Ноября 1888 – №40

Приступив к разговору, г[осподин] эмир расспрашивал меня о делах и положении Туркестана, о судьбе Худояр-Хана, о детях Аталыкъ Гази Якуб-Хана, о Бухарском эмире Абдул-Агат-Хане. Я отвечал, что знал. Затем он расспрашивал о бухарской болезни ристе, происходящей от дурной, испорченной воды, и выразил удивление, что бухарцы не озаботятся провести в город ключевую воду и не устроят водопроводов. Спрашивал он также о среднеазиатских батче⁷ и был очень доволен, когда я сообщил ему, что ныне батче уже не существуют. Однако этот вопрос эмира так смутил меня, что я рад был провалиться сквозь землю, но пол был слишком прочен, и я пропотел за грехи моих сородичей. Спрашивал он также о том, что имеют ли среднеазиатцы охоту поучиться у русских и у френгов искусствам и ремеслам, неведомым им. Я отвечал, что они боятся сближаться с ними и считают себя всезнающими. "Это очень жаль, – заметил эмир, – ибо человек, считающий себя выше и лучше других, большей частью становится хуже их; кто думает, что он много знает, вынужден оставаться невеждой"… Обращаясь к шейху, эмир сказал: "Китайцы – весьма поучительный пример; они убеждены, что составляют лучший народ мира, что знают более всех, что цивилизованны только они и что все прочие народы суть дикари и варвары… К чему же привело их это глупое самомнение и отчуждение? Величайшая масса в 400000000 не имеет той силы и значения, какое, напр[имер], принадлежит маленькой европейской стране Бельгии!"

– Точно так, мой господин, – сказал шейх.

Эмир продолжал: "Хотя Пророк наш приказал мусульманам искать знаний где бы то ни было без различия, хотя сподвижник его Али разъяснил, что всякое знание, всякое искусство должны быть присущи правоверному, но, к сожалению, различные причины затемнили понятия мусульман, и они, сами того не подозревая, стали очень близки к тупому Китаю…" Далее, обращаясь ко мне, эмир добавил: "В борьбе за существование и бытие люди должны вооружаться одинаковыми знаниями, равносильными искусствами и энергией; иначе более знающие, более искусные задавят слабых. Если туркестанские мусульмане будут дремать, то прибывающие из России и других стран купцы и мастера мало-помалу заберут все их заработки".

После этих рассуждений эмир любезно осведомился о том, доволен ли я своим новым отечеством? Я выразил, как мог, мой восторг от всего виденного в Дар-Эль-Рахате и с умышленной наивностью добавил, что, вернувшись в Туркестан, буду стараться поучать своих сородичей, описывая им жизнь и цивилизацию здешних мусульман.

– Да разве ты не знаешь, что оставить нашу страну нельзя? Мы не имеем сношений с другими странами по причинам, о коих теперь говорить нет надобности, – заметил эмир.

– Я слышал, господин мой, об этом, но так как я чужестранец, попавший сюда, не зная об этом, и совершенно случайно, то пользуюсь случаем всепокорнейше просить о повелении выпустить меня обратно… Я должен ехать в Мекку.

– Я не разрешу сей час твою просьбу; она слишком серьезна. Я передам ее меджлису, и затем ты будешь уведомлен. А до того имей в виду, что, оставаясь у нас, ты будешь всем обеспечен; ни нужды, ни зла, ни обид знать не будешь…

С этими словами эмир встал, чтобы уйти. Мы же, поклонившись, удалились. За дверями залы нас встретил один из дворецких и повел к обеду, после коего предложил осмотреть дворец и сады.

Это было очень интересно, но меня еще более интересовал будущий меджлис.

Дата добавления: 2015-08-02