Глава 5 6 страница

— Ну, в общем, правильно. Сила токов Моруа и их чистота воздействуют на человека, обращая всё им содеянное против него же. Причём это проис­ходит не мгновенно. Чем сильнее загрязнён орга­низм, тем дальше по времени отстоит ожидаемая им расплата.

— Иной раз видишь, что живёт на свете откро­венный негодяй и ничего с ним не случается, — ска­зал Жак.

— Зло, пущенное им в пространство, ждёт удоб­ного момента, чтобы вернуться и поразить нечестив­ца. Но стоит ему соприкоснуться с грозной силой любви, как лавина произведённых им на свет гадос­тей обрушится на него с многократной силой. Тако­во действие чистых вибраций. Ведь они — огонь про­странства, и под их ударом сгорает всё.

Они много почерпнули друг у друга, но пришло время расставаться, ибо каждого ждали свои дела. Путь Жака лежал назад во Францию через Австршо. где он намеревался остановиться на какое-то время в доме Луизы. Но неожиданно для него Ромулд и Сегильда решили присоединиться к нему и сопровож­дать в замок барона. Они тепло распрощались с Туриньи, который пригласил их заехать когда-нибудь в аббатство.

Жак чувствовал, что с ним происходят какие-то перемены, но не мог найти им объяснения. Он стал более раздражительным, чем раньше, более нетерпи­мым ко злу, более требовательным к людям, желая у всех видеть проявления только самых лучших качеств.

«Что со мной происходит? Почему я стал таким неуравновешенным?» — думал он, но ответа не на­ходил.

Однажды он чуть не бросился на мальчика, пас­шего гусей и поднявшего руку с хворостиной, чтобы согнать их в одно место. Ромулд остановил его, но Жак долго не мог унять сотрясавшую его дрожь воз­мущения. Пришлось Сегильде начать с ним беседу, стараясь не задеть болезненно реагирующие на всё чувства Жака.

— Мы тоже проходили через такие внешние не­приятности, — объясняла Сегильда. — Дело в чистых вибрациях, в таких чистых и высоких, что мало кому удаётся справиться с ними. Но если они оказывают на вас такое воздействие, значит, организм воспри­нимает их. Это из-за общения с Моруа.

— Но ведь другие так себя не чувствуют?

— Откуда вам знать? У других это проявляется не так, но чтобы узнать об этом, вам нужно залезть в их шкуру. Не судите, лучше попытайтесь понять, что именно, какие качества дают столь бурную реакцию и почему вы не можете справиться с ними.

— Меня раздражает несправедливость, меня с ума сводит любое проявление жестокости.

— А вы сами разве не проявляете жестокость, когда вдруг бросаетесь на ничего не подозревающих лю­дей? Пока ещё и несправедливость, и жестокость присутствуют внутри вас, но не доведены до крити­ческого состояния, — самое время уничтожить их. Когда вы избавитесь от них, вы станете спокойным и

рассудительным мудрецом, знающим причины воз­никновения зла и поэтому мудро ожидающим его превращения в добро.

— Неужели такое возможно?! — вскричал Жак.
Даже такой простой разговор возбуждал его и за­ставлял напрягаться.

— Конечно. Нас учил этому монах в Греции. Мы жили среди очень чистых и духовно развитых людей. Но то, что стало твориться с нами с самого начала, не поддаётся описанию. По-моему, всё, что было дурного внутри, полезло вовне. Ромулд даже убегал два раза, а я превратилась в капризную и зловредную султаншу. Но наши наставники умело руководили становлением характера и направляли нас всё время на высшее, не позволяя опускаться до уровня обычных людей. Требования к нам были самыми высокими, только по законам рыцарства. Нельзя было не только произнести одно слово лжи — даже подумать лживо было невозможно, потому что братья видели всё.

— Вам повезло, вас обучали.

