Классицизм и неоклассицизм

В неоклассицизме сходятся две различные, но дополняющие друг друга тенденции, присущие буржуазному духу: индивидуалистская стро­гость и страсть к археологии. Внимание к частной жизни, к жилищу, столь характерное для индивидуализма современного человека, находит конкретное выражение в поиске и применении неизменных и непреложных норм — примером тому может служить дом, который Томас Джефферсон, лидер американской революции и третий прези­дент Соединенных Штатов, спроектировал лично. Новый классицизм предлагает канон «подлинно» классической Красо­ты, его идеал — новые Афины в двояком смысле: как самый что ни на есть классический греческий город и как воплощение богини Разума, где нет места недавнему прошлому. Этот аспект отлично сочетается с так называемым археологическим неоклассицизмом, выраженным в растущем интересе XVIII в. к археологии.

Археологические изыскания во второй половине столетия, конечно, превратились в моду; здесь сказалось увлечение дальними странствия­ми, экзотической красотой, выходящей за рамки европейских канонов. Но одними изысканиями, раскопками, вновь обретенными руинами этого феномена не объяснишь: достаточно вспомнить, как равнодуш­но отнеслось общественное мнение к раскопкам Геркуланума (1738), проводившимся всего за десять лет до раскопок Помпеи (1748), с ко­торых начинается поистине лихорадочная погоня за всем античным и первозданным. За время, прошедшее от раскопок Геркуланума до раскопок Помпеи, произошли глубокие изменения в европейском вкусе. Решающее значение сыграло открытие, что ренессансный образ классичности на самом деле относился к эпохе упадка: когда обнару­жилось, что классическая Красота — это всего лишь искаженное представление гуманистов, она была отброшена и начался поиск «истинной» античности.

Отсюда новаторский характер, присущий теориям Прекрасного второй половины XVIII в.: стремление обрести первозданный стиль предпола­гает разрыв со стилями традиционными и отказ от условных сюжетов и поз ради большей свободы выражения.

Но освобождения от канонов требовали не только художники: по Юму, критик может устанавливать правила вкуса, только если сам спосо­бен освободиться от привычек и предрассудков, извне предопределя­ющих его суждение; оно должно основываться на внутренних свой­ствах, а именно, здравом смысле, непредвзятости, а также методе утонченности и практике. Этот критик, как мы увидим, формирует общественное мнение, а уже в нем передаются, обсуждаются, а также (почему бы и нет?) продаются и покупаются идеи. В то же время деятельность критика предполагает окончательное освобождение вкуса от классических правил — тенденция, начавшаяся по меньшей мере с маньеризма и достигшая у Юма эстетического субъективизма, граничащего со скептицизмом (этот термин — в позитивном смысле — сам Юм, не задумываясь, применяет к своей философии). Основная мысль этих рассуждений состоит в том, что Красота не присуща ве­щам, но складывается в голове критика, то есть зрителя, свободного от влияний извне. Это открытие имеет такое же значение, как откры­тие субъективного характера свойств тела (теплое, холодное и т. д.), сделанное в XVII в. в области физики Галилеем. Субъективности «телесного вкуса» (сладкой или горькой будет пища, зависит не от ее природы, но от органов вкуса человека, ее вкушающего) соответст­вует аналогичная субъективность «вкуса духовного»: поскольку не существует объективного критерия оценки свойств вещей, один и тот же предмет может показаться прекрасным мне и безобразным моему соседу

Правила вкуса. Дэвид Юм О норме вкуса, 1757

Практика настолько полезна для распо­знавания прекрасного, что, прежде чем судить о каком-либо значительном произ­ведении, нам необходимо неоднократно прочитать и вдумчиво рассмотреть его в различных аспектах. Когда какое-либо произведение рассматривается впервые, то это делается поверхностно и бегло, и нарушает подлинное чувство прекрас­ного. Соотношение частей при этом не распознается; истинный характер стиля усматривается слабо; отдельные достоин­ства и недостатки кажутся спутанными и предстают в воображении неотчетливо. Я не говорю уже о том, что существуют виды прекрасного, которые, будучи цветистыми и внешне привлекательными, сначала нравятся, но, когда обнаруживается их несовместимость с правдивым выражением разума и аффектов, быстро приедаются, а затем с пренебрежением отвергаются или по меньшей мере утрачивают значительную часть своей ценности.

Практически невозможно заниматься созерцанием какого-либо рода пре­красного, если не проводить частых сравнений между отдельными видами и степенями прекрасного и не определять их соотношения. Человек, которому никогда не приходилось сравнивать различные виды прекрасного, в сущности, совершенно некомпетентен высказать какое-нибудь мнение относительно того или иного представленного ему объекта. Только путем сравнения мы устанавлива­ем, что заслуживает похвалы или порицания, и узнаем, какую степень этой оценки следует употребить.

Субъективизм. Дэвид Юм О норме вкуса, 1757

Прекрасное не есть качество, существу­ющее в самих вещах; оно существует исключительно в духе, созерцающем их, и дух каждого человека усматривает иную красоту. Один может видеть безобразное даже в том, в чем другой чувствует пре­красное, и каждый должен придержи­ваться своего чувствования, не навязывая его другим. Поиски подлинно прекрасно­го и подлинно безобразного столь же бесплодны, как и претензии на то, чтобы установить, что доподлинно сладко, а что горько. В зависимости от состояния наших органов чувств одна и та вещь может быть как сладкой, так и горькой, и верно сказано по пословице, что о вкусах не спорят. Вполне естественно и даже совершенно необходимо распространить эту аксиому как на физический, так и на духовный вкус. Таким образом, оказы­вается, что здравый смысл, который так часто расходится с философией, особенно с философией скептической, по крайней мере в одном случае высказывает сход­ный с ней взгляд.

Дата добавления: 2015-08-17