Талергофскіи aльмahaxъ 1 страница

ПРОПАМЯТНАЯ КНИГА

австрiйскихъ жестокостей, изуверстствъ и

насилий надъ карпато - русскимъ народомъ

во время Bceмiрной войны 1914 — 1917 гг.

Выпускъ четвертый

ТАЛЕРГОФЪ

Часть вторая

ЛЬВОВЪ, 1932 Изданiе “Талергофскаго Комитета”

ПРЕДИСЛОВІЕ КЪ IV ВЫПУСКУ

Согласно заявленію въ предисловіи къ III-му выпуску Талергофскаго Альманаха и предлежащій, четвертый выпускъ его — также подъ редакціей С. Ю. Бендасюка — весь отведенъ собственно Талергофу, т. е. заполненъ исключительно матеріаломъ, относящимся къ страданіямъ, перенесеннымъ узниками изъ русскаго Прикарпатья въ талергофскомъ лагере.

Большую первую половину выпуска занялъ Дневникъ о. I. Мащака, вторую же записки о. Генриха Полянскаго и другихъ талергофцевъ, помещенный же въ конце книги текстъ распоряженія австрійскаго военно-охраннаго ведомства отъ 9-го ноября 1914 года является документальнымъ показателемъ-истолкователемъ отношенія высшихъ астр. властей къ талергофскимъ узникамъ, своимъ русскимъ подданнымъ вообще и всему тому, что въ талергофскомъ аду происходило и творилось.

Обиліе полученнаго и находящагося теперь въ распоряженіи матеріала, имеющаго непосредственное отношеніе собственно къ самому Талергофу, заставило редакцію перейти на шрифтъ меньшій того, которымъ были напечатаны все три предъидущихъ выпуска, более убористый и емкій, изъ иллюстрацій помещать преимущественно портреты талергофцевъ, значитъ, фотографическіе снимки „визитнаго” размера, отказаться отъ желательныхъ, быть можетъ, объясненій и ссылокъ, и вообще принять рядъ меръ и сокращеній, съ целью уплотненія печатаемаго и помещенія возможно больше манускрипта. По этимъ же соображеніямъ отступлено отъ даннаго въ предъид. выпуске обещанія поместить полный списокъ талергофцевъ и отложено его печатанье къ последней части „Талергофа”, чго и практичнее, ибо тогда только онъ можетъ быть наиболее полнымъ и точнымъ. Все же исчерпать этого матеріала не удалось, въ виду чего следующій (пятый) выпускъ явится дальнейшей частью „Талергофа”.

Талергофскій Комитетъ, возглавляемый нынешнимъ сеніоромъ Ставропигійскаго Института, Антономъ Осиповичемъ Гуллой, и оставшійся въ своемъ прежнемъ составе, указанномъ нами въ предъид. выпуске, продолжаетъ свою деятельность и исполненіе обязанностей и задачъ, возложенныхъ на него памятнымъ Талергофскимъ Съездомъ 31-го октября 1928 года, хотя изъ-за общаго тяжелаго экономическаго кризиса, неименія необходимыхъ матеріальныхъ средствъ и совпаденія др. крайне неблагопріятныхъ условій и обстоятельствъ, находится въ чрезвычайно трудномъ положеніи и по неизбежности ограничилъ свою деятельность къ тому, что сделать въ силахъ.

Состоявшееся 1-го ноября 1929 года заседаніе т. зов. расширеннаго Талергофскаго Комитета, съ участіемъ свыше 60 лицъ, вынесъ рядъ постановленій и преподалъ указанія и порученія теснейшему Талергофскому Комитету, какъ исполнительному органу, по заданію увековеченія памяти русскихъ героевъ-мучениковъ вообще и изданія талергофскихъ матеріаловъ въ частности. Этимъ же заседаніемъ единодушно вынесенъ решительный протестъ противъ возмутительной напасти со стороны перемышлъскаго епископа, рьянаго украиномана, Іосафата Копыловскаго, который въ своей епархіи запретилъ духовенству участвовать въ поминальныхъ богослуженіяхъ по талергофцамъ и въ талергофскихъ торжествахъ.

Въ перемышльской епархіи, по поводу этого епископскаго запрещенія, въ другихъ же двухъ епархіяхъ (львовской и станиславовской) по собственному рвенію, священники-украиноманы не разрешали служить въ церквахъ панихиды по талергофцамъ (Куликовъ, Перемышль и др. м.), a подстрекаемая ими мазепинская толпа не допускала русскихъ къ устройству торжественныхъ шествій съ пропамятнымъ крестомъ на кладбище, насильственно, дикимъ нападеніемъ, разстраивала и разбивала такое шествіе, не давала возможности посвятить этотъ крестъ, a въ некоторыхъ селахъ уже, было, вкопанный талергофскій крестъ, ночью ли, днемъ ли, откапывала, ломала и выбрасывала (Сновичъ, у. Золочевъ, и др.) — словомъ — совершала „подвиги”, перенятые и живьемъ въ XX столетіе перенесенные изъ далекаго мрачнаго средневековья. Описанія ихъ сплошь и рядомъ встречаются въ русской и чужой періодической печати.

