Дипломатия 22 страница

Франция, театр множества европейских войн и сама участник еще большего их числа, не давала убедить себя в том, будто столкновение национальных интересов лишь иллюзорно, или в том, что якобы существует некая вселенская, основополагающая гармония, пока что скрытая от человечества. Две германские оккупации в продолжение пятидесяти лет вызвали у Франции ужас перед новым раундом завоеваний. Она стремилась заполучить весомые гарантии собственной безопасности и оставить задачу морального усовершенствования человечества на долю других. Но весомые гарантии предполагали либо ослабление Германии, либо твердое заверение в том, что в случае новой войны прочие страны, особенно Великобритания и Соединенные Штаты, выступят на стороне Франции.

Новое лицо дипломатии: Вильсон и Версальский договор

Поскольку против расчленения Германии выступала Америка, а коллективная безопасность представлялась Франции чересчур утопичной, виделось единственное решение проблемы Франции: обязательство Америки и Англии ее защищать. А именно этого обе англо-саксонские страны всеми силами стремились на себя не брать. И поскольку такого рода обязательств в перспективе не возникало, то Франции оставалось выпрашивать для ребя иные возможности для достижения собственных целей. Америку защищало ее географическое положение, а капитуляция германского флота и его передача победителям снимали опасения Англии относительно угрозы ее господству на морях. И одну лишь Францию за основу собственной безопасности просили взять общественное мнение. Ведший переговоры от имени Франции Андре Тардье утверждал:

«Для Франции, как и для Великобритании и Соединенных Штатов, необходимо создание зоны безопасности... Морские державы создают для себя эту зону при помощи собственных флотов и благодаря ликвидации германского флота. Такую зону Франция, не защищенная океаном и не способная устранить миллионы немцев, обученных ведению войны, обязана создать при помощи Рейна посредством межсоюзнической оккупации этой реки»14.

И все же требование Франции об отделении Рейнской области от Германии шло вразрез с американским убеждением в том, что «такого рода мир будет противоречить всему, что мы отстаивали»15. Американская делегация предвидела, что отделение Рейнской области от Германии и постоянное размещение там войск союзников вызовет вечное недовольство Германии. Британский делегат Филипп. Кэрр также заявил Тардье, что Великобритания считает наличие независимого рейнского государства «источником осложнений и слабости... Если будут происходить локальные конфликты, куда они приведут? Если результатом этих конфликтов станет война, ни Англия, ни ее доминионы не проникнутся глубочайшим чувством солидарности с Францией, одушевлявшем их во время последней войны»16.

Но французские руководители были гораздо менее озабочены будущим недовольством Германии, чем ее абсолютной мощью. Тардье стоял на своем:

«Вы говорите, что Англии не нравится, когда ее войска используются далеко от дома. Этот факт находится под вопросом. У Англии всегда были войска в Индии и Египте. Почему? Да потому, что она знает, что ее граница проходит не по Дувру....И просить нас отказаться от оккупации — все равно что просить Англию и Соединенные Штаты затопить весь свой боевой флот»".

Если Франции будет отказано в буфере, ей потребуются иные гарантии, предпочтительно в форме союза с Великобританией и Соединенными Штатами. Если надо, то Франция будет готова принять такую интерпретацию концепции коллективной безопасности, какая позволит достигнуть тех же результатов, что и традиционный альянс.

Вильсон настолько стремился1 к учреждению Лиги наций, что время от времени выдвигал теории, обнадеживающие Францию. В ряде случаев Вильсон характеризовал игу как международный трибунал, где будут разрешаться споры, меняться границы и Де международные отношения приобретут столь желанную эластичность. Один из сонников Вильсона, доктор Исайя Боумен, суммировал вильсоновские идеи в меморандуме, составленном на борту корабля, на котором они в декабре 1918 года направ-ЯЛИсь На мирную конференцию. Лига должна была обеспечить:

Дипломатия

«...территориальную целостность плюс позднейшие уточнения условий и уточнение границ, если наглядно проявится то, что свершилась несправедливость или изменились обстоятельства. И такого рода перемены будет легче осуществить тогда, когда улягутся страсти и проблемы можно будет рассматривать в свете справедливости, а не в свете следующей сразу же за окончанием продолжительной войны мирной конференции... Противоположностью подобному курсу было бы сохранение идеи наличия великих держав и равновесия сил, а эта идея всегда влекла за собой лишь „агрессию, и эгоизм, и войну"»18.

