Мельница

Небу над бескрайними полями полагается быть бездонным и лазоревым, где-то в хрустальной глубине его должны заливаться-дребезжать разные мелкие пичуги, и чтобы жаркое солнце раскаляло пыльную дорогу между пашнями. Такова безмятежная картина деревенской пасторали. Но это на Земле. Тут, в инферно, нет ни солнца, ни хрустального бездонного неба, ни дребезжащих жаворонков. Свет, проникающий из-за туч, багрян и до странности ярок. От этого пшеница, которой засеяны безбрежные поля, кажется отлитой из меди. Но жара и пыль здесь такие же, как на любой земной ферме. Как сотни, тысячи лет назад.

И тёмная громада мельницы так же возвышается над равниной.

Я отхлебнул из фляги, поболтал во рту глоток воды. Идя сюда, я не озаботился припасами. Надеялся, что смогу, как встарь, зачерпнуть воды из ручья, текущего с гор и тонкой сеткой каналов распятого по всей долине. Напрасно. Полноводный когда-то ручей пересох, засорился, и я не стал пачкать флягу в мутной жиже. Решил – смогу дойти до мельницы так. Бегал же когда-то за вином быстрее ветра…

Тропинка, отделившись от дороги, затейливо петляла, на колеях от тележных колес пробивалась трава. От бескрайних полей пшеницы осталась лишь стерня, и я гадал – не коснулась ли мерзость запустения места, памятного мне. С замиранием сердца повернув по тропинке, я вгляделся в закалённую жарой инферно мельницу, отмечая перемены. Само здание покосилось и потемнело еще больше. Огромное колесо, где, сменяясь, бегали дэмайну, рассохлось, но всё ещё держалось на валу.

Двигать громадные жернова, перетирающие зерна в муку, было честью, а никак не наказанием. Единственный день, когда в колесо шагнул наказанный демон, стал чёрным – испорченным оказался не только весь помол этого дня, но и та мука, с которой его смешали, чтобы рассыпать по мешкам. Так что помощь мельнику была делом сугубо добровольным. Иначе хлеб не получался.

Толкнув покосившуюся дверь, я шагнул в пыльную, до странности тихую, прохладу. Огромные жернова были на месте, в дерево и камень навечно въелась мучная пыль. Я провёл рукой по желобу, из которого сыпалась мука – на пальцах остался белый след.

Когда-то тут заправлял делами старый мельник, странно добрый для демона. Что не мешало ему не любить общество – как и всем дэмайну. Единственными, кто посещал старика тут, среди полей, были мы с Рафаэлем. Неподалёку от скрипящих жерновов стоял стол, за которым часами шла карточная игра на интерес. Чаще всего проигрывал я, и в этом качестве бегал за вином для мельника и Рафаэля. Однажды Эксайлез проиграл старику, и по его желанию прокукарекал – истошно, вспрыгнув на жернова… Хмельной старик хохотал до слёз, а принц, спрыгнув обратно, провел рукой по моему бедру. Мельник не мог видеть этого, я вообще тогда не подозревал, насколько много видел старый дэмайну. Не подозревал, пока он не сказал мне однажды: «Не трепи себе нервы, парень, всё у вас получится».

Для меня он так и остался безымянным. Впрочем, как и я для него. Надеюсь, хоть сейчас мы познакомимся. Бывший эльмайну, ставший таки ангелом, и хозяин пасторали для изгоев.

Дэмайну за дверью я ощутил до того, как он коснулся ручки. На мельницу он вошёл по-хозяйски, мимо пролетела беспечно брошенная куртка. И лишь после этого он почуял меня. Обернулся.

Это был не старик. Мальчишка-дэмайну, смазливый и такой худой, что все кости наружу.

- Кто ты? Что ты здесь делаешь?

Он вёл себя как хозяин.

- Заглянул по старой памяти.

Я усмехнулся. Дэмайну был неопытен, хоть и эмпир – я читал его без труда. Удивление, интерес, и только на самом последнем месте – настороженность. На самом последнем…

Я вздохнул. Радоваться этому или бить тревогу?

- Кто ты?

Я назвал своё имя, мальчишка недоверчиво улыбнулся:

- Тот самый? Нет, ты не можешь… дэмайну так долго не живут.