Вообще приходится установить и записать прискорбный, трагическій фактъ, что наши мазепинцы преследуютъ своей лютой и слепой ненавистью русскихъ талергофцевъ и въ могиле. Злодейски и страшно изменивъ и родине и родному народу, сами они почему-то, точнее сказать, именно потому, не могутъ ни простить, ни забыть этимъ невиннымъ жертвамъ своего, мазепинскаго, доносительства, ихъ верности родине-Руси и родному народу, ихъ величія, геройства и непобедимости въ мученіяхъ и смерти, до конца, до последняго вздоха. Чуютъ въ нихъ себе осудительный приговоръ и мстятъ имъ за это даже за гробомъ, тревожать ихъ вечный покой, кощунственно посягаютъ на ихъ священную память.

Темъ дороже эти жертвы намъ, русскимъ. Темъ скорее, охотнее, щедрее и дружнее должны мы откликаться на все призывы къ сооруженію имъ всенароднаго памятника, достойнаго и ихъ искупительныхъ страданій, правдиваго героизма и праведной кончины и нашего къ нимъ піетизма.

Львовъ, ноябрь м., 1931 г.

Дневникъ о. Іоанна Мащака

(изъ Липицы дольной, у. Рогатинъ)

(Черновыя записи, химическимъ карандашомъ въ 4 тетрадкахъ въ 16° л., карточки нумерованы)

Декабрь 1914 г.

3 дек. — Морозъ. Вчерашнія предположенія относительно пушечныхъ выстреловъ оправдались: Белградъ палъ.

4 дек. — Легкій морозъ. Узнали, что прусская армія подъ Г. понесла большой уронъ. В-ръ сказалъ, что до сихъ поръ еще не было такого страшнаго погрома.

По баракамъ разносятъ и продаютъ: водку, чай, сахаръ, папиросы, иголки, нитки, бумагу и пр. Курятъ и въ бараке.

Говорятъ, что 14. дек. выселятъ всехъ насъ изъ талергоф. бараковъ и переведутъ куда-то въ другія места.

Явилась комиссія. Есть г. Вейсъ, г. Смулка, нашъ полковникъ и др. и адвокатъ Ганкевичъ изъ Коломыи, какъ мужъ доверія.

Допрашиваютъ прежде всего мазепинцевъ, затемъ вообще стариковъ и др. Образованы разныя комиссіи по исполненію работъ. Какой-то ротмистръ и др. созывали Zimmer-комендантовъ и офицеровъ, обратились къ намъ: „Мы къ вамъ имеемъ дело — ваши люди должны помочь намъ сделать причи (нары) и новые бараки; мы хотимъ устроить такъ, чтобы вамъ здесь было лучше жить и спать. Помогающіе при работе получатъ 1/2 хлеба больше”.

Характерно, что допрашиваемому о. Юркевичу изъ Роздоля, заявили, что онъ еще 20 авг. освобожденъ и какъ же это вышло, что онъ еще до сихъ поръ здесь сидитъ? Изумилась комиссія и еще больше самъ о. Юркевичъ.

5 дек — Морозъ держитъ дальше. Днесь комиссіи нетъ уже за то явились аудиторы. Дождались и госпиталя. Въ другой серіи бараковъ выделенъ одинъ баракъ подъ госпиталь. Тамъ есть полъ и кровати. Больныхъ перевели туда, между прочими советника Литынскаго, адвоката изъ Галича Копыстянскаго, помещика Жаровскаго и др.

Въ 4 ч. дня стоящій на посту, вне барака, солдатъ выстрелилъ въ перелезавшаго черезъ заборъ крестьянина, но въ него не попалъ, но вместо этого пуля черезъ стену барака попала въ другого, какъ разъ тогда молящагося крестьянина и, задевъ верхнюю часть легкаго, убила. Убитый называется Иванъ Попикъ изъ села Медыничъ, отецъ 7 детей. Выстрелившій солдатъ называется Hauptmann. Стоявшій напротивъ другой солдатъ крикнулъ ему: не стреляй! (это былъ чехъ по національности) но напрасно.