После пленарного заседания 14 февраля 1919 года, на котором Вильсон впервые сообщил о своем понимании Устава Лиги наций, он почти в тех же выражениях говорил со своей женой: «Это наш первый настоящий шаг вперед, ибо я теперь понимаю еще больше, чем когда бы то ни было, что как только Лига будет учреждена, она сможет выступать в роли арбитра и исправлять ошибки, неизбежные в мирном договоре, который мы в настоящее время пытаемся заключить»19.

Согласно представлениям Вильсона, Лига наций должна была обладать двойным мандатом: добиваться претворения условий мира в жизнь и исправлять возникшие при этом несправедливости. Тем не менее Вильсона при этом одолевало двойственное ощущение. Было невозможно найти хотя бы один исторический пример тому, как европейские границы корректировались бы посредством призыва к чувству справедливости или при помощи чисто юридической процедуры; почти всякий раз они изменялись — или защищались — во имя национальных интересов. И Вильсон великолепно отдавал себе отчет в том, что американский народ даже самым отдаленным образом не был готов внести военный вклад в защиту положений Версальского договора. В сущности, идеи Вильсона должны были.бы претвориться в институты, эквивалентные мировому правительству, к чему американский народ был готов в еще меньшей степени, чем к исполнению функции глобальной полицейской силы.

Вильсон стремился уйти в сторону от этой проблемы, делая упор на мировое общественное мнение, а не на мировое правительство или военную силу в качестве крайней санкции против агрессии. В феврале 1919 года он так это описывал во время мирной конференции:

«...Посредством этого инструмента [Лиги наций] мыбудем в основном и в первую очередь полагаться на одну великую силу, а сила эта — моральная сила мирового общественного мнения»20.

А то, чего нельзя будет разрешить при помощи мирового общественного мнения, бесспорно, доведет до конца экономическое давление. Как говорится в меморандуме Боумена, «в случаях, требующих дисциплинарных мер, безусловно, имеется альтернатива войне, а именно бойкот; торговля, включая почтово-телеграфную связь, будет исключена для государства, виновного в преступном поведении»21.

Ни одно из европейских государств еще не видело подобного механизма в действии и не смогло бы заставить себя поверить в его эффективность. В любом случае, вряд ли можно было ожидать многого от Франции, которая потратила столько крови и средств для того, чтобы просто выжить, и в итоге очутилась перед лицом вакуума в Восточной Европе и Германии, реальная сила которой была значительно больше ее собственной.

Новое лицо дипломатии: Вильсон и Версальский договор

Для Франции в этом случае существование Лиги наций оправдывалось одной-единственной цельна: активизировать военную помощь против Германии, если таковая понадобится. Древняя и к тому времени истощенная страна, Франция не могла заставить себя поверить в основополагающие принципы коллективной безопасности, а именно в то, что все страны должны оценивать угрозу одинаково, а если это так, то они должны будут прийти к идентичным выводам, как угрозе противодействовать. Если система коллективной безопасности не сработает, то Америка и, возможно, Великобритания всегда смогли бы защитить себя сами на самый крайний случай. Но для Франции такого самого крайнего случая не было; она не имела права на ошибку. Было ясно: если основополагающая опора на систему коллективной безопасности подведет, Франция, в отличие от Америки, не сможет вести еще одну традиционную войну и просто перестанет существовать. Таким образом, Франции не требовалась генеральная страховка — ей нужна была гарантия применительно к конкретным обстоятельствам. А в этом американская делегация ей решительно отказывала.