- Почему? Кстати, где старик?

- Он умер. Устал от жизни, – ответил эмпир на мой невысказанный вопрос.

Я закусил губу. Вот так. Всё уходит, исчезает в прошлом, растворяется в реке времени, которая никогда не пересыхает. Посиделки на троих, двусмысленности Рафаэля, байки старого мельника, имена, события, даты… Уходит всё, и сохранить хоть что-то можно лишь одним способом – задержать в своей памяти.

- Как его звали?

- Старика-то? Не помню, – мальчишка пожал плечами так, будто я спрашивал о пустяке. – Какая теперь разница?

- Да, в этом ты прав. Хорошо, а как зовут тебя?

- Тари.

Я кивнул:

- Я буду помнить тебя, Тари.

- Так значит, ты действительно Тот Самый …

Вот так. Не больше и не меньше.

Тот Самый. Элесса, Ангел Сумерек.

Ненавижу громкие имена. Их вечно приходится оправдывать.

Дуэль

1.

Баланс сил инферно и сил Света существует только в воображении людей. На самом деле нет никакого паритета сил. Нет договоров, балансов, соглашений, кроме того, что мы не ведём войны непосредственно с нашим участием. Равноправие сторон – это мечта романтических революционеров, оторванных от действительности. Если перейти на юридическую терминологию, то дееспособным представителем инферно являюсь только я один, и имею право совершать свои дела без какого-либо препятствия. Представителей Света, то есть, моих братьев – пруд пруди. И на самом деле в этом нет никакой несправедливости, кроме той, что продвигать свою идеологию в одиночку довольно-таки трудно. Смею заметить, что у собственно инферно никакой идеологии нет, и слава Создателю, иначе с этой тварью даже я не смог бы справиться. Идеология есть у меня, как у личности, а поскольку я управляю инферно, то его название прилепилось и ко мне. Вот так и получается, что место красит человека, вернее, ainoo. И красит его в чёрное.

Но с появлением Элессы всё изменилось. Чаша весов впервые качнулась в мою сторону. До тех пор, пока он был эльмайну, братья его трогали только потому, что хотели насолить мне. А Михаэль ещё имел на него виды, как на любовника – был ли он искренен в своих чувствах, или это являлось частью его хитроумных планов, мы до сих пор не разобрались. Но с того момента, как Элесса возвысился до ainoo, пусть пока и слабенького, планы Михаэля резко изменились. Оно и понятно, на его месте я бы тоже схватился за голову. Подумать только – у инферно появился ещё один законный его представитель, обладающий необходимыми возможностями, чтобы влиять на ход событий.

И брату нужен был законный повод, чтобы убить новоявленного ангела.

2.

Океанский прибой мягко облизывает песок. Мы валяемся на одеялах, подставляя наши тела южному солнцу.

Этот остров давно перестал быть нашим убежищем, но для курорта, куда можно быстро и без проблем смотаться, вполне годился. Я и Эле загораем, расслабившись после бурного секса. Я любуюсь безупречным телом Элессы, мои пальцы зарываются в его шелковистые платиновые волосы, и я наслаждаюсь таким редким в моей жизни бездумным покоем.

Кто-то почти неслышно шагает по песку. Почти неслышно. Элесса тут же садится, его мышцы напрягаются, как струна.

- Эй, смотри... Кто-то тащится, - лениво говорю я, думая, что быстро вышвырну отсюда любого, кто пришёл с душеспасительной беседой. В самом деле, имеем же мы право на отдых? Не всё же пахать на Тьму и тех, кто к ней стремится.

Приглядевшись, я вижу, что это Камаэль, один из младших ainoo. Камаэль, которого кратко называли Камой, а он просил не путать его с индийским богом любви Камой. Конечно, как-то сказал я ему, я буду путать тебя с кэмелом. Он обиделся.

Потому что этот оборотень Света, боевое протеже Михаэля, перекидывался не в верблюда, а в леопарда. И одевался соответствующе. Вот и сейчас на нём тонкая рубаха в обтяжку «под леопарда» и чёрные джинсы. Двигается он плавно, как кошка, гибкое и худощавое тело его словно стелится по воздуху. Рыжеватые с красным отливом на кончиках волосы даже не шелохнутся.

