В разгаре террора.

М О Я ТЮРЬМА.

Июнь 1871 года.—Улица Ришелье, против фонтана Мольера. Это мое второе убежище со времени разгрома. М е н я приютил здесь двоюродный брат, чиновник одного из министерств. Он ухо­дит на целый день в свою канцелярию, оставляя меня одного с моими мыслями. Единственное мое развлечение в эти часы— если только это можно назвать развлечением — состоит в чтении газет, которые он приносит мне вечером, в карманах пальто, спрятанные с величайшей осторожностью. В эти д н и доносов в с е настороже.

И двоюродный брат привел меня с собой поздно вечером, почти ночью, наказывая мне подниматься по лестнице на цыпочках, точно вору, чтобы привратник не услыхал моих шагов.

Никто и не подозревает, что я живу здесь наверху, добро­вольным узником, в квартире пятого этажа.

М о й верный кузен, одновременно с газетами, приносит мне и пищу. Хлеб, колбасу. Я не курю—для того, чтобы на площадке не пахло табаком...

По вечерам мы тихо разговариваем.

Тема разговора всегда одна и та же. Как уехать? Как вы­браться из Парижа, из Франции? Как добраться до границы? До какой границы и куда? В Лондон? В Брюссель? В Женеву? Но как?

С чьим паспортом?

Никто не может ехать по железной дороге, ночевать в го­стинице, путешествовать по дорогам, — без паспорта. А этот проклятый паспорт можно достать только у близкого человека, готового уступить вам свое имя, свои бумаги, а следовательно и пострадать, если случаю будет угодно раскрыть вдруг в с ю ком­бинацию.

Ц е л ы е д н и оставаясь о д и н и строя бесконечные п л а н ы, я м ы сленно перебирал всех своих друзей и знакомых. Я наметил себе нужного м н е человека. Вечером я сообщил об этом двоюродному брату.

— Е г о зовут так-то и так-то, сходите к нему... Мы б ы л и
приятелями в Латинском квартале... Скоро будет четыре года,
к а к м ы познакомились с н и м н а возобновлении «Э р н а н и» ^х, г д е м ы
были соседями по амфитеатру... В тот вечер мы оба столько кри­
чали, что не могли говорить, когда в ы ш л и из театра... Он помнит,
конечно... Он не откажет... Все устроится как нельзя лучше...
Он похож на меня, как родной брат...

Вечером кузен возвращается.

— Н у, что?

— Твой приятель... Он меня отлично принял... Но... но... Боится скомпрометировать себя. У него старуха мать. А вдруг ты попадешься... Узнают, что он одолжил тебе свой паспорт... Е с л и бы вопрос был только в нем, он не колебался бы... но у него на ру ках мать...

— Словом, он отказывается?

— Да.

ГАЗЕТЫ

С тех пор, как я ускользнул от военного суда, газеты, кото-р ы е м н е доставляются, п о л н ы ужасов.

Валлэс убит на улице Священников прихода Сен-Жермен-л'Оксерруа, куда его дотащили. Так как он отбивался, то его за­ставили замолчать у д а р а м и п р и к л а д о в в бок. П о д конец с о л даты закололи его штыками²...

Ферре, Вальян, Клюзере, Билльорэ, задержанные на улице, также расстреляны.

Я прочел кошмарное описание смерти Варлена, арестованного по доносу одного священника и расстрелянного на Монмартре, после ужасного крестного пути под ударами и ругательствами.

Я содрогаюсь п р и м ы с л и об ужасных ямах в сквере Б а ш н и Сен-Жак, наполненных трупами. У меня этот рассказ под ру-¹ Возобновление пьесы Виктора Гюго «Эрнани» во Французском Театре состоялось 20 июня 1867 года. Вечер был из самых шумных. Уча­щаяся молодежь встречала бурными апплодисментами каждый намек на бе­зобразия императорского режима.

² Как известно, несчастный, подвергнутый таким пыткам, в действи­тельности ничего общего не имел с Валлэсом. Подобным же образом б ы л расстрелян целый ряд других лиц по доносу кого-нибудь из прохожих, кото­рые приняли их почему-либо то за Билльорэ, то за Ферре, то за Вальяна, то за кого-нибудь еще.

