Дипломатия 35 страница

Рузвельт, безусловно, не возражал бы, если его аудитория интерпретировала бы столь двусмысленное заявление как признание того факта, что военный опыт президента свидетельствует о важности следования принципу невовлеченности. С другой стороны, если Рузвельт имел в виду именно это, то он приобрел бы гораздо большую популярность, если бы сказал об этом прямо. В свете позднейших действий Рузвельт скорее всего подразумевал, что будет более реалистически следовать вильсонианскои традиции.

Несмотря на враждебную реакцию на его заявления, Рузвельт в разговоре, состоявшемся в октябре 1937 года, заявил полковнику Эдуарду Хаузу, давнему поверенному Вильсона: понадобится время для того, чтобы «заставить людей осознать, что война будет представлять для нас гораздо большую опасность, если мы закроем все окна и двери, вместо того чтобы выйти на улицу и, используя все наше влияние, подавить мятеж». Это был иносказательный способ заявить, что Соединенным Штатам прядется-таки принять участие в международных делах, дабы пресечь распространение агрессии.

Сиюминутной проблемой Рузвельта был взрыв произоляционистских настроений-В январе 1938 года палата представителей чуть было не приняла конституционную поправку, требующую национального референдума для объявления войны, за исключением случаев вторжения на территорию Соединенных Штатов. Рузвельт вынужден был лично вмешаться, чтобы предотвратить принятие подобного положения. ПРИ данных обстоятельствах он рассматривал скрытность как неотъемлемую часть доблести. В марте 1938 года правительство Соединенных Штатов не реагировало на ан-

Америка возвращается на международную арену

шлюсс Австрии, следуя линии поведения европейских демократий, ограничившихся формальным протестом. Во время кризиса, приведшего к Мюнхенской конференции, Рузвельт чувствовал себя обязанным до бесконечности повторять, что Америка не присоединится к единому фронту против Гитлера. Тем самым он разочаровывал как своих подчиненных, так и близких друзей, которые неоднократно намекали ему на такую возможность.

В начале сентября 1938 года на обеде, посвященном дружественным франко-американским отношениям, американский посол во Франции Вильям К. Буллит повторил стандартную фразу о том, что Франция и Соединенные Штаты «едины в войне и мире*. Этого было довольно, чтобы дать толчок изоляционистским воплям. Рузвельт, не знавший о замечаниях Буллита заранее, ибо они являлись частью возвышенной риторики, к которой послы прибегали на собственное усмотрение, тем не менее счел своим долгом отвергнуть как «стопроцентно ложную» инсинуацию, будто бы Соединенные Штаты объединяются с европейскими демократиями27. В конце того же месяца, когда война представлялась неизбежной и Чемберлен уже дважды встречался с Гитлером, Рузвельт 26 и 28 сентября направил Чемберлену два послания, настаивая на проведении конференции с участием всех заинтересованных сторон, что при сложившихся обстоятельствах привело бы лишь к усилению давления на чехов с Целью добиться от них крупных уступок Германии.

Но, похоже, Мюнхен был поворотным пунктом, заставившим Рузвельта объединиться с европейскими демократиями, поначалу политически, а со временем и в материальном плане. Отныне приверженность президента политике сокрушения диктаторов станет неизменной, через три года кульминацией этой политики будет вступление Америки во вторую мировую войну. В демократической стране игра между лидерами и публикой всегда носит сложный характер. Лидер, приспосабливающийся в пеРИод потрясений к опыту народа, может приобрести временную популярность це-ои осуждения в будущем, поскольку требованиями будущего он в этом случае пре-

регнет. Если же лидер значительно опережает свое общество, то становится непо-имаем. Великий лидер должен быть педагогом, заполняющим пропасть между воими предвидениями и обыденностью. Но он должен также быть готов двигаться в Диночку, чтобы общество затем последовало по избранному им пути.

Каждому великому лидеру обязательно присуща доля хитрости, позволяющая °гда для вида упрощать характер цели, иногда сужать размах поставленной задачи.