— Это особый случай, связанный с нашей ста­ринной кармой и Элевсинскими мистериями. Нам необходимо было многое вспомнить и вынести древ­нее таинство в мир, — отвечала Сегильда.

— А почему нельзя было просто рассказать вам об этом?

— Это бесполезно. Истинные знания хранятся в чаше, в сердце, и чтобы проникнуть в них, нужно разбудить токи, которые, особым образом воздей­ствуя на сердце, дают ему возможность вспомнить. Никто не в силах заставить меня раскрыть тайны, сокрытые в чаше, если не приведены в соответствие все силы моей души и я не начала духовно разви­ваться. Даже если бы сердца моего коснулся маги­ческий жезл, я бы просто умерла, ибо мой организм был не готов. Только когда в целом все тела приве-

дены в соответствие, чаша начинает работать и че­ловек может кое-что вспомнить.

При этих словах с Жаком начало происходить что-то неописуемое. Сердце его забилось, душа, казалось, покинула тело, оставив для связи едва ощутимую ниточку.

— Чего желаешь ты? — донеслись до Одина незабы­ваемые слова.

— Мира, любви, счастья, — быстро проговорил он, потому что эти понятия были близки ему и беспокоили его существо, желавшее добиться их для человечества.

— Чего желаешь ты? — вновь услышал он те же самые слова и вдруг осознал, что речь идёт о самом сокровенном, о желании его духа, бессмертной искры, которая неотделима от Творца.

— Бессмертия духа, — прошептал он.

В этот миг из пелены протянулась рука и коснулась Одина жезлом, как бы требуя подтверждения ответа.

— Бессмертия духа, — более уверенно повторил он и ясно почувствовал, что сказал самое тайное, самое главное, скрытое под спудом других прекрасных и пра­вильных желаний.

Он стоял среди нескольких скрытых под капюшона­ми и плащами людей, но когда он произнёс эти слова, то оказался в одиночестве, в стороне от остальных. Однако душу его наполняли тепло, радость и уверен­ность, что произнесённое им есть великая тайна его духа, которая за много тысяч веков обросла другими тайнами, не столь важными и сокровенными.

«Я прошёл испытание, — подумал Один, — и моё Я смогло проникнуть за тончайшее покрывало, отделя­ющее душу от духа, и оказаться в Святая Святых».

— Тебе помогло касание жезла, — донеслись до сер­дца его слова Невидимого. — Ты один оказался готов и достоин того, чтобы тебе открылся мир духа. Но сам бы ты ещё очень долго шёл по этому пути, и лишь ре шением Высших было дозволено коснуться тебя, ибо ты мог вынести высочайшие токи и не пасть бездыхан­ным. Иди, сын Мой, в мир.

— О, я теперь догадываюсь, о чём вы говорите, и начинаю понимать, какая великая ответственность на нас лежит. Почему я не догадывался раньше?

— Всему своё время. Вы должны проходить обу­чение в миру, как бы и не обучаясь, а познавая всё через общение с людьми. Но уготованные вам встре­чи направляют вас, заставляют задумываться и ис­кать ответы на многие вопросы. Это тоже один из методов ученичества, и, нужно сказать, самый дей­ственный, потому что усвоенное вами самостоятель­но уже не забудется никогда, навеки запечатлев­шись в чаше.

— И что же происходите с вами дальше? — спро­сил Жак.

— С нас спадала вся грязь, налипавшая на дух в течение многих воплощений. Это было очень бо­лезненно, как будто с тебя сдирают кожу. Только кажется, что грязь внешняя, но на самом деле она прорастает внутрь и становится частью твоего су­щества. Поэтому любая истинная работа над собой всегда связана с болью, с душевными муками. А когда всё проходит и ты предстаёшь перед собой и миром очищенным, то похож на вылупившегося птенца без пуха. Ты слаб, беззащитен и подвержен страшным ударам и словом, и мыслью. Нам повезло, что нас не выпускали и мы могли окрепнуть среди чистых людей, но тот, кто должен проходить это в миру, среди обычных людей, будет подвергнут дополни­тельным испытаниям.