Весьма скоро, ибо таки вечеромъ того же дня, т. е. въ 2 часа после убійства, убитаго крестьянина похоронили. Опасаясь демонстраціи, приказали, чтобы только 4 человека отнесли покойника на кладбище, но вопреки этому запрещенію, собралось на похороны очень много народа. Хоронилъ о. Владиміръ Венгриновичъ, съ хоромъ отслуживъ панихиду. Покойника перенесли ближе къ решетке, о. Владиміръ прочиталъ Евангеліе отъ Матфея... „гонимы будете имени моего ради и убіютъ вы” и т. д. Эти слова Евангелія потрясающимъ образомъ подействовали на слушателей. За решетку выпущено только 4 людей нести гробъ дальше, но хоръ продолжалъ стоять у решетки и петь: „со святыми упокой”...

Сообщили намъ отрадное известіе, a именно, что, наконецъ, пришла конгруа (священническое жалованье). Мне признано по 31. дек, 458-12 кронъ. Священники повеселели, такъ какъ въ виду слуховъ, что ихъ куда-нибудь переведутъ только подъ надзоръ, надеются, что у нихъ уже будутъ кое-какія средства къ жизни.

Съ депозитами дело неладно: отобрали деньги и не возвращаютъ ихъ, несмотря на многочисленные настойчивые письменные и иные запросы и требованія.

Кто-то изъ здешнихъ сделалъ на коменданта 4-го барака, о. Селецкаго, доносъ прокурору. Вотъ подлость. Даже здесь, въ тюрьме, и то эти мерзавцы продолжаютъ заниматься своимъ отвратительнымъ ремесломъ.

6 дек. — Сегодня ровно 4 месяца тому, какъ меня арестовали. Морозъ легкій. Воскресенье.

Въ 12ч. „дзядзьо”, (о. Дольницкій) сообщилъ, что въ часъ 30 м. онъ уезжаетъ въ Грацъ. Всехъ насъ эта весть обрадовала, a старикъ былъ взволнованъ. Въ часъ и 15 м. въ бараке, мы съ нимъ распростились. Комендантъ, нотаріусъ Телесниикій, прощалъ его отъ имени находящихся въ бараке, желая счастливаго возвращенія на родину, на закате летъ. Старикъ прослезился. Отъ духовенства я его прощалъ.

— Мы, младшіе, сказалъ я между прочимъ — особенно больно были поражены 31 то августа, когда увидели, что между нами находится арестованный также такой глубокій старикъ и все недоумевали, почему онъ здесь, но за темъ узнали, что и это по веленію Божію такъ вышло на то, чтобы мы, видя геройское терпеніе и бодрый духъ старика, легче сами переносили тяготы узилища. Поистине самый видъ Вашъ вселялъ всегда упованіе и духовний подъемъ въ наши неразъ падающія сердца. Богъ да будетъ съ Вами, a Вы помните о насъ въ молитвахъ Вашихъ.

Затемъ сказалъ прощальное слово его старый знакомый о. Ник. Малинякъ Ответилъ „дзядзьо” просто, сердечно, трогательно. Велелъ намъ въ ежедневныхъ молитвахъ уповать на помощь Пр. Богородицы и по крайней мере вздохнуть въ трудную минуту испытанія призывомъ: Пресвятая Богородице, спаси насъ. Пропелъ даже краткую молитву ко Пр. Богородице по-итальянски, собой на досуге сочиненную. Потомъ о. Кор. Сеникъ попращалъ его отъ имени крестьянъ, которые привыкли всегда видеть и слушать съ умиленіемъ старичка священника во время богослуженій.

После приветствій, мощный хоръ сталъ петь нашимъ галицко-русскимъ напевомъ: Многая лета! Безъ команды, какъ то сами собой многіе стали въ 2 ряда, вдаль которыхъ старикъ сталъ медленно идти къ воротамъ, до 2000 человекъ сопровождали „дзядзья” до решетки въ то время, какъ хоръ грянулъ свое громовое: „во здравіе, во спасеніе”. Свыше тысячи шапокъ поднялись въ воздухъ и долго еще были въ движеніи, пока старикъ пропалъ изъ виду.

Явились 2 офицера, врачъ и солдатъ, у д-ра Вл. Могильницкаго и расспрашивали о подробностяхъ убійства солдатомъ Попика, a затемъ пошли на место искать пулю, но не нашли ея.