к а т и.. К Т О О Н И, Э Т И несчастные, в громадном большинстве случаев расстрелянные в проклятой казарме Лобо, по выходе из военного суда полковника Вабра Б Шатле? Перепечатываю этот рассказ...

.. Что поражало взгляд, так это зрелище, представляемое сквером Башни Сен-Жака Его решетки были заперты. За ними прохаживались часовые. На деревьях висели ел манные ветви. Повсюду, на лужайках и в чаще де­ревьев, зияли большие ямы.

Из этих сырых ям, только что вырытых киркой, то там, то сям торчали головы руки, ступни и кисти На уровне земли вырисовывались профили трупов, одетых в форму национальных гвардейцев Э о было отвратительно. Их наскоро свалипи т/да.

Тяжелый, зловонный дух исходил из этого сада. Временами он делался прямо таки Н'выносимым.

Мебельные фургоны ждали своего ужасного груза. Берега реки получили уже свою долю трупов '.

И так каждый день, все те же страшные картины.

М е н я м о г л и в л ю б у ю минуту арестовать здесь — достаточно было бы одною доноса ² — спустить с лестницы ударами при­кладов, как Валлэса, толкнуть к стене... там, внизу... затем подо-орать м о й труп, отвезти е г о в какой-нибудь сквер и зарыть на береговом откосе...

И я задумьшался, охваченный тревогой и дрожью ужаса, обхва­тив руками голову... Один.

ДОНОСЧИКИ.

Входит двоюродный брат. У него растерянный вид...

— Что случилось?

— На... читай.

Он протягивает мне газету. Пальцем указывает на заметку, напечатанную на первой странице:

Г-н Максим Вильом, один из редакторов «Пер-Дюшена», который до настоящего дня ускользал от всех поисков, арестован сегодня утрем на улице Ангулем дю-Тампль ^<>.

— Видишь. Тебя ищут. По счастью, не в этом квартале...
Быть может за тобой гонится по пятам какой-нибудь товарищ
по перу, который имеет против тебя зуб... Что если в один пре­
красный день, идя по твоим следам, он откроет тебя здесь?

¹»Се Momteur Umversel > от 1 июня 1871 года.

² «Число анонимных доносов, адресованных в главную квартиру армии
в мерии, в Версаль или, наконец, чаще всего полицейским комиссарам Па­
рижа с 22 мая по 13 июня достигло 379.823. Порядковый номер регистрации
в журнале префектуры полиции, куда направляется вся эта корреспонденция,
дал возможность установить эту статистику анонимов». («Opinion Nationale»
от 16 июня 1871 года).

³ «La Petite Presse» («Маленькая Пресса») от 8 июня 1871 года

— Так что же мне делать?

— Все, что захочешь. Пожалуй, тебе не помешало бы еще раз переменить свое местопребывание... Я схожу к X., нашему родственнику. У него на улице Дофина большой магазин, где, мо­жет быть, ты будешь в большей безопасности, чём здесь... пока что...

Родственник отказывается... Он тоже боится. У него семья, дети... Вдруг узнают, что он скрывает у себя лицо, причастное к Коммуне... Его заберут самого... Что станет с его торговлей.. с его близкими?..

На завтра я просмотрел «Маленькую Прессу» от доски до доски.

Больше ни слова обо мне.

И лишь двенадцать дней спустя—я только-только успел вы­браться из Парижа — на том же месте, г д е появилась заметка от 8 июня, можно было прочитать следующие строки:

По имеющимся у нас сведениям., Вильом арестован на улице Расина вчера около пяти часов.

Говорят, что он был тотчас же передан в распоряжение военных властей.

Как бы там ни было, но достоверно одно, что в тот момент, когда мы пишем эти строки, этот темный сподвижник господ Эмбера и Вермеша еще не заключен в тюрьму.

Всем известно, что этот рьяный сторонник Коммуны входил в состав тройки, которая так долго печатала в «Пер-Дюшене» статьи, написанные грязным и отвратительным я^_ыком '.

Впоследствии, когда я очутился в полной безопасности, в Же­неве мне называли имя суб'екта, избравшего своей специальностью доносы на своих прежних товарищей.

