Дипломатия 45 страница

Второй: должны быть предприняты конкретные шаги для того, чтобы обеспечить невозобновление боевых действий.

Третий: агрессии должен быть положен конец»1.

Объединение Кореи, которого шесть месяцев назад Соединенные Штаты пытались Добиться силой оружия, откладывалось на будущее: «Урегулирование, основанное на данных составляющих факторах, открыло бы путь к объединению Кореи и выводу всех иностранных вооруженных сил»1.

Макартура встречали как героя, и он принял участие в серии широко освещавшихся слушаний в сенате. Макартур строил свою защиту на анализе, по его выражению, традиционных взаимоотношений между внешней политикой и военной стратегией:

«Определением общего характера, бывшим в ходу в течение многих десятилетий, являлась фраза: „Война есть конечное средство политики", то есть, если исчерпаны все прочие политические средства, вы обращаетесь к применению силы, а когда это сделано, возникает вопрос сбалансированного контроля, сбалансированности концепций, учета и анализа основополагающих интересов, но в ту минуту, когда начнется уничтожение противника, контроль перейдет в руки военных...

Я безоговорочно заявляю, что, когда люди вступают в схватку, не может быть никаких искусственных решений во имя политики, которые ставили бы ваших собственных людей в невыгодное положение, уменьшали бы их шансы на победу и увеличивали бы потери среди них»18.

Макартур был прав, когда выступал против взаимного выжидания как националь-"ой политики. Он, однако, сделал политические ограничения неизбежными, выступив против постановки каких бы то ни было политических целей, даже таких, какие ■фебуются для поддержания победы в местном масштабе. Если дипломатия исключа-

Дипломатия

лась бы из определения целей войны, то любой конфликт автоматически превращался бы во всеобщую войну, независимо от ставок и рисков, что является далеко не последним соображением в век ядерного оружия.

Администрация Трумэна тем не менее пошла еще дальше. Она не только (отвергла рекомендации Макартура, но настаивала на том, что альтернативы стратегической паузе не существует. Генерал Брэдли, ставший председателем Объединенного комитета начальников штабов, определил три варианта хода военных действий:

«Либо мы уходим и бросаем Южную Корею на произвол судьбы, либо пытаемся вести бой в общем и целом там, где мы сейчас находимся, не вовлекая в сражение слишком большие силы, либо переходим к войне всеобщего характера и вводим в действие силы, достаточные для того, чтобы выбить всю эту публику из Кореи. В настоящее время мы действуем по второму варианту»19.

В практике американской системы управления документы многовариантного характера, как правило, из трех версий в качестве предподчительной рекомендуют среднюю. А поскольку внешнеполитические учреждения имеют тенденцию раскладывать пасьянсы из своих рекомендаций в пространстве между ничегонеделанием и всеобщей войной, опытные бюрократы знают, что моральный уровень их подчиненных резко повышается, когда они избирают средний путь. Именно это и имело место с тремя вариантами Брэдли, хотя фраза «вести бой в общем и целом... не вовлекая в сражение слишком большие силы» просто отражает дилемму политики, не имеющей четко очерченных задач.

Дин Ачесон подтвердил на языке дипломатии, что целью Америки в Корее и на самом деле является поддержание состояния бездействия. Задачей Америки в Корее было «покончить с агрессией, обеспечить невозможность ее повторения и восстановить мир»20. Не дав определения ни одному из этих терминов, Ачесон переходит к сомнениям в эффективности мер, предложенных Макартуром: «В отношении сомнительных преимуществ переноса войны в первоначально ограниченной манере на территорию материкового Китая, — заявляет государственный секретарь, — следует взвесить меру РиС' ка войны общего характера с Китаем, риска советского вмешательства и третьей миро вой войны, а также возможных последствий для солидарности внутри коалиции стр свободного мира»; ибо «затруднительно представить себе, как Советский Союз смож проигнорировать прямую атаку на материковую территорию Китая».,