Хотя нежелание Вильсона связать Америку чем-то большим, чем просто декларацией принципов, было понятно в свете испытываемого им давления внутри собственной страны, оно лишь усугубило дурные предчувствия Франции. Соединенные Штаты, следуя «доктрине Монро», никогда не останавливались перед применением силы, а ведь именно эту доктрину Вильсон постоянно представлял в качестве модели нового международного порядка. И все же Америка напускала на себя скромный вид, когда вставал вопрос германской угрозы европейскому равновесию сил. Разве это не означало, что европейское равновесие в меньшей степени заботит Америку с точки зрения безопасности, чем ситуация в Западном полушарии? Чтобы снять эту проблему, французский представитель в соответствующем комитете Леон Буржуа беспрестанно, настаивал на создании международных сил или любого другого механизма, наделявшего Лигу наций возможностью автоматического реагирования на случай отказа Германии от условий версальского урегулирования, ибо это был единственный повод к войне, представлявший интерес для Франции.

В какой-то преходящий момент Вильсон даже готов был подыскать воплощение Для этой концепции, посредством включения в проект Устава положения о гарантиях «законной принадлежности земель странам мира»22. Но окружение Вильсона пришло в ужас. Эти люди знали, что сенат никогда не ратифицирует положения о постоянных международных силах или бессрочных обязательствах военного характера. Один из советников Вильсона даже предположил, что положение о противодействии афессии пРи помощи силы окажется неконституционным:

«Существенно важным возражением против подобного условия является то, что оно не имеет юридической силы, будучи составной частью договора, подписанного оединенными. Штатами, поскольку полномочия объявлять войну конституцией возложены на Конгресс. Война, автоматически возникающая в силу положения, проис-екающего из условий договора, не есть война, объявляемая Конгрессом»23.

в буквальном смысле слова это означало, что ни один из договоров союзного типа, подписываемых с Соединенными Штатами, не может носить обязательного характера.

И Вильсон быстро вернулся на платформу доктрины коллективной безопасности в истом виде. Отвергая предложение Франции, он назвал постоянный механизм при-

Дипломатия

нуждения ненужным придатком к Лиге наций, ибо само по себе существование Лиги явилось бы источником безграничного доверия во всем мире. Он утверждал, будто бы «единственный метод... заключается в нашем доверии к доброй воле наций, принадлежащих к Лиге.» Когда придет опасность, придем и мы, но вы обязаны нам верить»24..,, '...

Вера, однако, не тот товар, который в изобилии пылится на дипломатических складах. Когда на карту ставится выживание нации, государственные деятели предпочитают более осязаемые гарантии, особенно если страна расположена столь неблагоприятно в географическом плане, как Франция. Убедительность американских аргументов покоилась на отсутствии альтернативы; какой бы двусмысленный характер ни носили обязательства Лиги, всё же они были лучше, чем ничего. Один из британских делегатов, лорд Сесил, говорил именно это, когда упрекал Леона Буржуа по поводу его угроз не вступать в Лигу, если в ее Уставе не будет предусмотрен механизм принуждения. «Америка, — заявил Сесил Буржуа, — ничего не выигрывает от создания Лиги наций... она могла' бы устраниться от европейских дел и пустить их на самотек, занявшись при этом одними лишь собственными; предложение о предоставлении поддержки, сделанное Америкой, практически представляет собой подарок Франции...» 25

И все же, несмотря на множество сомнений и дурных предчувствий, Франция в итоге подчинилась грустной логике аргументации британца и согласилась с тавтологией, содержащейся в статье 10 Устава Лиги наций: «Совет даст рекомендации по поводу средств, при помощи которых будет выполнено данное обязательство [то есть] сохранение территориальной целостности»26. Иными словами, в экстренном случае Лига наций согласится на то, на что сможет согласиться. Конечно, именно это и делали все нации мира даже тогда, когда Устава Лиги не было и в помине; и подобная ситуация как раз и была тем самым обстоятельством, ради которого заключались традиционные альянсы, вводившие формальные обязательства о взаимной помощи в конкретно определенных случаях.