Узналъ изъ Лемковшины, вотъ что: Въ арестный домъ при окружномъ суде былъ заключенъ польскій ксендзъ изъ м. Дембовцы возле Ясла. Въ той же камере сидели оо. В. Курылло, Качмарчикъ, Вл Мохнацкій и др. Онъ разсказалъ, что купилъ себе пару голубей, которыхъ ему принесли двое мальчиковъ, и вдругъ кто то сделалъ доносъ, что будто это почтовые голуби. Сейчасъ жандармы арестовали его и этихъ 2 мальчиковъ, какъ заподозренныхъ въ шпіонстве. Онъ разсказывалъ, что по прибытіи русскихъ войскъ, русскіе офицеры въ Ясле вели себя въ полномъ смысле слова по джентельменски. На ратуше города сейчасъ былъ водруженъ русскій флагь. За все, что получали, платили исправно, сейчасъ и сполна. Кушали въ ресторанахъ, платя золотомъ. Впоследствіи явились у городского головы съ просьбой, чтобы имъ выдалъ удостовереніе въ томъ, что ихъ поведеніе было корректно и все дела въ порядке. Гостили также у него, ксендза, и онъ не находитъ достаточно словъ, чтобы высказать самую высокую похвалу по адресу офицеровъ такого отличнаго воспитанія и поведенія.

7 дек. — Вечеромъ привели въ баракъ польскаго ксендза, россійскаго подданнаго, некоего Винкентія Замойскаго, члена келецкаго капитула (?), какъ говорятъ.

Днесь уходятъ 14 человекъ обоего пола и разнаго возраста, почти все — мазепинцы.

(Примечаніе) Въ Славске о. Евстахій Качмарскій держалъ въ церкви, передъ отъездомъ изъ своего прихода проповедь, съ характерной малорусской хитростью. Советовалъ своимъ прихожанамъ поступать такъ: придутъ мадьяре - вы скажете, що вы украинцы, придутъ москали — вы скажете что вы староруссы. „Я самъ такъ зробивъ бы — заключилъ твердо и убедительно - та боюсь техъ старорусскихъ селянъ, щобы мене не зрадили”. Характеръ!

Примеч.: Въ Сосницу, у. Ярославъ, 12 окт. пришли мадьяре и схватили 6 крестьянъ за то, что они, слушаясь казаковъ, перевели имъ изъ помещичьяго двора скотъ и перевезли сено. Схваченнымъ приказали вырыть себе могилы и тутъ же этихъ крестьянъ повесили и сейчасъ же ихъ, еще теплыхъ, въ этихъ могилахъ похоронили. Имена и фамиліи этихъ несчастныхь; Иванъ Шусточка, Илько Якимецъ, Илько Яворскій, Николай Снегуровскій, Андрей Гордей, Иванъ Кошка.

8 дек. — Легкій морозъ. По баракамъ раздаютъ причи (нары). Днесь ходили къ рапорту все, кто писали Majestatsgesuche (прошенія на высочайшее имя). Полковникъ принялъ ихъ очень вежливо и заявилъ, что прошенія не посланы команде потому, что много требованій и такъ уже улажено, a те, которыя еще не улажены, суть распоряженія, впрочемъ же прошенія должны идти по почте, a не оффиціальнымъ путемъ. Кто хочетъ, можетъ и теперь еще такое прошеніе послать по почте. Сообщилъ, что те, которые считаются политически неблагонадежными и которыхъ какъ „руссофиловъ” представили староства, останутся здесь до конца войны, дабы случайно не попали на театръ военныхъ действій и не нанесли вреда своей родине, „освобожденные” же будутъ отпущены на свободу (не въ Галичину, разумеется). Проф. д-ръ Николай Антоневичъ жаловался полковнику на то, что все время, особенно вначале, обращались съ нами, какъ съ обыкновенными преступниками и угрожали намъ разстреломъ. Полковникъ извинялся, заявляя, что онъ былъ такъ поинформированъ, и потому не виноватъ въ строгомъ обращеніи съ нами.

Примеч.: Михаила Дублянскаго изъ Майдана липовецкаго (у. Перемышляны) одинъ солдатъ укололъ 6 сент. въ грудь штыкомъ на поляхъ Талергофа. Онъ затемъ вылечился и самъ мне это разсказывалъ.

Изъ Самбора, 6-го сент., ехалъ транспортъ арестованныхъ въ Угорщину. Въ Лавочномъ, на станціи, вошелъ въ вагонъ фенрихъ (прапорщикъ). Въ вагоне ехали: оо. Северъ Ясиницкій, Гр. Билинскій, Монастырскій, г. Гмытрикъ, Куцей, студ. унив. Сковронъ 1) [1)Какъ въ семъ случае, такъ и въ др., некоторыя фамиліи или же названія местностей могутъ оказаться неточными. Карандашный почеркъ подлинника кое-где неразборчивъ, такъ, что несмотря на все старанія при его разборе и передаче, могутъ вкрасться неточности и ошибки, объ исправленіи которыхъ читателей просимъ.], крестьяне изъ окрестностей Борыслава, нпр. Лютикъ и др.

