Дипломатия 28 страница

Конец иллюзии: Гитлер и разрушение Версаля

«Его можно представить себе в облике старого средневекового барона, смеющегося над идеей разоружения всех баронств его страны и подчеркивающего, будто бы единственный путь сохранения им и его феодальными последователями своей безопасности и своих коров — это накопление как можно более обширных арсеналов»1.

Консервативный премьер-министр Болдуин сделал отчуждение Черчилля полным, когда сообщил палате общин, что «не оставил надежды как на ограничение вооружений, так и на запрет на некоторые виды оружия». Согласно Болдуину, точные сведения о германской военно-воздушной мощи оказалось получить «очень трудно», хотя он так и не пояснил, в чем тут дело15. Тем не менее он был уверен в том, что «речь вовсе не идет о быстром достижении Германией равенства с нами»1. Болдуин не видел «оснований в данный момент для тревоги и еще менее для паники». Относясь к цифрам Черчилля, как к «преувеличению», он подчеркнул, что «отсутствует непосредственная угроза применительно к нам или к кому бы то ни было еще в Европе в данный момент — так что истинная срочность не имеет места».

Франция пыталась найти убежище в накоплении неохотно заключаемых союзов, превращая односторонние гарантии Польше, Чехословакии и Румынии, выданные в 20-е годы, в договоры о военной взаимопомощи. Это означало, что данные страны обязаны будут прийти на помощь Франции, даже если Германия пожелает свести счеты с Францией еще до того, как повернется на Восток.

Это был пустой по существу, патетический жест. Союзы как французские гарантии молодым слабым государствам Восточной Европы были достаточно.логичны. Но они не годились для того, чтобы заставить Германию вести войну на два фронта. Союзники Франции были слишком слабы, чтобы обуздать Германию на востоке; наступательные операции, облегчающие положение Франции, исключались. Не понимая всей бессмысленности данного мероприятия, Польша решила уравновесить свои обязательства перед Францией пактом о ненападении с Германией, так что в случае нападения на Францию формальные обязательства Польши взаимно исключали друг друга, или, точнее, позволяли Польше беспрепятственно присоединиться к той стороне, от которой в момент кризиса можно было бы ожидать наибольшей выгоды.

Новое франко-советское соглашение 1935 года продемонстрировало весь диапазон Французской политической и психологической деморализации. До первой мировой войны Франция охотно шла на политический альянс с Россией и добилась того, что политическое взаимопонимание превратилось в военный пакт. В 1935 году положение Ранции в стратегическом смысле было намного слабее, а нужда в советской военной п°Ддержке стала совершенно отчаянной. Тем не менее Франция нехотя заключила 00103 политического характера с Советским Союзом и решительно отвергла переговоры представителей военных штабрв. Даже в 1937 году она не допускала советских на-лк>дателей на свои ежегодные маневры.

Существовали три причины для столь остраненного поведения французских лидеров, лишь увеличивавшего врожденное недоверие Сталина к западным демократиям. в°-первых, они опасались, как бы сближение с Советским Союзом не ослабило необходимые для Франции связи с Великобританией. Во-вторых, восточноевропейские Узники Франции, находившиеся между Советским Союзом и Германией, не были *°товы допустить советские войска на свою территорию, делая затруднительными пе-

Дипломатия

реговоры между французским и советским штабами. Наконец, еще в 1938 году французские руководители были до такой степени напуганы Германией, что опасались, будто штабные переговоры с Советским Союзом, по словам тогдашнего премьер-министра Шотана, «вызовут объявление войны Германией».

Франция, таким образом, пришла к заключению военного союза со странами, слишком слабыми, чтобы ей помочь, и установила политический альянс с Советским Союзом, с которым не осмеливалась сотрудничать в военном отношении. Стратегически же она находилась в зависимости от Великобритании, которая четко и ясно отказывалась от каких бы то ни было обязательств военного характера. Такого рода договоренности могли повлечь за собой одно лишь нервное расстройство, а не являться признаком наличия великих стратегических замыслов.

