Глава 5 3 страница

— Он связан и с твоим духовным потенциалом, и с твоей земной кармой. Ведь события — это и люди, ко­торые в них участвуют. А любая встреча — это уже кармические связи, — ответил Соль.

— Пожалуй, в каком-то воплощении мне стоит подумать о затворничестве.

— Ты уже решился на это в прошлом воплощении, ну и в результате твоё затворничество привело к цер­ковной реформе и к государственному переустройству.

— Да? Может быть, мне стоит вернуться и про­должить наведение порядка несколько с другой сторо­ны? — спросил Один.

— Это будут решать Учителя. Но я в любом случае постараюсь быть рядом с тобой. Тебя нужно иногда обуздывать.

Туриньи смотрел на Жака с большим сочувстви­ем. Они испытывали друг к другу симпатию, как будто были знакомы целую вечность.

«Наверное, мы действительно знакомы целую веч­ность», — подумал Жак.

— Я смотрю на вас и думаю, — заговорил Тури­ньи, — что есть кто-то на Земле, кто удерживает вас
от безрассудства. Может быть, вы влюблены?

— Увы, нет. Но действительно, получая смертель­ное ранение, я стремлюсь выжить, потому что знаю,
что ещё не до конца выполнил свой долг, а во-вто­рых, я всегда вижу глаза своей сестры, взгляд кото­рой погаснет, если она узнает о моей гибели.

«Да, рыцари опять идут вместе», — подумал Ту­риньи.

— Вы привезли нам необходимые формулы, — сказал он вслух. — Может быть, мы сразу попробуем
применить их на деле?

Между ними сновали монахи, но не было ника­кого шума. Каждый знал своё место и выполнял по­рученное задание, не спрашивая дополнительных указаний. Несколько человек склонились над бума­гами, которые доставил Жак, и поливали их какой-то жидкостью. Испещрённый формулами свиток при­обрёл другой вид, и на нём проступили другие знаки, не похожие на первые.

— Теперь их ещё нужно расшифровать, — сказал Туриньи.

— Тогда зачем бояться, что бумаги попадут в чу­жие руки? Ведь их и так никто не сможет прочи­тать? — спросил Жак.

— Не совсем так. Знаниями владеют многие. Сами по себе они доступны любым силам, но вот для того, чтобы они стали мудростью, нужна лю­бовь, нужно чистое сердце. Только знаниями мож­но разрушать, а мудростью можно созидать. Ко­нечно, граф максимально защищает свои послания, но и мы должны помнить об ответственности за дело, которому служим.

Пока Туриньи говорил, в зале кипела работа, потому что монахи, читая, одновременно давали указания, а другие готовили приспособления для опыта, с большим интересом наблюдал за происходящим. Эксперимент длился несколько часов, но, казалось, конца ему не будет.

— Сегодня ждать результата бессмысленно. Ос­новной элемент будет получен завтра, а вот потом начнётся главное — вступят в дело живые руки, — объяснял Туриньи. — Беда всех алхимиков в том, что они не знают о влиянии их собственных качеств на алхимические процессы. С чистым материалом мо­жет работать только чистый и мощный дух. Нужно открытое сердце, обладающее тончайшими духовны­ми вибрациями.

— То есть на определённой стадии вещество и человек вступают в творческое взаимодействие и дол­жны составить единство. Я правильно понял? — спро­сил Жак.

— Конечно, только так и можно получить резуль­тат. А вся эта перегонка и возгонка — всего лишь часть знаний, и причём наиболее мёртвая и техни­ческая часть. Вы здесь не зря, сеньор. Завтра вы бу­дете участвовать в эксперименте, поскольку ваши духовные качества очень высоки, а чистота помыс­лов не вызывает сомнений.

День близился к концу, и Жак пошёл побродить по угодьям аббатства. Неведомая тоска сжимала его сердце. Хоть он и был в окружении друзей, ему чего-то недоставало.

«Что это? — подумал Жак. — Отчего мне так оди­ноко? Я окружён друзьями, но почему меня тянет как будто в иные сферы?»