— Мы по-другому стали смотреть на все напасти этого мира, на всю ту грязь, которой он залит. Мы стали ему сострадать, — говорил Ромулд, — и пере­стали так смертельно ненавидеть недостатки других.

Конечно, хочется иной раз броситься и уничтожить негодяев, особенно Сегильде, но мы сдерживаемся и говорим друг другу: «Сами не без греха».

Жаку даже стало немного стыдно.

— Действительно, я вижу в одном человеке одну его отвратительную сторону, но кто-то более высо­кий видит во мне тоже нечистоту и даже отрицатель­ные черты. Воистину, нельзя устраивать самосуд, поскольку мы не можем знать причин и следствий, то есть течения реки жизни.

Так в разговорах и без особых приключений они доехали до замка барона фон Аушенбаха.

Хозяева были очень рады гостям, особенно Луи­за, которая была привязана к Жаку всем сердцем. Луиза всегда отличалась заботливостью, не по годам в ней развитой, и она создала уютную атмосферу, благодаря которой в замок с удовольствием заезжала местная знать. Барон был занят созданием каких-то приспособлений, с помощью которых можно изго­тавливать разные предметы для использования их в сельском хозяйстве. Он уверял, что скоро снабдит ими всех местных землепашцев, и они станут рабо­тать намного эффективнее. Аушенбах целые дни про­водил в своей мастерской, и лишь к вечеру все соби­рались вместе в огромном зале у огня. Барон чув­ствовал себя очень счастливым и ждал ребёнка, ко­торый должен был вскоре появиться на свет, с таким нетерпением, как будто тот мог родиться сразу взрос­лым и составить компанию барону в его изысканиях.

— А если родится девочка? — подшучивали моло­дые люди над бароном.

Тот на секунду задумывался, а потом смеясь отвечал:

— Но ведь должен быть мальчик?!

И в его голосе было столько неподдельного удив­ления, что другие не понимают столь простой исти­ны, что это веселило всех ещё больше.

Аушенбах с воодушевлением рассказывал, чем он занимается целый день, и описывал подробно буду­щее, которое открывалось его взору:

— Представьте себе конюшню, в которой стоят столы, очень много столов. На столах станки, кото­рые скоро будут окончательно готовы, а за ними си­дят люди и работают. За целый день они могут изго­товить десять деталей! Дома же они одну рукоятку вытачивают два дня!

Картина действительно была впечатляющей.

— Но не могут же все работать у вас в замке, — говорил Ромулд.

— Я построю огромные дома на своих землях, — отвечал барон.

— А когда вы изготовите все необходимые руко­ятки, что будете делать дальше?

— Но они же и другим нужны, — кипятился ба­рон. — Их купят в соседнем поместье.

— Это при условии, что сосед захочет потратить на них деньги. А так он махнёт рукой и скажет, что его люди сами изготовят их пусть за месяц или за три — ему спешить некуда.

Барон задумался.

— А ведь это правда. Люди в большинстве своём ленивы. Им ничего не хочется менять в своей жиз­ни, тем более если это связано с какими-то усилия­ми, физическими или умственными. Что же делать?

— Нужно их потихоньку готовить к новшествам. Их нужно привлекать, увлекать, объяснять и зара­жать своими идеями. Мы вам поможем. Приглашай­те соседей, сами почаще выезжайте к ним, а мы в беседах будем ненароком упоминать о ваших стан­ках, описывать выгоду от их применения.

— Опять хитрости, опять дипломатия! Я так не люблю все эти приёмы и беседы! — говорил барон.