В золотые времена «Пер-Дюшена» этот господин не раз обра­щался к помощи нашего, тогда не очень тощего, кошелька.

БУДЕТ ОБЫСК.

Донос не единственная вещь, которой я должен был бояться.

Обыска следует опасаться столько же, сколько и доноса.

Вот что такое обыск.

Тук... Тук... Отворите... Отворяют. Патруль солдат во главе с унтер-офицером... Такой же патруль внизу охраняет входную дверь... Кто вы такой?.. Что вы здесь делаете? В а ш и бумаги?.. Вы здесь живете?.. Е с л и нет, кто вы? Откройте эти ящики, этот шкаф... Унтер-офицер берет связку писем, пробегает их... У вас нет оружия?..

¹ «Маленькая Прзсса> от 20 июня 1871 года

Ы

Если ответы, которые вы даете, вызывают малейшее сомнение, вас немедленно уводят в военный суд и л и в полицейский комис­сариат...

Сколько л ю д е й б ы л и схвачены таким образом и ограблены!

Обыскивают целые кварталы, участки, улицы, дома.

О! Эти обыски!

В этих краях, у фонтана Мольера, г д е я нашел себе приют, еще не было обысков.

Когда они начнутся?

Завтра?

Послезавтра?

Рано и л и поздно, но их не миновать.

Время от времени я приподнимаю уголок шторы... О д и н только уголок... Чтобы меня не увидел какой-нибудь сосед, который может заинтересоваться тем, что это за физиономия, которой он никогда раньше не видал...

Бросаю беглый взгляд на соседние улицы.

Нет. Пока ничего. Красных панталон не видать. Значит, обыски еще не начались...

Иногда я провожу таким образом целые часы у окна...

Совершенно машинально глаза мои останавливаются на брон­зовом Мольере. Я изучаю его маску, шевелюру, усы, его камзол и манжеты... Ах! Как я его хорошо знаю, этого Мольера!.. И этот фонтан!.. Мельчайшие подробности его врезались в мою память, я так же ясно и отчетливо помню их сегодня, как и в дни, когда изучал их из окна моей тюрьмы...

Вот и двоюродный брат.

Он еще менее спокоен, чем накануне. На службе его расспра­шивали обо мне. Там уже знают о наших родственных отношениях. Это его изводит... А вдруг узнают, что я спрятан у него..

Да... Надо уходить

ГОРОДОВОЙ!

Улица Шатоден. Я у другого родственника. У него магазин мел­ких металлических изделий. Мы пришли в тот момент, когда он садился за стол. Он холостяк и живет один с человеком, который прислуживает ему. Мы об'ясняем ему, чего от него хотят.

Добряк соглашается взять меня к себе. У него там наверху, в шестом этаже, есть комната для прислуги, которая не занята Временно я могу ночевать в ней.

Мы с и д и м за столом и беседуем.

Вдруг раздается стук в стеклянную дверь.

— Д о б р ы й день.. Я на минутку., зашел пожать тебе руку

Достаточно мне было взглянуть на посетителя, чтобы вся кровь бросилась мне в лицо.

Этот посетитель—городовой.

Городовой, городовой! Н а н е м д л и н н а я серая ш и н е л ь с отогну­тыми передними полами. Кепи с белой полоской. Сбоку револьвер в желтой кожаной кобуре. Тот, кто вооружен этим револьвером, имеет право навести его на всякого подозрительного прохожего, на инсургента, на которого сделан донос, на петролейщицу—ле-генда о поджигательницах каждый день дает новые жертвы—и без всяких разговоров застрелить их на месте.

Городовой садится. Он б ы л полицейским сержантом во время Империи и товарищем по полку родственника, у которого я только что просил пристанища. Он пьет мелкими глотками чашку кофе, которую ему подали.

— Слава Богу, скоро все это кончится,—говорит он,—а то ведь
нет ни одной свободной минутки... Я в мерии, на улице Друо. К нам
каждую минуту приводят арестованных. И весь этот народ надо
караулить, пока их не присоединят к партии отправляемых
в Версаль.

Я слушаю, оцепенев от ужаса.

