О своемъ арестованіи и пребываніи въ Терезине и Талергофе

Василій Романовичъ Ваврикъ*) [*) В. Р. Ваврикъ родился 21-го марта 1889 г. въ селе Яснище, ныне зборовскаго уезда. Немецкую гимназію окончилъ въ Бродахъ; въ 1912г.записался на юридическій факультетъ львовскаго университета. Въ 1914 г. былъ арестованъ и вывезенъ въ Терезинъ, черезъ годъ былъ отправленъ въ проклятый Талергофъ. Осенью 1915 г. былъ взятъ въ армію и весною 1916 г. изъ Словакіи пошелъ съ 20-ой маршевой ротой австрійскаго 80-го полка на италіанскій фронтъ, въ Альпы, на верхъ Слема, где летомъ былъ взятъ въ пленъ. Весь годъ пробылъ въ разныхь местностямъ Италіи. Весной 1917 г., съ помощью русскаго посла Гирса, получилъ свободу, уехалъ во Францію и поступилъ добровольцемъ въ русскій корпусъ, сражающійся противъ немцевъ. Черезъ Англію и Ледовитый океань переехалъ въ Петроградъ въ то время, когда клонилась къ паденію власть Керенскаго, Въ Ростове на Дону поступилъ въ южнорусскую Добровольческую армію, былъ дважды раненъ, произведенъ въ чинъ капитана, и въ 1920 г. изъ Крыма эвакуировался въ Сербію, откуда переехалъ въ Закарпатскую Русь и въ Ужгороде сталъ редакторомъ „Русскаго Православнаго Вестника”. Въ 1921 г. поступилъ въ пражскій университетъ им. Карла, окончилъ философскій факультетъ въ 1925 г. Въ начале следующаго года предложилъ ученую диссертацію, за что получилъ дипломъ доктора по славянской филологіи. После этого вернулся во Львовъ; некоторое время былъ редакторомъ ”Русскаго Голоса”, a въ настоящее время является редакторомъ „Временника” Ставропигійскаго Института и научно-литер. сборника, „Галицко-русской Матицы”. Изъ литературныхъ его работъ приводимъ лишь те, которыя появились отдельными оттисками: Трембита (сбор. стиховъ), Ужгородъ, 1921; Стихотворенія (сбор. стиховъ), Филадельфія, 1922; Красная горка (сбор. стиховъ), Львовъ, 1923; Карпатороссы въ корниловскомъ походе, Львовъ, 1923; Народныя песни о Романе, князе галицкомъ, Львовъ, 1924; Подъ шумъ Салгира, Львовъ, 1924; Я. Ф. Головицкій, Львовъ, 1925; Иванъ Наумовичъ, просветителъ Галицкой Руси, Львовъ, 1926; Калининъ срубъ, Львовъ, 1926; Въ водовороте, Львовъ, 1926; Литературное творчество Б. A. Дедицкаго, Львовъ, 1927; Народная песня, въ повеcтяхъ H. B. Гоголя, Львовъ, 1928; Извергъ, Львовъ, 1928; Одна невеста — двухъ жениховъ, Львовъ, 1928; Чорные дни Ставропигійскаго Инстатута, Львовъ, 1928; Якъ Богданъ Черемха умиравъ за правду, Львовъ, 1929; Въ боръбе зa свободу русской земли, Львовъ 1929; Народная словесностъ, u селянс. поэты, Львовъ, 1929; Основныя черты деятельности Л. И. Шараневича, Львовъ, 1929; Галицкая литература ”Слова о полку Игореве”, Львовъ, 1930; Cnpaвкa o pyccомъ движеніи въ Галичине, Львовъ, 1930. ] сообщаетъ следующее: „Объявленіе войны застигло меня во Львове, где съ каждымъ днемъ все выше подымался военный пафосъ: шли разгульныя, хаотическія манифестаціи и разгромы русскихъ обществъ; по улицамъ проходили группы перевязанныхъ селянъ. Стало жутко и тесно; я уехалъ къ матери на село, въ Манаевъ, Зборовскаго уезда, думая, что у нея, жившей далеко отъ деревни въ лесу, найду покой и убежище.

Съ большимъ трудомъ, на каждомъ мостике задерживаемый заставами австрійскихъ солдатъ, я пріехалъ домой и нашелъ мать съ тремя невестками въ переполохе; оне плакали, разсказывая мне объ ужасахъ, творимыхъ кругомъ. Я сразу понялъ, что попалъ въ матню, изъ которой могъ меня спасти разве налетъ казаковъ; но такого не было, несмотря на то, что селеніе лежало вблизи русской границы.

Затемъ въ одинъ критическій день бежала вся деревня, я одинъ остался на весь Манаевъ; ни плачъ матери, ни увещанія невестокъ не склонили меня бежать въ глубь Австріи, ибо я зналъ, что въ ней не найду пощады. Трое мучительныхъ сутокъ я провелъ въ пустой полосе, между двумя арміями.

