не теряй такие вещи.». Я прижала дневник к груди, закрывая лицо рукой. Терпеть не могу плакать, терпеть не могу казаться слабой. Но в этом дневнике хранилось все то, чего я так боялась. Мои страхи, мои чувства, настоящая я. А я всегда не хотела, чтобы люди знали об этом…

Ваня уехал, и, казалось, все встало на свои места… Но, спустя пару недель, решив открыть злосчастный дневник, я с ужасом поняла, что он взял то, что ему никогда не принадлежало…»

Окно было открыто настежь, и с улицы задувал прохладный весенний ветерок, а где-то вдали был слышен сигнал скорой помощи. Её телефонный звонок не изменил ничего, но отчего-то внутри все перевернулось. Её ненужный вопрос: «Как дела?», мое ненужное: «Как обычно». Зачем она звонит мне? Наше общение почти рано нулю, если не считать одного звонка в месяц, с одним и тем же вопросом, с одним и тем же ответом. Я сидела, слушая коротки гудки в трубке, наблюдая за хмурым небом Лос-Анджелеса. Теперь я живу здесь и вряд ли уеду обратно. И меня все устраивает, почти все. С некоторых пор, однажды в баре, мы пересеклись с Сашей, он потрясающий музыкант и хороший человек. Не задумываясь ни о чем, почетно беря пример с Волковой, утром я оказалась в его кровати, с трудом, но все же понимая, что произошло. Так он и попал в мою жизнь. Когда никто не ждал. Наши отношения стремительно развивались, и по мере общения с ним, я открывалась, рассказывала то, чего больше обещала не касаться. Но это убивало меня изнутри. Я не могла жить без Юльки, по крайней мере, я не врала себе в этом. Саше я рассказывала очень многое, но не все. Есть вещи, которые останутся только со мной, о которых никто не должен знать. Потому что это не мое, и не её – это наше. Пусть и прошлое, глупое, временное, сумасшедшеё. Наше. Как мне нравится это слово, жаль, что теперь это всего лишь слова. Саша теперь вроде мой парень, и вроде я его люблю, или ошибаюсь, по крайней мере мне с ним хорошо. Он дает мне советы, как все это пережить, но мне по-прежнему хреново. Наверное, именно из-за этого, я и решилась обратиться к психологу. Иначе, никто мне уже не поможет. Я не представляю себя, как сольного исполнителя, отдельную единицу, ведь Тату – вся моя жизнь, она – вся моя жизнь…

… И вот она снова напомнила о себе, глупая и самоуверенная. Вновь напоминает о том, о чем нельзя, а саму же её бесит, когда заводят такие темы. Не очень приятно, больно. Нет, сладко-больно. Я смотрю на свой кулон, который по-прежнему болтается на шеё без дела, и думаю о том: почему все так? Так, а не иначе? И да, оказывается, она могла бы любить меня… Любила. Ни больше, ни меньше – по-другому. По-своему. Иначе не сделала бы этого. Её кулон – самая обычная побрякушка для других, но не для меня. Это больше, чем просто вещь… В ней есть загадка, которую я отгадала. Потом, спустя еще какое-то время… Она вновь позвонила и что-то всколыхнулось внутри меня. Это такое ощущение, когда подбрасывают уже взорванные конфетти. И все то, что уже опустилось вглубь души, все то, что уже не так беспокоило меня – все это вновь взорвалось, похолодело внутри и умерло. Я цепляюсь за каждый её вздох, за каждую фразу, интонацию, чтобы найти в этом что-то, что заставит меня вернуться к ней, что позовет меня… Но я ничего не нахожу… Ничего…

«Такие люди, как Юля, они, знаешь ли, Ленок, не меняются…», - однажды сказал мне Ленчик, собирая свои вещи и уходя из проекта…

Прошло первое сольное выступление. Я думала, что упаду в обморок. Словно я первый раз выходила на сцене, словно никогда не пела.