— Н у, пока, до скорого свидания. Бегу в мерию.

Гость вытирает усы, затягивает кушак, поправляет револьвер... Он протягивает мне руку так же, как и всем остальным...

Уходит.

—- Славный малый,—говорит м о й родственник,—-тебе нечего его бояться.

Но нет. Я его все-таки боюсь.

Я не стану ночевать в комнатке шестого этажа.

После обеда я нанимаю извозчика и прощаюсь с улицей Ша-тоден... Полчаса спустя я на площади Медицинской Школы.

Перед решетками двое часовых шагают взад и вперед.

Там наверху, в доме (с тех пор исчезнувшем) в одном из окон виднеется свет. Вхожу. Привратник, человек надежный, подходит ко мне.

— Вы идете к г - н у Белланже?.. Он дома...

БЕГСТВО.

Белланже чувствует себя дома в полной безопасности. Встре-т и в ш и й м е н я с и м п а т и ч н ы й привратник—его в е р н ы й страж. П р и м лейшем признаке опасности он немедленно предупредит его. Ка-ж д ы й день приносит ему наверх газеты, провизию. Сообщает ему все новости.

Смеркается Белланже выходит, держась вдоль стен.

— Я встретил X...—говорит он по возвращении...—Валлэс жив. Расстреляли не его, а другого, двойника... Мэтр, командир нашего батальона «Детей Пер-Дюшена», все еще в этом квартале. X... встретил его как-то вечером на улице Гэ-Люссак... Эмбер тоже скрывается здесь... До сих пор из нашей компании еще никто не взят ¹.

— Что, все еще расстреливают?

— Нет. Арестованных направляют в Версаль.

Я облегченно вздохнул. Все-таки маленький луч надежды Когда я услышал ответ Белланже, мне показалось, что голова моя как-то крепче сидит на плечах.

Д о м Белланже должен б ы л быть м о и м последним убежищем.

В течение трех дней, которые я провел там, мы все строили планы от'езда, бегства... Нет необходимости сразу же добраться до границы... Выберемся сперва из Парижа... У крепостной стены не требуют никаких документов... Когда мы б у д е м вне Парижа, мы посмотрим, что делать дальше... У меня оставалось еще несколько синих кредиток от времен «Пер-Дюшена». С этим мы сможем да­леко уйти вдвоем.

А тут еще как нарочно подвернулось — словно манна небесная среди голода — приглашение в одно имение департамента Сены-и-Марны, неподалеку от Парижа, где мы будем в безопасности.

Замок, владелец которого бывает только наездами. Огромный парк, высокие заросли которого будут для нас непроницаемой пре­градой от нескромного глаза.

Мы с радостью хватаемся за этот якорь спасения.

Сегодня мы в последний раз будем ночевать на площади М е д и цинской Школы.

Завтра в одиннадцать часов утра отправляемся на вокзал Во сточной железной дороги.

Вот мы и в поезде... Он идет п о л н ы м ходом.. Внимание. Укрепления... Остановка... Прусские солдаты подходят к дверцам... Поезд катится дальше... Все благополучно... Около полудня мы переступили порог замка. Никто нас не заметил...

Да, уж здесь-то, наверное, не будут нас искать!..

¹ Белланже ошибался. Эмбер скрывался в Батиньоле на улице Трюффо. Выданны i привратником (15 июня) он был обведен в соседний полицейский участок, где один из агентов признал е^о Эмбер протестовал. Но у добрых людей, давших ему приют, отыскали письмо, полученное им в это утро от своей матери. Мадам Эмбер жила на улице Суффло, № 14. Арестованного отвели туда. Увидав сына, бедная мать бросилась ему на шею. Это погу­било его окончательно. Его посадили в фиакр, откуда ему удалось бежать. В Одеоне его снова поймали. В Версале его встретил знаменитый комиссар Клеман, тот самый, которого мы называли во время Империи «старой ищейкой > — Я вас ждал,—иронически заметил Клеман, очутившись перед Эмбером. Известно, что 21 ноября 1871 года Эмбер был приговорен воен­ным судом к пожизненным каторжным работам

Дата добавления: 2015-08-10