главное в лидере — воплощает ли он истинные ценности своего общества и сущ-

сть его чаяний. Этими качествами Рузвельт обладал в невероятной степени. Он глу-

УпГ* ВСрИЛ В ^мерикУ; он был Убежден, что нацизм одновременно является и злом, и

^розой американской безопасности, а также обладал исключительной хитростью. И

Ще Рузвельт был готов единолично взвалить на себя тяжесть принятия решения. Как

^натоходец, он обязан был двигаться осторожными, вызывающими душевный трепет

ками, перебираясь через провал, отделяющий цель от реального состояния об-ества, и тем самым демонстрируя, что ha том конце гораздо безопаснее, чем в при-иычном окружении.

^ о октября 1938 года, менее чем через четыре недели после заключения Мюнхен-го соглашения, Рузвельт вернулся к тематике «карантинной речи». В радиообра-

Дипломатия

щении к «Форуму газеты „Геральд трибюн"» он предупреждал об опасности неназванных, но легко распознаваемых агрессоров, чья «национальная политика преднамеренно берет на вооружение такой инструмент, как угрозу войны». Затем, поддерживая разоружение в принципе, Рузвельт также призвал Америку крепить свою оборонную мощь:

«...Мы неуклонно подчеркивали, что ни мы, ни какая-либо другая нация не согласится с разоружением, когда соседние нации вооружаются до зубов. И если нет всеобщего разоружения, то мы сами должны продолжать вооружаться. Это шаг, делать который не нравится и не хочется. Но пока не будет всеобщего отказа от вооружения, пригодного для агрессии, обычные правила национального благоразумия и здравого смысла этого требуют».

По секрету Рузвельт уже зашел гораздо дальше. В конце октября 1938 года в беседах по отдельности с британским министром авиации и с близким другом премьер-министра Невилла Чемберлена он выдвинул план, как обойти «законы о нейтралитете». Предлагая откровенное пренебрежение законом, который он только что подписал, Рузвельт предложил организовать сооружение британских и французских авиасборочных заводов в Канаде, неподалеку от американской границы. Соединенные Штаты поставляли бы все компоненты, оставляя на долю Великобритании и Франции одну лишь сборку. Такого рода договоренность формально позволила бы подобному проекту оставаться в рамках «законов о нейтралитете», очевидно, на том основании, что компоненты, узлы и детали являются гражданскими товарами. Рузвельт заявил посланцу Чемберлена, что «в случае войны с диктаторами за спиной британского премьера окажутся все промышленные ресурсы американской нации» ■

План Рузвельта помочь демократическим странам восстановить свои военно-воздушные силы потерпел крах, как и следовало ожидать, хотя бы потому, что логически невозможно было усилия такого размаха сохранить в тайне. Но с этого момента поддержка Рузвельтом Англии и Франции носила ограниченный характер только в тех случаях, когда Конгресс и общественное мнение нельзя было ни обойти, ни обыграть. В начале 1939 года в послании «О положении в стране» Рузвельт назвал нация-агрессоры поименно, указав, что это Италия, Германия и Япония. Делая аллюзии на тему «карантинной речи», он подчеркнул, что «имеется много методов, не военных, но более сильных и эффективных, чем простые слова, чтобы довести до сознания агрессивных правительств чувства, охватившие наш народ»31.

В апреле 1939 года, в течение месяца с момента нацистской оккупации Праги, Рузвельт в первый раз назвал агрессию против малых стран тотальной угрозой американской безопасности. На пресс-конференции 8 апреля 1939 года Рузвельт заявил репортерам, что «сохранение политической, экономической и социальной независимости любой малой нации положительно воздействует на нашу национальную безопасность и благополучие. Если же любая из них исчезает, то это ослабляет нашу национальную безопасность и уменьшает наше благополучие»32. В речи на заседании Панамериканского союза 14 апреля он сделал еще один шаг вперед и заявил, что интересы безопасности Соединенных Штатов не могут более сводиться к «доктрине Монро»:

«Вне всякого сомнения, через незначительное число лет воздушные флоты буДУ1 пересекать океан так же легко, как они сейчас пересекают закрытые европейские мо-

Америка возвращается на международную арену

ря. Экономическое функционирование мира становится, таким образом, в обязательном порядке единым целым; любое его нарушение где бы то ни было может повлечь за собой в будущем всеобщее разбалансирование экономической жизни.

