Диалектика Красоты

Обычно XVIII в. представляют себе веком рациональным, последо­вательным, немного холодноватым и отчужденным, но этот образ, связанный с тем, как современный вкус воспринимает живопись и музыку того времени, решительно вводит в заблуждение. Стэнли Кубрик в фильме Барри Линдон показал, что за мертвенной патиной века Просвещения стоит эпоха неистовых страстей, бурлящих чувств, мужчин и женщин, столь же утонченных, сколь и жестоких. Сценой для неслыханной по жестокости дуэли между отцом и сыном режис­сер делает сеновал, выстроенный по законам классического здания Палладио: вот он, куда более правдоподобный образ XVIII столетия, века Руссо, Канта — и Де Сада, douceur de vivre (радости жизни — фр.) — и гильотины, Лепорелло — и Дон Жуана, бьющей через край Красоты позднего барокко и рококо — и неоклассицизма. Мы могли бы сказать, что в XVIII в. условием сохранения барочной Красоты была склонность аристократии беспечно предаваться радостям жизни, тогда как суровая неоклассическая строгость как нельзя более подходила культу разума, дисциплины и расчетливости, типичных для набирающей силу буржуазии. Однако более внимательный взгляд без труда обнаружит, что рядом со старой придворной знатью появилось молодое дворянство, предприимчивое и динамичное, с вполне уже буржуазными вкусами и нравами, дворянство, ратующее за обновление и реформы, читающее Энциклопедию и ведущее диспуты в салонах. И тому же внимательному взгляду будет трудно выделить в чрезвычайно многослойных сословиях торговцев, нотариусов и ад­вокатов, писателей, журналистов и судей XVIII в. те черты, что позволят век спустя дать определение буржуазному социальному типу. Этой сложной диалектике слоев и классов соответствует не менее сложная диалектика вкуса: прихотливой Красоте рококо противостоит не один, а несколько классицизмов, отвечающих различным, порой противоречащим друг другу требованиям. Философ-просветитель требует освобождения ума от тумана обскурантизма, но тут же выказы­вает симпатию к абсолютному монарху и авторитарным правительствам; светлая сторона разума Просвещения находит свое воплощение в гении Канта, а темная, беспокойная его сторона — в исполненном жестокости творчестве маркиза Де Сада; Красота неоклассицизма — это живительная реакция на вкусы Старого режима и вместе с тем поиск неоспоримых, а значит, неизменных и непреложных правил.

Прекрасное в действии. Жан-Жак Руссо Новая Элоиза, 1761

Я всегда считал, что доброе — это прекрасное в действии, что добро и красота тесно связаны между собою и что оба они имеют общий источник в прекрасно созданной природе. Отсюда следует: вкус совершенствуется теми же средствами, что и мудрость, и душа, живо растроганная очарованием добродетели, должна быть столь же чувствительна ко всем другим видам красоты. Нужно учиться видеть, так же как и учиться чувствовать, и изощренное зрение есть только результат тонкого и верного чувства. Поэтому художник при виде прекрасного пейзажа или перед прекрасной картиной приходит в экстаз от предметов, вовсе не замеченных заурядным зрителем. Сколько таких вещей, которые можно постичь лишь чувством и вовсе невозможно объяснить! Сколько неуловимых тонкостей, которые встречаются так часто, доступных только вкусу! Вкус служит как бы микроскопом для суждения: именно он приближает мельчайшие предметы, и сфера его дея­тельности начинается там, где кончается область суждения. Что же нужно, чтоб раз­вить его? Упражнять свое зрение, как и свои чувства, и судить о прекрасном с помо­щью познаний, а о нравственно добром при помощи чувств. Впрочем, я утверждаю, что не каждому сердцу дано испытать потрясение при первом взгляде на Юлию.

Светлая сторона разума. Иммануил Кант Наблюдения над чувством прекрасного и возвышенного, II, 1764

У человека сангвинического склада души преобладает чувство прекрасного. Его ра­дости поэтому полны веселья и жизни. Если он не весел, то он уже в дурном настрое­нии, а пребывание в тиши мало ему знако­мо. Разнообразие прекрасно, и он любит перемены. Он ищет радости в себе и вокруг себя и веселит других; он хороший собе­седник. У него много моральной симпатии. Радость других доставляет ему удовольст­вие, а их страдание делает его мягкосердеч­ным. Его нравственное чувство прекрасно, но лишено принципов и всегда зависит непосредственно от данного впечатления, производимого на него [окружающими] предметами. Он всем людям друг, или, что то же самое, в сущности никому не друг, хотя добросердечен и благожелателен. Он не претворяется. Сегодня он покорит вас своей любезностью и хорошими манера­ми, завтра, если вы больны или вас постиг­ло несчастье, он будет вам искренне и не­притворно сочувствовать, но постарается незаметно исчезнуть, пока обстоятельства не переменятся. Он никогда не должен быть судьей. Законы обычно кажутся ему слишком строгими, и он дает подкупить себя слезами. Из него святой не получит­ся; он никогда не бывает по-настоящему добрым и по-настоящему злым. Он часто предается беспутству и бывает безнрав­ствен, [впрочем] больше из услужливости, чем по склонности. [...] У человека, которого считают холериком преобладает чувство того рода возвышенного, которое можно назвать великолепи­ем. Собственно говоря, это только обманчивый блеск возвышенного и лишь ярка? окраска, скрывающая внутреннее содер­жание вещи или лица, быть может, плохое и пошлое, — окраска, своей внешностью вводящая в заблуждение и умиляющая.

... и темная сторона. Франсуа де Сад Жюстина, 1791

— Ну и что, лишь бы это доставило мне удовлетворение.

Он начал с пяти или шести ударов, от ко­торых Жюстина загородилась руками. В ярости от такого неслыханного нахальст­ва, Клемент схватил Жюстину за запястья связал их вместе за ее спиной и велел ей замолчать и не издавать ни звука. Теперь у несчастной остались только слезы и судо­рожные подергивания лица, чтобы умо­лять о пощаде. Он осыпал дюжиной резких ударов обе груди бедной девушки, которая больше ничем не могла защититься. Белая атласная кожа вмиг окрасилась кровью, невыносимая боль исторгла из Жюстины поток слез, которые, скатываясь жемчу­жинами по истерзанной груди, делали нашу очаровательную героиню еще привлекательнее. Негодяй целовал эти слезы, слизывал их, и они на его языке смешивались с каплями крови, которые проливала его жестокость, и он снова впивался в губы жертвы, в ее мокрые глаза и снова с упоением обсасывал их.

Дата добавления: 2015-08-17