Дипломатия 31 страница

Британский кабинет стоял теперь перед лицом фундаментального стратегического выбора, хотя не существует доказательств тому, что он отдавал себе в этом отчет. Оказывая сопротивление Гитлеру, он обязан был решить, будет ли этот подход базироваться на создании системы коллективной безопасности или на традиционном союзе.

первом случае для участия в антинацистском сопротивлении приглашалась бы самая широкая группа стран, во втором — Великобритании предстояли компромиссы — тем чтобы увязать свои интересы с интересами потенциальных союзников, подобных Советскому Союзу.

Кабинет избрал коллективную безопасность. 17 марта бьши направлены ноты Гре-

Ми, Югославии, Франции, Турции, Польше и Советскому Союзу, в которых запра-

ивалось, как бы они реагировали на предполагаемую угрозу Румынии, — предпола-

ись одинаковая заинтересованность и единый подход. Похоже, Великобритания Решила вдруг предложить то, от чего отказывалась начиная с 1918 года: территори-

ньге гарантии для всех стран Восточной Европы.

Ответы различных стран лишний раз продемонстрировали, в чем изначальная сла-СТь д°ктрины коллективной безопасности — в предпосылке, будто бы все нации, и ПеРвук> очередь потенциальные жертвы, равно заинтересованы в отражении агрес-и К

и> Каждая из восточноевропейских наций представляла собственные проблемы как

с Ь1Й случай и подчеркивала свои национальные, а не коллективные заботы. Греция

Тавила свое решение в зависимость от Югославии; Югославия запрашивала, каковы

Прения Великобритании, то есть возвращалась к исходной точке. Польша указала, То не готова выбирать между Великобританией и Германией или вставать на защиту

Дипломатия

Румынии. Польша и Румыния не соглашались на участие Советского Союза в защите их стран. А ответом Советского Союза было предложение созвать в Бухаресте конференцию всех стран, кому был адресован британский запрос,

Это был умный маневр. Если бы конференция состоялась, она бы установила принцип советского участия в обороне стран, которые боялись Москвы точно так же, как и Берлина; если бы эта инициатива была отвергнута, то у Кремля появилось бы оправдание для того, чтобы стоять в стороне и выяснять возможность достижения договоренности с Германией. Москва, по существу, требовала от стран Восточной Европы назвать главной угрозой своему существованию Германию и бросить ей вызов еще до того, как Москва прояснит свои намерения. А поскольку ни одна из восточноевропейских стран не была к этому готова, Бухарестская конференция так и не состоялась.

Отсутствие энтузиазма в ответах заставило Невилла Чемберлена искать другие варианты. 20 марта он предложил совместную декларацию о намерениях между Великобританией, Францией, Польшей и Советским Союзом, где было бы заявлено о совместных консультациях в случае возникновения угрозы независимости любому из европейских государств, «имея в виду совместные действия». Как своего рода Тройственное согласие перед началом первой мировой войны, это предложение ничего не говорило о разработке, на случай необходимости, военной стратегии или перспектив сотрудничества между Польшей и Советским Союзом, которое считалось само собой разумеющимся.

Со своей стороны, Польша, романтически переоценивавшая свои военные возможности, в чем ей вторила Великобритания, отказывалась от совместных действий с Советским Союзом, что заставляло Великобританию выбирать между Польшей и Советским Союзом.- Если она даст гарантию Польше, для Сталина исчезнут побудительные мотивы участвовать в совместных оборонительных действиях. Поскольку Польша располагалась между Германией и Советским Союзом, Великобритании пришлось бы вступить в войну прежде, чем Сталин примет решение. С другой стороны, если Великобритания сконцентрирует свои усилия на заключении пакта с Советским Союзом, Сталин наверняка потребует свой фунт мяса за помощь Польше и будет настаивать на перемещении советской границы к западу, в направлении «линии Керзона».