- Всё-таки он какой-то гламурный пидор, - мрачно замечает Эле.

Я усмехаюсь. Вечно пассивный любовник Хеля заслужил свою оплеуху.

- Привет, - дружелюбно говорит Кама, проскользив к нам лунной походкой.

Мы молча смотрим на него. Элесса спрашивает:

- Что-то забыл тут?

Видя, что гламурной беседы не получится, Камаэль сразу переходит к делу.

- Не бойтесь, я не надолго. Мне велено кое-что вам передать. Скажем так, приглашение.

- На бал? - я напряжённо смеюсь, ощутив вдруг, как сжалось сердце от непрошеного страха.

- Это Элессе. Видеопослание, - Камаэль улыбается и вытягивает сжатую в кулак ладонь, потом распрямляет пальцы.

Дрожащее в воздухе изображение Михаэля вкупе с «приглашением» не оставляет сомнений: он всё ещё хочет прикончить Элессу.

Михаэль коротко кланяется, затем начинает говорить. Медленно. Уверенно. Не высокомерно, но так, что каждое его слово звучит, как высшая справедливость. Так он обычно разговаривает с людьми, и люди готовы отдать за него свои несчастные жизни. Но с нами этот фокус не пройдёт.

- Здравствуй, Элесса. Ты знаешь, кто я такой, поэтому должен знать, что я обязан истреблять создания Тьмы. Тебе не место в этом мире, но так как ты стал ангелом, я предлагаю тебе решить наши идейные разногласия честно. Поэтому я вызываю тебя на дуэль, создание Тьмы. Завтра в удобное тебе время. С тем оружием, которое дала тебе Тьма.

Мои мысли судорожно перебивают одна другую - как нам обойти этот проклятый поединок? Между тем, брат, пожав плечами, мол, извини, друг, ничего личного, работа такая, продолжает.

- А если не придёшь, твоё бесчестье падёт на твоего создателя.

Я показываю изображению фак.

Мне известно, что значит такое предупреждение. Но вот Эле до сих пор не знает, и это спасёт его, а мне опять придётся сыграть в отца лжи. Набросив на лицо маску беспечности, я мысленно говорю Элессе: «Отказывайся, он убьёт тебя». Мой мальчик и сам это понимает. «Ты уверен, что на дуэль с тобой он не пойдёт?» - спрашивает он, будто почуяв что-то. «Конечно», - продолжаю я непринуждённо врать.

Михаэль снова кланяется, и изображение рассеивается в пространстве. Камаэль с вежливой улыбочкой поворачивается к моему созданию.

- Так что передать мой король?

- Передай Михаэлю, что такому чистому ангелу негоже пачкать свой меч о чудовище, - холодно говорит Элесса. - Я, может, и чокнутый... но не до такой же степени.

- Одним бесчестьем больше, одним меньше, падшим уже всё равно, - поддакиваю я.

Кама вздрагивает, перестаёт улыбаться. И смотрит на Элессу удивлённо и неприязненно. Если ты начнёшь болтать, что не надо, думаю я, я вырву тебе язык, Кэмел.

- Знаешь, Элесса, ты теперь ainoo... А для нас такие вещи не проходят бесследно... Даже для падших...

- Ничто на земле не проходит бесследно, - перебивает Эле. - Но мне как-то не улыбается лежать завтра кишками наружу. Между нами, оборотнями - ты бы пошёл? Бросил бы любимого? Потому что если меня убьют, он останется один. А меня убьют, Кама, и ты это знаешь.

- Но бесчестье, возложенное на твоего создателя, аукнется ему, - продолжает младший ангел. - Я бы не бросил его, но и не стал бы подставлять.

- Заткнись, - шиплю я Камаэлю.

Он смотрит мне в глаза, передёргивает плечами.

- Но, Рафаэль, не стоит жертвовать собой... Вдруг этот момент переломит решающую битву не в твою пользу? Ты же знаешь, как оно бывае т, - жёлтые глаза Камы ярко вспыхивают.

Он поднимается, отряхивает песок с джинсов. Кивает нам.

- Прощайте.