Единственным серьезным ходом, сделанным Францией в ответ на рост германской мощи, было обращение к Италии. Муссолини вовсе не был приверженцем принципа коллективной безопасности, но четко осознавал пределы возможностей Италии, особенно в отношении Германии. Он боялся, Что германская аннексия Австрии повлечет за собой требование возврата Южного Тироля, немецкого с этнической точки зрения. В январе 1935 года тогдашний министр иностранных дел Пьер Лаваль заключил договор, по сути своей ближе всего подходивший к понятию военного союза. Давая согласие на консультации друг с другом в случае какой бы то ни было угрозы независимости Австрии, Италия и Франция выступили с инициативой военно-штабных переговоров, на протяжении которых они зашли до такой степени далеко, что обсуждали размещение итальянских войск вдоль Рейна, а французских — вдоль австрийской границы.

Через три месяца после этого Гитлер восстановил всеобщую воинскую повинность, и тут замаячила возможность заключения некоего подобия военного союза между Великобританией, Францией и Италией. Главы их правительств встретились на итальянском курорте Стреза, где договорились об оказании сопротивления любым германским попыткам изменить положения Версальского договора при помощи силы. Как своего рода исторический анекдот выглядело то, что организатором конференции в защиту версальского урегулирования'выступил именно Муссолини, уже давно выступавший с критикой Версаля, якобы обделившего Италию.

Стреза была последней попыткой победителей в первой мировой войне предпринять совместные действия. Через два месяца после- конференции Великобритания подписала морское соглашение с Германией, которое показало, что в вопросах собственной безопасности Великобритания предпочитает полагаться на двухсторонние договоренности с оппонентом, а не на партнеров по договоренности в Стрезе. Германия согласилась на лимит численности флота в размере 35% от британского на последующие десять лет, правда получив право на равенство по подводным лодкам.

Не так важны были сами условия морского договора, как показательно состояние умов в демократических странах. Британский кабинет, вне всякого сомнения, отдавал себе отчет в том, что данное военно-морское соглашение, по сути дела, представляет собой молчаливое подтверждение отказа Германии соблюдать военно-морские ограничения Версальского договора и потому, как минимум, противоположно ДЗ*У «фронта Стрезы». Практический смысл его заключался в том, что на двухсторонней

Конец иллюзии: Гитлер и разрушение Версаля

основе устанавливался новый потолок. Потолок, к тому же базирующийся на предельных судостроительных возможностях Германии: этот метод контроля над вооружениями станет все более и более популярен во времена «холодной войны». Подписание этого военно-морского соглашения также означало, что Великобритания предпочитает примирение с противником опоре на партнеров по «фронту Отрезы» — так складывалась психологическая первооснова того, что потом станет известно как «политика умиротворения».

Вскоре после этого «фронт Отрезы» развалился окончательно. Будучи приверженцем «Realpolitik», Муссолини счел само собой разумеющимся, что теперь у него развязаны руки для колониальной экспансии, естественной в период перед первой мировой войной. Соответственно он занялся выкраиванием для себя африканской империи, завоевав в 1935 году Абиссинию, последнюю независимую страну_Афвикид/ и тем самым отомстив за испытанноёПЙталией унижение, когда на рубеже века она потерпела поражение от абиссинских войск.

Но если агрессия Муссолини и сошла бы с рук в период перед первой мировой войной, то теперь она имела место в мире, обладающем системой коллективной безопасности и Лигой наций. Общественное мнение, особенно в Великобритании, уже всячески осуждало Лигу за «неспособность» предотвратить японское завоевание Маньчжурии, и потому по ходу дела был введен механизм экономических санкций. К тому моменту, как Италия вторглась в 1935 году в Абиссинию, у Лиги уже имелось законное средство против подобной агрессии. Более того, Абиссиния была членом Лиги наций, хотя и в результате довольно курьезного стечения обстоятельств. В 1925 году Абиссиния была рекомендована в члены Лиги не кем иным, как Италией, которая хотела этим предотвратить осуществление предполагаемых планов Великобритании. Та с неохотой вынуждена была согласиться, хотя и утверждала, что Абиссиния является слишком варварской страной, чтобы стать полноправным членом международного сообщества.