— Это неизбежно. Твой слишком высокий и мощ­ный дух стремится к цельности. Но союз двух Начал
пока невозможен на Земле, ибо сферы сотрясутся и разверзнутся от слияния духовных половинок. Кто-то из вас должен быть выше и не воплощён. Сейчас твоя половинка зовёт тебя, и сердце сжимается от тоски. Не печалься, но и не совершай обычной ошибки — тос­ка заставляет искать в каждом встречном черты, знакомые сердцу, наделяет человека качествами, ему совершенно не свойственными, потому что нечто не­уловимое промелькнуло в лице или в движении, в манере разговора или в складках одежды. Не поддавайся иллю­зии, Один. Будь мудрым и помни, что ты живёшь в мире отражений.

Как странно всё устроено в жизни! Жак прекрас­но сознавал умом да и всеми своими развитыми чув­ствами, что на этом свете нет ему пары, но, однако, он всё время ждал её и действительно всматривался в лица незнакомок, надеясь уловить нечто близкое и родное. Вечная тоска по любви, по духовному род­ству, по недостающей половинке! Отсюда и бессмыс­ленные метания, и поиск, и ошибки, которые всего лишь ввергают в пучину кармы. Зная это, Жак стре­мился к насильственному одиночеству, потому что уже мог видеть некоторые кармические узоры и не желал приобрести в этой жизни дополнительных пут. В большинстве своём рыцари обречены на сдержан­ное общение и постоянное памятование о бесконечных кармических переплетениях, вздумай они под­аться соблазну. И не в том беда, что дух вступает в жизнь, для него не предназначенную, а в том, что путь его удлиняется, отрывая от более насущных задач мироздания. Много воплощений уйдёт на распутывание никому не нужных узлов, и лишь очень мощный дух может разрубить их одним взмахом меча.

— Не печальтесь, — послышался чей-то голос.
Жака догонял престарелый монах, которого он уже встречал утром в лаборатории. Всмотревшись в его лицо, Жак узнал человека, который несколько лет назад передавал ему поручение.

— Вы читаете мои мысли? — спросил Жак.

— Увы, это так. Мне это причиняет большие не­
удобства, потому что я постоянно попадаю впросак, отвечая на то, о чём меня никто не спрашивал. Мне стоило больших трудов научиться правильно ориентироваться в жизни и не выдавать своих способнос­тей. Теперь я почти всё время молчу, потому и зовут меня Молчуном.

— Но, с другой стороны, вам это должно и помо­гать, — сказал Жак.

— Конечно. Потому граф и посылает меня с по­ручениями, что я заведомо вижу опасность, встаю­щую в виде мыслей над тем или иным человеком, и не попадаю в неприятности. Я не шёл за вами, я про­сто вышел побродить, как вдруг увидел шлейф от мыслей такой силы, что не мог не пойти по его сле­дам. И вот я вижу вас окружённого сферой, вибриру­ющей с колоссальной мощью. Это ваша недостаю­щая часть сильно приблизилась ко всем оболочкам, находящимся на Земле, и воздействует на вас своим присутствием. Если хотите, назовите это зовом про­странства или Светом вашей звезды, но, в любом случае, она рядом и поэтому привела в движение все ваши энергетические центры. Вы лучше не тоскуйте по половинке, а радуйтесь её близости, ну и, конеч­но, не смотрите сейчас на женщин, так как они — иллюзия. Вы ведь знаете, как выглядит ваша любовь, у вас есть её образ, поэтому если у какой-либо не­знакомки окажется подобный цвет глаз или схожая линия руки, вас притянет к ней мгновенно. Хорошо, что здесь одни мужчины. Это вас оберегает. Через несколько дней эта тоска пройдёт. Но что с вами бу­дет в следующем воплощении, я не знаю.

— А что может быть? Я постараюсь память об этой опасности, грозящей делу, унести с собой, — отвечал Жак.