Взвинченный общественным недовольством и убежденный в том, что отступление еще более ослабит позиции Великобритании, британский кабинет отказался жертвовать оставшимися странами независимо от диктата геополитики. Одновременно британские лидеры стали жертвами ложных оценок, предположив, что Польша в военном отношении несколько сильнее Советского Союза и что Красная Армия не имеет наступательной ценности, т- ошибка, впрочем, простительная в свете только что прошедших массовых чисток среди советских военных руководителей. И, что самое главное, британские лидеры испытывали глубочайшее недоверие к Советскому Союзу-«Вынужден признаться, - писал Чемберлен, - в собственном предельном недоверии к России. У меня нет ни малейшей уверенности в том, что она в состоянии развеР' нуть эффективные наступательные действия, даже если этого захочет. И я не доверяю ее мотивам, которые, как мне кажется, имеют самое незначительное отношение К нашим идеалам свободы, ибо ее единственное желание - заставить всех остальных встать на уши».

Сталинский базар

Полагая, что находится в страшнейшем цейтноте, Великобритания заторопилась и объявила о выдаче такого рода континентальных гарантий мирного времени, от которых систематически отказывалась с момента подписания Версальского мира^ Обеспокоенный сообщениями о Неминуемости германского нападения на Польшу, Чембер-лен даже не сделал паузы, чтобы провести переговоры о заключении двухстороннего соглашения с Польшей. Вместо этого он собственной рукой набросал проект односторонней гарантии Польше 30 марта 1939 года и на следующий день передал его в парламент/Гарантия представлялась тормозом для предотвращения нацистской агрессии, причем выяснилось, что эта угроза основывалась на ложной информации. За гарантией последовала менее поспешная проработка возможности создания широкой системы коллективной безопасности. Вскоре были выданы односторонние гарантии такого же типа Греции и Румынии.

Под воздействием морального негодования и стратегического замешательства Великобритания, таким образом, обратилась к выдаче гарантии таким странам, по поводу которых все ее премьер-министры послевоенных лет настоятельно утверждали, что не смогут и не сумеют их защитить. Послеверсальские реалии Восточной Европы стали до такой степени далеки от Великобритании, что британский кабинет даже не отдавал себе отчета в, том, что своим выбором он многократно усилил желание Сталина обратить свой взор к Германии и облегчил ему выход из предлагаемого «единого Фронта». •..-,.

Лидеры Великобритании были всецело уверены в том, что политика Сталина является составной частью их стратегии, и поверили, будто способны контролировать сроки и степень его участий в событиях. Министр иностранных дел лорд Галифакс настаивал на том, чтобы Советский Союз пока подержали в резерве и «пригласили подать руку помощи при определенных обстоятельствах в наиболее удобной форме»12. онкретно Галифакс имел в виду лишь поставку военного снаряжения, но не перемещение советских войск за пределы собственных границ. Он даже не пояснил, какие огут быть у Советского Союза стимулы играть столь второстепенную роль.

На самом же деле британские гарантии Польше и Румынии устранили у Советов

оследний стимул для вступления в серьезные переговоры относительно союза с за-

ЭДНыми демократиями. С одной стороны, эти гарантии распространялись на все

границы европейских соседей Советского Союза, за исключением балтийских госу-

аРств, и. по крайней мере на бумаге, сдерживали советские амбиции точно так же,

к и немецкие. (Тот факт, что Великобритания оказалась слепа и глуха к подобным

Реалиям, продемонстрировал, до какой степени в головах западных политиков засел

«единый фронт миролюбивых стран».) Но, что самое главное, односторонние британ-

Кие гарантии оказались дорогим подарком для Сталина, ибо они обеспечивали его

аксимумом того, что нужно для любых переговоров на пустом месте. Если Гитлер

инется на восток, Сталин мог рассчитывать на вмешательство в войну Великобри-

Тании еШе до того, как немцы дойдут до советской границы. Сталин, таким образом,

°жинал плоды союза «де-факто» с Великобританией, не будучи ничем ей обязанным.

Гарантия Великобритании Польше покоилась на четырех предпосылках, каждая из

0тоРых оказалась неверной: что Польша является значительной военной державой,

03Можно, в большей степени, чем Советский Союз; что Франция и Великобритания,

Дипломатия

вместе взятые, достаточно сильны, чтобы нанести поражение Германии без помощи других союзников; что Советский Союз заинтересован в сохранении статус-кво в Восточной Европе; и что идеологическая пропасть между Германией и Советским Союзом непреодолима, а значит, рано или поздно Советский Союз обязательно присоединится к антигитлеровской коалиции.