Старшее поколение, занимаясь панамериканскими делами, было озабочено созданием принципов и механизмов, посредством которых все наше полушарие могло действовать совместно. Однако следующее поколение возьмет на себя заботы о методах, посредством которых Новый Свет сможет мирно жить со Старым».

В апреле 1939 года Рузвельт напрямую обратился с посланиями к Гитлеру и Муссолини. Диктаторы осмеяли их, и напрасно: на самом деле послания были умно составлены, демонстрируя американскому народу, что страны «оси» на самом деле лелеют агрессивные планы. Будучи, безусловно, одним из наиболее светски изощренных и хитроумных президентов, Рузвельт запрашивал диктаторов — но не Великобританию или Францию, — дадут ли они гарантии ненападения на тридцать одну конкретную страну Европы и Азии на протяжении десяти лет34. Затем Рузвельт сделал то же применительно к Германии и Италии. Наконец, он предложил, что Америка будет участвовать в любой конференции по разоружению, которая может явиться следствием ослабления напряженности.

Нота Рузвельта не войдет в историю дипломатии как образец методичной подготовительной работы. К примеру, Сирия и Палестина, соответственно французский и британский мандаты, были названы как независимые государства35. Гитлер устроил себе развлечение, воспользовавшись посланием Рузвельта как основой одной из Речей в рейхстаге. На всеобщее посмешище Гитлер медленно зачитывал длинный перечень стран, которые Рузвельт умолял его оставить в покое. Когда фюрер произносил одно за другим названия стран в насмешливом тоне, по рейхстагу прокатывался громовой хохот. Затем Гитлер запросил каждую из стран, перечисленных в Ноте Рузвельта, многие из которых уже дрожали перед ним, ощущают ли они на самом деле угрозу с его стороны. Те, конечно, самым решительным образом отвергали даже намек на это.

И хотя Гитлер добился ораторского успеха, Рузвельт выполнил поставленную пе-

РВД собой политическую задачу. Запрашивая гарантии лишь у Гитлера и Муссолини,

н заклеймил их как агрессоров перед единственной аудиторией, что-то значившей в

°т момент для Рузвельта, — американским народом. Чтобы американская публика

тала поддержкой и опорой демократических стран, необходимо было облечь вопрос в

кую форму, которая бы исключала его толкование в рамках равновесия сил и под-

еркивала, что речь идет о защите невинных жертв злобного агрессора. Как сам текст

ОТЬ1, так и реакция Гитлера на нее поспособствовали достижению этой цели.

Преодоленный Америкой психологический барьер Рузвельт быстро обратил в стратегическую выгоду. В течение того же месяца, апреля 1939 года, ему удалось несколь-0 приблизить Соединенные Штаты к военному сотрудничеству де-факто с Великобританией. Соглашение между двумя странами позволило Королевскому военно-морскому флоту беспрепятственно сконцентрировать все свои силы в Атлантическом кеане, в то время как Соединенные Штаты переводили основную массу своих воен-bix судов в Тихий океан. Такого рода разделение труда означало, что Соединенные таты берут на себя ответственность по защите азиатских владений Великобритании

Дипломатия

против Японии. Перед первой мировой войной аналогичная договоренность между Великобританией и Францией (приведшая к сосредоточению французского флота в Средиземном море) была использована в качестве аргумента в пользу моральной обязанности Великобритании вступить в первую мировую войну и защищать атлантическое побережье Франции,

Изоляционисты, наблюдая за действиями Рузвельта, были глубоко обеспокоены. В феврале 1939 года, еще до начала войны, сенатор Артур Ванденберг красноречиво защищал дело изоляционизма:

«Да, верно то, что мы живем в мире, где, по сравнению с временами Вашингтона, время и пространство сжались до предела. Но я все еще благодарю Господа за два океана, отъединяющих нас от остального мира; и даже если они теперь не столь обширны, с нами до сих пор пребывает благословение Всевышнего, ибо они могут быть широкомасштабно и с толком использованы...

Мы от всей души сочувствуем жертвам национальных и интернациональных эксцессов по всему земному шару; но мы не являемся и не можем являться мировым спасателем или мировым полицейским»36.

