И взору моему представился, во всей своей красе, Назарий

«Во всей красе», – я неспроста применил такое слов сочетание. Это уже был не тот Назарий, которого Вы себе успели представить. Это уже был не старик, на вид, полуживой, чуток перекошенный, не стриженный, наверное, уже как с год, с бородой по пояс, в пижаме не по размеру, мешковато на нём присевшей. Нет, ничего ни осталось от того Назария, ничего кроме главного: его глаз – цвета пурпурного, его взгляда – поглощающего.

– Вы, я смотрю, посвежели, приоделись, приосанились, – дорогой друг мой, Назарий, – портным личным обзавелись, парикмахером, эликсир молодости попиваете? – скрывая, на сколько то было возможно, радость свою напряжённую, обратился я, с иронией, к мужчине в возрасте – солидному, ухоженному, крепко сложенному.

Мужчина в возрасте, – солидный, ухоженный, – улыбнулся широко, все свои 32 обнажив, – 32 ровных, выбеленных; рукою по бороде провёл, аккуратно остриженной, местами с проседью; на бок волосы рукою той же зачесал, и без того туда прекрасно зачёсанные.

– Да это Сашка всё, – выдумщица! Она в нашей команде, такой себе, стилист-визажист, модельер-дизайнер, – сказала, что в твоих глазах мне уже пора преображаться.

– В вашей команде? – переспросил я, недоумевая.

– Да, именно. Чему ты удивляешься? Мне нравится так называть четвёрку нашу дружную: Александра, Алексей – ученики мои замечательные; ваш покорный слуга – учитель их (указывая на себя); и Тамара Николаевна – ваша, конечно же, землянка, всюду нам помогающая, – женщина безграничной души, драгоценный наш камень. «Команда» – здорово звучит, не правда ли? – великое слово, я считаю: громкое, стойкое, всегда славное, не всегда у вас, жаль, настоящее.

– Я ничего не понимаю; когда с вами общаюсь, мне всё время кажется, что я сплю. Или же не кажется?

Я посмотрел по сторонам: стены, окна решётчатые; себя облюбовал с плеч до ног: рубашка, джинсы, кроссовки, – будто на себе или вокруг себя ответ на свой вопрос искал, безрассудно действуя; Назария вновь взглядом окинул, – он поправлял свой галстук в тот момент. Белая, рубашка, костюм строгий чёрный, туфли того же цвета, – не хватало только розочки белой на кармане пиджака переднем, можно было бы подумать, что он только со свадьбы приехал; Или с похорон – про себя отметил, – или подоспел заранее, – сам же, про себя, и поправился.

- Гони прочь свои мысли ненормальные, – скрыв улыбку с лица, укоризненно произнёс Назарий. – И, по поводу твоего «кажется», это не сон, вот ты-то как раз, ты теперешний, не спишь сейчас, ты своё заслуженное переживаешь, – собою нажитое. Может, войдем?

Назарий, во все время диалога нашего, напротив двери в палату восьмую располагавшийся, руками на дверь открытую указал, как бы, приглашая.

- А то чувствую себя гостем непрошеным, к тому же, стоим здесь как два тополя, пройти людям мешаем.

Только Назарий это произнёс, как сквозь него прошёл санитар, – прям сквозь, будто человек, с коим я диалог вёл, был из пара, – тот самый санитар, что мне под дых дал. Тот самый санитар ко мне подошёл вплотную.

– Ты что стоишь здесь, – рот раззявил? Что уже успел набить живот? На тебя не похоже: без эксцессов и быстро как-то.

Я кивнул головой кое-как, глазами забегал, от него на Назария и обратно взгляд провожая, рот при этом не закрывая.

– Ой, ладно, ясно всё, – проговорил санитар, тот самый, что мне под дых дал и туда, куда шёл, отправился.

****

«Что ясно?» – почему-то вспомнив, себе вопрос задал я, когда мы с Назарием лицом к лицу расположившись (Назарий на кровати обладателя крепкой стати, я на своей кровати), смотрели друг на друга. Смотрел Назарий, я лишь изредка глаза поднимал и тут же: Назарий мой взгляд на лету схватывал. Мне проваливаться (поддаваться) не хотелось тогда, – я голову в сторону отводил, противился, или вниз опускал сразу, – глаза прятал. Санитара «ой, ладно» как вспомнилось, так и забвению предалось. Зачем вообще в память заходила эта ненадобность? – непонятно.

– Назарий, что вам вообще от меня нужно? – первым нарушил я молчание.

Тот на меня посмотрел так, искоса, удивление наиграв открыто, притворства лёгкого, я бы сказал даже – шуточного, не скрывая.

– Странно, что за вопрос? Ты мне не рад? Я думал мы друзья? Или же ошибался? С моей стороны в искренности можешь не сомневаться, – я чист по отношению к тебе и самые тёплые чувства питаю. Я друг твой, – самый что ни на есть, – настоящий. А что необходимо друзьям помимо, конечно же, компании? Помощь свою тебе предложить пришёл; пришёл, – без предложения, – помогаю.