Польша вела себя героически, но значительной военной державой не была. Да и как бы могла она справиться со стоявшей перед ней задачей, если французский Генеральный штаб ввел ее в заблуждение относительно собственных намерений? Делая намеки на возможность самостоятельного французского выступления наступательного характера, Франция на самом деле придерживалась оборонительной стратегии. Это вынудило Польшу принять на себя всю ярость германского натиска — а противостоять Германии в одиночку было за пределом ее возможностей, что западным руководителям следовало бы хорошо понимать. В то же время Польша не соглашалась принять советскую помощь, ибо ее руководители были убеждены в том (и, как выяснилось, были правы), что советская армия-«освободительница» тотчас же превратится в армию оккупационную. Демократические же страны рассчитывали на то, что им удастся самостоятельно справиться с Германией даже в случае поражения Польши.

А советской заинтересованности сохранить статус-кво в Восточной Европе, если вообще таковая существовала, пришел конец на XVIII съезде партии. В решительный момент Сталин сделал выбор — обратился к Гитлеру, и, после того как Польше были выданы английские гарантии, он мог разыграть нацистскую карту без особой для себя опасности. Задача его облегчалась тем, что западные демократии отказались вникнуть в его стратегию, которая была бы совершенно ясна Ришелье, Меттерниху, Пальмер-стону или Бисмарку. Суть ее была проще простого и сводилась к тому, что Советский Союз всегда должен последним из великих держав брать на себя какие-либо обязательства. Это давало Сталину свободу действий на организованном им базаре, где офферент, предлагающий на торгах самую высокую цену, мог выторговать советское сотрудничество или советский нейтралитет.

До того момента, как Польша получила от Великобритании гарантии, Сталин должен был соблюдать сугубую осторожность, заигрывая с Германией, ибо это могло заставить демократические страны умыть руки и оставить его один на один с Гитлером. Зато после выдачи гарантии он не только убедился в том, что Великобритания будет отстаивать его западные границы, но и в том, что война начнется на шестьсот миль западнее, на германско-польской границе.

Сталина теперь беспокоили только две вещи. Во-первых, он должен был убедиться в том, что британская гарантия Польше - солидная; во-вторых, ему следовало выяснить, действительно ли существует германский вариант. Парадоксально, но факт: чем явственнее Великобритания демонстрировала добрую волю по отношению к Польше, что было необходимо для запугивания Гитлера, тем большее пространство для маневра приобретал Сталин применительно к Германии. Великобритания стремилась сохранить восточноевропейский статус-кво. Сталин задался целью обеспечить для себя широчайший выбор вариантов и поломать версальское урегулирование. Чемберлен хотел предотвратить войну. Сталин, ощущавший, что война неизбежна, рассчитывал получить от нее выгоды, в ней не участвуя.

Сталинский базар

Соблюдая декорум, Сталин делал пируэты, адресуясь к той и другой стбрдне. Но итог был предопределен. Один лишь Гитлер мог реально предложить интересующие Сталина территориальные приобретения в Восточной Европе, а за это последний готов был расплатиться европейской войной, в которой бы Советский Союз не участвовал. 14 апреля Великобритания предложила Советскому Союзу сделать одностороннее заявление, что «в случае любого акта агрессии по отношению к любому европейскому соседу Советского Союза, которому соответствующая страна оказала бы сопротивление, могла бы быть предложена помощь со стороны Советского правительства». Сталин отказался совать голову в петлю и отверг это наивное предложение одностороннего характера. 17 апреля он ответил контрпредложением, состоящим из трех вариантов: союз между Советским Союзом, Францией и Великобританией; военная конвенция для превращения его в реальность; гарантия для всех стран между Балтийским и Черным морями.

