Талергофскіи aльмahaxъ 2 страница

Замечу еще одно: Записки составляю по малорусски, боясь ревизій (обыска), a то если бы я писалъ ихъ общерусскимъ языкомъ1) [1) Boпpeки этому пocтaнoвлeнiю и желанію на деле авторъ составилъ свои записки не по малорусски, a по русски, т. е. русскимъ литер. языкомъ, съ такими лишь незначительными отступленіями, какъ то, что у него окончаніе неопред. наклон. - ти, оконч. прилагат. -ого, ый и т. п., т. е. съ теми же формами, которыми въ Галичине, до войны, русскіе обходили запретъ австрійской администраціи писать и подавать властямъ что нибудь на чистомъ русскомъ литерат. языке. Прим.ред.] то читая это, сказали бы: вотъ, видите, какой ”руссофилъ”! Слово это страшно звучитъ для немецкаго уха и попадаются люди, которые въ испуге открещиваются оть всего ”руссофильства”, хотя это слово — одно курьезное недоразуменіе, ибо какъ русскій чедовекъ можетъ не быть ”руссофиломь”, да и вообше онъ не ”руссофилъ”, a просто русскій, a ”руссофиломъ” можетъ быть чехъ, полякъ и т. д. Чудно все это! Но не признавая русской націи у Карпатъ, приходятъ въ ужасъ отъ „руссофильства” ея представителей. И все же приходится серьезно толковать о „руссофильстве” и даже оправдываться. Будучи допрошенъ въ львовской тюрьме, я на этотъ вопросъ ответилъ, что у насъ не разбираются въ русской идеологіи или въ этомъ самомъ — какъ кому-то называть угодно.— руссофильстве. У насъ есть — сказалъ я — четверное руссофильство. И такъ:

1) политическое, которое только въ самое последнее время нашло себе представителей;

2) религіозное, которое вылилось въ последніе 3 года въ переходе отдельныхъ нашихъ селъ въ православіе;

3) націоналъное и

4) культурное.

Два последнихъ представлены у насъ издавна многочисленнейше и съ ними ничего не поделаешь. Это руссофильство явно выступаетъ съ 1848 г., оно было провозглашено бл. п. о. Іоанномь Наумовичемъ въ 1866 г. въ львовскомъ сейме. О немъ говоримъ мы на всехъ собраніяхъ и пишемъ во всехъ газетахъ и книгахъ и никто насъ не обвинилъ, что мы ipso facto питаемъ также политическое и религіозное руссофильство. У насъ не разбираются въ этомъ, и разъ кто-нибудь указалъ на меня, какъ руссофила, то меня считаютъ уже изъ-за этого и изменникомъ державы и церкви. А это не такъ. Такъ быть не должно. Судья выслушалъ меня внимательно и отметилъ въ протоколе мою принадлежность, т. е. приверженность, верность, національному и культурному руссофильству.

После обеда развлекла меня немного полученная интересная весть, именно д-ру Собину написалъ изъ Новаго Тарга его меценатъ, между прочимъ, что „война клонится къ концу”. Далъ бы то Господь!

Совещался я днесь съ о. Сеникомъ. Дела въ томъ, что мы не желали бы ехать подъ штыками. Постановили просить капитана, чтобы соизволилъ самъ или же повліялъ на полковника выдать распоряженіе, чтобы насъ сопровождали безъ ружья воины-подъ-офицеры. Не знаемъ, удастся ли намъ добиться этой маленькой уступки. Попробуемъ. Тяжело ехать подъ штыками. Вдоволь до сихъ поръ, въ теченіи 4 1/2 месяцевъ насмотрелись мы на эти штыки, опротивело до крайности. Предполагаемъ также, что съ южнаго вокзала во Вене нужно будетъ взять автомобиль, ибо разстояніе большое, a y меня нетъ теплаго платья и могу простудиться, a въ автомобиле пріедемъ въ гарнизонную тюрьму быстро и замерзнуть не хватитъ времени. Тамъ, въ гарнизоне, будетъ произведенъ у насъ строгій обыскъ и отнимутъ у насъ послідній клочокъ бумаги, такъ что тамъ продолжать своихъ записокъ не смогу. Беру съ собой лишь мое дорогое Св. Писаніе и молитвословъ. Быть можетъ намъ тамъ позволятъ читать книги изъ гарнизонной библіотеки. Надеюсь, что пробуду тамъ 4 недели не более и что къ процессу меня не привлекутъ, за мной ведь никакой вины нетъ.

На днесь, къ вечеру, нашъ баракъ (VIII) заказалъ себе хоръ съ концертомъ. Собрали для него 4 кр. 20 гел. на чай. Вотъ пропоютъ рядъ песенъ и развеселятъ и ободрятъ насъ немножко.