Конвоирующій ихъ въ вагоне воинъ не хотелъ фенриха впустить. Но фенрихъ сказалъ, что онъ хочетъ только посмотреть, и какъ-то втиснулся внутрь и, не говоря ни слова, перваго о. Севера Ясиницкаго со всего размаха ударяетъ кнутомъ по голове. Шляпа съ священника слетела на земь, фенрихъ ударилъ еще разъ кнутомъ, a потомъ ударилъ рукой по лицу съ обе ихъ сторонъ. На это о. Северъ успелъ только сказать: Gott wird uns richten (Богъ намъ судья). Эти слова привели фенриха въ крайнее бешенство, онъ еще злобнее сталъ бить, крича: Was, Gott, Gott, Gott! и ударяя при каждомъ слове кнутомъ. Только после того, какъ о. Северъ сказалъ, что самъ служилъ некогда въ арміи вольноопределяющимся, и былъ офицеромъ, фенрихъ пересталъ. бить его, a бросился бить другихъ арестованныхъ. Фенрихъ очевидно не немецъ (говорилъ хорошо по польски). Такія же истязанія арестованныхъ продолжались и въ Марошъ Ляборъ (въ Угорщине). Поездъ остановился и заключенные выходили изъ вагона и подходили къ ужину и тогда ихъ били всехъ, даже женщинъ, г-жу Стеранку, жену о. Севера Ясиницкаго к др., поочередно. Устроили это такъ, что уставили 4 солдатъ съ палками и солдаты били несчастныхъ, когда они проходили. Тогда о. С. Ясиницкій вы ходилъ изъ вагона последнимъ. Солдатъ мадьяръ копнулъ (ударилъ ногою) его сапогомъ такъ сильно, что свалилъ наземь, затемъ схватилъ его за шиворотъ, вывелъ передъ находящуюся на вокзале публику и представилъ, показывая пальцемъ: попъ! попъ! Ударилъ его со всей силы въ зубы, потомъ билъ его въ спину. Одинъ солдатъ билъ о. Хомицкаго поленомъ, a другой большимъ камнемъ, держимымъ въ руке.

9 дек. — Морозецъ. Въ 9 ч. утра прибыли 160 русскихъ пленныхъ солдатъ. Приведенные своимъ подъофицеромъ, выстроились передъ баракомъ, бойко и складно спели русскую песню, затемъ на команду: шляпу долой! открыли головы и спели стройно и важно: Отче нашъ. Присутствующіе австрійскіе офицеры и солдаты также сняли шапки. Передъ завтракомъ (супомъ) спели речитативомъ. ”Отче нашъ”. Все это производитъ на нашихъ крестьянъ чрезвычайно сильное впечатленіе. Они глубоко тронуты, говорятъ: вотъ видимъ теперь, чья вера твердша. Русскіе пленные — это мастера, (столяры, плотники и др.), командированные сюда строить новые бараки, делать „причи” въ баракахъ и т. п. У нихъ есть топоры, долота, пилы и др. снаряды.

Днесь многихъ допрашиваютъ аудиторы. Некоторые пишутъ прошенія. Кое-кто отпущенъ на свободу. Мы снова собираемся составить Majestatsgesuch. После обеда были мы, вдвоемъ съ о. Сеникомъ, у судебнаго следователя Фиды. Заявилъ намъ, что приказано намъ отправиться въ Вену, въ гарнизонный арестный домъ, и тамъ будетъ разбираться ”дело” всехъ членовъ „Народнаго Совета во Львове”. Это заявленіе обезпокоило меня и о. Сеника. Въ то время какъ другіе ждутъ скораго освобожденія, некоторые же понемногу и въ самомъ деле выходятъ (советникъ суда Вл. Костецкій уехалъ вчера), мы идемъ на судъ! Черезъ 7 — 8 дней должны мы туда отправиться. Съ финансами у меня крайне круто: конгруи все еще не получилъ, денегъ нетъ. Разстанусь съ Янкомъ (сыномъ) и не знаю, где потомъ найду его.

Господи, что же то насъ ждетъ еще впереди? Такъ безпокоюсь... Д-ръ Николай Павловичъ (Глебовицкій), какъ юристъ, успокаиваетъ меня всячески, дай ему Богъ здоровья, которое, къ сожаленію, въ последнее время у него что-то портится.

Вечеромъ пленные русскіе воины долго пели свои чудныя песни стройно и мощно, но намъ прислушиваться съ близка уже нельзя: караульные гонятъ насъ не только отъ решетки, но даже съ гофа (двора) въ бараки. Вотъ злоба!

10 дек. — Спалъ съ полуночи до утра плохо. Все кручина. Аппетитъ палъ совсемъ.