Сталин не мог не знать, что такого рода предложение никогда не будет принято. Во-первых, потому, что восточноевропейские страны его не хотели. Во-вторых, обсуждение военной конвенции заняло бы больше времени, чем было в наличии. И наконец, Великобритания воздерживалась от альянса с Францией на протяжении полутора десятилетий не для того, чтобы теперь пойти на него ради страны, которая, по ее мнению, была достойна лишь второстепенной роли поставщика военного снаряжения. «Не стоит предполагать, — заявил Чемберлен, — что такого рода альянс необходим для того, чтобы малые страны Восточной Европы получали военное снаряжение».

Переступив черту, британские лидеры в течение нескольких недель уступали дюйм за Д|°ймом, идя навстречу условиям Сталина, а тот все повышал и повышал планку. В мае Вячеслав Молотов, доверенное лицо Сталина, заменил Литвинова на посту министра иностранных дел. Это означало, что Сталин лично берет в свои руки перего-°РЫ и что добрые отношения между участниками переговоров больше для Советско-Союза не играют роли. В надрывно-педантичной манере Молотов потребовал, ы все страны вдоль западной границы Советского Союза получили двухсторон-1010 гарантию, причем он их конкретно перечислил (обеспечив тем самым формаль-отказ хотя бы некоторых из них). Он также настаивал на расширении толкования еРмина «агрессия», добиваясь, чтобы в него была бы включена «непрямая агрессия», Ределяемая, как уступки германским угрозам даже без фактического применения ЛЬ|- А поскольку Советский Союз оставлял за собой право определять, что такое ^пки», Сталин, по существу, требовал для себя неограниченного права вмешатель-аво внутренние дела всех европейских соседей Советского Союза. К июлю Сталин понял, что британские лидеры согласятся — пусть с неохотой — союз, близкий к его условиям. 23 июля советские и западные участники перегово-Договорились по поводу проекта соглашения, который, очевидно, оказался удо-и етв°Рительным для обеих сторон. Теперь у Сталина появилась страховочная сетка, °н смог заняться детальным выяснением того, что конкретно Гитлер в состоянии емУ предложить.

г С1° веснУ и лето Сталин осторожно подавал сигналы готовности к рассмотрению Райского предложения. Гитлер, однако, воздерживался от первого шага, чтобы

Дипломатия

Сталин не воспользовался этим для получения более выгодных условий от Великобритании и Франции. Сталин, в свою очередь, испытывал подобные же опасения. Он также не решался сделать первый шаг, ибо, если этот шаг стал бы дострянием глас-1 ности, Великобритания могла бы снять с себя обязательства применительно к Востоку и вынудить его оставаться с Гитлером один на один. К тому же Сталин не торопился; в отличие от Гитлера, он не ставил себе сроков,, а нервы у него были крепкие. Итак, Сталин выжидал, вызывая беспокойство у Гитлера. «,

26 июля Гитлер призывно подмигнул. Если он собирался напасть на Польшу до начала осенних дождей, то не позднее 1 сентября ему необходимо было знать, что Сталин намеревается делать. Карлу Шнурре, главе германской делегации, ведшей переговоры о заключении торгового соглашения с Советским Союзом, (зыли даны инструкции начать затрагивать в беседах политические вопросы. Пользуясь, как связующим звеном, взаимной враждебностью: к Западу, он, заверял своего советского Партнера по переговорам, что от Балтийского до Черного моря или на Дальнем Востоке «нет таких проблем между двумя странами, которые нельзя было бы разрешить». Шнурре обещал продолжить обсуждение этих вопросов на политической встрече с советскими представителями высокого уровня.

Выказанная поспешность редко ускоряет ход переговоров^ Ни один опытный государственный деятель не приступает к решению вопроса только оттого, что его собеседник ограничен во времени; он скорее воспользуется подобным нетерпением, чтобы выгадать еще больше. Во всяком случае, Сталин был не из тех, кто помчится по первому зову. Так что лишь в середине августа Молотов получил инструкции принять германского посла фон дер Шуленбурга с вопросником, чтобы уточнить, что конкретно предлагает Шнурре. Оказать давление на японцев, чтобы те оставили в покое Сибирь? Пакт о ненападении? Пакт относительно балтийских государств? Сделку по поводу Польши?