Прогрессъ у насъ здесь. У насъ уже есть госпиталь. Да. И есть 2 сестры милосердія. И вотъ какой случай днесь произошелъ:

Приходитъ 70-летній старикъ Алекс. Полянка и раздевшись, положилъ пальто на стулъ. Входитъ сестра милосердія, сбрасываетъ это пальто на землю и кричитъ: „что ты хотелъ бы мне завшить комнату”? — Другой случай: Пришелъ о. Дроботъ, желая посетить больного іеремонаха о. Козаркевича. Входитъ сестра милосердія и кричитъ о. Дроботу (въ рясе): „маршъ отсюда,, что, ты не знаешь, когда назначено время для посещенія больныхъ”? Вотъ это католическія сестры милосердія, монашенки! Къ гр-катол. священникамъ, оне обращаются не иначе какъ чрезъ „Du” (ты), грубо, гневно и вызывающе. И это западная культура! На что-то подобное у насъ не осмелился бы и пьяный бродяга, a тутъ, кто? — женщина, немка, сестра милосердія, монахиня. Бедные те больные, за которыми ухаживаетъ такая „сестра милосердія”, лучше было бы имъ безъ нея.

Группе въ 51 чел., прочитали освобожденіе отсюда, именно однимъ полное освобожденіе, a другимъ частичное — будутъ конфинированы въ Леобенъ, въ числе последнихъ 3 судьи: Бачинскій, Чеснокъ и Дедицкій. Отпускаютъ уже кое-кого и изъ нашей партіи. Объявили свободу и о. Свистуну; онъ въ первый моментъ обрадовался, но затемъ отказался отъ этого благодеянія. Дело въ томъ, что его семья насчитываетъ 8 душъ и жить на собственный счетъ, не имея 2000 кронъ дохода невозможно, у него доходовъ нетъ, вотъ онъ и остался дальше въ Талергофе и сидитъ вместе съ неосвобожденными.

Узналъ, что о. Сеникъ переговаривалъ съ поручикомъ Пехтолдомъ, прося его о томъ, чтобы насъ обоихъ конвоировали солдаты безъ штыковъ и чтобы намъ была выплачена вся конгруа.

Есть виды на то, что можно будетъ чего-то добиться.

Вечеромъ нашъ хоръ далъ намъ чудный концертъ. Пели славно, a когда запели: „На чужине загибаю, марно житье йде, за родиновъ споглядаю, ахъ, где жъ она где?” a затемъ ”Родимый краю, село родиме”, полились слезы изъ многихъ глазъ, каждый мыслями, духомъ и сердцемъ полетелъ далеко-далеко на родину и позабылъ на мгновеніе о томъ, что находится въ бараке, въ Талергофе, на истертой вшивой соломе. Премило провели мы сей вечеръ, какъ будто бы тамъ, у себя.

15 дек. — Болото. Грязь непроходимая. A на „гофе” работа кипитъ. Всю эту грязь сгребаютъ лопатами и чемъ попало, телегами свозятъ щебень и утрамбовываютъ дорожки — движеніе большое. Пришелъ советникъ суда Фида и я съ о.Сеникомъ были у него и результатомъ совещаній мы довольны. Говорилъ о. Сеникъ съ полковникомъ, прося, чтобы конвоировалъ насъ подъ-офицеръ. Не обещалъ еще, но изъ его заявленія выносимъ впечатленіе, что готовъ отнестись благосклонно къ этой нашей просьбе. Дай Богъ, a то тяжело ехать подъ штыкомъ.

Возвратился изъ Граца, изъ разбирательства въ суде своего дела, o. Poманъ Крушинскій.. Сообщаетъ, что свящ. о. Баковичъ сидитъ уже долгое время въ гарнизонной тюрьме въ Граце и съ испуга и маніи проследованія сошелъ съ ума. Обвиняютъ его въ томъ, что будто-бы онъ во время св. исповеди, склонялъ солдатъ, чтобы стреляли въ воздухъ. Вотъ до чего дошло доносительство!

Обнаружилась еще одна мерзость. Чиновникъ податного ведомства въ Перемышле, некій И—ичъ, состояшій на услугахъ полиціи провокаторъ, оклеветалъ здесь своими доносами, между прочими (о. Сеника, д-ра Крушинскаго, Войтовича), советника суда Литынскаго, я такъ какъ сов. Литынскій боленъ и лежитъ въ нашемъ госпитале, то аудиторъ былъ вынужденъ придти къ нему для допроса и выслушать его и И— ича, который въ доносе заявилъ свою готовность сыграть роль свидетеля. Но затемъ раздумалъ и убоялся и сталъ притворяться больнымъ, желая такимъ образомъ избегнугь судебнаго следствія, Такъ допросили сов. Литынскаго, a когда приступили къ допросу И-ича, то онъ отказался давать показанія подъ предлогомъ, что онъ тяжело боленъ. Призвали къ нему врачей, которые установили, что онъ совершенно здоровъ. После этого сов. Литынскаго освободили, a И—ича обвинилъ въ клевете самъ аудиторъ. По крайней мере этотъ попался. ”Котюзе по заслузе”.