Распоряжено, что 10 нашихъ бараковъ должны дать 400 чел. на работы. Работникамъ обещано дать двойной столъ и 20 гел. въ день, но, хорошо зная, что это значитъ, наши крестьяне не хотели идти, потому посты стали выгонять ихъ всехъ изъ бараковъ на гофъ и тамъ сами стали изъ присутствующихъ выбирать подходящихъ. Постовой выгналъ и о. Скоморовича, еще больного отъ недавняго воспаленія легкихъ и не помогло то, что другіе за него заступались, ажъ когда, узналъ объ этомъ вахкомендантъ, послалъ солдата, чтобы его воротили. Некоторые караульные стали даже бить крестьянъ.

За нихъ заступился о. Ст. Яворскій и сказалъ: „Такъ то выглядятъ те льготы, которыя намъ обещалъ г. полковникъ! A ведь онъ бить запретилъ”. За произнесеніе этихъ словъ солдатъ тутъ же записалъ о. Ст. Яворскаго къ рапорту на завтра.

Днесь я босъ: далъ въ починку башмаки, подкинуть подметки. Ужасъ, какъ грабитъ насъ одинъ сапожникъ изъ Бучача: за само подшиваніе подметокъ беретъ по 4 кроны, съ меня, конечно, сорветъ больше, ибо мои башмаки шире.

Свозятъ очень много строительныхъ матеріаловъ и должны будто бы построить еще 30 бараковъ. Форменный городъ изъ бараковъ выростетъ въ Талергофе. Пленные русскіе солдаты работаютъ какъ столяры и плотники, но намъ строго запрещено обменяться съ ними словечкомъ. Нашимъ работникамъ выплачено за день по 20 гелл, а пленнымъ по 60 гелл. Они строятъ бараки по русскому образцу, вкапывая въ землю.

Нa жалобу o. Селецкаго, что постовые гонятъ священниковъ на тяжелыя физическія работы, капитанъ заявилъ, что этого больше не будетъ и что Wache (стража) получитъ за это выговоръ. Мы успокоились.

11 дек. — Всю ночь лилъ дождь. Я немного успокоился относительно моего переезда во Вену. Да будетъ воля

Твоя, Господи, я ни въ чемъ не виновенъ.

Утромъ, кроме уже установленнаго числа работниковъ, даваемыхъ нашимъ баракомъ, требуютъ еще 10 работниковъ добавочно. Все это да и обращеніе съ этими работниками вообще — одно издевательство. Вотъ и видимъ, какъ помогло заявленіе капитана! Чего-то опять бесятся. Мы заметили, что съ поры какъ мы взяли нашъ Majestatsgesuch обратно, съ нами обращаются хуже прежняго.

На дворе настала ужасная, непролазная грязь, вcе сидимъ въ баракахъ, многіе недомагаютъ и лежатъ, воздухъ спертый, скука, нудьга (тошнота).

Пришелъ Іосифъ и прочиталъ письмо отъ сына Ивана: онъ въ Бельске, съ женою и ребенкомъ. Пишетъ, что Борыничи разрушены, его домъ въ Ходорове ограбленъ, онъ безъ одежды, недостатокъ средствъ къ существованію и пр. под.

Въ 10 ч. тронулось похоронное шествіе; подняты 3 гроба: свящ. о. Спрыса, одного инженера и одного крестьянина. Печальный видъ! Хоръ пелъ, медленно двигаясь черезъ „гофъ”, маршь Бетговена. Молитвенно трогательное настроеніе. Людей пошло немного, ибо слякоть. Когда шествіе проходило мимо пленниковъ, все они поснимали шапки, стояли смирно и чинно, почтительно, не такъ, какъ это водится у военныхъ у насъ, что однажды австр. офицеръ привелъ солдатъ въ польскій костелъ, развалился въ последней скамейке и все время за богослуженіемъ теребилъ (щелкалъ) орехи. Знаменательно!

(Особая зам.): По 11. дек. 163 усопшихъ, 16 проколотыхъ, одинъ застреленъ.

Вечеромъ разошлась весть, что въ 3-й серіи бараковъ некоторые заболели тифомъ и ихъ забрали въ госпиталь барака. Наверно и у Вагиля Мартынюка и Франка Горянского и др. (прихожане о. Мацыка) развинется тифъ после известной и незабвенной вшивой бани... вотъ издеваются надъ людьми!

12 дек. — Грязь и топь и лужа и слякоть. Все сидимъ въ баракахъ, воздухъ спертый.

Вчера я внесъ дополненія къ моимъ показаніямъ, на руки сов. суда Фиды, передалъ офиціалу. Днесь ожидаютъ явки комиссіи, освобождающей отдельныхъ заключенныхъ, быть можетъ явится и Фида, пойду къ нему и еще разъ съ нимъ потолкую.

Былъ у меня Антоній Б., подарилъ ему пару чулокъ. Сказалъ, что у нихъ тифа нетъ, что слухи, кажется, неверны, хотя, правда, после купанья действительно много людей заболело.