— О! Не в этом дело! — Молчун, будто бы зная все хитросплетения кармической тоски, поднял кверху палец. — Я даже могу поверить в то, что вы сможете сохранить память, во всяком случае, в вас будет зву­чать предостерегающий сигнал. Но энергию этой тос­ки вы никуда деть не сможете. На Земле, да и не только здесь действует закон сохранения энергии. Она неуничтожима и может быть лишь преобразова­на в сложнейшем алхимическом процессе. Зов про­звучал, вы — духовно зрелая единица, но вам ещё воплощаться и воплощаться. И знаете для чего? Не только для завершения начатого вами дела, но и, в том числе, для трансмутации этой энергии. Види­мо, поэтому граф и приобщает вас к алхимии, что только это знание поможет вам понять правильное взаимодействие энергий и обуздать их.

— Спасибо, Молчун, вы мне многое подсказали. Во всяком случае, я получше изучу все тонкие процессы в вашей лаборатории, — ответил Жак.

— Да, не теряйте времени. Его у вас немного.

«Уже несколько раз я слышал вскользь высказываемые предупреждения. Может быть, я зря согласился остаться здесь после своего ранения?» — подумал Жак.

— Ничего не бывает зря, но Учитель учёл и ваше решение, а вы захотели повременить, — сказал
Молчун.

— Боже мой, как вы живёте с таким даром?! — вскричал Жак. — Только посвященный знает, какой

это тяжёлый труд и груз — видеть, слышать, знать. Многие люди мечтают о ясновидении и яснослышании прочих ясностях, но если бы они могли предвидеть или хотя бы частично знать, какова ответственность за это! Я вам сочувствую и преклоняюсь перед вашими талантами.

— Это сейчас уже не доставляет мне сильных хло­пот. Я старый человек и научился владеть собой, но
в молодости, ещё до того, как я оказался в аббатстве, попадал в такие истории — не дай Бог никому, —

говорил монах. — Однажды, когда я был юнцом лет шестнадцати-семнадцати, я брёл по нашим обширным землям в поисках не знаю чего, когда недалеко от меня промчалась карета. Но, проехав чуть вперёд, она остановилась, и мне прокричали приглашение сесть внутрь. Я поспешил воспользоваться неждан­но улыбнувшейся удаче. В карете ехали две дамы. Они были веселы и беззаботны. Чем-то я им понра­вился, и они, без устали болтая всю дорогу, не стес­няясь меня, делились своими секретами. Пока они говорили, все рассказываемые сюжеты ясно проно­сились перед моим мысленным взором, а когда речь зашла о брошке, которая пропала у одной престаре­лой особы, я вдруг заметил, что ценность её гораздо больше, чем кто-либо мог предположить.

— Откуда вам это известно? — спросила дама.

Вместо того чтобы отшутиться, я вдруг начал под­робно описывать брошь и даже дошёл до количе­ства бриллиантов, окружающих сапфир. Ну кто ещё мог знать такие подробности, как не тот, кто дер­жал её в руках?

Они привезли меня в замок и учинили допрос с пристрастием. Нет чтобы остановиться, но я про­должал говорить, приводя всё больше подробнос­тей. Я договорился до того, что неожиданно назвал имя любовника графини, а вот это уже было совсем страшной тайной. Меня продержали там неделю, пока я не доказал каким-то образом, что обладаю даром ясновидения. Хотя они и поверили в то, что я не шпион и не держу злых умыслов, но мои способнос­ти вызвали ещё большее любопытство. Ещё неделю я развлекал дам тем, что они, рисуя образ знакомого им человека, просили меня рассказать подробности о нём, что я и делал, радуясь тому, что уже не счита­юсь вором и негодяем. Однажды они, смеясь, пред­ставили графа, вхожего в королевскую семью, и тут я впервые натолкнулся на невидимую стену. Я мог опи­сать его внешность, но больше — ничего. Дамы только посмеялись надо мной, сказав, что граф — таинствен­ная личность и никто не знает о нём подробностей. Тут у меня хватило ума промолчать, не влезая в дальнейшие разговоры. Но моим дамам мало было двух­недельных разговоров со мной, и они решили везти меня в Париж, демонстрируя как некую диковинку. Слава обо мне разлетелась очень быстро. Меня каж­дый вечер приглашали во многие знатнейшие дома, пока однажды в одном пригородном замке я не был представлен тому самому графу, о таинственности которого ходили легенды. Граф не обратил на меня никакого внимания, но потом, улучив момент, когда нас никто не видел, подошёл и спросил:

— Так это вы пробовали рассмотреть меня по­ближе? У вас талант, но с ним вам необходимо бежать отсюда, если вы хотите спасти свою душу. Вы хотите?

— Да! — вскричал я, поскольку мне изрядно на­доели эти развлечения и бесконечная езда из одного дома в другой.

Граф прошептал мне на ухо несколько слов, ко­торые я не понял, но запомнил, и сказал, чтобы я завтра же уезжал в дальнее аббатство, в которое меня пустят, если я произнесу эти слова. У меня хватило ума сделать всё так, как советовал граф, ну и с того дня моя жизнь круто изменилась.

— А что же было дальше? — заинтересованно спро­сил Жак.

— Дальше? Я расскажу вам завтра. Уже темно, а мы с вами бродим здесь целых три часа. Утром, пос­ле службы, будет продолжен опыт, а потом, если хо­тите, мы поговорим ещё.

На следующий день в лаборатории царила такая же деловая атмосфера, только в зале собралось ещё боль­ше людей. В двенадцать часов в полной тишине четве­ро монахов в белых одеяниях вынесли ларец. Они по­ставили его в центре комнаты и отошли. Все служите­ли образовали круг, расположившись вдоль стен, а Жак и Туриньи оказались в центре, около ларца. По знаку Туриньи они подняли крышку, но внутри был ещё один ларец. Открывая их один за другим, они добрались до последнего, в котором хранилось вещество, столь не­обходимое для опыта. Дальше Жак всё должен был де­лать сам. Туриньи руководил работой, а Жак чётко сле­довал его указаниям. Все молились и одновременно с большим интересом наблюдали за происходящим. Жак чувствовал, как напрягалась атмосфера, образуя крис­тальной чистоты пространство, столь несвойственное Земле. Это ощущалось всеми, и лица монахов осве­щались благожелательной улыбкой, когда они смот­рели на Жака. Ровно в три часа наступил кульмина­ционный момент и на столе, возле которого стоял Жак, а за ним Туриньи, в груде пепла заблестело и заискри­лось то, ради чего и собралось в зале всё братство.

— Хвала Создателю! — произнёс Туриньи, прило­жив обе руки к сердцу. — Жак, вы оправдали надеж­ды всех собравшихся здесь братьев. Это бывает край­не редко, когда удаётся провести опыт в полной мере. Необходим человек духовный, с чистыми помысла­ми, открытым сердцем и желанием служить Господу всеми силами своей души. Вы сочетаете в себе все эти качества, поэтому радости нашей нет предела. Посмотрите!

Туриньи обвёл зал рукой, и Жак, до сих пор не отрывавший взгляда от стола, поднял глаза. Лица всех монахов преобразились, они излучали свет и тепло, и казалось, что вся любящая сила их сердец направлена в сердце Жака. Жаку даже на секунду сделалось стыд­но за вчерашнюю тоску, но он мгновенно отогнал эти мысли, радуясь дню сегодняшнему. В аббатстве был праздник. Торжество Света было видимым и осязае­мым, но оно усилилось, когда взору многих посвя­щенных открылась совершенно иная картина.

В центре стола, в искрящемся Свете, переливаю­щемся всеми цветами радуги, высилась фигура. Она изливала потоки невыразимой радости, от неё веяло Лю­бовью и абсолютным покоем. Сердца рыцарей стано­вились огромными от пролитой в них благодати, они обнимали людей, Землю и множество других сфер ми­роздания.