Получилъ 158 кронъ 12 гел., a въ депозите въ Граце осталось 300 кронъ. Купилъ себе щетки и другія крайне необходимыя въ гарнизоне вещи. Долги платить оставляю Янку, мне нужны деньги тамъ. Записки передаю о. A. Юркевичу, онъ ихъ вывезетъ благополучно въ Вену, а оттуда въ Галичину. Купилъ себе на память изображеніе страстей Христовыхъ подъ стекломъ, заплатилъ 1 крону, хорошая вещь, многимъ понравилась. Эга памятка — замечательный трудъ и шедевръ нашего мужичка-художника.

16 дек. — Болото. Тепло. Работа въ болоте идетъ во всю. Прояснилось. Показалось солнышко. Привезли огромный котелъ для „русской бани”, которую строятъ русскіе военнопленные. Лошади не были въ состояніи дотащить этотъ котелъ и сотни людей изо всехъ силъ подталкивали и помогали лошадямъ перевезти его отъ шоссе на место въ баракахъ.

Сильно болитъ меня въ пояснице да и почки даютъ о себе знать. Куплю себе баночку меду. Ахъ, нетъ около меня моего ангела-хранителя, моей дорогой жены, моего настоящаго доктора. Тутъ же каждый больной и съ какой бы ни было болезнью одинаково безпомощенъ и оставленъ на произволъ судьбы. И когда конецъ этому будетъ, Господи?

Объявляли о тифе, a оказалось, что 11 человекъ бедняжекъ просто заели вши.

Ha месте, где были похоронены двое первыхъ мучениковъ Талергофской трагедіи, и где былъ поставленъ небольшой крестъ, теперь устроена яма на известь, a этотъ крестикъ совершенно выброшенъ. Такъ теперь и затерялось место, где похоронены эти первыя две жертвы здешняго нашего заточенія и ни ихъ фамилій ни принадлежности никто не знаетъ.

Изъ 18го барака должны были отойти 100 Fluchtling-овъ (беглецовъ), прочіе же завтра.

Все мои записки (4 пакета) передалъ я о. Афанасію Юркевичу, который уезжаетъ завтра. Говорятъ, что и насъ русскихъ разгонятъ отсюда, съ изъятіемъ меня, который перееду на жительство въ гарнизонъ во Вену. Ахъ, если бы Господь милосердный, решилъ иначе... да будеть воля Его!

Былъ у портного, хочу дать ему укоротить мою блузу и ульстеръ, чтобы походили на штатское платье, ну, и надо ихъ починить, особенно блузу, такъ какъ въ гарнизоне неудобно будетъ, быть можетъ.

Если бы удалось, хотелъ бы въ Вене купить новое платье, мое старое ужасно изношено.

17 дек. — Сегодня св. великомученицы Варвары. Примерзло. Сухо наконецъ. Пошелъ пройтись. затемъ отчиталъ правило. Выбыли отсюда наши люди днесь въ 10 ч. (а вчера въ 9 тоже уехали крестьяне въ Каринтію какъ uсіеkinier—ы), между пp. o. A. Юркевичъ. Сегеновичъ, ученикъ изъ Болшовца, умеръ, у него была чахотка. Портной изъ Журавна починилъ мне блузу и ульстеръ, буду похожъ на „цивиля”.

Левая почка сильно меня донимаетъ, утромъ еле еле ходилъ. Ахъ кабы то домой поскорее! Свитаетъ — надеются люди. Подай, Господи, миръ всему міру!

Днесь капитанъ Strick велелъ пленному подъофицеру призвать всехъ русскихъ военнопленныхъ подъ ворота. На команду: „русскіе сюда къ воротамъ”! сбежались все пленники, a за ними и наши галицко-русскіе работники съ лопатами.

— A вы русскіе? — последнихъ спросилъ капитанъ по чешски.

— A що жъ? — отвечаютъ они, — мы таки русины, ая!

Капитанъ посмотрелъ на нихъ съ удивленіемъ, a затемъ вынулъ изъ кармана нотную книжечку и что-то себе записалъ.