А когда в ответ на германское вторжение в Польшу Великобритания 3 сентября 1939 года объявила войну, у Рузвельта не оставалось иного выбора, кроме как ввести в действие «закон о нейтралитете». В то же время он быстро сделал шаги в направлении пересмотра законодательства, с тем чтобы дать возможность Великобритании и Франции закупать американское оружие.

Рузвельт сумел избежать применения «законов о нейтралитете» к войне между Японией и Китаем — формально потому, что война не объявлялась, а на деле потому, что он полагал, что эмбарго повредит Китаю гораздо больше, чем Японии. Но когда война разразилась в Европе, она объявлялась официально, и уже невозможно было бы изыскивать обходные пути в отношении «законов о нейтралитете». Поэтому еше в начале 1939 года Рузвельт призвал к пересмотру «законов о нейтралитете» на том основании, что они «могут привести к неравноправию и несправедливости — на деле обеспечить помощь агрессору, отказывая в ней его жертве»37. Конгресс бездействовал до тех пор, пока не разразилась европейская война. А до этого в том же году предложение Рузвельта отклонялось три раза, что свидетельствовало о силе изоляционистских настроений.

В тот самый день, когда Великобритания объявила войну, Рузвельт созвал на 21 сентября специальную сессию Конгресса. На этот раз он победил. Так называемый «Четвертый закон о нейтралитете» от 4 ноября 1939 года позволял воюющим странам закупать оружие и военное снаряжение в Соединенных Штатах при условии, что оплата будет производиться наличными, а купленный товар перевозиться на собственных или нейтральных судах. А поскольку вследствие британской блокады так могли действовать лишь Великобритания и Франция, «нейтралитет» все более и более превращался в формальное понятие. «Законы о нейтралитете» прожили ровно столько, сколько понадобилось, чтобы сам смысл нейтралитета потерял силу.

Во время так называемой «странной войны» американские руководители все еще полагали, что от них требуется только материальная помощь. Расхожее мнение гласило, что французская армия, находясь за «линией Мажино» и поддерживаемая Кор°-

Америка возвращается на международную арену

левским военно-морским флотом, удушит Германию посредством сочетания наземной оборонительной войны и морской блокады.

В феврале 1940 года Рузвельт направил заместителя государственного секретаря Самнера Уэллеса с миссией в Европу для выяснения возможностей заключения мира в период «странной войны». Французский премьер-министр Даладье намекал на то, что Уэллес настаивает на компромиссном мире, который оставил бы под контролем Германии всю Центральную Европу, хотя большинство собеседников Уэллеса вовсе не воспринимали его соображения подобным образом, а у Даладье соб-

ственные желания, похоже, порождали подобные мысли. А целью Рузвельта при командировании Уэллеса в Европу было вовсе не ведение переговоров, но желание продемонстрировать изоляционистски настроенным американцам преданность президента делу мира.

Он также хотел застолбить право Америки на участие в переговорах, если действительно кульминацией «странной войны» станет мирное урегулирование. Но нападение Германии через несколько недель на Норвегию положило конец данной миссии.

10 июня 1940 года, когда началось падение Франции перед лицом нацистского вторжения, Рузвельт отказался от формального нейтралитета и выступил с красноречивым заявлением в поддержку Великобритании. В своей энергичной речи, произнесенной в Щарлоттсвилле, штат Вирджиния, он язвительно заклеймил Муссолини, чьи армии в тот день напали на Францию, и провозгласил обязательство Америки оказывать всестороннюю материальную помощь любой из стран, противостоящей германской агрессии. Одновременно объявлялось, что Америка будет крепить свою собственную оборонную мощь:

«Сегодня, десятого июня 1940 года, в этом университете, основанном первым американским великим учителем демократии, мы возносим молитвы и шлем наши наи-Учшие пожелания тем, кто за морями ведет с огромным мужеством битву за свободу. Мы, американцы, в полном единстве будем одновременно следовать двумя естественными для нас курсами: предоставим противникам силы материальные ресурсы аИии и одновременно подстегнем и ускорим использование этих ресурсов, с тем т°бы мы сами на всем Американском континенте обладали необходимым снаряже-ием и подготовкой, соответствующей любой задаче чрезвычайного характера и лю-°Ь1М потребностям обороны»39.