Теперь каждая из этих стран была поражена своим же собственным снарядом: Италия — тем, что по любым стандартам являлось неспровоцированной агрессией против члена Лиги; Великобритания — тем, что налицо был вызов системе коллективной безопасности, а не очередная колониальная проблема. Ситуация осложнялась еЩе и потому, что в Стрёзе Великобритания и Франция уже согласились, что Абиссиния находится в сфере интересов Италии. Лаваль позднее скажет, что он имел в виду Для Италии роль, схожую с ролью Франции в Марокко, — то есть косвенного контроля. Но от Муссолини нечего было ожидать понимания того, что Франция и Великобритания, сделав подобную уступку, рискнут пожертвовать почти что альянсом против Германии из-за различия между аннексией Абиссинии и косвенным контролем над ней. ";

Франция и Великобритания так и не осознали, что перед ними встали два взаимоисключающих варианта поведения. Коль скоро они пришли к выводу, что Италия явится существенно важным фактором защиты Австрии, а косвенно обеспечивает со-«ействие в сохранении рейнской демилитаризованной зоны, гарантированной ею в л°карно, они должны были бы найти какой-то компромисс, чтобы спасти лицо Ита-ЛИи в Африке и сохранить в целости и сохранности «фронт Отрезы». Если Лига дей-

Дипломатия

ствительно была наилучшим инструментом сдерживания Германии и мобилизации западного общества против агрессии, то в качестве альтернативы первому варианту было бы необходимо добиться применения санкций и продемонстрировать этим, что агрессия не приносит никаких выгод. Середины не было.

А демократические страны, потеряв уверенность в себе, не способные определить для себя, что же им на самом деле нужно, искали именно промежуточного варианта поведения. По настоянию Великобритании была пущена в ход система экономических санкций Лиги. В то же время Лаваль в частном порядке заверил Муссолини, что доступ Италии к нефти не будет прекращен. Великобритания преследовала, в сущности, ту же самую цель, когда вежливо зондировала почву в Риме, не приведут ли нефтяные санкции к войне. Когда Муссолини — вполне предсказуемо и лживо — отвечал утвердительно, британский кабинет получал алиби, которое ему требовалось, чтобы сочетать поддержку Лиги с призывом к самым широким слоям общественности предотвратить войну. Выражением этой политики явился лозунг: «Все санкции, за исключением ВОЙНЫ»;

Позднее премьер-министр Стэнли Болдуин как-то сказал весьма задумчиво, что если бы санкции сработали, они бы обязательно привели к войне. Такова цена мнения, будто бы экономические санкции являются альтернативой применению силы в деле отражения агрессии, — аргумент, который пятьдесят лет спустя возродится к жизни в Соединенных Штатах в связи с тем, как поступить по поводу аннексии Ираком Кувейта, хотя и с более счастливым исходом.

Министр иностранных дел Сэмюэль Хор понял, что Великобритания пустила под откос собственную стратегию. Чтобы противостоять растущей германской угрозе, лидерам Великобритании следовало бы вступить в конфронтацию с Гитлером и умиротворить Муссолини. Они же сделали прямо противоположное: занялись умиротворением Гитлера и вступили в конфронтацию с Италией. Осознав абсурдность подобной ситуации, Хор и Лаваль разработали компромисс в декабре 1935 года: Италия получит плодородные равнины Абиссинии; Хайле Селассие будет продолжать править в обширных горных районах, являвшихся исторической территорией его королевства; Великобритания поможет осуществлению этого компромисса на практике, дав замкнутой на суше Абиссинии выход к морю через Британское Сомали. Ожидалось, что Муссолини целиком и полностью примет этот план, а Хор представит его на утверждение Лиги.

План Хора - Лаваля свелся к нулю, поскольку просочился в прессу еще до представления в Лигу наций, - событие исключительно редкое в те времена. Прозвучавшие в результате этого крики возмущения заставили Хора подать в отставку - он стал жертвой поиска практического компромисса перед лицом возбужденного общественного мнения. Его преемник Антони Идеи быстро вернулся в кокон коллективной безопасности и экономических санкций - не желая, однако, прибегать к силе.