На душе у меня мерзко. От собственного вранья, от того, что мне предстоит, от безумств Михаэля. Но у меня хотя бы есть шанс, с учётом того, что убивать меня Михаэлю просто незачем. У Элессы шанса нет, и я не знаю - появится ли.

- Что он плёл? - тревожно спрашивает Эле. - У меня такое ощущение, что я выбрал между шилом и мылом.

Я целую его запястье.

- Не обращай внимания на эти бредни.

В тот день мои доспехи выпили из Элессы столько Света, сколько он мог мне дать без катастрофических последствий.

- Ты ведь хочешь меня целиком, правда? Всего... - сказал мой любовник. - Так возьми.

И я ощутил некоторое чувство вины перед ним. Он же не знает, отчего я в эту ночь такой... жадный. И не делюсь с ним своим Светом.

В смятении я покинул Элессу, спешно попрощавшись, и отправился к Михаэлю.

Что ж, брат, давай, наконец, разберёмся. Ты так долго ждал этого. Насладись моментом.

3.

Что ж долгие века без устали, скупцы,

Вы в распре яростной так оба беспощадны,

Так алчно пагубны, так люто кровожадны,

О братья-вороги, о вечные борцы!

В кабинете у Михаэля сумрачно и ничем не пахнет. Признаться, я очень не люблю, когда не слышу запахов, такое ощущение, что лишился части тела. Или даже части мозга. А Михаэль не пахнет, и жилище у него соответствующее.

Не пахнет, не оставляет следов, не имеет имени. Безымянный Ангел, о котором ходят байки среди дэмайну, что именно его Создатель хотел сделать носителем собственной Тени. Но в ловушку попался я со своими эгоизмом, гордыней и стремлением вернуть себе бесконечную любовь. А Михаэль остался безупречным ainoo. И остаётся до сих пор, несмотря на все свои мутные дела. Впрочем, кто без греха? Безгрешен только Создатель.

Брат мрачно взирает на меня. Он явно надеялся, что Элесса примет его вызов. Но поскольку его «бесчестье» возложено на меня, как ответственного за то, что он появился в этом мире, отдуваться в случае отказа положено мне. Чёрт бы побрал эти проклятые самурайские принципы. И я бы их побрал, да только если один ангел вызывает другого на дуэль, она должна состояться. Иначе отказавшийся будет иметь нехорошие последствия для своих деяний. Тут Камаэль правильно намекал. Последствия могут быть самыми нехорошими - вплоть до той, что материя ангела станет подобной материи человека, и тогда беднягу можно списывать с корабля.

Сколько я помню, дуэли среди нас были большой редкостью и никогда не доходили до смертоубийства. Это больше напоминало красивый ритуал, этакое изысканное шоу для услаждения глаз, ну и для чувства морального превосходства, если вдруг победишь.

Но с Михаэлем всё иначе. Он не собирается устраивать зрелищных гладиаторских боёв. Ради своих принципов он и брата родного не пощадит.

- Значит, отказ? - переспрашивает он.

Я киваю. Саркастическая усмешка кривит губы Михаэля.

- Хороший же у тебя ученик. Прячется за спину своего учителя, сосунок.

- Михаэль, мы не дети, на слабо не ведёмся. Элессе не выжить в поединке с тобой. И Эле не настолько глуп, чтобы подставляться.

Брат морщится, щёлкает костяшками пальцев. В сумраке кабинета его лицо похоже на сочетание угловатых теней.

- Зато он подставляет тебя.

- Он толком не знает правил дуэли, - тихо говорю я. - Если бы знал, что вместо него пойду я, он бы не стал отказываться.

Громкий смех разогнал могильную тишину кабинета. Брат хлопает в ладоши.

- Какое благородство, Рафаэль! Вы с таким рвением спасаете задницы друг друга, что я скоро вам завидовать начну. Может, мне тоже создать такого друга, а? - Михаэль наклоняется ко мне, и я вижу в густой тьме его глаз давно и прочно подавляемое желание.

- А разве ты не пытаешься? - спокойно спрашиваю я.

Его лицо каменеет, он резко подаётся назад. Я улавливаю его стремительное неосязаемое движение.