— А у вас есть другой выход? Вы хотите подо­ждать, пока они сами заинтересуются? Помилуйте,

это и через сто лет не произойдёт. А вот личный при­мер, готовое дело — это убедительно и заразительно. Тем более, что вы не одиноки и вас уже поддержива­ют люди из соседних государств. Ваши соседи заду­маются: а почему вдруг австрийское изобретение за­интересовало французов и датчан, что за этим кроет­ся? Они вас могут сначала поддержать хотя бы из чувства солидарности.

— Когда мы сможем просто апеллировать к здра­вому смыслу? Почему нужно пробираться сквозь дебри человеческой глупости, чванливости, ханже­ства? — сетовал барон.

— Потому что люди не живут по законам чести, здравого смысла и справедливости. Они опутаны гор­дыней, завистью, ложью, и к ним нужно пробирать­ся сквозь дебри лести и превозношения их собствен­ных заслуг. Как только вы их погладите по шёрстке, похвалите, повосхищаетесь их умом, действиями, ка­чествами, они сразу станут вашими друзьями и бу­дут всем говорить, что лучше вас, справедливее и честнее человека не встречали. А попробуйте по­критиковать! Сколько обид и упрёков обрушится на вас! Вам тут же припомнят все ваши недостатки, а потом обратятся к собственной преданности, напом­нят, что вас поддерживали, вам помогали, вас хва­лили, любили — и вот награда! Вы посмели покри­тиковать и указать на недостатки! Так устроены люди: они желают слушать только хорошее и не желают вникать в то, что позволило бы изменить свой характер и добраться до истинной сущности своей, чистой, незапятнанной, божественной. Взле­леянная ими собственная грязь дороже, ближе, луч­ше. Они предпочтут оставаться в ней, потому что так спокойнее, за исключением немногих, которые решаются что-то в себе изменить. Таких героев еди­ницы, но они есть. Их нужно искать и верить, что вы их встретите.

— Наверное, мне везло? Я часто встречал хоро­ших людей, — говорил барон. — Иногда мне даже
приходилось оказывать услуги людям, гонимым об­ществом, но они были честны и отважны, и как я
мог не помочь им?

Барон был на удивление простодушен. В нём со­четались ум, отвага, дипломатические способности и чистота, столь не свойственная людям этой эпохи.

— Барон, вы как будто из древних времён: живёте по законам не общества, а сердца.

— А я и не представляю себе другой жизни. И ка­ким бы ни были время, эпоха, условности мира, де­тей буду воспитывать по законам чести. Единствен­ное, что меня сковывает, это мои люди — крестьяне, которые работают на меня. Я несу за них ответствен­ность и хочу улучшить их жизнь, но у меня не полу­чается, и я чувствую себя виноватым за свои богат­ство, замки и земли. Хорошо тем, кто не задумывает­ся над этим, хорошо вам — у вас ничего нет, — барон обернулся к Сегильде и Ромулду.

Он ничего не знал об их жизни, но даже ни разу не спросил об их происхождении, общаясь как с до­стойными и образованными людьми.

— У нас есть даже больше того, что вы можете себе представить, но мы отказались от собственнос­ти. На бумагах я — владелец несметных сокровищ, огромного количества крестьян и даже рабов в раз­ных концах земли. Но, как видите, я остаюсь бедным рыцарем, что не мешает мне жить, совершенство-вать­ся, познавать мир и помогать людям. Единственное, от чего я отказался сразу — это от помощи деньгами, потому что люди, получая их, перестают трудиться. Раньше мы не могли пройти мимо нищих — настолько наши сердца жалели их за убогость, грязь, несчастья. Но однажды мы облагодетель-ствовали одну семью, и при нашей помощи они встали на ноги, обзавелись хозяйством. Через какое-то время мы появились перед ними — странствующие рыцари без денег, нуж­дающиеся в поддержке. Видели бы вы их отношение к нам! Они были хозяевами положения, они раздува­лись от гордости, что могут принять нас и отплатить за оказанную услугу. Они нам не помогали — они платили и даже желали поскорее избавиться от дол­га, чтобы потом сказать: «Убирайтесь прочь! Мы вам ничего не должны!» Через год они обеднели, а мы появились перед ними в сопровождении свиты, и что? Опять они преклонялись и благословляли нас, но ведь это не к нам имело отношение, а к нашему положению и богатству. Нет, людям нужно помо­гать реальными, действенными способами: устраи­вать на работу, лечить и не давать умереть с голоду. Но если у них есть силы — пусть трудятся, а ижди­венцев плодить — это безответственно и никому пользы не принесёт.