Точно так же, как это случалось и во время последующих кризисов, демократические страны, чтобы оправдать собственное нежелание прибегнуть к силе, значительно переоценивали военные возможности противника. Лондон убедил себя, что не справится с итальянским флотом без французской помощи. Франция нехотя пошла навстречу и перевела свой флот в Средиземное море, еще более запутывая отношения с

Конец иллюзии: Гитлер и разрушение Версаля

Италией, будучи одним из гарантов Локарно и партнером по Стрезе. И, даже накопив столь мощные силы, Лондон и Париж так и не рискнули пойти на нефтяные санкции. А обычные санкции сработали недостаточно быстро, чтобы предотвратить падение Абиссинии, — если они вообще способны были сработать.

Завоевание Италией Абиссинии было завершено в мае 1936 года, когда Муссолини провозгласил короля Италии Виктора-Эммануила императором. Абиссинии, только что переименованной в Эфиопию. Менее чем через два месяца, 30 июня, Совет Лиги наций собрался, чтобы рассмотреть свершившийся факт. Звучавшее в пустоте личное обращение Хайле Селассие было, по существу, похоронным звоном по системе коллективной безопасности;

«Вопрос касается не просто урегулирования в связи с итальянской агрессией. Вопрос касается системы коллективной безопасности и имеет отношение к самому существованию Лиги, к доверию государств к международным договорам, к цене обещаний малым государствам относительно сохранения их целостности и независимости — ко всему тому, что следует обеспечивать и уважать. -Речь идет о выборе между принципом равноправия государств и навязыванием малым государствам уз вассальных отношений»19.

15 июля Лига сняла все санкции, наложенные на Италию. Через два года, на волне Мюнхена, Великобритания и Франция пренебрегут возражениями морального характера и подчинят их страху перед Германией, признав захват Абиссинии. Система коллективной безопасности приговорила Хайле Селассие к потере всей территории своей страны, а если бы воплотился в жизнь составленный на основе принципов «реальной политики» план Хора — Лаваля, то у него осталась бы хотя бы ее половина.

В плане военной мощи Италия даже отдаленно не напоминала Великобританию, Францию или Германию. Но пустота, существовавшая вследствие неучастия Советского Союза в Лиге наций, сделала Италию полезным придатком в деле сохранения независимости Австрии и, в определенной степени, поддержания демилитаризации Рейнской области. Пока Великобритания и Франция оказывались на поверку сильнейшими нациями Европы, Муссолини поддерживал версальское урегулирование, особенно поскольку испытывал глубочайшее недоверие к Германии и поначалу с презрением относился к личности Гитлера. Обида, связанная с Эфиопией, в сочетании с анализом истинного соотношения сил убедила Муссолини в том, что продолжение пребывания в составе «фронта Отрезы» может кончиться тем, что на Италию обрушится вся тяжесть германской агрессии. Эфиопия, таким образом, обозначила начало ВДзбежного сближения Италии с Германией, в равной степени мотивированного экспансией и страхом.

Однако именно в Германии поражение Эфиопии воспринималось с особым интересом. Британский посол в Берлине докладывал: «Итальянская победа открыла новую ЛавУ- ^ стране, где обожествляют силу, престиж Англии обязательно должен был Упасть». Когда Италия вышла из «фронта Стрезы», единственным препятствием на пУти Германии в Австрию и Центральную Европу оставалась открытая дверь рейн-ск°й Демилитаризованной зоны. И Гитлер, не теряя времени, ее захлопнул.

Воскресным утром 7 марта 1936 года Гитлер приказал своей армии войти в рейн-скую демилитаризованную зону, что означало уничтожение последнего из оста-

Дипломатия

вавшихся предохранительных клапанов версальского урегулирования. Согласно Версальскому договору, германские вооруженные силы не имели права находиться в Рейнской области и в зоне на протяжении 50 км к востоку от нее. Германия подтвердила это условие в Локарно; Лига наций признала Локарно, а Великобритания, Франция, Бельгия и Италия его гарантировали.