- Тебя это не касается, но если вы и дальше будете так врать друг другу, то скоро и любовь свою переврёте. Ложь во спасение - всё равно ложь. И ты это знаешь, сатана.

Я только хмыкаю про себя. А что ты знаешь о любви, брат? О простой любви между двумя, а не о той мифической ко всему человечеству? Или любви к Свету, которая больше похожа на наркотическое пристрастие? Любить всех - значит, не любить никого. А любить наркотик - значит, вообще перестать любить.

Михаэль тяжёло вздыхает, глядя на меня, говорит:

- Что ж, брат, раз ты такой благородный, то выбирай место и время. Твоё оружие, как понимаешь, только инфернальное. Оружием Света пользоваться запрещено.

Он знает, что в отличие от него я владею обоими видами оружия. И это даёт мне определённое преимущество, единственный шанс выиграть сражение. Но Михаэль желает честной дуэли. Его боевые умения намного превышают мои. Зато дуэль будет честной.

Я согласно киваю.

Ты Ainoo Daarkha, Рафаэль, вот и будь им, не пытаясь стать кем-то другим.

*

Каменистая лунная поверхность залита серебряным светом и напоминает мне Ледяной Ад, в котором я на заре времён провёл столько времени, что чуть не спятил от одиночества. Стараюсь отогнать от себя неприятные воспоминания. Луна - идеальное место для поединка. Во-первых, гравитация слабее и можно выделывать такие пируэты, что все мастера восточных единоборств удавятся от зависти. Во-вторых, тут мы точно ничего не порушим, а на Земле ангелам драться опасно, на самом деле можно горы свернуть.

Я стою возле поникшего американского флага, такого же серебряного, как и всё вокруг. Говорят, что американцы не летали на Луну, да кто б им разрешил - не летать? Хель так остервенело радеет за технический прогресс, что американцы бы сюда и на самокатах дорулили, если бы он захотел. Я усмехаюсь и замечаю на горизонте стремительно приближающуюся красную точку.

И вскоре Михаэль предстаёт передо мной в полном боевом облачении. Цвет его доспехов – цвет свежей артериальной крови. Мы близнецы, и даже наша броня похожа, только моя непроницаемо-чёрная. Он с ног до головы облеплен шипами, и я тоже. Голова Михаэля не защищена доспехами - окружена сияющей оболочкой нематериального Света, чтобы дышать в безвоздушном лунном пространстве. Чёрные густые волосы связаны в хвост, выражение лица отрешённое, во тьме глаз разлито чуть ли не умиротворение. За спиной раскинулся шатёр крыльев, тёмно-розовых от падающего на них сияния брони. Я отстранённо думаю, что сейчас брат чертовски хорош. И чертовски опасен. Мне тоже пришлось воспользоваться Светом, чтобы защитить свою материю, но и всё на этом.

Мы стоим друг против друга, застыв, как два отлитых из Света изваяния.

- Нападай, - говорит брат, принимая боевую позицию.

Тьма в моей правой руке формирует меч, полностью отлитый из антиматерии инферно, разрушающий всё, к чему прикоснётся. Противостоять ему может только Световое оружие, оно нематериально, поэтому инфернальный меч не может повредить его. Моя задача - добраться до материи Михаэля и отделить её от его оружия. Проще говоря, я должен отрубить ему руку, в которой он держит свой меч. Свет, в свою очередь, может нанести вред и моей материи, и способен разрушить моё оружие.

Зато инфернальный меч может одним махом вытянуть душу Михаэля, если я вдруг одержу победу и захочу сделать это с братом.

Поэтому наш поединок ничем не напоминает человеческие сражения. Мы не скрещиваем мечи, нам нельзя ставить блоки, мы замысловато кружим и прыгаем друг возле друга, пытаясь дотянуться до цели. Я до руки Михаэля, он - до моего меча.

Световой меч Михаэля питается его собственным Светом, который у брата самый жестокий из всех ainoo. Свет, по своим свойствам граничащий с энергией, высвобождаемой при атомном взрыве.

Каждое прикосновение его меча к моим доспехам плавит мои нервы. Я знаю, что когда задеваю броню брата своим мечом, Хель тоже испытывает боль, потому что доспехи ainoo - это боевая часть нашей материи, и разрушая её, мы разрушаем и наши тела.

