Женщины и страсти

Показывая экзистенциальное поражение соблазнителя, Дон Жуан предлагает по контрасту новое понимание женщины; то же можно сказать и о картине Смерть Марата, документально запечатлевшей историческое событие, в котором женщина была главным действую­щим лицом. Иначе и быть не могло в век, ознаменовавшийся выходом женщин на арену общественной жизни. Это можно наблюдать и по живописным образам, где барочных дам вытесняют женщины менее чувственные, но более раскрепощенные, без удушающего корсета, со свободно ниспадающими волосами. В конце XVIII в. становится модным не прятать грудь; иной раз ее не скрывает ничего выше лен­ты, поддерживающей формы и подчеркивающей талию. Парижские дамы организуют салоны и участвуют, разумеется, не как статисты в разворачивающихся там дискуссиях. Это предвосхищает револю­ционные клубы, но в то же время продолжает моду, утвердившуюся еще в XVII в., когда в салонах велись диспуты о природе любви. Показательно, что сцена Отплытие на остров Киферу Ватто навеяна воображаемой географией любовных страстей, которую в XVII в. было принято изображать в виде своеобразной сердечной карты — Carte du Tendre (карты нежности, фр.).

Именно в атмосфере этих салонных разговоров в конце XVII в. по­явился на свет один из первых любовных романов — Принцесса Киев­ская госпожи де Лафайет. За ним уже в XVIII в. последовали Молль Флендерс Даниэля Дефо (1722), Памела Самуэля Ричардсона (1742) и Новая Элоиза Жан-Жака Руссо (1761). В любовном романе XVIII в. Красота подается через призму восприятия страсти и в основном в форме дневника, а эта литературная форма уже содержит в себе весь ранний романтизм.

А главное, в салонных разговорах пробивает себе дорогу убеждение (и в этом заключается вклад женщин в современную философию), что чувство это не просто помутнение ума, а проявление третьей способ­ности человека — наряду с разумом и физическими ощущениями. Именно к чувству прибегает Руссо, когда восстает против надуманной и упадочнической современной Красоты и отстаивает право глаза и сердца погрузиться в первозданную и неиспорченную Красоту при­роды, ностальгически грустя о «добром дикаре» и непосредственном ребенке, которые были в человеке изначально, а теперь утрачены навсегда.

Сердечная карта. Госпожа де Скюдери Клелия, римская история, 1654

Но коль скоро не существует дорог, свободных от препятствий или не заключающих в себе опасности утраты истинного пути, — как это хорошо видно по странникам, уклоняющимся то чуть вправо, то чуть влево от «Новой дружбы», — Клелия пред­видела, что они собьются со своего пути. Действительно, отправившись от «Вели­кого ума», они придут к «Небрежности» и, следуя ошибочной дорогой, достигнут «Непостоянства», а оттуда попадут в «Огор­чение», «Легкомыслие», «Забывчивость», и вот, вместо того чтобы достигнуть «При­вязанности и уважения», окажутся перед «Озером равнодушия» — тем самым, что обозначено на карте. Неподвижность вод названного озера вполне оправдывает его название.

С другой стороны, если от «Новой дружбы» взять чуть влево, можно пройти к «Не­скромности», а оттуда, следуя по дороге «Коварства» и «Гордыни» — к «Злословию» и далее к «Низости»; и вот, вместо того чтобы достигнуть «Привязанности и бла­годарности», они окажутся у «Моря враж­ды», в котором терпит кораблекрушение всякое заплывшее туда судно: это беспо­койное море, воды которого, растрево­женные столь бурной страстью, губят всякого, кто отклонился влево от «Новой дружбы». Здесь Клелия помечает на Карте, что необходимы тысячи добродетелей, дабы был исполнен долг нежной дружбы. Обладатели дурных свойств вызывают в ней лишь неприязнь или по меньшей мере равнодушие. Помимо этого, своей Картой честная девица хотела сказать, что никогда еще не любила и что в ее сердце будет место не только для одной нежнос­ти. В самом деле, река влечения впадает в море, которое она именует «Опасным», ибо великая опасность подстерегает женщину, переступающую грань дружбы. На другом берегу этого моря она помес­тила «Неведомую землю», ибо нам неве­домо находящееся там, и мы полагаем, что никому еще не удавалось проникнуть за «Геркулесовы столпы»*.

Тщеславие. Даниэль Дефо Молль Флендерс, 1722

Таким образом, я воспользовалась всеми выгодами воспитания, которое получила бы, будь я такой же барышней, как те, с которыми я жила; и кое в чем я имела над ними преимущество, даром что они стояли выше меня по положению; при­рода наделила меня дарами, которых никаким богатством не приобрести. Во-первых, я была гораздо красивее их, во-вторых, лучше сложена и, в-третьих, лучше пела, то есть голос у меня был луч­ше; надеюсь, вы мне поверите, что выска­зываю я не свое мнение, а мнение всех, кто знал ту семью.

Со всем тем я не чужда была тщеславия, свойственного нашему полу: мне хорошо было известно, что все меня считают хо­рошенькой или, если хотите, красавицей, и я сама вполне разделяла это мнение и в особенности любила слышать его от других, что случалось часто и доставляло мне большое удовольствие. [...] Но то, чем я так тщеславилась, стало моей гибелью или, вернее, причиной ее было мое тщеславие. У моей покровительни­цы было двое сыновей, юношей весьма даровитых и отменно воспитанных, и, на свое несчастье, я с ними была очень хороша, они же обошлись со мной совсем иначе. [...]

С тех пор голова моя пошла кругом, я была поистине сама не своя; подумать только: такой барин признавался в любви ко мне и говорил, что я прелестное созда­ние! Не знала я, как и перенести все это: загордилась до последней степени. Вы­соко держала я голову и, не подозревая о порочности нашего века, совсем забыла о добродетели: если бы молодой барин пожелал, он тогда же мог позволить себе со мною какие угодно вольности. На мое счастье, он в тот раз не воспользовался этой возможностью.

Дата добавления: 2015-08-17