Если бы Гитлер укрепился в Рейнской области, Восточная Европа оказалась бы брошена на милость Германии. Ибо ни одно из новых государств Восточной чЕвро'пы не имело ни единого шанса устоять против реваншистской Германии — ни собственными усилиями, ни совместными усилиями друг друга. Единственной их надеждой была Франция, которая могла бы предотвратить германскую агрессию при помощи угрозы вступления в Рейнскую область.

И опять западные демократии мучились в неопределенности относительно намерений Гитлера. Технически он просто вновь вводил войска на германскую территорию. И одновременно предлагал всевозможные гарантии, включая пакт о ненападении с Францией. И вновь звучало утверждение, будто бы Германия будет полностью удовлетворена, как только получит право защищать собственные национальные границы, считающееся для любого европейского государства само собой разумеющимся. Неужели британские и французские лидеры обладали моральнвш правом рисковать жизнью своих народов ради поддержания столь откровенно дискриминационных установлений? А £ другой стороны, разве не было их моральным долгом выступить против Гитлера, пока Германия еще полностью не вооружилась, и тем самым, возможно, спасти несказанное количество жизней?

История уже дала свой ответ; но современники испытывали болезненные сомнения. Ибо в 1936 году Гитлер все еще продолжал извлекать выгоду из уникальной комбинации психопатологической интуиции и демонической силы воли. Демократические страны все еще полагали, что имеют дело с нормальным, хотя и хватающим через край, национальным лидером, который хочет восстановить для своей страны равноправное положение в Европе. Великобритания и Франция пытались сосредоточенно прочесть, что у Гитлера на уме. Был ли искренним? Действительно ли хотел мира? Конечно, вопросы были вполне резонны, но внешняя политика, пренебрегающая реальным соотношением сил и полагающаяся на догадки относительно чужих ^намерений, строится на зыбучем песке.

Обладая невероятной способностью эксплуатировать слабости противников, Гитлер совершенно точно выбрал момент для введения германских войск в Рейнскую область. Лига наций, потерпевшая провал в деле наложения санкций на Италию, не испытывала особого желания пойти на конфронтацию с еще одной могучей державой. Война в Абиссинии провела черту между западными державами и Италией, одним из гарантов Локарно. Великобритания, еще один гарант, только что воздержавшийся от введения санкций на морские перевозки нефти в Италию, обладая господством «а море, еще в меньшей степени захотела бы рисковать, вступив в войну на суше за дело, не связанное с нарушением ее национальных границ.

И хотя ни одна из стран не делала столь высоких ставок на демилитаризацию Рейнской области, как Франция, ее поведение в отношении сопротивления нарушению со стороны Германии было наиболее двусмысленным. Наличие «линии Мажино»

Конец иллюзии: Гитлер и разрушение Версаля

выдавало приверженность Франции идее стратегической обороны, а военное оснащение и методика подготовки французской армии не оставляли сомнений в том, что первая мировая война погасила ее традиционный наступательный дух. Франция, казалось, смирилась с мыслью ожидать решения собственной судьбы, сидя за «линией Мажино», и не идти на риск за пределами собственных границ — ни в Восточной Европе, ни, как в данном случае, в Рейнской области.

Тем не менее введение войск в Рейнскую область было со стороны Гитлера азартной игрой. Всеобщая воинская повинность действовала еще меньше года. Германская армия была далека от готовности к войне. И небольшой авангард, вступавший в демилитаризованную зону, получил приказ отступать с боями при первых признаках французского вторжения. Гитлер, однако, компенсировал военную слабость гигантской психологической решимостью. Он завалил демократические страны предложениями, намекавшими на его готовность обсудить вопросы ограничения численности войск в Рейнской области и возвращения Германии в Лигу наций. Гитлер играл на широко распространенном недоверии к Советскому Союзу и заявлял, что его шаг обусловлен подписанием Франко-советского пакта в 1935 году. Он предложил установить пятидесятикилометровую демилитаризованную зону по обе стороны от германской границы и заключить сроком на двадцать пять лет договор о ненападении. Предложение о демилитаризации создавало то двойное удобство, что, с одной стороны, создавало иллюзию, будто прочный мир находится на кончике пера, а с другой стороны, аккуратно подводило к необходимости демонтажа «линии Мажино», вплотную примыкавшей к германской границе.