– Да? неужели? И чем же? – Голову мне мороча?

– Голова твоя заморочена была ещё до прихода нашего, ещё до того, как мы привели тебя на себя посмотреть, ещё до того, как на своём же примере поучиться шанс предоставили, – тот самый единственный шанс спасти тебя от себя. Теперь мы пытаемся помочь тебе узлы развязать, те, что затянуты крепко накрепко. Слушай советов наших, что льются тебе во благо. Тебе линию жизни свою нужно разглядеть со всех сторон обязательно, продолжай писать, это нужно для тебя, ты спасешься тем, убережешься от повторного беспорядочного линии начертания, когда уже поздно будет узлы развязывать, когда все уже будет безвозвратно. Живи, мучь себя, вороши воспоминания, записывай, – помогай себе сам, а мы направим.

– Что? Помогать себе? Куда направим?

- О, Форрест! – резкий голос вошедшего, также резко привлёк внимание. – А ты чего не завтракал? Голодовку объявил? Дай пятёрочку.

Я машинально вытянул руку; рок-звезда главная, как всегда навеселе, как всегда бодро вошедший, хлопнул по моей ладони, повернулся лицом к кровати обладателя крепкой стати, скрыл с моих глаз собеседника моего, на тот момент казалось, больным воображением собственным лишь для меня одного представленного.

– Назарий, ты, что ли? – огромное удивление в голосе Акселя угадывалось. – Старик, ну ты даёшь, ты что себе пластику сочинил? Вот это да! Вид имеешь – круче Сталлоне, того, кого Сильвестром величают.

– Ты его видишь, что ли? – я, не веря своим ушам, обратился к жалкому подобию Роуза легендарного.

– У меня дежавю, Форрест, или ты мне, с завидной регулярностью, одни и те же вопросы посылаешь? Конечно, вижу, я что, по-твоему, слепой? – рок-звезда главная вопросами ответил, не поворачиваясь.

– Ты опять к Форресту? – Аксель, к Назарию обращаясь. – Мозги вправлять пришёл?

– Да, Артём, – Назарий Акселю ответил, улыбаясь, – по-отцовски так ответил, мягким голосом, – своим голосом, обычным голосом, чуть с хрипотой голосом, – голосом слуху приятным.

- Что-то не было тебя давно, где пропадал-то?

- Да так, то тут, то там, личная жизнь, её исключать нельзя, сам понимаешь.

– При-и-ивет, кра-са-вица, – слова протяжные, голосом гнусавым произнесённые, голову мою заставили повернуть в сторону. А в стороне той, недалёкой, близкой, в метре от кровати моей всего лишь, смотрю, морда жирная, к личику милому вплотную преставилась, зрачки, увеличенные сантиметровыми линзами в толщину, не умещающиеся в оправу полностью, по контурам лица идеального бесстыдно, вижу, зашагали.

- Александра, – я, почти про себя, тише шёпота. – Да что… что... что же это такое-то? – громче шёпота на чуть, под нос себе бормоча, заикаясь.

- Близится развязка, и мы просто не могли не прийти, не посмотреть на результат напутствий своих, влияний, – на ухо мне кто-то, кто-то присевший рядом, знакомый кто-то, кто-то руку мне на плечо положивший, как бы приобнимая. Я голову повернул медленно в сторону, на кого-то присевшего, знакомого того самого, глянул, вздохнул глубоко, отвернулся, в пол потупился.

- Это наш последний танец, будем танцевать под Вагнера, – продолжилась речь, всё также на ухо, присевшего рядом.

- Ф-у-у-ух, – я выдохнул всё ранее набранное.

- Тяжело твоё дыхание, – как бы оценивая, твёрдо произнёс Назарий.

- Издеваетесь?

Акселя Роуза подобие жалкое мне доступ зрительный к «издевающемуся» открыл в этот момент, сел подле, с обратной стороны от присевшего рядом, руку ему через меня протянул, тот незамедлительно пожал её.

- Привет, дружбанчик, какая у тебя фуражка олдскульная, дашь потаскать? – Аксель, обращаясь к присевшему рядом. Тот улыбнулся широко, глаза его, цвета пурпурного, фантастического, казалось, ещё ярче засверкали.

- Неа, – говорит, – не дам, самому нравится.

Женя в комнату вошёл.

– Здравствуйте, Назарий, – проходя между мной и «доктором» своим. Назарий лишь кивнул ему головой слегка. Женя на подоконник забрался, сигарету подкурил. Какое-то время я на него более не обращал внимания, – не до него как-то стало.

- Не издеваюсь, – только сейчас ответил мне Назарий.

- А что всё это значит в таком случае? По какому поводу собрание?

- На вопросы твои пришли отвечать, тебя наводить на ответы самостоятельные. Поворошить для этого необходимо в памяти.

- Пора уже Женя, далее отлаживать некуда, пора, – прозвучал звонкий голос Александры.