Днесь допрашивала комиссія о. Евгенія Хиляка изъ Мервичъ. Комиссаръ Смулка спросилъ, за что арестованъ.

— Не знаю, за что, — ответилъ о. Евгеній.

— A Какай читальня у васъ?

— Общества им Качковскаго.

— A вы состоите ея членомъ?

— Разумеется.

— Ну, вотъ за это и арестованы. — заключилъ комиссаръ резко.

Все священники вносятъ въ комиссію прошеніе, чтобы были допрошены все вместе и въ одинъ день.

13 дек. — Всю ночь лилъ дождь. Капало съ крыши на лица спящихъ, ихъ берлогу и платье. Человекъ отъ этихъ холодныхъ каплей просыпается и еще больнее чувствуетъ всю безпомощность и безнадежность своего положенія.

Слышно, что „дзядзя” (о. Дольницкаго) забрали въ Грацъ, въ монастырь. Тамъ старичку-праведнику все таки будетъ, думаю, cносно и уютно и покойно. По крайней мере отделается отъ вшей и спать будетъ спокойно.

Нашъ Majestatsgesuch подписали первыми д-ръ Н..П. Глебовицкій, о. д-ръ Н. Шлинякъ и др. Днесь долженъ быть отправленъ по почте.

Днесь воскресенье. Люди не захотели идти на работу. Вдругъ изобретательный капитанъ Шмидъ велелъ призвать всехъ насъ, священниковъ, къ воротамъ и воззвалъ насъ повліять на народъ, чтобы шелъ на работу. Сказалъ, что вы молъ, многіе здесь терпите невинно, подобно первымъ христіанамъ въ древнемъ Риме, терпите изъ за ложныхъ доносовъ разныхъ „Schuft-овъ (негодяевъ) но потерпите еще, ибо что поделаете? и т. п. Часть людей все же пошла на работу.

Отправляющій здесь свою должность офиціалъ полиціи называется Тымчукъ. Этотъ панъ пришелъ сюда днесь уладить дело Шепелюка и выразился о заключенныхъ: „Mistvieh” (скотъ), худоба” и т. п.

Въ Перемышле, идя чрезъ рынокъ, офицеръ вынулъ саблю и замахнулся ударить идущаго подъ конвоемъ о. Макара. Конвоирующій жандармъ (русинъ), заявилъ, что онъ теперь въ службе и со словомъ „спрячьте саблю”, вытянулъ противъ офицера штыкъ.

14 дек. — Грязь ужасная. Снегъ исчезъ, люди барахтаются въ болоте. Въ баракахъ многіе составляютъ разныя ”поданья” (прошенія) безъ малейшей надежды на успехъ. Особенно усердно секретарствуютъ о. Діонисій Киселевскій, адвокатъ д-ръ Н. П. Глебовицкій. Говорятъ, что нужно бы просить объ интернированіи во Вене, ибо тамъ будутъ теперь квартира и столъ дешевле. Мне предстоитъ поездка во Вену. Я приготовился, я не виновенъ ни въ чемъ. Жизнь въ гарнизонномъ аресте, говорятъ знатоки, въ сравненіи со здешнею теперешнею жизнью, куда лучше. A только много хлопотъ и возни съ темъ, какъ мне достать следуемую мне конгруу, захотятъ ли выплатить ее Янку заместо меня. Надо таки где-нибудь что то занять, ибо крайняя беда.

Полеживаю — нездоровится. Возле меня лежитъ нотаріусъ Телесницкій. Все думаю о своей близкой поездке въ Вену. Вернусь ли я еще въ Талергофъ? — не знаю. A быть можетъ, тамъ, во Вене, придется и умереть.

Пишу эти записки и передамъ ихъ нотаріусу Телесницкому, одну же часть передамъ Нестору Цыбику на храненіе. У Телесницкаго есть, кроме записокъ, списки Majestatsgesuch-а, прошеніе въ нунціатуру, телеграмма кардиналу Пиффлю (во Вене) и пр., и также 18 картинокъ изъ нашей талергофской жизни, составленныхъ Іоанномъ Михайловичемъ Вербицкимъ. Въ союзники по изданію принялъ я д-ра Николая Глебовицкаго. Если бы я умеръ, a онъ могъ разобраться въ моихъ запискахъ, прошу передать ихъ ему, пусть онъ потрудится, сбережетъ ихъ и перевезетъ на родину.1) [1)Судьба распорядилась иначе: авторъ записокъ вернулся на родину и ныне живъ, хотя и боленъ, a д-ръ Н. П. Глебовицкій умеръ въ Талергофе. Прим. Ред.]Писать въ гарнизонной тюрьме не будетъ возможно. При входе туда отнимаютъ у человека все — значитъ, уцелеть можетъ только то, что здесь я записалъ.