Партнерам Гитлера по переговорам не требовалось особого приглашения для того, чтобы избрать пассивный образ действий. Удобное алиби то' тут, то там оправдывало их тактику ничегонеделания. Со времен Локарно кардинальным принципом французской политики было никогда не идти на риск войны с Германией в отсутствие союза с Великобританией, хотя британская помощь технически была не нужна, пока Германия оставалась разоруженной. Упрямо и прямолинейно добиваясь этого союза, фран-Чузские руководители глотали на этом пути бесконечное число обид и поддерживали ассу инициатив в области разоружения, которые, как они сами в дуще понимали, были по существу мертворожденными.

Всеподавляющая психологическая зависимость от Великобритании способна ъяснить тот факт, почему Франция не предпринимала никаких военных приго-овлений, несмотря даже на то, что французский посол в Берлине Андре Франсуа 'онсе предупреждал 21 ноября 1935 года, что введение Германией войск в Рейн-Ую область произойдет обязательно, — это было сделано за добрых три с полови-°й месяца до фактически свершившегося события21. И все же Франция, чтобы ее е обвинили в провоцировании того самого, чего она больше всего боялась, не Рискнула ни произвести мобилизацию, ни предпринять превентивные меры военно-0 характера. Она даже не решалась поднимать этот вопрос на переговорах с Германией, ибо не знала, как поступить, если та проигнорирует ее предупреждения или Т|Фыто заявит о намерениях.

Но совершенно необъяснимым в поведении Франции в 1935 году остается то, что Французский Генеральный штаб вообще не принял никаких мер в рамках внутреннего

Дипломатия

планирования даже после предупреждения Франсуа Понсе. Неужели французский Генеральный штаб не верил собственным дипломатам? Неужели это произошло потому, что Франция не могла заставить себя выйти из-под защиты фортификационных сооружений даже в целях обороны жизненно важной буферной зоны, которую и представляла собой демилитаризованная Рейнская область? А может быть, Франция до такой степени ощущала себя обреченной, что ее основной целью стала отсрочка войны в надежде, что какие-либо непредвиденные перемены изменят ситуацию в ее пользу, хотя она сама уже не была способна обеспечить подобные перемены собственными действиями?

Наипоказательнейшим символом подобного состояния умов была, конечно, сама «линия Мажино», в которую Франция вложила огромные средства, сооружая ее в течение десяти лет. Тем самым Франция обрекла себя на стратегическую оборону в тот самый год, когда она гарантировала независимость Польши и Чехословакии. Знаком такого же умопомрачения было переходящее за все рамки здравого смысла решение оборвать строительство «линии Мажино» у бельгийской границы, что полностью противоречило опыту первой мировой войны. Ибо если все же считалась возможной франко-германская война, то почему же отвергать возможность германского наступления через Бельгию? А если Франция боялась того, что Бельгия падет духом, когда узнает, что главная линия французской обороны обходит эту страну, то Бельгии мог быть предоставлен выбор: либо согласиться с тем, что «линия Мажино» будет продолжена вдоль бельгийско-германской границы, либо, если в этом будет отказано, «линия Мажино» могла быть продлена до моря по линии франко-бельгийской границы. Франция не сделала ни того, ни другого.