Вскоре жизнь в замке сильно изменилась. Раз в неделю устраивались грандиозные приёмы, на ко­торые съезжались бароны, князья и графы из всех близлежащих поместий. Жак, Сегильда и Ромулд стали приводить в действие тайный план внедрения новых идей, причём делали это ненавязчиво, мимо­ходом, подбрасывая мысли невзначай, и через не­которое время собеседник приезжал вновь погово­рить о новшествах, которые пришли ему в голову, и обсудить их с теми, кто в прошлый раз поверил в его ум и передовые взгляды. Они завербовали сто­ронников, не подозревавших, что вскоре станут у истоков развития промышленности, создания фаб­рик и мануфактур.

Не обходилось и без серьёзных выяснений отно­шений с молодыми людьми, которым понравилась Сегильда. Удивительное сочетание статной фигуры, золотых волос и белой кожи с восточными глазами Делали её самой неотразимой из всех женщин и де­виц на выданье. Сама того не ожидая, она составила

им конкуренцию, и они невзлюбили её со свойствен­ными им чванством и самолюбием, презирая выс­кочку и безродное существо. Мужская половина по­зволила сначала повести себя достаточно вольно с бедной особой, но натолкнулась на неодолимую сте­ну сарказма, ума и бесстрашия. Сегильда решила сама постоять за себя, попросив Ромулда и Жака не вме­шиваться. Она честно предупредила поклонников, что посмевший проявить неуважение к ней будет вызван на дуэль и пусть не ждёт пощады, поскольку она со­бирается сражаться насмерть, защищая свою честь. Тут же нашлись охотники посмеяться, и Сегильда, вынужденная сдержать своё слово, сразилась с шут­ником. Она нанесла ему серьёзные раны, поскольку князь, продолжая шутить, выбрал саблю — оружие, которым Сегильда владела лучше всего. Он оказался королевской крови, и это чуть было не вызвало ог­ромный скандал, но Фридрих проявил благородство и объявил, что сам во всём виноват. Две недели его выхаживала Луиза, которой было не впервой прояв­лять свои медицинские познания и у которой храни­лось немного порошка, оставленного графом.

Когда Фридрих поправился, он сделался самым рьяным поклонником Сегильды, теперь уже защи­щая её да и ревнуя ко всем остальным.

Этот случай заставил смотреть на Сегильду как на человека, обладающего умом, характером, знаниями, а не на её происхождение и материальное положе­ние. Барон фон Аушенбах первым из светского об­щества женился по любви, невзирая на происхожде­ние Луизы, хотя то, что она считалась дочерью Шар­лотты, уже в какой-то степени извиняло её и позво­ляло ей вращаться в кругу знати.

Теперь другие молодые люди стремились заполу­чить Сегильду, несмотря на её возраст и безродность, думая, что тем самым осчастливят её, попавшую из простых людей в самое знатное общество. Но не тут-то было. Сегильда и не собиралась замуж, но, одна­ко, помня слова графа, приглядывалась к людям, её окружавшим. Ни на одном из них пока не остано­вился её взгляд.

