История, рассказанная Габриэлем

Raanha d’aie kamm Gaiah

En nia solah kamm d’aie

Inneh wehn Ainoo raaneh

Hia ollah Laahtah

Inneh wehn Ainoo saadeh

Haivah ollah maahtah

Ainoo raaneh ne Raanha

Ainoo saadeh ne Daarkha

Oum ollah inn Gaiah

Laavh en Leavh nia d’aie*

Я смотрел на него, и душа моя ликовала, воспевала его, тянулась к нему. Меня всегда влекло к прекраснейшему из братьев, и я не мыслил без него своей жизни, потому что Люцифер был когда-то и частью меня самого. Или мы все были его частями, распавшись по его воле и утратив блаженное единство. Поэтому не только я, но и все мы тянулись к его Свету и к его материи, что отражала его душу, как водная гладь отражает в себе мир вокруг.

Мы распинали Люцифера на земле своими ласками, и каждый из нас брал его Свет, наслаждался им, соединяясь в безграничной любви. Мы измучивали его, не давая ему вспыхнуть сразу, мы медленно впитывали его Свет, даже не думая, каково его материи, изнемогающей от наших ласк, ведь его Свет мог сжечь всех, если первый из братьев откроется слишком сильно и слишком быстро. И когда мы, наконец, позволяли ему выплеснуться, когда его материя содрогалась в экстазе и расслаблялась затем, мы получали уже достаточно Света, чтобы быть рядом.

Нет, мы не были равнодушными эгоистами, мы любили его так же сильно, как и его Свет, что, в общем, одно и то же. Просто мы не задумывались о том, что же чувствует при этом он сам, и так ли сильно любит Люцифер нас, как мы его?

Довольные слиянием, мы расходились, оставляя его одного лежать на земле в расслаблении. И однажды, так же бездумно отойдя от него и пребывая в счастье и неге, я подумал, что ему сейчас должно быть холодно, холоднее, чем всем нам после oum, ведь он отдаёт больше всех, и то, что даём ему мы – такая малость в сравнении с Изначальным Светом, которым он был.

Я вернулся и опустился рядом с ним на колени. Люцифер был так слаб, что не мог одеться сам, он не мог даже свернуться как эмбрион, чтобы согреть себя. И тогда я взял покрывало и набросил на него, чтобы дать ему хоть немного тепла.

- Зачем ты здесь, Габриэль? – спросил меня брат, и его голос был тих и безразличен. В его глазах, зеленее травы, на которой он лежал, всё ещё отражалось сияние наших душ.

- Хочу быть рядом.

Он помолчал, затем признался:

- Я замёрз.

Сначала я растерялся, не понимая, что ещё могу сделать для него, потом меня озарило – я нырнул под покрывало, обнял брата, прижался всем телом, ощутил, как его бьёт мелкая дрожь, и он прижимается ко мне. Я ощутил его ладонь на своём затылке, пальцы в своих волосах, и понял, что это не меньшее блаженство, чем слияние.

Тогда мне показалось, что мы делаем что-то неправильное. Холод ангелам не страшен, он не может разрушить их материю, как не могут разрушить наши тела другие проявления природы. Ну, может быть, станет чуть неприятно. Что тут такого – просто перетерпеть холод после слияния? Никому от этого ещё плохо не было.

Но тогда я подумал, что не согреть брата после того, как он столько нам отдал – это несправедливо. Я долго размышлял, есть ли смысл в таком простом тепле, когда одно тело греет другое, ведь смысл есть только в тепле Света. Но не Свет ли мне сейчас подсказывает обнимать Люцифера просто так, помогая ему прийти в себя?

Наверное, в то время для нас это был слишком непонятный вопрос. Бессмысленный. Мы ещё не осознавали, насколько это тяжело вживаться в материю и относиться к ней так же бережно, как и к нашему Свету, потому что теперь наши тела и души крепко связаны.

Мне кажется, Люцифер слишком остро осознавал эту связь и сопротивлялся ей, как мог.