Когда политические лидеры что-то решают, разведывательные службы стремятся отыскать оправдание этим решениям. Массовая литература и фильмы часто рисуют противоположное: как разработчики политического курса выступают в роли беспомощных орудий в руках специалистов-разведчиков. В реальном мире оценки разведок чаще всего следуют за политическими решениями, а не их направляют. Возможно, это объясняет дикие преувеличения германской мощи, разрушившие военные расчеты Франции. В момент введения германских войск в Рейнскую область французский главнокомандующий, генерал Морис Гамелен, заявил гражданским руководителям, что обученные резервы Германии уже равняются французским и что Германия обладает большим количеством боевой техники, чем Франция, — оценка, абсурдная для второго года перевооружения Германии. И расцветшие пышным цветом политические рекомендации исходили как раз из этого ошибочного предположения относительно германской военной мощи. Гамелен сделал вывод, что Франция не должна предпринимать никаких военных контрмер, не проведя всеобщей мобилизации, — а пойти на такой шаг политические лидеры не рискнули бы, не заручившись поддержкой Великобритании, — и это тогда, когда общая численность вошедших в Рейнскую демилитаризованную зону германских войск не превышала двадцати тысяч, а постоянная французская армия насчитывала без всякой мобилизации пятьсот тысяч.

Все теперь возвращалось к той же дилемме, которая сводила с ума демократические страны в течение двадцати лет. Великобритания признавала одну-единственную угрозу европейскому равновесию сил - нарушение границ Франции. Преисполнен-

Конец иллюзии: Гитлер и разрушение Версаля

да решимости никогда не воевать в Восточной Европе, она не видела для себя никаких жизненно важных интересов в Рейнской области, пусть даже игравшей на Западе роль заложника. Не пошла бы Великобритания на войну и как гарант Локарно. Идеи заявил об этом четко и ясно за месяц до оккупации Рейнской области. В феврале 1936 года французское правительство наконец-то собралось с силами и запросило Великобританию, какова будет ее позиция, если Гитлер осуществит то, о чем докладывал Франсуа-Понсе. Толкование Иденом потенциального нарушения сразу двух международных соглашений: версальского и локарнского — звучало, как начало коммерческого торга:

«...Поскольку эта зона была в первую очередь создана для обеспечения безопасности Франции и Бельгии, именно эти два правительства должны с самого начала решить для себя, какую ценность для них имеет ее сохранение и какую цену они готовы за это платить... Было бы предпочтительнее для Великобритании и Франции вступить, пока есть время, в переговоры с германским правительством для определения условий передачи наших прав в этой зоне, пока такая передача все еще имеет переговорную ценность»22.

По существу, Идеи встал на ту точку зрения, что наилучшее, на что следовало бы надеяться, — это переговоры, в процессе которых союзники в обмен на установленные и общепризнанные права (которые Великобритания не удосужилась почтить собственной гарантией) получат — что именно? Время? Иные гарантии? Великобритания возложила выбор quid pro quo на Францию, но собственным поведением показала, что воевать во исполнение торжественного обязательства по поводу рейнской демилитаризованной зоны не является частью британской стратегии.

И когда Гитлер промаршировал в Рейнскую область, отношение Великобритании проявилось еще более четко и определенно. На следующий день после германского ага британский военный министр заявил германскому послу:

«•■■Хотя британский народ готов воевать за Францию в случае германского втор-

Жения на французскую территорию, он не прибегнет к оружию в связи с недавней

оккупацией Рейнской области....Большинство [британского народа] по-видимому,

Р Держивается той точки зрения, что им „наплевать" на введение германских войск

на германскую же территорию»23.

омнения Великобритании вскоре распространились даже на контрмеры невоен-характера. Министерство иностранных дел заявило американскому поверенному Делах: «Англия предпримет все шаги, чтобы предотвратить введение военных или кономических санкций против Германии»24.

Министр иностранных дел Франции Пьер Фланден тщетно пытался объяснить, в Рей ^ ДеЛ°' ^Н паачески заявил англичанам, что, как только Германия укрепит

некую область, Чехословакия будет потеряна, а вскоре после этого неизбежно раз-

Ится мировая война. И хотя Фланден оказался прав, так и не было ясно, то ли он н ал бРитанской поддержки французским военным действиям, то ли искал оправда-т ^Франции на случай бездействия. Черчилль явно думал последнее, сухо заме-

• «лрабрЫе слова; но действия звучат громче».

еликобритания осталась глуха к мольбам Фландена. Огромное большинство ее леров все еще верило в то, что мир зависит от разоружения и что новый междуна-

Дата добавления: 2015-08-10