Если Соединенные Штаты не осмеливались победить, но не могли позволить се проиграть, то какой оставался конкретный выбор? И если общие заявления перевес^ на язык фактов, то речь шла о застойном бездействии на поле боя и, соответственн^ за столом переговоров. В своих мемуарах Трумэн так сводит воедино точки зрен всех своих подчиненных — как военных, так и гражданских лиц: оМ

«Каждое из принимавшихся мной решений в связи с корейским конфлик имело под собой одну осознанную цель: не допустить третьей мировой войны и У* сающих разрушений, которые она бы могла принести цивилизованному миру-означало, что мы обязаны были не предпринимать ничего, что создало бы оправдан для Советов и ввергло бы свободные нации в полномасштабную всеобщую войну»

Вера в то, что Советский Союз готов сделать выбор в пользу всеобщей войны, Д называет, до какой степени было утеряно представление об истинном соотношен

Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

сил. Сталин вовсе не искал предлога, чтобы начать всеобщую войну; он более всего стремился ее избежать. Если бы он жаждал конфронтации, то было более чем достаточно поводов для этого в Европе или в тех военных действиях, которые уже велись в Корее. И неудивительно то, что ни на одном из этапов войны Советский Союз не угрожал вмешательством или действиями военного характера. В осторожной и подозрительной натуре Сталина не было ничего от отчаянного авантюриста; он всегда предпочитал действовать втихомолку и обходным путем, а не идти на фактическую конфронтацию, и проявлял особую осмотрительность, чтобы не пришлось идти на риск военного столкновения с Соединенными Штатами, и не без причины. С учетом несопоставимости ядерных возможностей обеих сторон, именно Советский Союз во всеобщей войне терял все.

Потрясающе, но все свидетели со стороны администрации подчеркивали прямо противоположную точку зрения. Маршалл утверждал, что Соединенным Штатам потребуется еще два или три года, чтобы быть готовыми ко всеобщей войне. Брэдли считал, что «мы находимся не в наилучшем положении, чтобы встретить лицом к ли-Цу глобальную войну»24. Отсюда его знаменитое изречение, что схватка всеобщего характера по поводу Кореи «вовлечет нас не в ту войну, не в том месте, не в то время и не с тем противником»25. Ачесон также полагал, что требуется больше времени, чтобы «создать эффективные силы противодействия»2.

Почему, в свете наращивания Советским Союзом ядерных возможностей, американские лидеры могли думать, будто значение их сил противодействия возрастет по прошествии времени? Это можно объяснить лишь одним из странных предположений, легших в основу теории «сдерживания». А именно — будто Америка слаба, хотя на самом деле она в то время обладала атомной монополией, и что ее «позиция силы» может быть улучшена, хотя в это время Советский Союз наращивал свой ядерный арсенал. Сталин преуспел в том, что не дал Соединенным Штатам возможности попытаться достигнуть ограниченной победы в Корее, сделав капитал на их гипнозе самовнушения и не совершив ничего, конкретно угрожающего.

После вмешательства китайцев Америка более не ставила всерьез вопрос о возможностях достижения ограниченной победы. Деятельность администрации Трумэна основывалась на аксиоме, что добиться чего-то большего, чем воздерживания от военных действий, либо невозможно, либо чревато всеобщей войной. На деле это не исчерпывало диапазона имевшихся вариантов. Промежуточный курс, подобный тому, Что я рассматривал ранее, а именно — установление разграничительной линии по самому узкому месту полуострова при демилитаризации всей остальной части страны под международным наблюдением, мог бы быть реализован, а если бы противник его отверг — и навязан в одностороннем порядке. У Китая, вероятно, не было возможностей предотвратить это, как полагал и преемник Макартура генерал Мэтью Риджуэй, о от рекомендаций подобного рода он, однако, воздерживался27.