К этому времени Гитлер спешил до такой степени, что, несмотря на нелюбовь действовать подобным образом, готов был уступить по всем пунктам. 11 августа он заявил верховному комиссару Данцига;

«Все, что я предпринимаю, направлено против России. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы уразуметь это, я вынужден буду пойти на договоренность с Россией, разбить Запад, а потом, после его поражения, повернуться против Советского Союза со всеми накопленными силами»16.

Это действительно было четким отражением первоочередных задач Гитлера: от Великобритании он желал невмешательства в дела на континенте, а от Советского Союза он хотел приобрести Lebensraum, то есть «жизненное пространство». Мерой сталинских достижений следует считать то, что он, пусть даже временно, поменял местами приоритеты Гитлера.

В ответ на вопросы Молотова' фон дер Шуленбург сообщил, что Гитлер готов направить своего министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа в Москву немедленно, дав ему всю полноту полномочий для решения всех остающихся вопросов-Сталин не мог не заметить, что Гитлер согласен вести переговоры на уровне, которого Великобритания постоянно избегала, ибо за все долгие месяцы переговоров Москву не посетил ни один британский министр, хотя кое-кто из членов британского прави-

Сталинский базар

тельства отважился забраться в восточном направлении до самой Варшавы.

Не желая открывать карты до тех пор, пока не станет ясно, что ему предлагают, Сталин еще более усилил давление на Гитлера. Молотову были даны инструкции: высоко оценить готовность Риббентропа прибыть в Москву, но добавить, что в принцит пе хорошо было бы иметь текст соглашения прежде, чем будет решен вопрос о целесообразности визита. Гитлеру как бы предлагалось сформулировать точное. и конкретное предложение, включая секретный протокол по отдельным территориальным вопросам. Даже тупица Риббентроп не мог не понять смысл просьбы Молотова. Любая утечка информации касалась бы германского проекта; руки Сталина оставались чистыми, а неудачу переговоров можно было бы приписать отказу Советского Союза идти в ногу'с германским экспансионизмом.

Теперь уже Гитлер нервничал как в лихорадке. Ибо решение о нападении на Польшу надо было принимать в считанные дни. 20 августа он написал непосредственно Сталину; Само по себе это письмо представляло собой загадку для германской протокольной службы. Поскольку единственным титулом Сталина было «Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза», ибо он не занимал никакой государственной должности, протоколисты никак не могли решить, как к нему обращаться. В конце концов письмо было направлено просто «Г-ну Сталину, Москва». Оно гласило: «Я убежден, что содержание дополнительного протокола, желательного для Советского Союза, может быть уточнено в кратчайший возможный срок, если ответственный германский государственный деятель будет иметь возможность лично прибыть в Москву для переговоров»17.

Сталин выиграл партию благодаря тому, что сделал окончательный выбор лишь в последнюю секунду. Ибо Гитлер явно был готов бесплатно предложить ему то, что при наличии любого союза с Великобританией и Францией советский вождь мог бы получить лишь после кровопролитной войны с Германией. 21 августа Сталин дал от-вет> выразив надежду, «что германо-советский пакт о ненападении станет символом решающего поворота в деле улучшения политических отношений между нашими дву-я странами...» Риббентроп был приглашен прибыть в Москву через сорок восемь часов, 23 августа.

Не пробыв в Москве и часа, Риббентроп предстал перед лицом Сталина. Совет-

™ руководитель проявил небольшой интерес к пакту о ненападении и еще мень-

J, к заверениям в дружбе, которые Риббентроп то и дело вставлял в свои реплики.