Французский меморандум недвусмысленно подчеркивал неадекватность предлагаемых мероприятий Лиги по. обеспечению безопасности:

«Если предположить, что вместо военного взаимопонимания на случай обороны, пусть даже весьма ограниченного, которое имело место между Великобританией и Францией в 1914 году, единственным связующим звеном между обеими странами были бы соглашения общего характера, наличествующие в Уставе Лиги, британское вмешательство произошло бы не столь быстро, и победа Германии была бы обеспечена. И потому мы полагаем, что при нынешних обстоятельствах помощь, предусматриваемая Уставом Лиги, может прийти слишком поздно»27.

Как только стало ясно, что Америка отказывается ввести в Устав какие-либо конкретные обязательства по обеспечению безопасности, Франция вновь подняла вопрос о расчленении Германии. Она предложила создать независимую Рейнскую республику в качестве демилитаризованной буферной зоны и изыскать поощрительные меры для подобного государства путем освобождения его от уплаты репараций. Когда же Соединенные Штаты и Великобритания это предложение проигнорировали, Франция выдвинула идею, чтобы, как минимум, Рейнская область была отделена от Германии

Новое лицо дипломатии: Вильсон и Версальский договор

до тех пор, пока институты Лиги не обретут полную силу, а ее механизм принуждения не будет опробован.

В попытке ублажить Францию Вильсон и британские лидеры предложили вместо расчленения Германии такой договор, который бы гарантировал новое урегулирование. Америка и Великобритания согласились бы прибегнуть к войне, если бы Германия договоренность нарушила. Это условие было весьма сходным с договоренностью между союзниками на Венском конгрессе, достигнутой, чтобы подстраховать себя против Франции. Но имелась весьма существенная разница: после наполеоновских войн союзники искренне верили в наличие французской угрозы и разрабатывали на этот счет меры безопасности; после первой мировой войны Великобритания и Соединенные Штаты не верили по-настоящему в германскую угрозу; они предлагали эту гарантию, не будучи убеждены в ее необходимости и не обладая твердой решимостью воплотить ее в жизнь.

Представитель Франции торжествовал, называя британские гарантии «беспрецедентными». Великобритания время от времени вступала в союзы временного характера, утверждал он, но еще никогда не брала на себя постоянные обязательства: «По временам она одалживала свою помощь; но она никогда не обязывала себя заранее ее предоставлять»28. Предлагаемое обязательство со стороны Америки Тардье считал в равной степени знаменательным отходом от ее исторически сложившегося изоляционизма2'.

В своей жажде обрести формальные гарантии французские руководители не обратили внимания на тот ключевой факт, что «беспрецедентные» решения англосаксонских стран явились в первую очередь тактическим ходом, чтобы побудить Францию отказаться от требования расчленения Германии. В международной политике термин «беспрецедентный» всегда вызывает подозрения, поскольку фактические масштабы нововведения всегда ограничены историческими предпосылками, внутренними установлениями и географическим положением.

Если бы Тардье был посвящен в то, как отреагировала на сделанное предложение американская делегация, он бы сообразил, сколь эфемерна на деле эта гарантия. Советники Вильсона единодушно возражали своему шефу. Разве новая дипломатия не «ыла специально придумана, чтобы покончить с подобного рода национальными обязательствами? Разве Америка участвовала в войне только для того, чтобы в итоге вступить в союз традиционного типа? Хауз писал в своем дневнике:

«Я полагал, что морально обязан обратить внимание президента на гибельность подобного договора. Среди прочего он воспринимался бы, как прямой удар по Лиге "аций. Ибо как раз Лига должна была бы предположительно делать то, что заклады-Валось бы в такой договор, а если нациям приходится вступать в подобные договоры, 10 ТОгДа зачем Лига наций?»30

Вопрос справедливый. Ибо если Лига наций функционирует, как было заявлено,

^ гарантии не нужны; а если гарантии нужны, то, значит, Лига не соответствует пер-

°начальному замыслу и все концепции послевоенного устройства мира ставятся под

°мнение. А у изоляционистов в сенате Соединенных Штатов были свои дурные

^Редчувствия. Их не столько беспокоило противоречие гарантий принципам Лиги,

колько то, что хитрые европейцы обманом вовлекают Америку в паутину порочных

Дипломатия

обязательств старинного образца. Гарантии продержались недолго. Отказ сената ратифицировать Версальский договор превратил их в пустое место, а Великобритания воспользовалась этим предлогом, чтобы также освободить себя от подобных обязательств. Отказ Франции от своих прежних требований приобрел постоянный характер, а гарантии оказались пустым звуком.