Макартур почти наверняка был прав, когда утверждал, что «Китай использует против нас максимум своих сил»28. Что же касается Советского Союза, то ему предстояло ы решать, оправдывает ли себя в свете американского ядерного превосходства и советской экономической слабости американское продвижение на сравнительно короткое расстояние от тридцать восьмой параллели до сужения полуострова риск войны

Дипломатия

всеобщего характера. Конечно, Китай бы с этим не смирился, но он бы и не воевал, а лишь сохранял бы угрожающую позу, как только такая линия была бы установлена. Но эта ситуация не слишком бы отличалась от той, которая в итоге сложилась вокруг тридцать восьмой параллели. Китай наверняка прекратил бы свои угрозы, почувствовав страх перед советской агрессией, и тогда его шаги в направлении Соединенных Штатов были бы закономерны. Если первый же коммунистический вызов Соединенным Штатам закончился бы явной неудачей, то прочие воинственные силы повели бы себя с гораздо большей осторожностью в таких районах, как Индокитай. А разрыв между Китаем и Советским Союзом произошел бы гораздо быстрее.

Весной 1951 года новое американское наступление под командованием генерала Риджуэя пробивало себе путь на север при помощи традиционной американской тактики брать противника измором. Был освобожден Сеул, пересечена тридцать восьмая параллель, как вдруг в июне 1951 года коммунисты предложили переговоры о перемирии. Тогда Вашингтон приказал прекратить наступательные действия; с этого момента все операции на уровне батальона и выше подлежали утверждению Верховным Главнокомандующим: сделав этот жест, администрация Трумэна полагала, что таким образом она улучшит атмосферу на переговорах, демонстрируя китайцам, что Вашингтон вовсе не нацелен на победу.

Это был классический американский жест. Вследствие убежденности в том, что мир — состояние нормальное, а добрая воля — проявление естественное, американские руководители обычно стремились облегчить переговоры, устраняя элементы, вызывающие трения, и односторонне демонстрируя добрую волю. Но действительно ли односторонние действия на переговорах безоговорочно идут в актив? Обычно дипломаты редко платят за уже оказанные услуги, особенно в военное время. Типичным фактором, вынуждающим к переговорам, является нажим на поле боя. А снятие такого нажима лишает противника стимула вести переговоры всерьез, и его одолевает искушение затягивать переговоры до. бесконечности в надежде, не последуют ли новые односторонние жесты.

Именно это и случилось в Корее. Американская сдержанность позволила Китаю прервать процесс, по ходу которого его армия перемалывалась благодаря американскому материально-техническому превосходству. И потому с того момента без особог риска китайцы могли пользоваться военными операциями, чтобы увеличивать потер противника и обострять раздражение американцев, стремящихся поскорее покончи^ с войной. Во время паузы коммунисты заняли почти неприступные позиции в непр ходимой горной местности, постепенно лишая американцев возможности угрожа ^ возобновлением военных действий29. Результатом этого стала затянувшаяся война измор, которая пришла к концу лишь потому, что установилось болезненное равно сие между ограниченными физическими возможностями Китая и психологическим барьерами американцев. И при этом цена затишья оказалась такова, что число жертв. понесенных Америкой за период переговоров, превысило цифру за предшествуют период полномасштабной войны.

Затишье, к которому стремилась Америка, распространилось как на военный, и на дипломатический фронт. Воздействие военной паузы на войска красочно описа но официальным британским наблюдателем бригадиром А. К. Фергюсоном:

Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

«Мне представляется, что заданная цель пребывания сил ООН в Корее, гласящая: „Отразить агрессию и восстановить мир и безопасность в регионе", сформулирована слишком неопределенно, чтобы при данных обстоятельствах задать высшему начальствующему лицу на поле боя военную цель, достижение которой приведет военные действия к завершению... Множество британских и американских офицеров и военных разных рангов уже задают вопросы типа: „Когда закончится война в Корее?", „Когда, по вашему мнению, войска ООН смогут быть выведены из Кореи?", „Какова цель нашего пребывания в Корее?" Такие вопросы наводят меня на мысль, что, пока перед британскими и американскими силами в Корее не будет поставлена какая-то конкретная задача, на которой им следует сосредоточиться, командующему полевыми войсками с огромным трудом удастся поддерживать их боевой дух...»30 ' Избрав паузу в боевых действиях, Америка впервые после войны всерьез нарушила консенсус в области внешней политики. Для Макартура и его сторонников Корейская война была сплошным разочарованием, поскольку введенные для нее ограничения гарантировали военно-политический пат. Для администрации Трумэна война в Корее была кошмаром, поскольку она была чересчур крупномасштабна для своих политических целей и слишком мала с точки зрения стратегической доктрины. Макартур настаивал на решительной схватке по поводу Кореи, даже если бы это повлекло за собой войну против Китая, в то время как администрация предпочитала беречь силы Америки на случай отражения советского прорыва в Западную Европу, предусмотренного теорией «сдерживания».