Думаю, что Богданъ (сынъ) не пріехалъ въ Галичину, но остался въ М. Boleslav. Какъ ему тамъ живется, догадываюсь, наверно не весело. Денегъ у него нетъ, бедствуетъ... Но Господь поможетъ ему перенести это лютое время. Далъ бы я не знаю что за весточку изъ Липицы.2) [2) Авторъ записокъ — настоятель прихода Липица дольная. Прим. ред.]Что тамъ теперь происходитъ? Здоровы ли и невредимы все мои дражайшіе? Моя жена, предобрая, любая Антося, мои дети: Соня, Вера, Николка, Дозикъ, мой дорогой, любый и праведный зять Феодосій (адв. д-ръ Ф. С. Заяцъ) и его детки? Ахъ, кабы я зналъ, что все вы живы? Весть эта укрепила бы мой унывающій духъ.

Надеется выехать туда нотаріусъ Телесницкій изъ Делятина. Прошу его уведомить ихъ въ Липице о моемъ здоровьи. Онъ надеется поехать въ Румынію и по пути побывать въ Делятине. Подай ему, Господи, силъ и исполни его желаніе. Онъ тоже отецъ и мужъ и подобно мне болеетъ и страждетъ, томясь неизвестностью относит. детей и жены. Такихъ какъ онъ и я у насъ теперь сотни, тысячи... A что и говорить о 70-80-летнихъ старикахъ? Не перенести имъ нынешней бури событій и тяготъ своей жизни, a все таки и имъ хочется еще жить и хоть бы увидеть, что дальше наступитъ. Не дай Богъ помереть здесь, на чужбине! Ежедневно молюсь: „христіанскія кончины живота нашего, безболезнены, непостыдны, мирны” (а мысленно добавляю: „дома, въ кругу родныхъ”) и т. д. Можетъ быть, Господь услышитъ мя грешнаго и въ добавку къ столь многимъ благодеяніямъ, отъ Него мною полученнымъ, не откажетъ мне и въ этой милости, дабы сугубо сердце мое было въ долгу предъ Нимъ, преисполненное благодаренія и любви!..

Я сталъ много-много набожнее здесь, начиная съ 6-го августа 1914 г. того рокового дня. И хранила меня рука Господня до сихъ поръ и милость и благость Его почила на мне. Изъ Рогатина во Львовъ конвоировали меня 2 жандарма, добрые люди, обращались со мной хорошо. И въ тюрьме во Львове было мне, какъ узнику, сносно. И даже въ страшный день 31-го августа, во время нашего шествія будто бы на Голгофу, никто не ударилъ меня. Перенеся все истязанія и издевательства, со стороны конвоирующихъ насъ солдатъ въ вагоне и „публики”, т..е. беснующейся черни, на станціяхъ, съ 31-го августа по 4-ое сентября, я пріехалъ въ Талергофъ благополучно. Тутъ, ночуя въ поле, подъ открытымъ небомъ, можно было неразъ простудиться. Можно было много разъ попасть подъ „кольбы” (приклады ружей) солдатъ „вахи” (стражи), которая сь перваго же дня брала лишь однихъ священниковъ на тяжелыя физическія работы: рубку дровъ, къ насосу, привозу воды и т. п. A меня все это миновало. Затемъ ходилъ и я, но мало, 2 — 3 раза вceгo. Ha всякомъ шагу благость Божія была на мне. Порой не имелъ при себе ни геллера, и находились и туть добрые люди, которые давали мне взаймы и, надеюсь, дали бы и въ будущемъ. Могу сказать, что наши русскіе люди относятся ко мне съ уваженіемъ и это уваженіе мне всегда оказываютъ. Не думалъ даже, что такимъ почетомъ пользуюсь въ русской среде. Самые близкіе — это мои Schlafkameraden (товарищи по нарамъ): Богданъ Богдановичъ Дедицкій, о. Діонисій Киселевскій, г. Феофилъ Костецкій, нотаріусъ Телесницкій и др. съ одной стораны, a съ другой: оо. Каленюкъ, Гр. Процыкъ, Іоаннъ Винницкій и др. Шурья же: Вих. Красицкій обращается со мной холодно, a „Инцифоръ” демонстративно холодно, a почему — не знаю. Даже малый Ярославъ Красицкій, какъ будто сторонится отъ меня. До сихъ поръ ни разу не заговорили мы о семейныхъ отношеніяхъ ни вообще о чемъ бы ни было, какъ если бы все было известно и говорить не о чемъ Охладели семейныя чувства, братъ брату сталъ чуждъ. Такое время, такой міръ теперь — всякъ про себя.

Дата добавления: 2015-08-10