Из всех этих подводных течений возник в итоге Версальский договор, названный так, поскольку он был подписан в Зеркальном зале Версальского дворца. Сам выбор места, казалось, намекал на унизительность акта. Пятьюдесятью годами ранее Бисмарк бестактно избрал это место, чтобы провозгласить объединение Германии. Теперь победители отвечали оскорблением на оскорбление. Их творение вряд ли могло успокоить международную общественность. Слишком суровый по содержанию для умиротворения, слишком мягкий, чтобы не допустить возрождения Германии, Версальский договор обрекал истощенные войной демократии на постоянную бдительность и необходимость непрекращающейся демонстрации силы непримиримой, стремящейся к реваншу Германии.

'Независимо от «Четырнадцати пунктов», договор носил карательный характер в территориальном, экономическом и военном отношении. Германия обязана была отказаться от тринадцати процентов своей предвоенной территории. Экономически важная Верхняя Силезия передавалась только что созданной Польше, которая также получала выход к. Балтийскому морю и территорию вокруг Познани, тем самым обретая «Польский коридор», отделяющий Восточную Пруссию от остальной части Германии. Крохотная территория Эйпен-Мальмеди передавалась Бельгии, а Эльзас-Лотарингия возвращалась Франции.

Германия лишилась колоний, юридический статус которых повлек за собой спор между президентом Вильсоном, с одной стороны, и Францией, Великобританией и Японией, с другой, причем все трое хотели аннексировать свою долю добычи. Вильсон настаивал на том, что подобного рода прямая передача территории нарушила бы принцип самоопределения. Страны Антанты в итоге пришли к так называемому «мандатному принципу», который был столь же оригинальным, сколь и лицемерным. Германские колонии так же, как и бывшие земли Оттоманской империи на Ближнем Востоке, были отданы различным победителям по «мандату» в целях ускорения получения ими независимости под наблюдением Лиги. Что это означало, точно определено не было, да и в итоге наличие мандата не ускорило приобретение этими территориями независимости по сравнению с другими колониальными владениями.

Военные ограничения договора сводили численность германской армии к ста тысячам добровольцев, а размеры флота — к шести крейсерам и некоторому количеству малых судов. Германии запрещалось владеть наступательным оружием, как-то: подводными лодками, авиацией, танками и тяжелой артиллерией, а Генеральный штаб был распущен. Для надзора над разоружением Германии создали Союзническую военную контрольную комиссию, но, как потом выяснилось, с весьма неопределенными и малодейственными полномочиями.

Несмотря на предвыборные обещания Ллойд-Джорджа «выжать» все из Германии «до последней капли», союзники начали понимать, что экономически поверженная Германия может породить мировой экономический кризис, способный отрицательно

Новое лицо дипломатий: Вильсон и Версальский договор

повлиять на их собственные страны. Но народы-победители мало интересовались предупреждениями экономистов-теоретиков. Британцы и французы требовали, чтобы Германия компенсировала'гражданскому населению их стран понесенные им убытки. И вопреки здравому рассуждению, Вильсон в конце концов согласился на то, чтобы Германия выплачивала пенсии жертвам войны и определенные компенсации их семьям. Такого рода условие оказалось неслыханным; ни один из предыдущих европейских мирных договоров таких статей не содержал. Претензии эти не были ограничены какой-либо цифрой; ее следовало установить в более поздний срок, что породило бесконечное количество противоречивых толкований.

К числу прочих экономических санкций относилась немедленная выплата 5 млрд. долларов наличными или натурой. Франция должна была получить значительное количество угля в качестве компенсации за разрушение Германией во время оккупации шахт в Восточной Франции. А в качестве возмещения за суда, потопленные германскими подводными лодками, Великобритания получила в форме приза большую часть германского торгового флота. Были арестованы и секвестрованы германские заграничные активы в размере 7 млрд. долларов, а также взяты многие германские патенты (благодаря Версальскому договору аспирин Байера является.теперь американским, а не германским). Главные реки Германии были интернационализированы, а возможности Германии поднимать тарифы были взяты под контроль.