На четвертый день, среди ошеломляющей тишины полей, я выбрался въ путь къ местечку Залозцамъ, полагая, что оно уже находится въ русскихъ рукахъ. Однако я узналъ отъ скрывшихся въ ямахъ людей, что русскій форпостъ ночью оставилъ местечко и австрійцы вошли въ него. Я бежалъ обратно домой, готовый пасть жертвой на каждомъ шагу.

Подъ вечеръ возвратилась моя мать, такъ какъ австрійцы пустили утку, что ихъ авангардъ вошелъ победоносно въ Кіевъ. На следующій день утромъ въ нашу хату вошли жандармы и староста села, опрокинули все чемоданы и скрыни, забрали всю мою корреспонденцію и рукописи и, не разрешивъ переодеться, посадили на подводу и вывезли въ Зборовъ, где посадили въ арестантскую конурку, вместе со священникомъ Іоной Пелехатымъ изъ Нища. Русскіе наступали. Изъ Зборова всехъ, такимъ же образомъ, какъ я, арестованныхъ жандармы, перевязали цепями и спешно вывели на железнодорожную станцію. Ахъ, какая эго была дорога! И плевки, и камни, и самочинные напады, и издевательства, какихъ еще міръ не виделъ, чередовались съ наглой силой. Во Львове наверно не одинъ изъ нашей группы лишился бы жизни, если бы не собачья будка, куда насъ, сколько влезло, вогнали. Въ тюрьме св. Бригиды когда столица Галицкой Руси переживала агонію последнихъ судорогъ, мученія узниковъ лились тяжелымъ, непосильнымъ стономъ, a за черными воротами производились смертныя казни наспехъ и на то, чтобы навести ужасъ на всю вязницу.

Власти опасались за себя, и несколько до занятія Львова русскимъ отрядомъ, оне вывезли насъ въ закрытыхъ вагонахъ, подъ усиленной стражею въ Терезинъ, что лежитъ на Огре, у Летомерицъ, напротивъ Рудогоръ, въ военную крепость (mala pewnost), окруженную рвами и водою. Сквозь решетки вязницъ насъ (выше одной тысячи) встретили чешскіе политическіе узники. Въ одной темнице сиделъ виновникъ объявленія войны, Гаврило Принципъ, убійца Фердинанда и его жены, 19-летній, смуглый юноша. Не смотря на то, что нечисть, голодъ, придирательства ключниковъ давили немилосердно, все таки умъ требовалъ пищи. Тяжело было сидеть безъ занятія; поэтому я сталъ писать рукописные листки п. з. ТЕРЕЗИНСКАЯ ВОШЬ” съ рисунками, изображающими наше тюремное житье-бытье. Листки шли изъ рукъ въ руки, вызывали громы смеха и подражанія.

Весной 1915 г. отдельныхъ узниковъ перебросили въ Талергофъ возле Граца, где вславился своей тираніей Чировскій, поповичъ и оберлейтенантъ въ резерве. И тутъ снова, не теряя времени, я принялся за рукописный журнальчикъ п. з. ”ТАЛЕРГОФЪ ВЪ КАРРИКАТУРАХЪ” что бы какъ говоритъ латинская пословица, per satyram castigare порядки Талергофа: это были стихи, маленькія пьесы, повести, шутки, анекдоты и жанры изъ жизни лишенныхъ всякаго права. Я увлекся работой до того, что по целымъ днямъ сиделъ въ углу барака надъ сбитымъ изъ досочекъ столикомъ. Каррикатуры спешно расхватывались, и обходили весь Талергофъ, вызывая численные толки. Теперь только сознаю, какъ страшно рисковалъ, пуская въ курсъ свои сатиры, которыя могли легко попасть въ руки властей, высмеянныхъ безпощаднымъ образомъ.

Др. В.Р.Ваврикъ

Кроме каррикатуръ, у меня было несколько тетрадокъ записокь, которыя я передалъ на храненіе кривому студенту Дмитрію Басевичу изъ Поздячъ, когда уходилъ въ армію. Все это где-то затерялось, но я верю, что еще многое изь моего матеріала сохранилось у многихъ нашихъ людей. Въ настоящее время я прихожу къ убежденію, раздумывая о томъ, что было въ Терезине и Талергофе, что наибольшими его смельчаками были сумасшедшіе, Сильвестръ и Степанъ, которые безъ стесненія могли показать языкъ цинику Стадлеру и плюнуть, при взрыве смеха многотысячной толпы, въ следъ безстыжему Чировскому. Теперь только кошмаромъ во сне отзываются обе вязницы; Терезинъ часто мне снится мертвецкой, наполненной сырымъ. удушливымь воздухомъ, a Талергофъ является въ виде змея, который, какъ когда-то Лаокоона съ его детьми, окуталъ своимъ упругимъ теломъ пропадающую въ мукахъ массу людей.

Львовъ, 25. IX. 1930

Дата добавления: 2015-08-10