Я часто заставал его разглядывающим своё отражение в воде. Нет, он не был нарциссом, не любовался собой, он просто старался понять, что отражение принадлежит ему, что вот это самое тело, пусть и совершенное во всём – теперь и есть он сам. Это и удивляло его и печалило.

- Ты прекрасен, брат мой, - говорил ему я, перебирая и лаская его волосы, напоминающие бархатную тьму космоса. – Я не видел в этом мире материи ничего и никого восхитительнее тебя, Рафаэль, Ангел Красоты. Если бы я был Сафиэлем, я бы обязательно сложил о тебе стихотворение, спел бы тебе гимн, но я не поэт и позволь мне просто любоваться тобой.

После того случая, когда я помог ему согреться, мы сблизились. Проводили больше свободного времени вместе, уходя от братьев. И когда я понял, что он может давать Свет только мне одному, это навсегда сделало меня зависимым от него.

Чувство, что я испытывал к Рафаэлю, отличалось от того чувства, которое я испытывал к братьям. Да, это была всё та же любовь, но у неё оказались разная глубина и насыщенность. И та любовь, которую я испытывал к Рафаэлю, содержала в себе нечто тайное и даже запретное, чему я пока не мог дать определения.

Мы часто уединялись и делали oum вдвоём.

- Ты тоже очень красивый, Габриэль, - говорил Рафаэль, улыбаясь. – Мне дано это ощущать, и я знаю цену своим ощущениям. Ты очень светлый, брат мой. Ты почти такой же, как… - Тут он замолкал, уходил в себя. Я о чём-то спрашивал его, гладил мерцающее Светом тело, но он лишь улыбался, был молчалив и задумчив.

Я бы всё отдал, чтобы проникнуть в его мысли, с такой же лёгкостью, с какой проникал в мысли других братьев. Но он был единственным ангелом, который научился скрывать свои мысли от нас. И я слышал, как Михаэль недовольно выговаривал ему за это – ведь мы все братья, мы должны быть открыты друг другу. Рафаэль молча выслушивал Безымянного, и на его губах играла отрешённая полуулыбка, которая делала его красоту совсем невыносимой, такой, до которой даже в oum дотянуться нельзя. Потом он притягивал Михаэля к себе и целовал его, и тот тоже не мог сопротивляться.

- Я открыт тебе всем своим Светом, брат. Что тебе ещё нужно?

И Михаэль не находился, что ответить.

Они были очень похожи – Михаэль и Рафаэль, но отличить их было просто, в Михаэле не было того божественного очарования, что наполняло Люцифера. Зато он был весьма умён и проницателен. Михаэль мог просчитывать вероятности так, что с точностью предсказывал будущее. Меня иногда пугала сила его интеллекта. От неё веяло таким же холодом, какой мы испытывали после слияния. Близнецы были умны, но если Михаэль использовал свой интеллект на благо материального мира, решая задачи, которые вложил в него Создатель, то интеллект Люцифера был направлен скорее на познание самого себя и нас всех.

- Он себе на уме, - высказывал Михаэль братьям. – И мне это не нравится. Он что-то задумал. Габриэль, ты чаще всех бываешь с ним, не мог бы ты поговорить с ним, узнать, что его мучает? Может, мы могли бы как-то помочь.

В этом я был согласен с братом.

И когда я задал Рафаэлю вопрос, что его гложет, он спросил меня: не хочу ли я вернуться обратно вместе с ним?

От возмущения я аж вскочил на ноги.

- Что ты такое говоришь, брат? Как понять – вернуться? Создатель захотел стать таким, какие мы сейчас есть, он, в конце концов, вложил самую большую часть себя в тебя, а ты толкуешь о возвращении!

Он смотрел на меня снизу-вверх, улыбаясь, потом протянул руку и вновь привлёк меня к себе, обнял, сжал мои волосы пальцами.

- Неужели ты так сжился со своим телом, Габриэль? Неужели в тебе нет тоски по тому, кем ты был раньше?

