Новые идеи, новые сюжеты

Эстетические споры в XVIII в. приобретают совершенно новые по сравнению с Возрождением и XVII в. черты, определяющие их своеоб­разие и современное звучание: речь идет об отношениях интеллекту­алов и публики, об утверждении женских салонов и роли женщины, о появлении новых сюжетов в искусстве.

В XVIII в. интеллектуал и художник все больше освобождаются из-под унизительной зависимости от меценатов и благотворителей и начина­ют обретать некоторую экономическую самостоятельность благодаря развитию издательской индустрии. Если в свое время Дефо уступил права на Робинзона Крузо всего за каких-то 10 фунтов стерлингов, то теперь Юм может заработать более 3000 за свою Историю Великобритании. Менее именитые авторы также находят себе работу в качестве компиляторов книг, в популярном изложении дающих выжимку из основных политических и философских тем. Во Франции такие книги продаются на передвижных рынках и таким образом попадают в самые отдаленные уголки страны, где больше половины населения умеет читать. Эти перемены готовят почву для Революции; не случайно Кра­сота неоклассицизма будет принята как эмблема этого события (как и последовавшей за тем наполеоновской империи), а Красота роков станет отождествляться с одиозным и развратным Старым режимом Философ сливается с критиком и журналистом и создает себе аудито­рию, куда более многочисленную, чем узкий круг интеллектуалов так называемой Литературной республики. В глазах этой широкой публи­ки все большее значение приобретают средства пропаганды идей. Самые известные критики того времени — это Аддисон и Дидро; первый пишет о воображении как способности эмпирически ощутить Красоту искусства и Красоту природы; второй со свойственным ему эклектизмом изучает Красоту как результат взаимодействия чувствительного человека и природы среди множества удивительных и разнообразных связей, восприятие которых лежит в основе сужде­ния о прекрасном. В обоих случаях распространение этих идей тесно связано с развитием печати: поэтому Джозеф Аддисон учреждает журнал Спектейтер, Дени Дидро основывает Энциклопедию.

Естественно, издательский рынок порождает новые формы реакции и неудовлетворенности. Так произошло с Хогартом: рынок изгнал его, поскольку заказчики из британской аристократии отдавали пред­почтение иностранным художникам, и ему пришлось зарабатывать на жизнь, иллюстрируя печатные издания. Живопись и эстетические теории Хогарта выражают тип Красоты, открыто противостоящий классичности британской аристократии. Предпочитая сложное пере­плетение, кривую, извилистую линию (одинаково подходящую для красивой прически и для изощренного ума) прямой, Хогарт отринул классическую связь Красоты и пропорциональности. Так же как (хотя не точно как) его соотечественник Эдмунд Бёрк. Картины Хогарта выражают Красоту назидательную и повествовательную, то есть по-своему образцовую и неразрывно связанную с историей, от которой ее невозможно отделить (как в случае романа или новеллы). Соотне­сенная с повествовательным контекстом Красота полностью утрачи­вает идеальные свойства и, не обусловленная никаким типом совер­шенства, может находить выражение в новых сюжетах, например в изображении слуг, — тема, кстати, интересовавшая и других авто­ров. Не случайно в Дон Жуане Моцарта, произведении, одновремен­но завершающем классическую эпоху и открывающем современную, за распутником, тщетно гоняющимся за идеальной Красотой и одер­живающим тысячу побед, иронично наблюдает со стороны — а также подробно комментирует его действия с чисто буржуазной сметли­востью — слуга Лепорелло.

Восторг воображения Джозеф Аддисон Спектейтер, 1712, № 412

Существует красота другого рода, которую мы обнаруживаем в различных творениях искусства и природы и которая не действует на воображение столь горячо и бурно, как красота, проявляющаяся в представителях нашего человеческого рода, но способна, однако, возбудить в нас тайный восторг и своего рода любовь к местам или предметам, в которых мы ее открыли. Она состоит либо в живости или разнообразии красок, в симметричности и пропорциональности частей в расстановке и расположении тел или же просто в смешении и совпадении всех их, взятых вместе. Из этих различных видов красоты глаз испытывает наибольший восторг от красок. В природе мы нигде больше не встречаем более великолепного и приятного зрелища, чем вид неба при восходе и закате солнца, целиком состоящих из тех разнообразных потоков света, которые появляются в облаках в самых различных сочетаниях.

Многообразие удивительных связей Дени Дидро Философское исследование о происхождении и природе прекрасного, 1772

Как бы ни обстояло дело со всеми указанными причинами различия наших суждении, это не дает нам права думать, что реально прекрасное, которое состоит в восприятии отношений, является химерой. Применение этого принципа может изменяться до бесконечности, и его случайные вариации могут породить немало диссертаций и литературных войн, но самый принцип не становится от этого менее прочным. Быть может, на всей земле не найдется двух людей, которые в точности увидели бы в том же самом предмете те же самые отношения и которые припи­сали бы ему одну и ту же степень красоты. Но если бы нашелся хоть один человек, на которого никакой вид отношений не производил бы впечатления, мы бы сказали, что это полнейший идиот. А если бы он оказался нечувствителен хотя бы к некоторым видам отношений, это сви­детельствовало бы о наличии какого-то недостатка в его животной экономии. Во всех этих случаях мы остались бы столь же далеки от скептицизма, ибо в нашу пользу свидетельствовал весь остальной человеческий род.