— Только малая часть ваша на Земле, но и то вы делаете очень много для Вечности. Вы жертвуете со­бой, и жертва ваша оценена в обителях Отца. Крест, несомый вами, это крест рыцарства всех миров, по­
этому продолжайте служить здесь, и когда ваше серд­це станет Вселенной, вы покинете место за этим сто­лом и уйдёте в мир Высший.

Рыцари впитывали каждой клеткой своего суще­ства слова Господа, старались настроить сердце в еди­ный ритм со звучащими токами. И скоро не стало сто­ла, исчезли рыцари и всё слилось в единый поток Све­та, уходящий в беспредельные глубины миров.

Все постепенно расходились, неся в сердцах ра­дость приобщения к самому высочайшему из всего того, что можно было представить на Земле. Жак ещё не совсем вернулся в этот мир, он пребывал где-то в дальних пределах Ойкумены, ощущая только блажен­ство и счастье.

— Монсеньор, вам нужно отдохнуть, — услышал он спокойный голос возле себя.

— Я совершенно не устал, — ответил Жак.

— Дело не в том, как вы себя чувствуете. Ваши тела ещё не воссоединились в полной мере, поэтому вам лучше или побыть у себя, или посидеть в даль­нем углу парка, — объяснил Туриньи. — Идите туда, а позже к вам подойдёт Молчун.

Жак чувствовал себя совершенно нормально, он даже ощущал прилив сил, но одновременно и трепе­тание каждой клеточки организма. Он решил идти к ^ПРУДУ, и пока сидел там, то полностью обрёл свои тела и осознал присутствие себя здесь и теперь. Уже ближе к закату солнца возле Жака появился Молчун. Они вообще не обсуждали сегодняшний день, как бы оберегая его особую атмосферу, а сразу приступили к многочисленным вопросам, так волну­ющим обоих.

— Так как вам удалось покинуть замок? — спро­сил Жак.

— О, это было приключение, но я всегда подозре­вал, что не обошлось без руки графа, — отвечал Мол­чун. — Я почти не спал, а рано утром, ещё затемно стал пробираться к выходу. Сначала я хотел бежать через окно, но у меня не было верёвок. Потом я ре­шил пробраться по многочисленным коридорам, но это было очень опасно, потому что разгулявшееся общество ещё не совсем разошлось, да и слуги ходи­ли из залы в залу. И всё же когда я благополучно преодолел весь путь и оказался у дверей, то они ко­нечно же были заперты. «Сеньор решил сбежать?» — вдруг раздался насмешливый голос за моей спиной. Я обернулся. Со свечой в руке у лестницы стояла служанка, которую я не раз встречал в этом доме. Я начал говорить что-то невразумительное, но она перебила меня и, достав ключ, повернула его в зам­ке. «Счастливого вам пути, — проговорила она. — Когда пересечёте парк, идите вправо. Возможно, вам повезёт, и вы найдёте лошадь». Что я мог ей отве­тить? Я помчался, как молодой олень, и в самом конце парка обернулся: она всё ещё стояла в дверях.

Вдруг Молчун остановился и стал пристально вгля­дываться в Жака:

— У меня такое ощущение, что вы её знаете. Меж­ду вами существует какая-то связь, хотя я пока не улавливаю, какая именно.

— Пока вы говорили, у меня тоже возникло ощу­щение чего-то знакомого. Вы знаете, девушка напом­нила мне приёмную дочь моей сестры — Луизу, — сказал Жак.

— Боже мой, ну конечно это она и есть, — стук­нул себя кулаком по голове Молчун. — Ну да, тогда ей было под тридцать, а вашей Луизе сейчас нет и восемнадцати, не так ли? Не удивлюсь, если за её судьбой наблюдает граф.

— Так и есть. Граф в нескольких словах обрисо­вал нам её будущее и сказал, что наши жизни в даль­нейшем переплетутся.

— Ну да, я уже вижу обыкновенную русскую жен­щину с младенцем на руках, — ответил Молчун. — Надо же, какая простота, и какой дух. Где только не встретишь рыцарей.