- Есть… - я замешкался, подбирая слова. – Но теперь меня зовут Габриэлем, и я должен нести Справедливость в этот мир, и мне нравится моё тело, так же нравится твоя материя. Не понимаю, что тебя мучает.

Он вздохнул едва слышно, его губы ласкали моё лицо, и я млел и плыл в его руках.

- Я хочу быть Создателем, - ответил Люцифер.

Я замер и отстранился от него. Внимательно посмотрел в его чуть потемневшие глаза.

- Но ты им не будешь, брат. Ты Рафаэль, и ты должен нести Свет Красоты в этот мир.

- Кому должен?

- Создателю… Если ты хочешь быть им, то делай то, что вложено в тебя, и всё будет хорошо.

Его лицо помрачнело.

- Если я хочу быть всем – Красотой, Справедливостью, Разумом, Силой, всем, понимаешь? Всем, кем я был раньше. Мне нужен Он, я не могу забыть, каково было, когда мы были едины, прости.

- Это невозможно, - только и мог ответить я. – Делай, что должно, будь самим собой, и Он будет с тобой. И я буду с тобой. – Я ощутил, с каким вниманием он меня слушает, и продолжил. – Знаешь, брат, я чувствую, что этим миром должны править Красота, Справедливость и Любовь, и ещё чувствую, что миром мы должны управлять вместе. Так говорит мне мой Свет, это вовсе не стремление к власти, просто так должно быть. Так задумано. И зачем тебе куда-то уходить, когда нам и так принадлежит целый мир?

Люцифер усмехнулся, снова стал целовать и ласкать меня, и я забылся в его объятьях, принимая его Свет, становясь с ним одним, и соглашаясь душой, что, да, вместе хорошо, и лучше не бывает.

Когда Создатель нам поручил людей, так сильно похожих на нас материей, я решил, что наконец-то мой возлюбленный брат забудет свою тоску, занявшись ими. Но он находил их не более чем забавными, особенно женщину, и довольно прохладно относился к своему занятию.

А потом случилось то, чему я не нашёл объяснения. Люцифер пришёл к женщине и соединился с ней так, как если бы соединился с одним из нас. Это было простое соединение двух материй, и когда я думал, что он был с ней, меня передёргивало. Я не могу назвать это отвращением, но женщина была слишком необычной, а, главное, в ней было столь мало Света, что я не мог понять – что притянуло к ней Рафаэля.

- Мне хотелось проверить, насколько она чувственна, - оправдывался он. Я не слышал в его голосе вины, но было что-то другое, чему я снова не мог дать определения. Но это было похоже на то чувство, которое я испытал, когда понял, что несправедливо не согреть его тело после oum. – Хотел посмотреть, как она реагирует на красоту, как отзывается ей.

- Вот и посмотрел, - заметил Михаэль. – И что же нам теперь с тобой делать?

- Наказать, - я сам не понял, почему эти слова слетели с моих губ, но мой Свет взывал к Справедливости.

Рафаэль вскинул голову и обвёл нас взглядом, в котором было нечто, что заставило всех замолчать, отстраниться от него. И словно волна холода дохнула на нас.

- Не беспокойся, Габриэль. Мне кажется, я уже наказан.

Он повернулся и вышел из лаборатории, где мы обсуждали наши дела.

После этого он пропал. Я долго ждал его в нашей беседке, в нашем потаённом месте, чтобы объяснить ему, как он не прав, и что я хочу помочь ему, и много ещё чего хотел сказать. Я тянулся к нему своими мыслями, ожидая, что Рафаэль отзовётся, но слышал лишь пустоту. Вместо этого в мои мысли ворвался взбудораженный голос Михаэля.

- Габи, быстро, общий сбор. Случилось непоправимое.

Я вскочил и понёсся к условленному месту, я уже знал, что с Люцифером что-то стряслось, и мне хотелось кричать.