Редметом озабоченности Сталина был секретный протокол о разделе Восточной Ев-

Ы- Риббентроп предложил, чтобы Польша была разделена по границе 1914 года с

ckvkT ЛИШь принципиальным различием — Варшава должна была войти в герман-

кую сферу влияния. Будет ли придана некая видимость польской независимости, или

Рмания и Советский Союз просто аннексируют завоеванные ими территории, оста-

ось открытым. Что касается балтийских государств, Риббентроп предложил, чтобы

нляндия и Эстония вошли в русскую сферу влияния (что давало Сталину долго-б ННую бУферную зону вокруг Ленинграда), Литва отошла бы к Германии, а Латвия ^ а поделена. Когда Сталин затребовал себе всю Латвию, Риббентроп телеграфиро-итлеру, и Т(УТ уступил __ точно так же, как он пошел навстречу сталинскому тре-

ани относительно Бессарабии, которую Советский Союз хотел отобрать у Ру-

Дипломатия

мынии. Возбужденный Риббентроп вернулся в Берлин, где в состоянии эйфории его приветствовал Гитлер, назвав «вторым Бисмарком»19. С момента направления исходного послания Гитлера Сталину и до завершения дипломатической революции прошло всего три дня.

Позднее, как всегда, началось выявление задним числом, кто же несет ответственность за столь шокирующий поворот событий. Кое-кто винил Великобританию за не- j охотно-снисходительный стиль переговоров. Историк Э. Дж. П. Тэйлор продемонстрировал, что при обмене посланиями и проектами документов между Великобританией и Советским Союзом Советы, что для них весьма нехарактерно, отвечали на британские предложения гораздо быстрее, чем британцы на советские. Из этого факта Тэйлор делает вывод, на мой взгляд, некорректный, что Кремль гораздо более жаждал союза, чем Лондон. Я же полагаю, что скорее всего Сталин, не желая, чтобы Великобритания досрочно вышла из игры, не хотел ее отпугивать — по крайней мере, до тех пор, пока не определятся досконально намерения Гитлера.

Британский кабинет, вне всякого сомнения, совершил ряд грубейших психологических ошибок. Не только ни один из министров не посетил Москву, но, вдобавок, Лондон задерживал переговоры о совместном военном планировании до начала августа. Даже тогда во главе британской делегации был поставлен адмирал, хотя главным, если не единственным, вопросом, занимавшим умы советской стороны, были сухопутные силы. В довершение ко всему, делегация направилась в Советский Союз пароходом, что заняло у нее пять дней пути, так что это не свидетельствовало о стремлении к срочности. Наконец, независимо от моральных соображений, сдержанность Великобритании в вопросе гарантии независимости балтийских государств была истолкована параноидальным лидером в Москве как приглашение для Гитлера совершить нападение на Советский Союз, минуя Польшу.

И все же не неуклюжее поведение британской дипломатии привело к заключению нацистско-советского пакта. Реальная проблема заключалась в том, что Великобритания не могла пойти на сталинские условия, не Поступившись всеми принципами, которые она отстаивала со времен окончания первой мировой войны. Не было смысла подводить черту под картиной изнасилования малых стран Германией, если при этом надо было предоставить привилегию Советскому Союзу обойтись с малыми странами точно так же. Более циничное британское руководство провело бы черту по советской границе, а не по польской, тем самым резко улучшив переговорные позиции Великобритании в отношении Советского Союза и побудив Сталина самым серьезным образом вести переговоры относительно защиты Польши. В моральном плане достижением демократических стран явилось то, что они не пожелали санкционировать очередной раунд агрессии, даже во имя собственной безопасности. «Realpolitik» продиктовала бы анализ стратегических последствий британской гарантии Польше, а установленный Версалем меадународный порядок требовал от Великобритании следовать исключительно правовым и моральным соображениям. У Сталина была стратегия, но не было принципов, а демократические страны защищали принципы, не разработав стратегии.

Польшу нельзя было защитить инертным пребыванием французской армии внутри «линии Мажино», в то время как советская армия выжидала бы внутри собственных

Сталинский базар

границ. В 1914 году нации Европы пошли на войну, потому что военное и политическое планирование утеряли связь друг с другом. Пока Генеральные штабы доводили до совершенства свои планы, политические лидеры либо их не понимали, либо у них отсутствовали политические цели и задачи, сопоставимые с размахом предусмотренных военных усилий.