Таким образом, война в Корее отразила как силу, так и ограниченный характер политики «сдерживания». С точки зрения традиционной государственной политики, Корея была испытанием в целях определения разграничительной линии между двумя соперничающими сферами влияния, находившимися тогда в процессе формирования. Но американцы воспринимали этот конфликт совершенно иначе: как столкновение между Добром и злом и как схватку от имени всего свободного мира. Такая интерпретация наполняла действия Америки могучим побудительным мотивом и исключительной самоотдачей. Она также заставляла политику «сдерживания» колебаться между практическим и апокалиптическим. Великие акты созидания, такие, как восстановление Европы и Японии, осуществлялись при наличии серьезнейшего пренебрежения аналитическими тонкостями и исключительной переоценки советских возможностей. Вопросы, которые можно было облечь в моральные или юридические формулы, разрешались хорошо и тщательно; но одновременно проявилась тенденция концентрировать внимание скорее на формуле, чем на той задаче, выполнению которой она была призвана способствовать. Оценивая степень успеха Америки в Корее, Ачесон в меньшей мере интересовался исходом столкновения на поле боя, чем утверждением концепции коллективной безопасности: «Идея коллективной безопасности была подвергнута испытанию и выдержала его. Нации, являющиеся приверженцами коллективной безопасности, показали, что могут держаться вместе и сражаться вместе»31. Утверждение принципа коллективной безопасности оказалось гораздо важнее, чем конкретный исход, коль скоро удалось уйти °т поражения.

Эти аспекты политики «сдерживания» возложили, по-видимому, непомерное бремя на американский народ, который должен был смириться с тяжелыми потерями,

Дипломатия

пока его политические руководители стремились проплыть узеньким проходом между сопротивлением агрессии и недопущением войны всеобщего характера, не придавая при этом ни одному из этих понятий оперативного смысла. Последствием подобного подхода было спонтанное разочарование и поиск козлов отпущения. Маршалла и особенно Ачесона поносили на все лады. Якобы имевшее место коммунистическое проникновение в Вашингтон систематически эксплуатировалось демагогами наподобие сенатора Джозефа Маккарти.

Тем не менее наиболее важным аспектом реакции американской общественности на войну в Корее было не недовольство бесконечной войной, но терпеливое ее восприятие. Перед лицом всех разочарований Америка твердо приняла на себя бремя глобальной ответственности в, казалось бы, непрекращающейся борьбе, сопряженной с тяжелыми потерями и не приводящей к определенному исходу. В конце концов Америка добилась цели, но более дорогой ценой и по истечении более продолжительного срока, чем это было необходимо. Полутора десятилетиями позднее американцы испытают еще более тяжкие душевные страдания по поводу конфликта в Индокитае.

Существует, однако, коренное различие между вызовом Корейской войне внутри страны и болью, позднее испытанной Америкой в связи с Индокитаем. Критики Корейской войны настаивали на победе, в то время как критики Вьетнамской войны проповедовали признание, а иногда и важность поражения. Противоречия, связанные с войной в Корее, давали администрации Трумэна опорную точку на переговорах, Трумэн и его советники могли пользоваться наличием оппозиции у себя в стране, как угрозой против Северной Кореи и Китая, поскольку альтернативой было более энергичное ведение войны. По Индокитаю действительным было обратное. Противники войны, проповедовавшие безоговорочный вывод американских войск из Вьетнама, ослабляли переговорное положение Америки.