Увидев, что с ним сделалось после столкновения с фотосферой звезды, куда он нырнул, чтобы сжечь свою материю, я просто бессильно упал на колени. Вместо совершенного тела остался кусочек чёрной плоти, такой маленький, что я мог бы уместить её в пригоршне. Эта плоть пульсировала, продолжая регенерировать. Страшнее всего, что в ней всё ещё был Свет, а, значит, Люцифер был живым. И именно Свет не дал распасться его материи насовсем, так, что и праха бы не осталось.

- Создатель, сделай что-нибудь, - прошептал я, глядя на этот ужас. – Прошу тебя, Создатель, сделай хоть что-нибудь! – я уже не шептал, но кричал, и слышал, как ужасаются в своих мыслях мои братья.

- Он отрёкся от воли Создателя, - тишину разорвал гневный голос Михаэля. – Он отрёкся от всех нас. Он отрёкся от тебя, Габриэль. Какой милости к нему ты хочешь?

И тогда я ощутил, как что-то тёмное и тяжелое наползает на мой Свет, затмевает его, как его тепло заменяется льдом, и я сопротивлялся этому, как мог.

Мы услышали голос Создателя в своих мыслях.

- Он действительно отрёкся от Моей воли и от всех вас, пытаясь себя убить. Но только вам решать, что делать с ним.

Мы стали переглядываться, не понимая, что делать, и не считая себя вправе определять судьбу одного из нас. Того, кто давал нам больше всех, и того, кто предал нас в одно мгновение.

- Ты, Ангел Справедливости, - я вздрогнул от голоса в своих мыслях, он был похож на вспышки молнии, на раскаты грома и на космическую тишину одновременно. Я слышал этот голос и трепетал. – Твой долг сказать, как справедливее поступить с Люцифером. Отпустить его ко Мне или оставить жить. Но помни: что бы ты ни выбрал, Габриэль, всё ему будет наказанием. Если ты отправишь его ко Мне, личность Люцифера перестанет существовать, если же оставишь жить – я лишу его Света, но личностью он останется.

Я помотал головой. Нет, Создатель, почему я? Почему? Я растерянно посмотрел на братьев, но они опускали глаза.

Если я отпущу Рафаэля к Создателю, то больше никогда не увижу его, никогда не услышу его голоса, не узнаю, что он думает по тому или иному поводу. Не прикоснусь к нему. А если не отпущу… всё равно потеряю, а он узнаёт такие страдания, которые не знал ещё никто из нас. Я оставлю его на мучения.

Почему этот выбор должен делать я?

Потому что ты – Ангел Справедливости.

Меня разрывало на части, и я понимал, что это испытание, но пока не понимал, как именно испытывает меня Создатель.

И Люцифер улыбнулся мне в моих воспоминаниях. Той улыбкой, которой он улыбался, чтобы обезоружить нас всех, чтобы мы махнули рукой на его выходки, его замкнутость временами, и его отчуждённость от нас.

Чтобы не мешали ему мечтать.

Но если он погибнет, узнает ли о том, что мечты его наконец сбылись?

- Жить, - прошептал я. – Позволь ему жить, Создатель. Позволь остаться личностью и исправить ошибку. Мир без Красоты будет несовершенным.

Сказав это, я ощутил, как отзывается мой Свет, как становится легче, холод и тьма отпускают меня – я поступил верно. И братья согласились со мной. Кроме одного.

- Я против, - голос Михаэля заставил нас вздрогнуть и повернуться к нему. – Ты ошибся, Ангел Справедливости. Ты любишь его больше всех нас, и я пророчу: ты будешь проклят своей любовью, любовью к одному-единственному. А Люцифер принесёт нам всем ещё немало бед.

Я знал, что Михаэль видит будущее, и его слова привели меня в отчаяние.

Но Создатель принял наше решение, а Михаэль остался в меньшинстве.

Тотчас же столп Света ударил в обгоревший и пульсирующий кусочек плоти, такой яркий, что все мы отшатнулись и упали на колени. А когда Свет отхлынул, мы увидели, что Люцифер снова стал таким, как прежде. Его материя была полностью восстановлена, и даже его Свет остался с ним.