18 дек. — Морозно, Поясница болитъ, левая почка очень даетъ себя чувствовать, еле хожу. Комиссія пріехала (3-ій разъ съ поры какъ назначена). Многіе надеются сегодня - завтра очутиться на свободе. Подвозили котлы, русская баня должна быть къ 1-му янв. готова.

Мне говорятъ, что меня не позовутъ въ Вену, ко я этому не верю. Радъ бы я добиться хоть частичной свободы пожить сносно.

Комиссія выслушала 185 чел.

Канунъ праздника Св. О. Николая. Вечеромъ г. Телесницкій держалъ передъ собравшимися речь. Помянулъ родной край, где какъ разъ теперь устраивались всегда по городамъ вечеринки для русскихъ детей. Пожелалъ д-ру Малиняку, д-ру Глебовицкому и другимъ Николаямъ здоровья, бодрости и скораго освобожденія. Хоръ пропелъ во здравіе. Отъ имени всехъ Николаевъ поблагодарилъ за поздравленія и пожеланія и пеніе о. д-ръ Малинякъ, затемъ отслужилъ по нашей „панской” улице вечерню съ литіею. Въ виду того что съ крыши каплетъ, былъ раскрытъ зонтикъ надъ лампою, что бы отъ воды стекло не лопнуло. Оригинальная картина, сама напрашивающіяся на снимокъ!

19 дек. — Суббота, день Св. О.Николая. Я спалъ хорошо, хотя переворачиваться не могъ изъ-за сильной боли въ пояснице и днесь лежу преимущественно. Утромъ выпилъ чорный кофе, затемъ Янко принесъ мне 1/4 л. сливокъ и я выпилъ съ вечернимъ кофе. Въ 10 ч. о. Малинякъ отслужилъ литургію. Пелъ хоръ.

Приветствовали много и изъ другихъ бараковъ. Ромко за мной ухаживаетъ, принесъ мне 1/2 л. молока и 4 булки, a мою „менажу” (казенную пищу) возьметъ себе.

Русскіе пленники празднуютъ, заявили, что, если бы ихъ и кололи, то днесь не пойдутъ работать, a наши все таки вынуждены были пойти на работу.

Сильно распространяется тифъ. Не одного изъ насъ овладеваетъ страхъ и радъ бы всякій вырваться на волю поскорее, пока еще не заболелъ. Я все думаю о гарнизоне и желалъ бы хоть этимъ путемъ разстаться съ Талергофомъ.

Врачъ запретилъ хожденія людей къ о. Макару, чтобы не разнесли тифъ.

Говорятъ, что П. (Перемышль) палъ. Отношусь сдержанно къ этому известію, неразъ уже эти слухи распространялись, a не оправдывались.

Чудный человекъ этотъ нашъ врачъ д-ръ Вл. Могильницкій. Способный Эскулапъ, честенъ, трудолюбивъ, самоотверженъ, щепетиленъ. Истинный самаритянинъ. Съ утра до поздней ночи занятъ. Стоитъ зайти въ амбулаторію и посмотреть на его работу и его выносливость и терпеніе. A все таки и его оклеветали и хотели отъ насъ забрать, но это врагамъ не удалось.

После обеда я поднялся и отслужилъ акафистъ Св. О. Николаю, a пополудни вечерню, но скоро слегъ въ постель снова. Былъ у меня д-ръ Могильницкій, установилъ у меня ревматизмъ мускуловъ. Вечеромъ Ромко меня натеръ, принесъ одеяло, укрыли меня на ночь хорошо, я принялъ порошокъ аспирина.

20 дек., воскресенье. — Лежу, но чувствую себя немного лучше.

Одинъ тифомъ зараженный баракъ уже приказали опорожнить, солому изъ него сожгли, a обитателей его съ вещами переводятъ въ другой. Но разве эта мера достаточна для устраненія эпидеміи? Въ баракахъ налаживаютъ электрическое освещеніе, уже въ трехъ баракахъ есть электричество.

Въ Kleine Zeitung днесь написано немножко иначе чемъ вчера. Повторяется слухъ, что Перем. палъ но я все еще не верю. Отслужена у насъ обедница. Ромку удалось достать немного бульону и подогреть для меня. Я съелъ съ 2 булочками и настолько сытъ, что отъ „менажи” отказался.

Узнали, что наши посты на войну уже не идутъ, a говорили все время, что вскоре пойдутъ. Но есть ли эго предвестіе приближающагося мира? Ахъ, человечество никогда такъ не умело понять и оценить всего глубокаго смысла этого великаго слова „миръ”, какъ въ настоящее время. „Слава въ вышнихъ Богу и на земли миръ” возвещаетъ всему міру наша Церковь съ Рождествомъ Христовымъ.” „О мире всего міра” молимся na литургіи, такъ часто, а такъ мало вниманія обращаемъ на него, такъ трудно намъ уяснить себе всю возвышенность этой молитвы.