Эти условия, вместо того чтобы помочь установить новый международный порядок, подрывали его в корне. Когда победители собрались в Париже, они провозгласили новую эру в истории человечества. Им до такой степени хотелось избежать того, что они полагали ошибками Венского конгресса, что британская делегация даже поручила знаменитому историку сэру Чарльзу Вебстеру подготовить трактат по этому вопросу31. И все же то, что появилось в итоге, представляло собой хрупкий компромисс между американским утопизмом и европейской паранойей — документ оказался чересчур перенасыщенным ограничительными оговорками, чтобы явиться воплощением мечтаний в духе первого, и чересчур расплывчатым, чтобы снять страхи, порожденные последней. Международный порядок, который можно обеспечивать только при помощи силы, зыбок по своей основе, тем более когда страны, на которые ложится основное бремя в этом отношении — в данном случае Великобритания и Франция, — находятся сами в трудном положении.

Вскоре стало совершенно ясно, что в практическом плане принцип самоопределения не может быть применен четко и ясно, как это было предусмотрено в «Четырнадцати пунктах», особенно в государствах — преемниках Австро-Венгерской империи. В итоге в Чехословакии оказалось почти 3 млн. немцев, 1 млн. венгров и i'5 МЛн- поляков, в то время как общая численность населения составляла порядка ' млнч так что примерно треть населения не относилась ни к чехам, ни к словакам. вДобавок Словакия не проявляла особого энтузиазма, очутившись в составе государства, где доминировали чехи, что она и продемонстрировала путем выхода из стРаны вначале в 1939 году, а затем в 1992-м.

Новая Югославия явилась воплощением мечты южнославянских интеллектуалов. 0 Для того чтобы создать такое государство, пришлось перейти ложную разграничившую линию, порожденную европейской историей, отделившей друг от друга Во-

Дипломатия

сточную и Западную Римскую империю, православие от католицизма, кириллицу от латиницы, — и эта линия ложного.разграничения грубо соответствовала границе между Сербией и Хорватией, которые на всем протяжении своей непростой истории никогда не принадлежали к одному и тому же политическому объединению. Счет был предъявлен к оплате в 1941 году во время беспощадно-кровавой гражданской войны, повторившейся в 1991 году.: ■ ■:

Румыния заполучила миллионы венгров, Польша — миллионы немцев и контроль над коридором, отделившим Восточную Пруссию от остальной части Германии. По завершении этого процесса, проводившегося во имя самоопределения, под иностранным управлением жило почти столько же людей, как и. во времена Австро-Венгерской империи. Правда, теперь они. распределялись среди великого множества более мелких государств-наций, которые, что еще больше подрывало стабильность, постоянно конфликтовали друг с другом.

Когда уже было слишком поздно, Ллойд-Джордж понял, что за дилемму породили своими маневрами державы-победительницы. В меморандуме, врученном Вильсону, от 25 марта 1919 года, он писал:

«Не могу себе представить более весомой причины для будущей войны: германский народ, который, безусловно, доказал, что является одной из самых стойких и могучих рас на свете, окажется в окружении малых государств, причем народы многих из них никогда ранее не учреждали для себя стабильной формы правления, однако в каждом из этих государств имеются в наличии значительные массы немцев, с шумом требующих воссоединения со своей родной землей»32.

Но к этому времени конференция.уже продвинулась достаточно далеко, и неумолимо приближался июнь, завершающий ее месяц. И в наличии не было ни единого альтернативного принципа организации мирового порядка, ибо принцип равновесия сил был уже отброшен.