Прекрасное не всегда является результатом разумной причины, движение часто порождает как в отдельно рассматриваемом предмете, так и в ряде предметов, сравниваемых нами между собою, поразительное множество самых удивительных отношений. Кабинеты естественной истории содержат огромное число образцов, подтверждающих это. Отношения являются здесь результатом неожиданных сочетаний, по крайней мере по отношению к нам. Природа, забавляясь и создавая сотни различных случайностей, подражает произведениям искусства. Право, можно было бы задать себе вопрос (я не говорю, имел ли основание философ, выброшенный бурей на берег неведомого острова, воскликнуть при виде нескольких геометрических фигур: «Мужайтесь,- друзья мои, я вижу следы человека!») — достаточно было бы знать, сколько отношений нужно заметить в данном предмете, чтобы получить полную уверенность, что перед нами произведение художника, — в каком случае один недостаток симметрии может считаться свидетельством - более веским, чем вся сумма наличных отношений? В какой зависимости между собой находятся время действия стихийной причины и отношения, наблюдаемые в произведенных ею результатах? И наконец— существуют ли, кроме творенийвсемогущего, еще какие-нибудь примеры, доказывающие, что число отношений может быть в конце концов уравновешено числом бросков?

Прическа. Уильям Хогарт Анализ красоты, V, 1753

Волосы на голове служат еще одним очень ясным примером. Предназначенные глав­ным образом для украшения, они более или менее оправдывают свое назначение либо своей естественной формой, либо с помощью искусства парикмахера. Нео­быкновенно красив сам по себе развива­ющийся локон; волны и разнообразные повороты естественно переплетающихся локонов чаруют глаз, доставляя ему ра­дость следовать за ними, особенно в тот момент, когда легкий ветерок приводит их в движение. Поэтам это известно так же, как и художникам; не раз поэты описывали своенравные колечки кудрей, колеблемые ветром.

Однако для того чтобы показать, как надо избегать излишества в сложности, так же как в каждом из других правил, предста­вим эти же самые волосы в перепутанном и сбитом состоянии, что превратит их в крайне неприятное зрелище, ибо глаз будет поставлен в тупик и не сможет про­следить такое количество беспорядочных, несобранных, запутанных линий. И тем не менее современная мода, которой следуют дамы, заплетя часть волос сзади наподобие скрутившихся змей, а затем прикалывая их к основной массе волос, с которой они сливаются,— на редкость живописна. Такое переплетение волос, при котором сохраняются отчетливые разнообразные размеры,— искусный способ сохранения одновременно и сложности, и красоты.

Совершенство не является причиной Красоты. Эдмунд Бёрк. Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного, III, 9,1756

Имеется еще одно распространенное мнение, довольно тесно связанное с предыдущим, и состоит оно в том, что составляющей причины красоты является совершенство. Это мнение ныне распро­страняется не только на чувственно вос­принимаемые предметы, но сфера его деятельности значительно расширена. Однако в этих предметах совершенство, рассматриваемое как таковое, не только не является причиной красоты, но, напро­тив, это качество, достигающее высшего уровня у представителей прекрасного пола, почти всегда несет с собой идею слабости и несовершенства. Женщины очень хорошо понимают это; по этой причине они учатся сюсюкать, слегка пошатываться, как бы от слабости, при ходьбе, притворяются слабыми и даже больными. Во всем этом они руководст­вуются природой. Красота, находящаяся в беде, — наиболее сильно воздействую­щая красота, намного превосходящая всякую иную. Застенчивость обладает значительно меньшим влиянием; а вооб­ще скромность — молчаливое признание несовершенства — сама по себе считается приятным качеством и, безусловно, усиливает любое другое такое же качество.

... не минует рук его. Лоренцо Да Понте Дон Жуан, I, 5, 1787

Вот извольте! Этот список красавиц

Я для вас, так и быть, уж открою.

Он записан моею рукою.

Вот глядите, следите за мной!

Их в Италии шестьсот было сорок,

А в Германии двести и тридцать,

Сотня француженок, турчанок девяносто.

Ну, а испанок так тысяча три.

Между ними есть крестьянки,

Есть мещанки, есть дворянки.

Есть графини, баронессы,

Есть маркизы и принцессы —

Словом, дамы всех сословий.

Всех примет и всяких лет.

Он в блондинке ценит скромность.

Тихий нрав и безмятежность,

А в брюнетке страсть и томность,

В светло-русой — мягкость, нежность.

Он зимою любит полных,

Летом тоненьких и томных.

Величавых обожает,

Миньятюрным цену знает.

И старушек не обходит.

Их с ума он, бедных, сводит.

Но хоть старых он и губит,

Молодых все ж больше любит.

И богата ли, бедна ли,

Глуповата ли, умна ли —

Вы ведь это испытали —

Не минует рук его.

Дата добавления: 2015-08-17