- Мы готовы, – рядом присевший, в фуражке «олдскульной», меня в бок локтем толкая, – ну, чего мямлишь?

- Лёша, не дави на мальчика, – вступилась Александра, – дай ему с мыслями собраться.

- Ау! – сохранность барабанных перепонок моих, как всегда, под угрозу ставя, заорало жалкое подобие Акселя Роуза, – завис что ли? Нам же интересно, глянь, сколько люду собралось, – не просто же так. Задавай свои вопросы, вознагради народ за внимание.

К тому моменту уже действительно в палате было не продохнуть и количество прибывших каждую минуту пополнялось. Вот, как раз, возня какая-то на выходе из палаты началась. Там мужик бородатый в полосатом халате с пробившим головою бубен, плечом к плечу представшие, пройти мешали компании из трёх человек, тех, что всегда горячо что-то обсуждают, темы в хаотичном порядке, которые, всегда переплетают. Великолепная пятерка так завозилась, что затронула толстяка; тот уже через секунду в возне этой шестым участником стал. Александра продвинулась на шаг, дабы не пострадать, о быльце койки моей облокотилась. За другое быльце держался дедина в фуражке пограничника, вперёд себя уставившись, глазами сверля, быть может, Назария, а может, обладателя крепкой стати, присевшего на своей кровати, той кровати, на быльце которой оборотень забрался, уселся, ноги поджав, как попугай. В дальнем углу, на ложе оборотня бладхаунд недвижно сидел в свои мысли погружённый, ну или в их отсутствие. С ним подле блондин косоглазый тасовал карты и ещё кто-то. И ещё кто-то у окна, и ещё кто-то на кровати толстяка, и ещё кто-то рядом с Женей на подоконнике, и ещё, уверен, забыл упомянуть, ещё и не одного кого-то, кое-где расположившегося.

– Женя-я-я, – протяжно, но не громко позвал меня Назарий, – добился своего, обратил на себя внимание, тем самым взора моего неспешный поход по палате окончательно прервав. Я посмотрел ему в глаза.

– Женя, мы не уйдем никуда, и тебе сегодня от нас не убежать, наш разговор состоится.

– Вы врали мне. Зачем мне задавать вопросы, на которые в ответ ложь ложится? Не вижу смысла нарочно подвергать себя обману.

– Обмана не было, сынок, был только недосказ.

– А как же повесть ваша в день нашего знакомства, переживания, слёзы, – всё – лишь притворство, тошно вспоминать. Зачем разыграна была комедия?

– Неверно задал ты вопрос, правильнее бы прозвучало: для кого? Для кого готовила мою речь Александра? Для кого была моя игра? Кого пытаемся мы натолкнуть на правду, – на правду собственного бытия? Я говорил лишь только то, что ты, мой друг, на тот момент способен был услышать, из того, что должен был узнать. Я направлял ход мыслей твоих в русло, где течение идет к истоку с устья, ведет туда, где совершён был первый твой неверный шаг по пути, ведущему к трагедии, – ведущему к трагедиям. Сочинив, мы предоставили тебе возможность сопоставить.

– Сопоставить? Что с чем?

– Мою историю, Александрой выдуманную, с твоею былью.

– Былью?

– Женя, может хватит повторять мои слова? Может быть, пора задуматься на тему пройденного? Скажи, когда ты вообще что-либо вспоминал из прошлой своей жизни? Когда ты день прошедший глубоко в себе не замыкал? Когда жил в настоящем, основанном на были? Ведь не подняться на восьмой этаж, минуя семь предшествующих. Сколько ступеней можешь ты по памяти пересчитать на пройденном пути своём? – скажи мне. Погоди, я за тебя отвечу: две – где-то на втором; на третьем – три ступени; на четвертом этаже – четыре; с пятого, шестого и седьмого по одной, и того: всего лишь мизерная часть. Скажи, где остальные? Куда зарыл? Где утопил? Забыл? Нарочно позабыл?! – Назария таким, как в тот момент, ещё не видел, – мягко говоря, вид его был решителен.

– Удалены? – не успокаивался воодушевлённо говоривший. – Слепил из жалкого остатка кривую пирамиду, залез наверх, шатаешься!.. Из-за того тебя и кидает! Из-за того тебе спокойствие и не видать. Размыты грани горизонта для тебя на пошатнувшейся твоей вершине. Вершине?! – глупости, – не то сказал. Твои вершины – крайности. Ты бегством одержим. Остановись. Взгляни назад. Что видишь ты?

Я посмотрел назад. Меня как будто громом оглушило. Да как же могло быть так, – я про себя, – как же могло так получиться?

Назарий видел, как я в мысли погрузился.

– Взглянул?

В ответ кивнул.

– И?

– Я ничего не вижу.

Закружилась голова, перед глазами всё поплыло.

- Воды! Где вода? Саша, ты приносила? – слышал я издалека. Тошнота внутренняя, – тошнота накопленная, – накопленная избыточно, – тошнота душевная переросла в физическую, к горлу подступила. Меня вырвало...

Дата добавления: 2015-08-10