— Значит, вы умеете и в будущее заглядывать?

— Очень редко. Это слишком трудно и не стоит таких огромных потерь энергии. Большей частью это происходит спонтанно, да и я с возрастом научился удерживать себя в конкретном пространстве.

— Так как же сложилась ваша дальнейшая судь­ба? — спросил Жак.

— Я нашёл лошадь, вернее, она нашла меня. На ней я доскакал до стен этого аббатства, вернее, лошадь меня довезла, потому что знала дорогу. В пол­ной уверенности, что меня преследуют, я скакал без остановок, поэтому напутал все слова, которые мне прошептал граф. Как мне потом сказали, я упорно твердил одно слово, чем-то напоминавшее «абра­кадабра», и не желал вспоминать ничего дальше. Но ворота всё же отворились, и я оказался в полной безопасности. Несколько лет я постигал здесь науку и дисциплину мысли. Меня приучили помалкивать и не выдавать своих способностей и даже стали посы­лать с разными поручениями. Я ничего вам не рас­сказал о своей семье, но вообще-то я происхожу из знатного дворянского рода. Как-то в одной из поез­док меня узнал наш дальний родственник, которого просто потрясло моё монашеское одеяние, посколь­ку ничего не предвещало того, что я могу стать служителем Господа. Он рассказал о нашей встрече мо­ему деду, старому вояке, который одной ногой был уже почти на том свете. Дед поручил ему разыскать меня и под любым предлогом доставить в наш ро­довой замок. Но предлоги оказались излишними. Без всяких оговорок я поехал проститься с дедом, и вот там меня ждало самое большое удивление, кото­рое я испытывал в жизни. Мой дед почти не вста­вал. Утром его приносили вниз в большой камин­ный зал и сажали у огня. Там он сидел почти весь день. Он сразу узнал меня и попросил сесть возле него. Мы молчали, а дед разглядывал меня. В тиши­не прошло часа три, как вдруг он сказал: «Граф на­шёл тебя. Теперь я могу умереть спокойно». — «От­куда вам знать графа?!» — вскричал я в изумлении. «Я знал его ещё тогда, когда наш небольшой отряд сражался с иноверцами, оберегая остров крестонос­цев. Ты ничего не знаешь об этом, Мишель, но, вид­но, и не нужно. Оставайся там, где ты есть. Граф позаботится о твоей душе, а большего и желать нельзя». Знаете, Жак, тогда я был потрясён. Я считал и так, и эдак, но у меня ничего не складывалось. Потом я решил, что у деда всё перемешалось в голо­ве и он путает даты. Поскольку каждое утро я сидел с дедом в каминном зале, то он пристально следил за работой моей мысли, но ничего не говорил. А я уси­ленно занимался арифметикой. Деду сейчас семьде­сят два года, в отряде он сражался, когда ему было двадцать два, то есть пятьдесят лет назад. Сейчас графу лет сорок пять, потому что когда я его видел, ему было под сорок, но это было шесть лет назад. В то время когда его знал дед, ему также было лет трид­цать пять—сорок. Значит, сейчас ему, по меньшей мере, сто лет. Только перед самым моим отъездом дед сказал, что мне следует думать не головой, а сер­дцем. «И забудь о твоей арифметике. Она хороша для Земли, но ведь граф живёт в Вечности». На этих словах мы распрощались. Дед прожил ещё год, а недав­но нам подбросили младенца. Мальчонку в корзине я нашёл у дверей аббатства. Это обычная история. Приблизительно раз в два-три года нам подбрасыва­ют детей. А я вот снова обрёл своего деда. Его зовут так же, как и раньше, — Титурелъ.

Глава 2

В доме маркизы царила непривычная суета. Взад и вперёд сновали слуги, то и дело подъезжали и отъез­жали кареты со знакомыми господами.

— У меня нет сил, — сказала маркиза, в изнемо­жении опускаясь в кресло. — Я так отвыкла от посе­тителей и пустых разговоров. Я отстала от жизни, но, с другой стороны, и это не жизнь. О чём они гово­рят? Какая бессмысленная трата времени.