Если подводить окончательный итог, все участники военных действий в Корее извлекли для себя поучительный урок. Американские государственные деятели того пе риода заслуживают того, чтобы их запомнили за ту прозорливость, с которой они на правили вооруженные силы в отдаленную страну, объявленную всего за несколько месяцев до этого «несущественной» с точки зрения безопасности Америки. Когда был брошен вызов, они оказались в состоянии полностью изменить свой подход, ибо поняли, что смириться с коммунистической оккупацией Кореи означало бы подорвать американские позиции в Азии, в частности, нанести вред предельно важным ДО Америки отношениям с Японией.

В начале периода мирового лидерства Америка сдала свой первый экзамен, пус даже с трудом. И все же американское простодушие было лишь оборотной стороно исключительной способности к самоотдаче, что позволило американцам перенест гибель и увечья 150 тыс. своих сограждан в войне, не приведшей к решительному и ходу. Кризис в Корее привел к накоплению сил в Европе и созданию организаци Северо-Атлантического пакта, что сделало возможным выдержать долгое испытани на выносливость, явственно предлагаемое «холодной войной». А вот революционны лидерам — в Юго-Восточной Азии и в других местах — Америке пришлось заплатить свою цену, ибо те открыли методику ведения боевых действий, при которой о

Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

уклонялись от вовлечения в крупномасштабные наземные сражения и все же сохраняли способность истощать решимость сверхдержавы.

Урок для Китая оказался более болезненным. Несмотря на свою явную материальную слабость, Китай умудрился добиться военной паузы в схватке со сверхдержавой благодаря комбинации дипломатических и военных маневров. Но он также узнал, чего стоит фронтальная схватка с американской военной машиной. За весь период «холодной войны» больше не будет китайско-американских военных столкновений. А неохотная и скудная поддержка Пекина Советским Союзом посеяла семена китайско-советского разрыва.

Самым крупным проигрышем Корея оказалась для Советского Союза, страны, которая, как думали американские руководители, будто бы и организовала все это мероприятие. В течение двух лет с момента вторжения в Корею Америка сумела привлечь на свою сторону все страны, находившиеся за всемирной демаркационной линией. Соединенные Штаты утроили оборонные расходы и преобразовали Атлантический союз из политической коалиции в единую военную организацию, во главе которой встал американский командующий. На горизонте замаячила возможность перевооружения Германии, и была сделана попытка создать европейскую армию, Вакуум, существовавший перед фронтом советских войск в Центральной Европе, оказался заполнен. Пусть даже можно предположить, что Америка способна была добиться в Корее большего, но, тем не менее, Советы с той поры вынуждены будут соизмерять свои успехи с размерами потерь и, возможно, выдвигать на первый план разнообразных коммунистических авантюристов, особенно в Индокитае. Но в ответ они столк-чутся с могучим противостоянием пришедших в равновесие с ними сил благодаря перевооружению союзников и усилению связи между ними.

И этот сдвиг, который марксисты называют изменением соотношения сил, не Прошел незамеченным для лидера, который привык строить свою политику на основе Подобного анализа. Не прошло и восемнадцати месяцев с момента вторжения в Юж-нУю Корею, как Сталин выступил с инициативой пересмотра советской политики, а кульминацией этого процесса стал наиболее значительный дипломатический ход Советского Союза непосредственно после окончания второй мировой войны.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Переговоры с коммунистами:

Аденауэр, Черчилль

и Эйзенхауэр

JD марте 1952 года, еще до окончания войны в Корее, Сталин сделал дипломатиче^ ский ход в целях прекращения «холодной войны» по причинам, совершенно против0 положным ожиданиям творцов теории «сдерживания». Эта инициатива была вызва вовсе не трансформацией советской системы, как они предсказывали. Вместо это архиидеолог пытался защитить коммунистическую систему от тягот гонки вооруж ^ ний, с которой, как он, по-видимому, убедился, справиться будет невозможно. Полу-

Переговоры с коммунистами: Аденауэр, Черчилль и Эйзенхауэр

что, несмотря на комбинацию из марксизма и паранойи, Сталин первоначально даже не поверил, что Америка пойдет на мобилизацию столь ощутимой мощи 8?;рзалось бы, поначалу чисто оборонительных целях.

tfefB сталинском предложении ничего не говорилось об установлении гармоничного мирового порядка. Вместо того чтобы покончить с предпосылками «холодной войны», ад.призвал к взаимному признанию «черта рогатого» с точки зрения американского Мышления: наличия двух сфер влияния — одной для Америки в Западной Европе, йругой для Советского Союза в Восточной Европе, а посередине — объединенной, сооруженной, нейтральной Германии.