Такое странное поведение вызвало массу сплетен и пересудов. Сегильду называли «нищенкой, пролез­шей в общество», «стареющей гордячкой без роду и племени», но не в лицо, конечно, а за спиной. Ей не прощали ума, безукоризненного поведения, острых насмешек и самообладания. А брат и сестра, не обра­щая ни на кого внимания, продолжали своё дело, научившись льстить этим надутым, спесивым бога­чам, но одновременно подбрасывая им новые идеи, которые те принимали только благодаря тому, что их считали умными и независимыми от чужого мнения. Так барону через два месяца удалось обзавестись за­казчиками, и он начал претворять в жизнь свой план по созданию первого производства на своих обшир­ных землях.

Луиза к тому времени родила мальчика — Ферди­нанда. Барон ходил и гордо повторял:

— Я же говорил вам, что у меня будет сын.

— Никто и не сомневался, — вторил ему Жак, — мы просто шутили. А о том, что родится мальчик, я знал сразу, когда Шарлотта усыновила Титуреля. Нас предупредили, что два друга будут неразлучны, они стараются идти в воплощения вместе.

— Так, значит, Шарлотта может приехать сюда?! — вскричал обрадованный барон.

— Да, но и Луиза может ездить во Францию, — добавил Жак. — Вокруг детей будут собраны люди, которые должны отдать им кармические долги.

Сегильде очень нравилось возиться с малышом, и они с Ромулдом пока не собирались уезжать, тем бо­лее, что барону приходили в голову всё новые и но­вые идеи и кто-то должен был помогать ему их реа-лизовывать.

Как-то на большом приёме, где Сегильда блиста­ла как всегда, вызывая зависть у всей местной знати, к ней подошли два приезжих господина.

— Не вас ли, принцесса, я встречал года два назад при дворе эрцгерцога? Впрочем, зачем я спрашиваю, забыть вас невозможно.

— У барона прекрасная память, — ответила Се­гильда.

Рядом с бароном стоял герцог Карл, человек лет тридцати пяти, с красивым и мужественным лицом, но кое-где со шрамами. Он пристально смотрел на Сегильду. Обменявшись несколькими любезными словами, они разошлись, но к концу вечера герцог вновь подошёл к Сегильде.

— Я видел вас очень давно, — тихо начал он разго­вор с ней, — но оба раза издали. В первый раз это было в Турции. Вас укрывали от чужих глаз, но одно­временно хотели получить большие деньги за товар, не показывая его. Второй раз вы промелькнули пере­до мной в сопровождении свиты в Греции — и это тоже было давно. Вас явно окружает какая-то тайна. но я не буду расспрашивать о ней, потому что знаю, к каким последствиям может привести знание секретов.

— Я не могу отрицать ничего из того, что вы ска­зали, но лучше ответьте, откуда у вас такие шрамы? Я вижу, что один — от сабли, а два — от шпаги. Вы сражались на Востоке?

— Да, несмотря на то, что я мог спокойно сидеть в своём замке и наслаждаться светской жизнью, меня такая перспектива совсем не привлекала. Я объездил весь Восток, участвовал во многих сражениях, был в России, даже провёл там два года, пытаясь понять эту страну и этот народ, потом уехал в Египет. Там я столкнулся с чудесами, которые сильно повлияли на мою жизнь и заставили посмотреть на неё иначе, а оттуда я был послан в Грецию, где провёл два года, большей частью сражаясь с турками.

— Я очень внимательно слушаю вас и уловила слова о том, что вы были посланы в Грецию, — ска­зала Сегильда. — А вы можете назвать имена людей, с которыми вам доводилось встречаться?

— Увы, принцесса, у меня очень плохая память на имена.

И граф, раскланявшись, отошёл.

Впервые в жизни Сегильду задели слова, сказан­ные ей так, как обычно отвечала она. Просто до сих пор она не встречала в обществе человека, способно­го вести с ней беседу на равных, и всегда ощущала своё превосходство. Сегодня она столкнулась с чело­веком, который, умея поддерживать светский разго­вор, умел и хранить тайны. Весь следующий день слова герцога не выходили у неё из головы.