ечь Рузвельта в Шарлоттсвилле стала этапной. Перед лицом возможного пораже-

Ия Великобритании любой американский президент счел бы Королевский военно-

°рской флот существенно важным фактором безопасности Западного полушария.

трудно представить, кто из современников Рузвельта, принадлежащих к любой из

УХ ведущих политических партий, смог бы, прозорливо распознав вызов, решитель-

> шаг за шагом подвести свой изоляционистски настроенный народ к принятию

язательств сделать все необходимое для победы над нацистской Германией.

^ Появившаяся вследствие этого надежда на то, что Америка рано или поздно станет

озником Великобритании, была, бесспорно, одним из решающих факторов, обус-

™Ших Решение Черчилля продолжать войну в одиночку:

зна ' ПОЙдем до кон«а- И Даже, во что я ни на миг не верю, если этот остров или чительная его часть будут покорены и доведены до изнеможения, наша империя за

Дипломатия

морями, огражденная и защищенная британским флотом, продолжит борьбу до та пор, пока Новый Свет, со всей своей силой и мощью, не выступит ради спасения и освобождения Старого».

Методы Рузвельта были сложными и изощренными: возвышенная постановка целей, хитроумная тактика, конкретное определение задач и не слишком откровенное освещение подоплеки отдельных событий. Многие из действий Рузвельта были на грани конституционности. Ни один из президентов того времени не смог бы, пользуясь методами Рузвельта, надеяться на то, что останется у власти. Но Рузвельт четко представлял себе, что запал прочности Америки почти исчерпан, а победа держав «оси» сведет фактор безопасности государства на нет. И самое главное, он обнаружил, что Гитлер — олицетворенное отрицание всех исторических американских ценностей.

После падения Франции Рузвельт неустанно обращал внимание на наличие непосредственной угрозы американской безопасности. Для Рузвельта война в Атлантике имела такое же значение, какое Ла-Манш и Па-де-Кале имели для британских государственных деятелей. С точки зрения национальных интересов он полагал жизненно важным, чтобы над ним не установил свое господство Гитлер. Так, например, в послании «О положении в стране» от б января 1941 года Рузвельт увязывал безопасность Америки с сохранением Королевского военно-морского флота:

«Я не так давно подчеркивал, как быстро современная война может переброситься и на нашу страну, и нам следует ожидать физического нападения, если диктатуры выиграют войну.

Слышится много пустой болтовни на тему нашей защищенности от прямого и непосредственного вторжения из-за океана. Само собой разумеется, пока британский военно-морской флот сохраняет свои силы, такого рода опасности не существует» •

Конечно, раз это так, то Америка была бы обязана предпринять все возможные усилия для предотвращения поражения Великобритании — в крайнем случае, да»е сама вступить в войну.

В течение многих месяцев Рузвельт действовал, исходя из вероятности вступления Америки в войну. В сентябре 1940 года он разработал оригинальную схему передачи Великобритании пятидесяти якобы устаревших эсминцев в обмен на право создания американских баз в восьми владениях Великобритании — от Ньюфаундленда до территорий на южноамериканском материке. Позднее Уинстон Черчилль назовет этот поступок «решительно антинейтральным актом»: ибо эсминцы были гораздо важнее для Великобритании, чем базы для Америки. Большинство из них находилось на значительном отдалении от какого-либо возможного театра военных действий, а некоторые даже дублировали уже существующие американские базы. Более чем что бы то н было, сделка с эсминцами представляла собой прецедент на будущее, причем она базировалась на юридическом совете рузвельтовского назначенца генерального прокурора Фрэнсиса Биддла, которого вряд ли можно было бы назвать объективным сторонним наблюдателем.