21 дек. — Ночью шелъ дождь, днемъ падаетъ снегъ, все сидимъ въ баракахъ. Слышимъ, что въ насъ будутъ впускать противотифозную сыворотку. Днесь пришелъ Василь, долго не виделъ его. Его баракъ былъ подъ карантиномъ. Вести съ поля боевъ неутешительны, не сулятъ скораго мира. Снилось мне, что будто постановлено меня во Вену не переводить и что за меня заступился некій Омскій и пр. под.

Вчера былъ у насъ генералъ на ревизіи, о. Селецкій вручилъ ему отъ насъ 21 письменную жалобу. Днесь капитанъ Штрикъ заявилъ о. Селецкому, что жалобы составлены correct.

Мне немножко полегчало и я всталъ. на некоторое время. Принялъ слабительное, со вчера Ромко все надоедаетъ мне что сваритъ мне консервы и пшенный супъ. Я неохотно согласился. И удивительно, супъ оказался мне полезнымъ и Ромко доволенъ. Въ виду этого успеха онъ обещалъ сварить консервы, капустнякъ. Увижу, что будетъ. A для бедныхъ нашихъ людей эти консервы редкая, великодняя (пасхальная) еда.

Пополудни дали распоряженіе производить всеобщую прививку въ первой серіи бараковъ. До 6 ч. вечера сделали прививку всемъ въ 9 баракахъ, лишь т. наз. „фамильный” баракъ отложили на завтра. Я также не пошелъ, ибо не могъ пойти. Вечеромъ Янко и сватъ подогрели мне кирпичъ и я приложилъ его къ пояснице. Ромко принесъ мне супъ, но такъ какъ я не былъ голоденъ, то съелъ сватъ.

22 дек — Те, которымъ сделана прививка, чувствуютъ себя всячески: одни жалуются на боль въ той самой руке, у другихъ уже жаръ, врачи же говорятъ, что жаръ будетъ продолжаться 3 - 6 дней, a прививка является предохранительнымъ средствомъ на 5 летъ.

Я еще (до 11 ч. утра) не ходилъ къ прививке. Еще ее днесь не делаютъ да и говорятъ что вообще больше ее делать не будутъ. Увидимъ.

Я ложился въ брюкахъ и башмакахъ, чтобы въ каждый моментъ быть готовымъ самому пойти къ прививке. Были и такіе, которые не хотели къ ней пойти. Въ 11 ч. угра отслужена обедница.

Ogloszenie: Wszystkie skargi o obrаze czci i honoru beda оdtаd sadownie scigane. Obrazony maja robic donisienie, naprowadzic swiadkow i mi przedlozyc (naturalnie w krotkich zarysach wszystkie okolicznosci naprowadzic). Ludzie ktore nie sa do raportu przeznaczone, maja zawsze o godzinie 9-tej rano przed brama I-sza byc zestowione (sic) to przez komendanta i zawsze maja byc przytem oskarzony i swiadkowie. 22 go grudnia 1914 r.

Такое объявленіе издалъ офиціалъ Тимчукъ, который тутъ играетъ большую роль: Полицейскіе отбираютъ у насъ все заявленія. Не лучше ли было бы намъ иметь дело съ военными, чемъ съ такими Тимчуками?

Пошли и изъ другихъ бараковъ къ прививке и я съ ними. Мне почему то дважды втыкали шприцъ и рука стала сейчасъ болеть. Пошли также изъ „фамильнаго” барака (около 100 женщинъ), a тутъ какъ разъ поднялась снежная туча и дождь, подъ ногами грязь. Простояли очень долго передъ баракомъ, въ которомъ производилась прививка, померзли, и только после того, какъ заступились д-ръ Войтовичъ я и др. военный врачъ (Маеръ) позволилъ женщинамъ войти внутрь барака. Вотъ и немецкая галантность! Заставляютъ женщинъ изъ нашей интеллигенціи ждать долго-предолго, стоять на снегу въ грязи, хотя баракъ просторенъ и пустъ. Издевателъство.

Вечеромъ засветили электрическія лампочки, впервые стало въ бараке светло. Ночью у меня былъ жаръ. Поясница все еще болитъ. Ромко сделалъ мне массажъ, a Янко доставилъ мне жаркій кирпичъ.