— Что творится с вами, Сегильда? — спросил её Жак, когда они ехали по опушке леса.

Сегильда пересказала ему разговор с Карлом.

— О, вы успели за такое короткое время слишком серьёзно войти в созданный вами образ и не замети­ли, как стали презирать других за их тупость. Когда один оказался умнее всех остальных, он ранил ваше самолюбие. Это так?

— Наверное. Значит, я возгордилась и перестала смотреть на людей с чувством сострадания. Я дей­ствительно вижу больше и лучше других, я могу про­считывать ситуацию намного вперёд, но кто мне дал право считать их дураками? Они по-своему умны, для своего уровня развития. Завтра они разовьют своё сознание и станут понимать больше, может, и боль­ше, чем я. Я натворила что-то не то с собой. Мне нужно разобраться, — как бы беседуя вслух сама с собой, говорила Сегильда.

— Просто здесь вы слишком долго были центром всеобщего внимания, ну и ваше низшее Я немного раздулось, заразившись от спеси окружающих вас

людей.

— Какой ужас! Так незаметно можно стать такой же, а продолжать думать, что борешься с чванливос­тью других и меняешь мир. Я очень рада, что Карл дал мне понять это.

— Он и не думал делать ничего подобного. Он та­кой, какой есть, и совсем не желал вас уколоть со­знательно. Однажды я встретил его в аббатстве фран­цисканцев на юге Италии, но он был слишком не­разговорчив. Его звали Кремень.

— Я сразу почувствовала в нём близкого по духу человека, но теперь мне придётся не болтать лишне­го и не задавать глупых вопросов.

Но молодые люди не учли, что вокруг очень мно­го ушей, и уже начавшая создаваться благоприятная обстановка была вновь нарушена подслушанным раз­говором барона и Сегильды. Он назвал её принцес­сой, и она была при дворе эрцгерцога! Это вызвало новый всплеск пересудов, домыслов. Фон Аушенба-ха теперь замучили лазутчики, посылаемые к нему отовсюду с хитрыми вопросами: зачем он скрывал столь знатную особу? Может быть, это тайный план эрцгерцога? Принцесса скрывается? Принцесса про­водит тайную политику? Бедный барон отговаривал­ся как мог, не зная толком, как правильно повести себя, но тем самым привлёк ещё больше внимания. На всякий случай с ним пытались поддерживать пре­красные отношения и сочувствовать его идеям, вкла­дывая в производство деньги и даже желая у себя завести такие же предприятия. Барон не знал, радо­ваться ему или плакать.

— Они меня замучили, — жаловался он Луизе. — Воистину, нет худа без добра. Кто бы мог подумать. что Сегильда спровоцирует всплеск интереса к про­мышленности? Абсурдно, но факт!

Больше всего волновался Фридрих. Он и так был неуравновешенным человеком, впадая в крайности и поддаваясь чувствам, ни одно из которых не могло удерживаться у него больше двух месяцев. Теперь же он в душе почему-то считая Сегильду своей, бросал­ся на других, не позволяя им и близко подойти, что­бы побеседовать с ней. Сегильде это явно начинало надоедать, и она уже строила план, как, не обижая Фридриха, избавиться от его докучного присутствия, как тому в голову пришла новая идея. Он решил, что у Сегильды тайная связь с Жаком и поэтому она не желает выходить замуж. Жак же не хочет жениться на Сегильде, потому что она хоть и знатного рода, но бедна. Фридрих перебирал в уме несколько вариан­тов поведения: благородно защитить Сегильду и на­перекор всему обществу жениться на ней или требо­вать от Жака жениться на Сегильде и тем самым уза­конить их отношения. В любом случае, вся его нена­висть и новый всплеск эмоций обратились против Жака, которого Фридрих стал преследовать, задевать и демонстративно провоцировать на ссору.

Как-то вечером все домочадцы собрались на совет.