— Да, маркиза, то, что вы не появляетесь при дво­ре, снискало вам славу неприступной особы. Многие думают, что вы скрываете какой-то физический не­достаток, — отвечал ей барон фон Аушенбах.

— Пусть думают. Мне это глубоко безразлично. А их отношение к жизни меня даже пугает: выросли, съели положенное количество еды, просуществовали определённое количество лет, немного повздорили из-за денег, имущества, положения и отправились назад, в мир иной. А приходили зачем? Чтобы отра­ботать служанкой у жизни, бессмысленно растратив драгоценную энергию?

— Маркиза, вы слишком суровы. Я вас понимаю, но хорошо, что больше вас никто не слышит. Ваши разговоры не то что непонятны, а в настоящее время напоминают бред. Прежде чем вы решитесь появиться при дворе, вам следует подготовиться и научиться говорить так, как принято сегодня.

Барон фон Аушенбах жил в Австрии. Он был од­ного возраста с маркизой, и как-то так получилось,

что когда был представлен ей, сразу оказался в числе немногочисленных приглашённых в её уютный дом. Он воспользовался этим, поскольку был заинтриго­ван поведением маркизы, вернее, её образом жизни. Шарлотта, естественно, не сразу доверила ему свои взгляды на жизнь, усиленно выискивая темы для бе­сед, но однажды барон сам заговорил о своих внут­ренних переживаниях и исканиях, и маркиза, увидев много общего, постепенно стала доверять Аушенбаху. К тому же ему приглянулась Луиза, и он, не обла­давший присущим родовым дворянам чванством, вскоре сделал ей предложение. Шарлотте вспомни­лись слова графа, и она, не раздумывая особенно долго, дала согласие на их брак. Уже несколько ме­сяцев барон жил в Париже и был частым гостем в доме маркизы. Они достаточно хорошо узнали друг друга и понимали, почему оба несколько изолирова­ны от остального общества. Как представляла Шар­лотта, барон хоть и не обладал тайными знаниями и ему не был знаком тонкий мир, он, однако, был бли­зок к нему, потому что его рыцарские качества по­зволяли ему находиться рядом с Братьями и служить Вечности, хотя и не всегда отчётливо осознавать это. Луиза тоже была безмерно счастлива и даже не подо­зревала, что её будущее фактически устраивал граф. Сделаться баронессой, быть замужем не просто за дворянином, а за умным и безупречным рыцарем — о таком она и не мечтала.

Луиза, несмотря на внешнюю простоту, была так же, как и барон, очень близка к Братству. Чтобы стать рыцарем, нужно долго и преданно служить, из жиз­ни в жизнь доказывая Братству своё искреннее стрем­ление стать одним из членов ордена. И совершенно необязательно человеку осознавать свою принадлеж­ность к рыцарям или знать вообще об их существо­вании. Главное — действие сердца, когда, даже не подозревая, кому служишь, просто выполняешь то, что подсказывает тебе внутренний голос, когда ты следуешь совести и справедливости. Такие ситуации, когда и Луиза, и барон могли доказать чистоту по­мыслов, возникали в прошлом не раз, но они всегда с честью выходили из них и теперь, уже в этой жиз­ни, добились того, что их судьбу устраивал сам граф, хотя ни барон, ни Луиза об этом не подозревали.

Когда в последующих воплощениях их дух возра­стёт настолько, чтобы знать, помнить и устремляться в Вечность сознательно, они станут выполнять поручения, данные им Братством, снова и снова проверяясь на верность и преданность. И нет в этом ничего удивительного, поскольку каждый приобщающийся к ордену рыцарей знает, как велика опасность из-за проявления человеческой гордыни. Труднее всего избавиться от низшего Я, которое самым непредсказуемым образом вылезает снова и снова, принимая невероятные формы и образы. В доме Шарлотты шла подготовка к свадьбе и немедленному отъезду молодых в поместье барона. Шарлотте хотелось, чтобы они обвенчались во фран­цисканском аббатстве, потому всё готовилось к тор­жеству.