Рузвельт не запрашивал ни одобрения Конгресса, ни изменения «законов о нейтралитете» для совершения сделки «эсминцы в обмен на базы». И его никто за это не упрекал, как ни странно это выглядит в свете тогдашних нравов. Этот шаг, предпри-

Америка возвращается на международную арену

нятый в самом начале президентской предвыборной кампании, доказывает степень озабоченности Рузвельта возможностью победы нацистов и меру принятой им на себя ответственности за поднятие боевого духа британцев. (К счастью для Великобритании и для дела американского единства, взгляды на международную политику у оппонента Рузвельта, Уэнделла Уилки, отличались от рузвельтовских весьма незначительно.)

Одновременно Рузвельт резко увеличил американский военный бюджет и в 1940 году призвал Конгресс ввести всеобщую' воинскую обязанность в мирное время. Но изоляционистские настроения были до такой степени сильны, что летом 1941 года, за четыре месяца до фактического начала войны, всеобщая воинская обязанность была восстановлена палатой представителей большинством всего в один голос.

Сразу же после избрания Рузвельт предпринял шаги по изменению условия Четвертого «закона о нейтралитете», обязывающего закупать американские военные материалы только за наличные. В «беседе у очага» — термин Рузвельт позаимствовал у Вильсона — он призвал Соединенные Штаты стать «арсеналом демократии»42. Юридическим инструментом, обеспечившим это мероприятие, стал закон о займе и аренде (ленд-лизе), который давал президенту полномочия по собственному усмотрению отдавать взаймы, в аренду, продавать или поставлять на основе бартерных сделок, заключенных на любых приемлемых для него условиях, любые изделия оборонного назначения «правительству любой страны, оборону которой президент полагает жизненно важной для защиты Соединенных Штатов». Государственный секретарь Хэлл, обычно выступавший как страстный последователь Вильсона и поборник системы коллективной безопасности, весьма нехарактерно для себя стал из стратегических соображений защищать закон о ленд-лизе. Без массированной американской помощи, Утверждал он, Великобритания падет, и контроль над Атлантическим океаном перейдет во враждебные руки, ставя под угрозу безопасность Западного полушария43.

Америка могла бы избежать участия в войне только в том случае, если бы Велико-Ритания была в состоянии самостоятельно разделаться с Гитлером, во что не верил ^ Черчилль. Сенатор Тафт, выступая против ленд-лиза, подчеркивал невозмож-ость победы Великобритании в схватке с Германией один на один. Изоляционисты организовались в так называемый комитет «Америка превыше всего» под председательством генерала Роберта Э. Вуда, главы правления фирмы «Сирз, Роубак энд Кам-эни», причем его поддерживали знаменитости из всех сфер, и среди них Кэтлин оррис, Ирвин С. Кооб, Чарлз А. Линдберг, Генри Форд, генерал Хью С. Джонсон, естер Боулз и дочь Теодора Рузвельта миссис Николас Лонгворт.

пасения, лежавшие в основе изоляционистской оппозиции ленд-лизу, лучше го выразил в своем комментарии по этому поводу сенатор Артур Ванденберг, один к Наи6олее дальновидных ее представителей, 11 марта 1941 года: «Мы выбросили, ло йУСОр> "Прощальное обращение" Вашингтона. Мы кинулись прямо в пучину сивой политики и силовых войн Европы, Азии и Африки. Мы сделали первый шаг в ^правлении, откуда уже не будет пути назад»44. Анализ Ванденберга был верен, но 0 ходимость подобного поведения диктовала обстановка в мире; и заслугой

льта является то, что он разглядел и признал эту необходимость. дел 0СЛе предложения ° введении ленд-лиза Рузвельт со всей решимостью отдался пРиближения победы над нацистами. Еще до принятия закона главы британско-

Дипломатия

го и американского Генеральных штабов, предвидя его одобрение, встретились, чтобы организовать использование наличных ресурсов. Планирование велось и из расчета на то, что Соединенные Штаты станут активным участником войны. Для этих штабистов оставалось неизвестным лишь время конкретного вступления Америки в войну. Рузвельт не парафировал так называемой «дерективы АБЦ — 1», согласно которой в случае войны обеспечению боевых действий против Германии будет отдаваться приоритет. Но было ясно, что это произошло лишь вследствие внутренних обстоятельств, с которыми приходилось считаться, и конституционных ограничений, а не вследствие сомнения в конечных целях такой дерективы.