23 дек. — Я лежу. Падаетъ мокрый снегъ и дождь въ перемежку. Все сидятъ въ баракахъ. Говорятъ, что на 14 дней установятъ на нашъ баракъ карантинъ, что значитъ, что въ теченіе 14 дней никто не выедетъ никуда отсюда ни вообще изъ Талергофа. Но и такъ быть можетъ, что после этихъ 2 недель продолжатъ карантинъ еще на неделю-две. Много нашихъ людей больныхъ теперь, тифомъ будто бы. A болезни пошли отъ перваго незабвеннаго варварскаго купанья, повторяющагося впрочемъ и теперь съ незначительными измененіями: съ людей снимаютъ платье и белье для дезинфекціи, a голые люди подолгу стоятъ на открытомъ месте, на голой, влажной и холодной земле, и мерзнутъ и выжидаютъ, пока смилосердятся и возвратятъ имъ ихъ белье и платье. И каждый разъ после этого заболеваютъ все новые и многіе, a некоторые и умираютъ. Кроме того наши бараки всегда холодны не прикрыты какъ следуетъ, крыши дыравы, каплетъ съ нихъ на наше платье и на насъ, каждому на лицо, вследствіе чего ночью спать невозможно...

Я все лежу. Съ поясницей у меня беда. Что-же, подожду. На миръ — поскольку на грацкія газеты можно полагаться — надежды мало. Ахъ, Господи, спаси и помилуй!

24 дек. — Сегодня польская wilja. Ксендзъ Зелинскій далъ своихъ 5 кронъ въ складчину на обшую вечерю. Днесь грязь ужасная. Я лежу, спалъ эту ночь отлично, какъ редко случается. Вчера меня Ромко массовалъ, a сватъ грелъ кирпичъ. Прививку перенесли у насъ благополучно. Меня рука болитъ. Померло 16 чел., кажется, на тифъ. В—въ написалъ прошеніе о выдаче депозита, обещалъ придти и взять себе, но до сихъ поръ (10 ч. у.) еще его нетъ. Михась Ч. пошелъ въ больницу, и онъ боленъ тифомъ, кровь ему пускалась, еще готовъ минуться, жаль! Не погибъ на войне, такъ придется въ Талергофе.

Вчера пришелъ о. Сеникъ и принесъ купонъ почтоваго денежнаго перевода, съ припискою К—ва, уехавшаго неделю тому назадъ во Вену, что папскій нунцій заявилъ, что хлопочетъ о томъ, чтобы насъ пустили въ Галичину, лишь бы министерства войны и внутреннихъ делъ дали на это свое согласіе. Большое ликованіе! На обедъ получили мы днесь капустнякъ съ мясомъ — невиданное диво на Талергофской долине. А какъ всемъ и мне также былъ вкусенъ, несмотря на то что и въ 10-той доле не такъ изготовленъ, какъ въ Липице готовила Верочка. Организмъ жаждетъ кислаго и вотъ, на польскую „вилію” намъ сделали сюрпризъ. Только капусты была мало, a побольше юшки (жидкости), ну и все заявили, что капуста не достаточно квасна. Ромку я далъ носки. Ходитъ бедняжка въ какихъ-то тряпкахъ, которыя называетъ чулками. Хлопотунъ такой, a держится бодро, выносливъ.

Пришелъ Янко и сказалъ, что, встретившись, „фенрихъ” спрашивалъ его, здоровъ ли онъ. — Дa, — ответилъ Янко, — лишь немного ревматизмомъ страдаю. — Это ничего, — былъ ответъ.

Янко боится, не позовутъ ли его на военную службу. Вотъ-те доля. Высиди 4 месяца въ Талергофе, a затемъ иди на войну и переноси все превратности военной службы и судьбы! Да хранитъ его Господь.

Меня и о. Сеника какъ то во Bену не вызываютъ. A теперь, разъ установленъ карантинъ, и подавно, быть можетъ, не поехали бы мы изъ-за санитарной предосторожности. Говорятъ, что, можетъ быть, вообще не поеду, что возможно, что следователь пришелъ къ убежденію, что противъ меня не удастся составить обвинительнаго акта такъ и отступитъ заблаговременно отъ обвиненія. Дай такъ Господи! Съ другой стороны жизнь въ гарнизоне все таки легче нашей здешней. A впрочемъ, знаетъ ли человекъ, чего хочетъ и проситъ, и что ему выйдетъ въ пользу, a что во вредъ? Да будетъ воля Твоя, Господи!

25 дек. — Днесь я всталъ, но обуться въ башмаки не былъ въ состояніи, призывалъ на помощь Ивана Гриба (крестьянина, которому часто даю свою „менажку”). Вышелъ, было, пройтись, но скоро былъ вынужденъ вернуться и лечь снова. На дворе грязь, валитъ мокрый снегъ, хотя пока что тепло. По нужде все сидятъ въ баракахъ. Былъ Василь и пошелъ, вечеромъ заглянулъ Ромко и сделалъ мне массажъ. Говорятъ о предстоящемъ нашемъ возвращеніи.