Позднее многие из немецких руководителей заявляли, что их страну хитростью заставили подписать перемирие при помощи «Четырнадцати пунктов» Вильсона, которые затем стали систематически нарушаться. Такого рода заявления были бьющей.на жалость чепухой. Германия игнорировала «Четырнадцать пунктов» до тех пор, пока полагала, что имеет шансы выиграть войну, и вскоре после провозглашения «Четырнадцати пунктов», нарушив все до одного принципы Вильсона, навязала России в Брест-Литовске мир, подобный тому, что римляне навязали Карфагену. И единственной причиной выхода Германии из войны был трезвый расчет соотношения сил: коль скоро в дело вступила американская армия, окончательное поражение стало лишь вопросом времени. И когда Германия запросила перемирия, она была истоше-на, едва могла обороняться, а армии союзников уже готовы были вступить на германскую территорию. Принципы Вильсона на деле спасли Германию от гораздо более тяжкого воздаяния за содеянное,

С усердием, заслуживающим лучшего применения, историки утверждают, что именно отказ Соединенных Штатов вступить в Лигу наций сыграл роковую роль в судьбе Версальского договора. Неспособность Америки ратифицировать договор или дать связанные с ним гарантии Франции, бесспорно, внесла свой вклад в дело деморализации Франции. Но при наличии в стране изоляционистских настроений членство

Новое лицо дипломатии: Вильсон и Версальский договор

Америки в Лиге наций или ратификация гарантий не принесли бы существенных перемен. Либо Соединенные Штаты не воспользовались бы силой для противостояния агрессии, либо они бы дали такое определение агрессии, которое бы не подходило к реалиям Восточной Европы, — именно так поступила Великобритания в 30-е годы.

Порок Версальского договора носил структурный характер. Мир, продолжавшийся в течение столетия с момента окончания Венского конгресса, покоился на трех столбах: на мирном договоре, носившем характер умиротворения с Францией; на равновесии сил и на едином для всех понятии легитимности — причем все это были неотъемлемые элементы мировой системы. Одного лишь относительного умиротворения Франции было бы недостаточно, чтобы предотвратить ее стремление к реваншу. Но Франция знала, что Четырехсторонний альянс и Священный союз всегда смогут собрать превосходящие силы, делая тем самым французский экспансионизм чересчур рискованным предприятием. Одновременно периодические европейские конгрессы давали Франции возможность участвовать в «европейском концерте» на равных. И, что самое главное, все крупные страны обладали общностью ценностей, так что существовавшие обиды не перерастали в попытку поломать сложившийся международный порядок.

В Версальский договор не было заложено ни одно из этих условий. Положения его были слишком тяжелыми для умиротворения, но недостаточно суровыми, чтобы обеспечить вечное повиновение. Ведь на деле нелегко найти равновесие между удовлетворением и подчинением Германии. Воспринимая предвоенный мировой порядок как сугубо ограничительный, Германия наверняка не удовлетворилась бы никакими условиями, предложенными ей после поражения.

У Франции было три стратегических варианта: попытаться сформировать антигерманскую коалицию, изыскать возможности расчленения Германии или попытаться умиротворить Германию. Все попытки сформировать союзы провалились, поскольку от Великобритании и Соединенных Штатов последовал отказ, а Россия более не была составной частью европейского равновесия. Разделению Германии противодействовали те же страны, что отвергали союз, но на чью поддержку в экстренных ситуациях Франция тем не менее вынуждена была рассчитывать. А для умиротворения Германии было еще слишком поздно или слишком рано: слишком поздно, потому что умиротворение было несовместимо с Версальским договором, слишком рано, потому что Французское общественное мнение было еще к этому не готово.

Парадоксально, но и уязвимость Франции, стратегические выгоды Германии усу-•Убил именно Версальский договор, невзирая на статьи карательного содержания. Пе-Ред войной у Германии были'сильные соседи как на Востоке, так и на Западе. Она не могла осуществлять экспансию ни в одном из направлений, не натолкнувшись на сопротивление крупного государства: Франции, Австро-Венгерской империи или Рос-СИи- Но после заключения. Версальского договора Германии на Востоке не противо-стоял никто. С учетом ослабления Франции, исчезновения Австро-Венгерской империи и временного отхода России на задний план не было ни малейшей возмож-"ости Реконструировать прежнее равновесие сил, особенно коль скоро англо-Саксонские страны отказались гарантировать версальское урегулирование.

Дата добавления: 2015-08-10