Мне хотелось броситься к нему и обнять, утешить, сказать, что всё в порядке, что я рядом. Но что-то во мне, тёмное, холодное, неприятное и чуждое, снова удержало меня. И это была обида на Рафаэля, на то, что из-за него мне пришлось делать мучительный выбор, на то, что он всё-таки предал меня, и вместо того, чтобы остаться со мной, отправился на погибель.

Тогда я не знал, что Создатель испытывает меня Тенью.

Ведь я тоже мог быть её носителем, как и Михаэль.

Но Создатель в мудрости своей уже видел, что ни я, ни Михаэль не выдержим её груза, даже если вызовемся добровольно принять этот груз на себя.

Но есть один ангел, который пробудил в нас зло своим поступком, сделал нас открытыми для Тени, ангел, чья гордыня была так велика, что он убил себя, чтобы стать Всем – стать Богом, ангел настолько же сильный для неподъёмного груза, насколько и виновный в окончательном пробуждении зла, вот он – достойный носитель.

Люцифер.

И судьба его была решена.

Создатель лишил его своего Света, оставив лишь то, что принадлежало Люциферу при создании, но ангел продолжил сопротивляться. Тогда он просто не мог жить без Света Создателя, который получал через слияние, он всё ещё хотел быть ближе к Создателю, хотя бы так, и не собирался признавать свою сущность одиночки. И это стало очередной роковой ошибкой.

Я знаю, он понял это потом, когда стало поздно что-либо исправлять. Очень часто наши ошибки определяют всю нашу дальнейшую жизнь.

Люцифер соблазнил пятерых братьев на то, чтобы они помогли ему. Их Свет оказался нестойким к собственному долгу, к своей Идее, они пошли вслед за Падшим и потеряли свои души.

Развязанная ими война, только усилила Тень в нас, и это было так безысходно, что впору было впасть в отчаяние. Мир поблек, безобразно исказился и наполнился болью, мир будто бы обгорел вместе с Люцифером, сжался в кусок плоти, которая легко распалась бы в прах, только коснись. Лишь Михаэль сделался более деятельным, казалось, война – ещё одна его сущность. Он был одержим стремлением уничтожить Люцифера, чтобы тот больше не смущал ничьи умы и не соблазнял ничьи души идеями, противными долгу Ангела Света.

Разумеется, перед силой Михаэля Падшие устоять не смогли. Один из них, Самаэль, самый младший, погиб, четверо других развоплотились, и их души зависли между бытиём и небытиём. А Люцифер снова оказался в тюрьме.

Война изменила его. Свет Рафаэля больше не сиял и не манил, как раньше, его материя оставалась всё такой же прекрасной, но теперь это была красота смерти и боли.

И снова был общий сбор, где Создатель опять спросил нас, что делать с Падшим.

- Убить, - высказался Михаэль. – Создатель, ты видишь, что натворил этот ангел, разве есть ему прощение?

- Убийство – не для Ангела Света, - ответил Создатель, и Безымянный потупился. – Ты должен научиться прощать, Михаэль, прощать бесконечно за бесконечное количество ошибок. Такова сущность Ангела Света.

Михаэль вскинул голову, и в этом жесте, в этом взгляде отразился его близнец – Рафаэль.

- Всё, что угодно, мой Бог, - сказал Михаэль. – Но Падший останется непрощённым и будет бесконечно гоним мной. Я возьму эту часть Тени себе – я не простил своего брата, и это станет моим грузом, пока наш спор не разрешится.

- Ты выбрал, Михаэль. Что скажешь ты, Справедливость? Какое наказание выберешь тому, кого спас уже один раз?

Я чувствовал, как моя собственная Тень наполняет меня злобой и отчаянием, ненавистью к Рафаэлю, который всё испортил, поступив вопреки своей Идее, разрушив собственную сущность. Я знал, Ангел Света не имеет права чувствовать что-то подобное, но не мог удержать в себе то, что вот уже долгое время рвалось из меня.