•«•• С той поры историки и политические лидеры спорят, рассматривать ли предложение Сталина как упущенную возможность окончания «холодной войны», или целью ЭДзго продуманного шага было втянуть демократические страны в переговоры, сам факт открытия которых блокировал бы перевооружение Германии. Пытался ли Сталин толкнуть Запад на действия, которые бы подорвали его внутреннее единство, или он хотел дать обратный ход углублявшейся конфронтации между Востоком и Западом?

*■ Ответ, по-видимому, заключается в том, что Сталин, вероятно, сам не знал, как далеко он готов будет зайти, чтобы ослабить напряженность в отношениях с Западом. Хотя он сделал предложения, которые демократии охотно бы приняли четырьмя годами ранее, поведение Сталина в промежуточный период не давало возможности подвергнуть испытанию его искренность, более того, оно делало его искренность ничего не значащей. Ибо независимо от конечных целей Сталина такого рода проверка вызвала бы серьезнейшие трения внутри Атлантического союза и тем самым сняла бы предпосылки, приведшие в первую очередь к разработке подобного предложения.

В любом случае этот мастер хитроумных расчетов пренебрег одним из решающих факторов: тем, что сам он смертен. Через год после того, как Сталин сделал это предложение, он уже лежал мертвый. Его преемники не проявили упорства и настойчивости в отношении переговоров всеобъемлющего характера, да и не обладали достаточной властью, чтобы делать уступки огромного масштаба, без чего о такого рода Действиях не могло быть и речи. В итоге эта мирная инициатива осталась загадочным эпизодом, более всего демонстрирующим, насколько различной была исходная мотивировка поведения обеих сторон в период «холодной войны».

Исходя из предпосылки, что юридические обязательства создают свою собственную реальность, Америка ожидала от Сталина воплощения в жизнь Ялтинского и Потсдамского соглашений. Считая соглашения обязательными только в том случае, если они правильно отражают соотношение сил, Сталин предполагал: демократические страны будут настаивать на своих правах таким образом, что это даст ему возможность подсчитать риски и выгоды в случае выполнения договоренности. А в отсутствие этого Сталин бы тянул время, набирая как можно больше переговорных плюсов в ожидании конкретного шага со стороны демократических стран или того, Что Сталин мог бы принять за конкретный шаг.

Казалось, этот момент наступил в начале 50-х годов. Соединенные Штаты разработали «план Маршалла» в 1947 году и ввели в действие организацию Северо-Атлантического пакта в 1949 году. Федеративная Республика Германия родилась на

Дипломатия

свет под эгидой Запада. Первоначальная реакция Сталина была, как обычно, жестокой: отсюда блокада Берлина, заговор в Чехословакии и согласие на вторжение в Южную Корею. Тем не менее Соединенным Штатам удалось шаг за шагом создать сферу влияния, охватывающую все передовые в промышленном отношении страны мира.

Со своей стороны, Сталин преуспел в сооружении пояса безопасности в Восточной Европе, однако это достижение равнялось распространению вширь собственней слабости. Мастер силовых расчетов обязан был понимать, и, вероятно, лучше, чем лидеры демократических стран, что он не добился истинной концентрации сил и что, с точки зрения равновесия, орбита сателлитов окажется каналом утечки советских ресурсов. В противоположность этому страны НАТО и Япония представляли собой обширный потенциал индустриальных резервов. Долгосрочные тенденции, столь любимые марксистскими аналитиками, благоприятствовали американской сфере влияния. С точки зрения «Realpolitik», империю Сталина охватила глубочайшая тревога.