В 1939 году политическое и военное планирование вновь разошлись, но на этот раз по совершенно противоположным причинам. Западные державы имели перед собой вполне разумную и высокоморальную политическую цель — остановить Гитлера. Но они так и не сумели разработать военную стратегию, соответствующую этой цели. В 1914 году стратеги шли напролом; в 1939 году — вели себя чересчур скромно. В 1914 году военные всех стран рвались к войне; в 1939 году у них было столько отговорок (даже в Германии), что они полностью передоверились политическим лидерам. В 1914 году была стратегия, но не было политики; в 1939 году имелась политика, но отсутствовала стратегия.

Россия сыграла решающую роль в развязывании обеих войн. В 1914 году Россия обусловила начало военных действий, неуклонно придерживаясь союзнических обязательств по отношению к Сербии и следуя жесткому мобилизационному графику; в 1939 году, когда Сталин избавил Гитлера от страха войны на два фронта, он, должно быть, знал, что делает всеобщую войну неизбежной. В 1914 году Россия пошла на конфликт, чтобы сохранить честь; в 1939 году она подстрекала к войне, чтобы урвать свою долю из завоеваний Гитлера.

Германия, однако, вела себя совершенно одинаково перед началом обеих мировых войн — нетерпеливо и недальновидно. В 1914 году она прибегла к силе оружия, чтобы поломать союз, который, в отсутствие вызывающего поведения со стороны Германии, сам бы не сохранился; в 1939 году она не желала дожидаться неизбежного превращения в главнейшую нацию Европы. А это потребовало бы прямо противоположного стратегии Гитлера: нужен был некий срок, чтобы устоялись послемюнхенские геопо-итические реалии. В 1914 году эмоциональная неуравновешенность германского им-ератора и отсутствие у него четкой концепции национальных интересов не позволи-и ему выждать; в 1939 году самый настоящий психотик в пике физических сил, Реисполненный решимости развязать войну, отмел в сторону все рациональные рас-еты. Бессмысленность германского решения прибегнуть к войне в обоих случаях добывает тот Факт> что, несмотря на два сокрушительных поражения и потерю при-еРно трети территории, имевшейся перед первой мировой войной, Германия ется в Европе самой сильной и, возможно, наиболее влиятельной нацией, то же касается Советского Союза в 1939 году, то он тогда был неважно подго-ен к неизбежной борьбе. И все же к концу второй мировой войны он уже считал-ВОсГлобальн°и супердержавой. Как это сделал Ришелье в XVII веке, Сталин в XX веке ми щЛЬзовался Раздробленностью Центральной Европы. Приобретение Соединенны-Сов Татами статУса супердержавы было предопределено их индустриальной мощью. етский рывок вверх был обусловлен безжалостными манипуляциями на сталинском базаре.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Нацистско-советский пакт

в

•плоть до

1941 года Гитлер и Сталин преследовали нетрадиционные цели при по^ мощи традиционных средств. Сталин ждал наступления того дня, когда миром — к0^ нечно, коммунистическим - можно будет управлять из Кремля. Гитлер же был одержим безумной перспективой расово-чистой империи, управляемой германской «рас ^ господ», как это описано в его книге «Майн кампф». Трудно представить себе два более революционных видения. Зато средства и Гитлера, и Сталина, кульминацией к -торых явился пакт 1939 года, вполне могли быть заимствованы из трактата на тему искусства государственного управления XVIII века. На определенном уровне

Нацистско-советский пакт

ско-советский пакт как бы повторил раздел Польши, осуществленный Фридрихом Великим, Екатериной Великой и императрицей Марией-Терезией в 1772 году. Но, в отличие от этих троих монархов, Гитлер и Сталин были идеологическими оппонентами. На некоторое время их общий национальный интерес, заключавшийся в прикар-манивании «польского наследия», оказался выше идеологических разногласий. Но как только пакт исчерпал себя в 1941 году, разразилась величайшая война за всю историю человечества, по существу, по воле одного человека. Невероятно, но факт, что судьба XX века, века всеобщего волеизъявления и безличных сил, была столь круто повернута немногими личностями, и его величайшую катастрофу можно было бы предотвратить устранением одного-единственного деятеля.

Дата добавления: 2015-08-10