«А потом я останусь совершенно одна, — думала маркиза. — Никого рядом, даже Луиза, преданная душа, меня покидает. Но я не должна сожалеть об этом, а устремляться мыслями в будущее. Интерес­но, какая бабушка получится из Луизы?»

Маркиза, не выдавая себя, наставляла Луизу, ри­суя ей яркую и увлекательную жизнь. Шарлотта де­лала косвенные намёки о детях, о другой стране, стараясь не сказать больше, чем ей было известно. Но Луиза внутренним чутьём угадывала то, что ей недоговаривала маркиза, потому что с детства жила среди необычных людей и была свидетелем многих необъяснимых вещей. Она видела, как к Шарлотте приходили за письмами люди, чтобы доставить их в отдалённый монастырь, находящийся на расстоянии семи дней пути, но уже через четыре дня у них появ­лялся посланник от настоятеля с известием о полу­чении пакета. Она видела людей, которых знала ещё в детстве и которые должны были постареть, по край­ней мере, лет на пятнадцать, но оставались всё в том же возрасте, как и в дни её юности. Наконец, она была свидетелем всех чудес, происходивших с Жа­ком, и видела его смертельные ранения, которые исчезли через три дня, будто их и не существовало. Но Луиза воспринимала это не как чудеса, а как не­избежность, как знания, не допуская и мысли о том, что чего-то может не быть на свете. Её дух знал, что случиться может всё что угодно, что нет предела зна­ниям и не существует чудес, а есть люди, которые умеют всё и властвуют над силами природы. Поэто­му Луиза быстро усвоила, что будущее её и маркизы, а также Жака будет переплетено и они не расстанут­ся. Луизе это очень понравилось, и она, как могла, рассказала барону, который тоже ничуть не удивил­ся, а даже обрадовался.

Фон Аушенбах и Луиза обвенчались через три дня и сразу же отбыли в своё поместье, а Шарлотта оста­лась одна. Но скучать ей не пришлось, потому что через неделю в доме неожиданно появился Жак.

Жак появился не один. Его сопровождал Молчун, которого Шарлотта узнала по нескольким встречам в прошлом. Но самым большим потрясением для мар­кизы был крошечный ребёнок, которого они привез­ли с собой. Титурель являл само очарование. Он всё время улыбался, выставляя напоказ два прорезавших­ся зуба, и мгновенно покорил сердце маркизы.

«Как хорошо, — вдруг подумала она, — что Луиза вышла замуж. Через год у Титуреля появится бра­тишка и верный спутник на всю оставшуюся жизнь».

— Вы правильно мыслите, маркиза, — вставил слова в её размышления Молчун. — Титурель и Гаспар вновь будут вместе. Они почти никогда не раз­лучаются, предпочитая идти в воплощение вместе. Это прочная связка, и в жизни они почти всегда бра­тья, друзья или сестры, неразлучные, как близнецы.

— Вы знаете будущее? — спросила Шарлотта.

— Он знает очень много подробностей из буду­щего и из прошлого, — вставил Жак. — Молчун мне подсказал вещи, над которыми я должен подумать. Ты знала о сохранении энергии в воплощениях?

— Об этом можно догадываться, но я не знаю механизма её действия. Насколько мне кажется, за­кон сохранения энергии в том, что у меня будет та же устремлённость и желание служения, — отвечала Шарлотта.

— Не совсем так, — пояснил Молчун. — Вы сильно страдаете от одиночества. Это чувство и перейдёт в сле­дующую жизнь, в которой будет вам сильно мешать. Более того, оно станет препятствием для совершен­ствования духа, поскольку на вас наложится печать печали, а кому интересно общаться с вечно грустным существом? Друзей и знакомых будет мало, погово­рить и посоветоваться не с кем, поэтому чувство стра­дания от одиночества может переродиться в чувство сомнения. Сомнение породит неуверенность и страх.

Дата добавления: 2015-07-25