Руководимая Америкой группировка во время Корейской войны, если можно так выразиться, отточила зубы и создала обширный военный потенциал. Сталин, похоже, отдавал себе отчет в том, что его вызов единству демократических стран рикошетом ударил по нему самому. Его безжалостная политика по отношению к Восточной Европе сплотила единство коалиции западных стран и обеспечила появление на горизонте перевооруженной Германии.

Гармоничный мир, бывший аксиоматическим порождением американского мышления военного времени, на деле превратился в два вооруженных лагеря, одержимых страхом, на поверку беспочвенным. Американские руководители усматривали в Корейской войне советскую стратегию хитрого вовлечения Америки в отдаленный азиатский конфликт для облегчения советского нападения на позиции союзников в Европе. Это являлось грандиозной переоценкой как советской мощи, так и способности Сталина на решительные действия. Ни на одном из этапов своей карьеры этот скрупулезный и трезвый аналитик не бросал на чашу весов всё сразу. В то же время Сталин воспринимал наращивание мощи Западом не как оборонительное мероприятие, каким оно и было, а как предлог для военного противостояния, чего он всегда опа-сался и чего настоятельно стремился избегнуть. Обе стороны, по существу, готов -лись к такому развороту событий, какой не отражал намерений ни одной из них, -прямому полномасштабному конфликту военного характера.

Сталин не желал проверять, соответствует ли его кошмар реальному положен вещей. Как только Сталин оказывался перед лицом возможности возникновения ю енного конфликта с Америкой, он неизменно шел на попятный. Он сделал это в 1У ^ году, когда Трумэн потребовал вывода советских войск из Иранского Азербайджана, он покончил с блокадой Берлина 1948 — 1949 годов прежде, чем она перешла в " тивные военные действия. Теперь он энергично взялся за ликвидацию конфронтации, которую сам же и породил, подавая сигнал, о предстоящей перемене курса при пом щи одного из обтекаемых заявлений, на которые он был мастер.

В данном случае Сталин шел исключительно окольным путем, поскольку не хо давать противнику даже малейшего намека на собственную слабость, в то время тот ускоренным образом приступал к формированию политики с «позиции сил

Переговоры с коммунистами: Аденауэр, Черчилль и Эйзенхауэр

Целью его было показать, что он желает избежать конфронтации, но так, чтобы никто не заподозрил, будто он от нее уклоняется. Обоснованием для поведения Сталина явилась точка зрения, высказанная в чисто теоретическом труде, опубликованном за несколько лет до этого экономистом Евгением Варгой. Автор утверждал, что капиталистическая система стабилизируется, и, следовательно, ичезает фактор неизбежности войны внутри этой системы. Если Варга был прав, то стратегия, которой Сталин пользовался начиная с 20-х годов, играя на противоречиях между отдельными капиталистическими странами и натравливая их друг на друга, переставала быть действенной. Капиталисты, весьма далекие от идеи собственных перекрестных войн, вполне способны пойти на объединение против родины социализма, и в пользу такой возможности говорило создание НАТО и японо-американского союза.

Сталин парировал эту аргументацию в тщательно продуманном собственном труде, озаглавленном «Экономические проблемы социализма в СССР» и опубликованном в октябре 1952 года в преддверии предстоящего съезда партии2. В этой статье Сталин вновь выдвинул постулаты истинно коммунистической веры, пропагандируемые им в 1934, 1939 и 1946 годах, в том смысле, что капитализм, чуждый стабильности, находится перед лицом все ускоряющегося кризиса:

«Говорят, что противоречия между капитализмом и социализмом сильнее, чем противоречия между капиталистическими странами. Теоретически, конечно, это верно. Это верно не только сейчас, сегодня; это было верно и перед второй мировой войной. И это было более или менее понятно руководителям капиталистических стран. И все же вторая мировая война началась не как война с СССР, а как война между капиталистическими странами»3.

Дата добавления: 2015-08-10