Черт, это чувство не передать словами, когда ты поешь один. И ты знаешь, что за кулисами нет Юли. Ты просто один. И проекта Тату – нет. Ты – Лена Катина, одна, в Лос-Анджелесе, далеко от Москвы…

… Ничего нет. Дороги назад никогда не будет.

«…Ноги подкосились, прежде чем я вышла, прежде чем успела вздохнуть. Николь, одна из моих бэк-вокалисток, подтолкнула меня сзади, ободряюще улыбнувшись. Теперь меня подбадривала моя команда, Саша. Я вышла и десятки глаз в нетерпении и восхищении уставились на меня, выжидая, когда я начну. Первые несмелые аккорды, голос едва заметно дрожит. Я долго готовилась. Я почти смирилась, что её нет рядом. Почти. Некого держать за руку, коленки дрожат, вот-вот и я упаду в обморок. Держаться. Все не могло продолжаться вечность. На секунду всплывают слезы обиды и горечи, на секунду перед глазами проносятся все выступление. Начало двухтысячных, юбки, блузки, решетки, дождь, мягкие податливые губы, черный затылок, рука в руке, моя. Выдох. Наверное, она никогда не была моей. И все по новой… проносится, мчится перед глазами, картинки сменяют другие, губы непослушно поют песни, которые не успели спеть раньше. Мы. Мы не успели. Ваня, поднебесная, много наркотиков, еще больше секса, непонятные люди, по ночам – она, скорости, машины, гастроли, поезда, самолеты. Почему всего так много? Путаюсь в мыслях, микрофон выскальзывает из рук, но я держусь. Все так быстро. Сумасшедшая. Внизу люди, те же глаза, эмоции. Она, она, она. Я никогда не смогу выбить её из головы? Я никогда не прощу себе то, что она не умела варить кофе, а я и не научила её. Я не прощу, что она не могла быть до конца честной и искренней, что она не любила «Риоху», ровно столько же, как я. Не прощу себя, её, никого. Кончено. Её нет. Брошенный куплет. Вместо неё – бэк-вокалистки. Она незаменима. Её нет. Одна, стою на сцене, не могу привыкнуть, свыкнуться с мыслей. Музыка по ушам. Пугаюсь. Трусливая. Не заплакать бы. Я никогда не отпущу её, ни сердцем, ни душой… Моя… Которая никому и никогда не принадлежала…»

Мы могли бы пересечься где угодно, но встретились именно в тот день, на именно том мероприятии, во время моего дебюта в России. Не то, чтобы я не знала, что её там не будет. В списках приглашенных она была, мне доложили об этом за несколько дней до отъезда в Россию. Я пытала слабую надежду на то, что она не передумает и не придет, но, в то же время, искренне желала увидеть её. Вечеринка журнала Billboard, много гостей, море алкоголя. Я появилась чуть позже её, и, пока меня провожали к столику, я краем глаза успела заметить её. Сердце неприятно заныло, но я никак не могла остановиться. Она была со своим новым бойфрендом, имя которого я не знала. И она… Она так изменилась за последнеё время. Какое-то каре, по-прежнему черные волосы, губы алые, накаченные, как и в последнеё время, прежний татуаж бровей. Она уже не та. Я прохожу мимо огромных зеркал и вижу себя. Я тоже… Я ведь тоже уже не та. Прошло столько лет. Сильно похудела, наверное, от стрессов, волосы длинные и прямые, глаза кошачьи, подведенные черным карандашом, глубокий вырез в коротком платье и небольшая накидка сверху. Сажусь на свое место, рядом усаживается Катька, моя младшая сестренка, не могла не взять её на свой первый сольный дебют. Женя бегает по клубу, общается с народом. Я не жду ничего в этот вечер, только глаза безнадежно ищут её. Отчего-то хочется с ней просто поговорить. О жизни, о погоде, о делах, да о чем угодно…Я не помню, когда мы последний раз общались. Ведь её больше нет в моей жизни.

Дата добавления: 2015-08-17