Странно, но в начале боя Михаэль был неуклюж и неповоротлив. Будто что-то тормозило его, мешало полностью погрузиться в сражение со мной. Тогда я не знал, что Элесса, проведав о дуэли, использовал кинжал с кровью брата и помогал мне издалека. «Деревенская магия», презрительно фыркнул бы Габриэль, но эта деревенская магия, древнее вампирское колдовство, помогла мне не растратить свои силы ещё в начале.

Наконец, поднырнув Михаэлю под руку, я резко разворачиваюсь и полосую мечом по его запястью. Брат, глухо зарычав от нестерпимой боли, разжимает пальцы, и роняет меч. Но к моему удивлению, его материя, хоть и сильно ранена, не разрушается, затягивается на глазах. Всё это мгновенно проносится у меня в сознании, а тело уже само летит к оружию брата. Я опережаю его на долю секунды и, схватив Световой меч, отпрыгиваю в сторону.

Михаэль угрюмо смотрит на меня.

- По правилам дуэли ты не имеешь права пользоваться оружием Света, - напоминает он.

- Я и не собираюсь им пользоваться, - говорю я. - Ты проиграл, брат. Заканчиваем этот балаган и расходимся, довольные друг другом.

- Нет, - в глазах Михаэля полыхает тьма, от которой бы заскулило и само инферно. - Я убью тебя, Рафаэль. По правилам дуэли, если противник утратил одно своё оружие, он вправе воспользоваться другим. Теперь у тебя мой меч. Мы равны. И это тоже по правилам.

- Ты - сатана, - выдыхаю я. - Ты сам себе инферно.

Он грустно улыбается.

- Я - твоё отражение, брат. Смотри на меня и зри все свои грехи.

Рука его тянется к поясу на доспехах, и я не сразу успеваю понять, что это такое светящееся летит в мою сторону. Автоматически я отбиваю это мечом из Света, наконец разглядев гладкий белый колышек.

Проклятье!

Дротики, вытесанные из Мирового Древа, способны меня парализовать. Хоть мы уничтожили его давным-давно, но ангелы Света благоразумно запаслись дровами на всякий случай. «Так нечестно, брат!» - хочется мне закричать совсем по-детски. Слабое лунное притяжение кольям не помеха, они запаяны в оболочку из Света Михаэля, и тот способен придать им любое ускорение.

Сколько их там у него? Михаэль, подпрыгивая и мгновенно перемещаясь в пространстве, швыряет в меня дротики. Его странная неуклюжесть исчезла, и теперь он напоминает машину смерти. Я едва успеваю отбивать дротики двумя мечами. Один дротик пробивает полотнище американского флага.

Другой вонзается мне в левое плечо, рука тут же онемевает, пальцы расслабляются, и меч брата падает на камни. В бедро тоже вонзается кол, заставив меня упасть на одно колено. Я всё ещё продолжаю размахивать инфернальным мечом, отбиваясь, но чувствую, как дротики впиваются в голень, в бок, в грудь чуть ниже сердца. Шипы обвиваются вокруг кольев, пытаясь избавиться от них, но Мировое Древо, выращенное Создателем, сильнее инферно. Моё тело уже наполовину онемело. Если парализует сердечную мышцу - мне конец.

Я отбрасываю бесполезный меч и хватаюсь здоровой рукой за кол, торчащий из груди. С усилием вырываю его и швыряю в лицо Михаэлю.

Свет, учуявший своего хозяина, стремится к нему, таща за собой и кол.

Дротик впивается Михаэлю прямо в правый глаз. Моя кровь на дротике, перенасыщенная инферно, выжигает материю брата, разрушает его Свет. Хель начинает кричать. Крик запредельных страданий взрывается у меня в сознании. Я стою на коленях, стараясь не упасть лицом вниз, и думаю о том, что мы тут сдохнем оба, если нас вовремя не найдут. Крик захлёбывается в самом себе. Я поднимаю глаза, и вижу, что Михаэль всё ещё стоит на ногах. Кровь заливает ему лицо багрянцем.

Я поражаюсь его недюжинной силе. Шатаясь, он идёт за своим мечом, подбирает его, затем мой меч. Подходит ко мне, протягивает оружие, хрипит:

- Защищайся, Рафаэль.