Въ грацкой газете написано, что Римъ высылаетъ особое посольство къ христіанскимъ державамъ съ протестомъ противъ злоупотребленій Россіи при введеніи православія въ Галичине въ отсутствіе тамъ нашего клира. Это сообщеніе находится въ связи съ темъ, о чемъ говорилъ o. K.

Мы готовимъ проектъ по делу еврея изъ Бродовъ Deutscher-a, общеизвестнаго мошенника и мерзавца, давно ему следовало скрутить голову за все имъ причиненныя невиннымъ людямъ страданія.

Вечеромъ у насъ возникла и обсуждалась мысль выслать телеграммы: въ кабинетную канцелярію, нунціатуру и министерство войны съ просьбой объ освобожденіи. Hilf, wer helfen kann! (cпaсай, кто можетъ).

Если бы Господь позволилъ намъ, священникамъ, поскорее вернуться на родину, такъ и нашимъ дьякамъ вместе съ нами ровно же, a то безъ нихъ нечего и думать о совершеніи богослуженій.

Днесь о трупахъ какъ-то ничего не слышно. Въ нашемъ бараке все держатся хорошо.

26 дек. — Мороза нетъ. Съ самаго утра составляютъ телеграммы императору, нунцію, министрамъ. Одну со ставилъ д-ръ О. Крушинскій, другую о. Діон. Киселевскій и другіе иныя.

Узнаемъ, что ночью сюда къ намъ привезли 19 поляковъ изъ-подъ Кракова. Говорятъ, что все пространство по Тарновъ — одно пепелище. Ходятъ слухи, что власти готовятся 1200 чел. отпустить на свободу.

Мне днесь лучше, спалъ хорошо. Былъ Василь, вытрепалъ мою постель. Янко купилъ мне меду и булку. Аппетитъ у меня есть. Пришелъ Илько Гепаль, сказалъ, что у его сына былъ жаръ до 40 град. и занялъ у меня 1 крону на лимонадъ.

Жизнь въ бараке: Ulrich разноситъ то румъ, то сливовицу и продаетъ по 14—16 гел. за стаканчикъ. Народъ пьетъ съ горя. Разносятъ и продаютъ и другіе товары: папиросы, спички, нитки, сахаръ, пуговицы и т. п. мелочи, Еврей Thau торгуетъ галстухами, чулками и пр. Целый хлебецъ продается по 16 гел. за штуку. Кто остро голодаетъ, отправляется на работы и получаетъ двойную порцію харча и 20 гел., но, конечно, тогда быстрей изнашиваетъ и такъ убогое платье и рискуетъ стать голымъ совершенно.

Кто въ бараке хочетъ что-то написать, проситъ другого подержать надъ нимъ зонтикъ, ибо иначе сверху каплетъ и испортитъ все написанное.

Говорятъ, что уже свирепствуетъ пятнистый тифъ въ другихъ баракахъ, это грозное известіе подействовало на всехъ крайне удручающе.

Въ 2 ч. явился д ръ Маеръ съ уезднымъ физикомъ изъ Граца. Были въ бараке у одного больного, зашли и ко мне (кто-то, не д-ръ ли В. Могильницкій? сказалъ имъ, что въ VIII бараке есть больной священникъ), посмотрели на прививку на моей руке и - ушли. Я успелъ сказать имъ только, что боленъ ревматизмомъ мускуловъ (такъ определилъ мою болезнь д-ръ Могильницкій). Возможно, что переведутъ меня въ госпиталь. Тамъ несравненно лучше чемъ въ бараке.

Въ 3 ч. была у насъ отслужена вечерня.

Днесь умерло человекъ десять (точное число умершихъ обычно узнать трудно).

Вечеромъ шли у насъ совещанія о томъ, чтобы завтра пойти двоимъ или троимъ изъ насъ къ рапорту и высказать администраціи наши требованія.

Вечеромъ же возвратили намъ нашь Majestatsgesuch (прошеніе къ императору), посланное 12 с. декабря. Оно вовсе не было выслано по назначенію, но за то дерзнули вскрыть его и цензурировать, что на конверте и отмечено: Zensuriert M. A. подпись ohne Anstand. Этотъ конвертъ теперь у меня. Офицеръ-почтмейстеръ указалъ, чтобы вложить прошеніе въ новый белый конвертъ, ибо „при вскрытіи конвертъ былъ разорванъ и теперь такъ высылать нельзя”. Заявилъ даже свою готовность принести намъ завтра свой конвертъ. Мы, однако, после совещаній, вложили прошеніе въ новый, нами заадресованный конвертъ и отнесли на почту. И подумать только, после столькихъ мытарствъ этому нашему прошенію такъ и не удалось дойти до императора. Очень возможно, что правда то, что говорятъ, что императоръ ничего не знаетъ о томъ, что въ Галичине арестовано такое огромное число русскихъ священниковъ, мірской интеллигенціи и интеллигентнаго крестьянства и мещанства и что военные круги это предъ нимъ скрываютъ.