- Нужно лишить его последнего Света – крыльев, - сказал я, и мне показалось, что это говорю не я, а Тьма во мне, жаждущая сделать как можно больнее тому, кто причинил боль мне. – Этот Ангел Света не имеет право быть крылатым. Он отказался от своей Идеи, его поступок некрасив.

- Что ж, Габриэль, ты решил, - ответствовал Создатель. – Ты решил, ты и исполняй.

Не то, что бы это стало для меня неожиданностью, я знал, испытания мои так же бесконечны, как и прощение Создателя, но я снова растерялся.

«Почему бы и нет? – вкрадчиво шепнула Тень во мне. – Он должен быть наказан, и он будет наказан. Если это сделает Справедливость, то это будет, по крайней мере, логично».

И, осознав это, я ощутил вдруг, как Тьма вновь отступает от меня.

Люцифер сидел в охранном круге, скованный Светом, сгорбленный, с опущенной головой. Волосы его стелились по полу. Почувствовав меня, он выпрямился и обернулся.

- Габриэль…

На его измученном лице появилось слабое подобие улыбки, глаза засветились, он невольно потянулся ко мне всем собой. Но я остался закрытым для него. Я тоже научился делать это. Люцифер усмехнулся и отвернулся, снова сгорбился, подставив мне спину.

- Ты пришёл забрать у меня последнее, брат. Что ж, не теряй времени. Тот, кто любит сильнее других, и наказывает сильнее.

Люцифер распустил свои крылья – чёрные, но я видел Свет в них, и моё сердце замерло. Я вспомнил, как нравилось мне гладить их и восхищаться их красотой.

- Прости меня, Рафаэль…

Мне нужно было сказать эти слова, и Тень ещё дальше отступила от меня.

Я подошёл к нему, коснулся крыла пальцами, ощутив его нежность, и Люцифер вздрогнул. Я взял крыло у основания, дёрнул его на себя изо всех сил – раздался мерзкий на слух хруст, и крыло осталось в моей руке. Падший не издал ни звука, только сжался сильнее. Будто через пелену я смотрел на рваную рану и алые потёки на белой коже, и понимал, что это сделал я. Я тоже был весь в крови, в его крови. Но Тень почему-то уходила всё дальше. Она будто бы уходила к нему, через эту зияющую кровавую рану.

- Продолжай, Габриэль, - прохрипел Люцифер. – Тебе станет легче. Нам обоим станет легче.

И я отнял у него последнее крыло.

Я до сих пор не представляю, какую боль ему пришлось вынести, но после всего сознание его отключилось. И я сидел на коленях над бесчувственным телом, гладил его лицо пальцами, прося у него прощения и прощаясь с ним навсегда…

- Я люблю тебя, брат, и вечно буду любить. Это будет Тенью, что останется со мной, моим грузом, - наклонившись к нему, я коснулся его тёплых губ. Поднялся и вышел, не оглядываясь.

Намного позже мы узнали, что Люциферу всё-таки удалось сохранить свой Свет, и крылья у него выросли вновь. Его подвергли ещё множеству проверок, прежде чем он сам смог испытывать, став единоличным носителем Тени и Хозяином инферно.

Он превратился в Сатану, в испытателя душ, не только человеческих, но и ангельских, в сурового и безжалостного обвинителя, который не умеет прощать.

Но я всё же радовался тому, что, несмотря ни на что, он всё равно смог остаться Рафаэлем, тем ангелом, который мне дороже всего в этом мире.

-----

* Песня на Языке ainoo:

Дождь не идёт в Эдеме,

И солнце никогда не заходит.

Даже когда ангелы плачут,

Здесь всегда свет сияет.

Даже когда ангелам грустно,

Небеса всегда чистые и ясные.

Слёзы ангелов – это не дождь,

Печаль ангелов – это не тьма.

В Эдеме Свет дарят вечно.

Жизнь и любовь бесконечны.

Дата добавления: 2015-07-19