— Что нам делать? От этого дурака одни неприят­ности, — говорил барон. — От него невозможно из­бавиться. Где бы я ни появился — он тут как тут со своими наставлениями и сочувствием.

— Мне не хочется с ним драться, — Жак впал в раздумье. — Он плохо владеет оружием, не так давно оправился от ранения, полученного в дуэли с Се-гильдой. Если здесь его снова пораню я, то обеспе­чен новый скандал — ведь слухи неизбежно достиг­нут дворца.

— И мне бессмысленно говорить с ним, — доба­вила Сегильда. — Он то плачет, объясняясь в любви, то грозит расправой.

— Может быть, нам само Провидение говорит, что нужно ехать во Францию? — вдруг тихо сказала
Луиза.

Все уставились на неё в немом удивлении.

— А как же мои заводы? — спросил барон.

— Во Франции они тоже нужны. Здесь останется управляющий, а там начнёшь строить новые.

Барона такая перспектива очень даже устроила, поскольку он не терпел безделья.

— Ну что же! Я не против, — сказал фон Аушенбах.

— Я тоже, — добавил Жак.

Все обернулись к Ромулду и Сегильде.

— Мы с вами, — хором ответили брат и сестра.

Глава 5

Фридрих сидел в зале и полировал ногти. Он был довольно приятной внешности, но постоян­ная смена выражения лица выдавала человека им­пульсивного, подверженного эмоциональным всплескам.

— Он смеялся надо мной, — лицо Фридриха пе­редёргивалось от возмущения. — Всё время он ловко
водил меня за нос, а в душе считал дураком. А может быть, Жак знает, что я — дальний родственник им­ператора, и не желает скандала? Бедная Сегильда, попала в лапы мошенника. Хорошо, что она нахо­дится под защитой барона — единственного поря­дочного человека в этой компании.

Весьма противоречивые мысли носились в голо­ве Фридриха, но ни одна не задерживалась надолго. То он видел себя благородным рыцарем, защищав­шим честь дамы, то воином-мстителем, борцом за справедливость.

Слуга доложил, что приехал князь Гершель, и Фридрих, отложив в сторону кусочек замши, встал навстречу гостю.

Этот человек появился в обществе не так давно, но ни разу не был у барона фон Аушенбаха. Вообще он редко выезжал в свет, почти всё время проводя в небольшом замке, предоставленном ему родственни­ками. Из достаточно солидного количества всевозможных графов, баронов и князей он остановил своё внимание на Фридрихе и иногда заезжал к нему по­беседовать.

Гершель находил князя очень умным, не в при­мер другим, восторгался его умением владеть шпа­гой, поражался его неординарным взглядам на жизнь. Князь не скрывал своего восторженного отношения к Фридриху и при случае умело льстил. Сам Фрид­рих находил общество Гершеля приятным и с удо­вольствием просиживал с ним вечера.

— Почему вы не бываете у барона? — спраши­вал Фридрих. — У него собираются весьма инте­ресные люди.

— Самый интересный собеседник для меня во всей округе — это вы, — отвечал князь. — Мне там будет скучно, а с вами я могу встретиться и здесь.

— Но вы не видели всех новшеств барона. Он за­разил своими идеями местных владельцев земель, и теперь они съезжаются, чтобы обсудить вопросы про­изводства.

— Я не люблю выскочек. Барон о себе слишком высокого мнения. Ему следовало не привлекать к делу кого попало, а собрать вокруг себя элиту — самых умных людей с передовыми взглядами. И если он не заметил вас — грош ему цена.

«Да, — подумал Фридрих, — барон не отличается избирательностью. Если бы он был умнее, он бы об­ратил на меня особое внимание. Надо же, как Гер­шель быстро всё понял!»

— Вам бы следовало познакомиться с Сегильдой. Это сплошное очарование. Я никогда не встречал бо­лее решительной и одновременно такой женствен­ной дамы.

Дата добавления: 2015-07-25