27 дек. — Болото хоть утопись. Я спалъ хорошо и мне значительно лучше. Утромъ былъ Василь. Я самъ, безъ посторонней помощи, смогъ у себя привести все въ порядокъ. Намъ заявили, что почта въ теченіе 14 дней не будетъ намъ ничего выдавать ни ничего отъ насъ принимать, изъ-за карантина, видите-ли. Безголовье и мошенничество!

На письма наложили карантинъ! A изъ каждаго барака ежедневно люди ходятъ на работу и тамъ сходятся съ людьми изъ другихъ бараковъ, но это ничего, ибо тутъ дело въ томъ, чтобы даромъ, въ холоде и голоде работали. Даже нетъ распоряженія, чтобы по крайней мере люди одной серіи (10) бараковъ не сходились съ людьми другой серіи. A разве этимъ господамъ важна наша жизнь, наше здоровье? Разве они не дали доселе и не даютъ и днесь своими распоряженіями, заявленіями и действіями, сотни примеровъ и доказательствъ, на то, что они были бы довольны, если бы мы все здесь до одного погибли? Ведь же скученность и антисанитарія бараковъ, теснота, холодъ, грязь и пустота внутри бараковъ, отсутствіе врачебной опеки и лекарствъ, невозможная пища и ея скудость, отсутствіе самыхъ необходимыхъ вещей въ помещеніяхъ, где содержатся сотни и тысячи человеческихъ существъ въ заключеніи, - явно показываютъ, что все это расчитано на скорейшее истребленіе всехъ насъ. Ведь же въ баракахъ нарочно не изолируютъ больныхъ отъ здоровыхъ. Все это прямо бьетъ въ глаза. И мы совершенно безпомощны и беззащитны.

Впрочемъ куда и къ кому аппелировать? Мы ведь перешли здесь собственно подъ власть наместничества въ Граце, a тутъ идетъ все по военному мошеничество и безголовье!

Здешнимъ русскимъ пленникамъ австрійскіе офицеры раздаютъ по мазепински напечатанныя брошюры: ”Царі, попи і люди. Женева. Украінска друкарня, 1903”. Брошюры эти соціалистическаго содержанія, запальчиво выступаютъ противъ русскихъ царей и поповъ за то, что они до сихъ поръ ничего не сделали для народа, и взываютъ пролетаріатъ къ организаціи и бунту.

Только что пошелъ „сватъ” за горячимъ супомъ, упалъ какъ-то спотыкнувшись, опарилъ себе обе руки и теперь терпитъ. Столько всякой беды — этого еще недоставало!

Мне лучше, но я лежу, чтобы не ухудшилось. Пошелъ бы въ больницу, если бы взяли. Тамъ лучше, говорятъ.

Ажъ теперь мне уже и Вена и гарнизонъ не страшны. Хотелъ бы даже попасть туда, чтобы только вырваться изъ проклятаго Талергофа, изъ этой зараженной эпидеміями долины. Въ каждый моментъ можно заразиться и погибнуть, a такъ хотелось бы еще жить, увидеть свою семью. Все жду момента. когда отправятъ меня въ дорогу.

Пишутъ изъ Вены (о. П.), что, молъ, ”мы на дняхъ едемъ въ Галичину”. Кто это мы? Священники въ Вене или же и все мы здесь?

Говорятъ опять о мире, что будто говорятъ о немъ во Вене и — упованіе вступаетъ въ души наши. A тутъ приблизились наши праздники Рождества Христова и не одинь надеется, что на „свята” поедетъ домой и радуется впередъ такъ, что врядъ ли кто изъ нихъ такъ pадовался, когда былъ мальчикомъ-школярикомъ и собирался поехать домой на „свята”. Такъ и вчера, вотъ, выслали мы нунцію телеграмму того содержанія, что, вотъ, идутъ наши Рождественскіе праздники и потому, если есть милость отпустить насъ, то подходящимъ было бы особенно и непременно передъ праздниками и т. п. A тутъ, смотри, карантинъ — и телеграммъ не выслали! Ахъ какъ жестоко, безчеловечно терзать и мучить насъ способны эти швабы! А мы, наивные, всегда ихъ ставили въ примеръ, хвалили ихъ точность, корректность, добросовестность, порядочность, величали ихъ культуру!... Днесь только и то здесь открылись намъ очи и мы увидели ихъ настоящую физіономію.

Дата добавления: 2015-08-10