Зверства нацистов все больше стирали разницу между борьбой за утверждение американских ценностей и борьбой за безопасность Америки. Гитлер зашел так далеко, попирая общепринятые нормы морали, что борьба против него сливала воедино победу добра над злом и битву ради выживания. Так в январе 1941 года Рузвельт свел воедино цели и задачи Америки, которые он совокупно назвал «четырьмя свободами»: свободой слова, свободой вероисповедания, свободой от нужды и свободой от страха. Эти цели шли гораздо дальше целей любой из европейских войн. Даже Вильсон не провозглашал такого рода социальную задачу, как свободу от нужды, в качестве цели войны.

В апреле 1941 года Рузвельт сделал еще один шаг в направлении войны, дав полномочия на заключение с датским представителем в Вашингтоне (в ранге посланника) соглашения, разрешающего американским вооруженным силам оккупировать Гренландию. Поскольку Дания находилась под германской оккупацией и поскольку не существовало датского правительства в изгнании, дипломат, лишенный страны, принял на себя решения «уполномочить* создание американских баз на датской земле. Одновре--менно Рузвельт в частном порядке проинформировал Черчилля, что отныне американские суда будут патрулировать северную часть Атлантического океана к западу от Исландии, покрывая примерно две трети пространства всего океана и «сообщая о местоположении возможного агрессора на море и в воздухе»45. Через три месяца по приглашению местного правительства американские войска высадились в Исландии -еще одном владении Дании, — чтобы заменить там силы Великобритании. Затем, без одобрения Конгресса, Рузвельт объявил всю территорию между датскими владениями и Северной Америкой частью системы обороны Западного полушария.

В продолжительном радиообращении 27 мая 1941 года Рузвельт объявил чрезвычайное положение и вновь подчеркнул приверженность Америки делу экономического и социального прогресса:

«Мы не примем мир, где бы господствовал Гитлер. И мы не примем мир, подо -ный послевоенному миру двадцатых годов, где бы можно было вновь посеять и взрастить семена гитлеризма.

Мы примем только такой мир, который был бы предан делу свободы слова и самовыражения — свободы каждого почитать Бога собственным путем — свободы оТ нужды — и свободы от страха»46.

Выражение «мы не примем» должно было означать, что Рузвельт считает обязанностью Америки идти на войну ради четырех свобод, если их нельзя обеспечить иным путем.

Америка возвращается на международную арену

Немногие американские президенты были столь чувствительны и проницательны, как Франклин Делано Рузвельт, в отношении психологии своего народа.-Рузвельт понимал, что лишь угроза собственной безопасности может оправдать в глазах американцев военные приготовления. Но, вовлекая свой народ в войну, он знал, что необходимо воззвать к идеализму примерно так же-, как это сделал Вильсон. С точки зрения Рузвельта, безопасность Америки могла быть с лихвой обеспечена установлением контроля над Атлантикой, но цели войны требовали дать людям представление о новом мировом порядке. И потому термин «равновесие сил» никогда не встречается в речах и публичных заявлениях Рузвельта, за исключением тех случаев, когда этот термин используется в отрицательном смысле. Рузвельт стремился к тому, чтобы мировое сообщество обладало демократическими и социальными идеалами, соотносимыми с американскими, что и являлось бы лучшей гарантией мира.

В этой атмосфере президент формально нейтральных Соединенных Штатов и воплощенный военный лидер Великобритании Уинстон Черчилль встретились в августе 1941 года на борту крейсера у побережья Ньюфаундленда. Положение Великобритании несколько улучшилось, когда в июне Гитлер вторгся в Советский Союз, но Англия была еще весьма далеко от верной победы. Тем не менее совместное заявление этих двух лидеров тематически отражало не традиционную постановку целей войны, а план совершенно нового мира, несущего на себе отпечаток Америки. Атлантическая хартия провозгласила ряд «общих принципов», на которых президент и премьер-министр основывали «свои надежды на лучшее будущее для всего мира». Эти принципы были еще шире «четырех свобод», первоначально названных Рузвельтом, а дополнительно включали в себя право равного доступа к сырьевым материалам и совестные усилия по улучшению социальных условий на земном шаре.

Дата добавления: 2015-08-10