Я качаю головой.

- Хватит, брат. Тебе мало крови?

- Защищайся. Иначе я убью тебя.

Забираю у него меч, поднимаясь на здоровую ногу, шипы поддерживают меня, обвиваясь вокруг камней. Думаю, сейчас осуществится моя давняя мечта - я попаду к Создателю. Но эта мысль почему-то не радует. Вместо этого я вспоминаю Элессу. Вспоминаю, как он говорит: «Я люблю тебя, Рафаэль». Прости, Создатель, но ты сам хотел, чтобы мы смирились с материей. И моя любовь помогла мне смириться и полюбить эту жизнь, и я не хочу к тебе, слышишь? Не хочу в твой бесконечный рай, когда у меня есть свой собственный, созданный моими руками, созданный нашими руками, и который никогда не отвергнет меня и не накажет только потому, что я оступился.

Может, ты этого и хотел от меня, Создатель. Тогда останови своего обезумевшего сына, которому Свет выжег последние мозги.

Михаэль заносит свой меч надо мной. Я отбиваю его своим, понимая, что оружие Света и Тьмы не скрещиваются, ибо Свет да поглотит Тьму, но другого выхода у меня нет, иначе мне снесут голову. Мой меч рассыпается у меня в руках жирным пеплом. Я снова падаю на колени от головокружения и слабости.

Схватив меня за волосы, Михаэль наискось отрезает их по плечи.

- Я возьму себе кое-что на память, моя девочка... - шипит он.

- Ублюдок...

Хель толкает меня, я опрокидываюсь на спину. Он протягивает руку к моему лбу, кладёт горячую сухую ладонь, и я ощущаю, как он начинает выпивать из меня все мои силы, мой Свет, мою душу. Ему для этого даже не нужен инфернальный меч. Он пьёт меня, как ainoo, и, естественно, не делится своим Светом. Я рад и тому, что Хель не принялся меня насиловать, чтобы побыстрей нажраться энергией. Колья, впившиеся в моё тело, тоже не добавляют сил, всё больше ослабляя меня.

Немного восстановившись, Михаэль поднимается. Потом достаёт из-за спины копьё.

Я сразу узнал это проклятое копьё, обагрённое кровью казнённого две тысячи лет назад эльмайну...

«Лежачего не бьют», думаю я отрешённо, но мне уже всё равно.

- Лежачего не бьют, - эхом повторяет брат. - Но Сатана вне правил.

Он всаживает мне копьё в живот выше пупка. Потом ломает древко, и что-то невозможно болезненное, раскалённое, как угли, ворочается у меня в животе, вгрызается, словно червь в живую плоть.

- Скажи спасибо, что я тебя сразу не убил. У тебя ещё есть время, чтобы раскаяться. И, возможно, Создатель простит тебя.

- Спасибо... брат... - еле шевелю я онемевшими губами.

Смотрю, как он, сгорбившись, бредёт по каменистой пустыне, потом тяжко поднимается в небо. И, мерцая алым, превращается в звезду, удаляясь.

Я теряю сознание.

Через какое-то время, вынырнув из небытия, я вижу перед собой высокое синее небо, такое яркое, насыщеное и манящее, что я проваливаюсь в него. Я уже на Земле? - удивляюсь я. Потом зрение фокусируется, и я понимаю, что это никакое не небо, а глаза Габриэля, который, тихо ругаясь, склонился надо мной и вытаскивает из меня дротики.

- Потерпи, брат, - ласково говорит он, и его золотые волосы, слившиеся с золотым доспехом, слепят меня.

Откуда он узнал? Но сейчас я ему более чем благодарен. Он вытащит меня из этой проклятой дыры. Чувствую, я надолго разлюбил одинокие лунные прогулки.

Вытащив все колья, Габриэль осторожно берёт меня на руки, прижимает к груди, и я обвисаю на нём, как тряпка. Брат взлетает со мной в чёрный, мерцающий холодными звёздами, космос. Удушливый обморок вновь наваливается на меня.

Всё остальное я помню как в тумане. Нудный голос древнего медицинского комплекса: «состояние критическое», «уровень Света падает» и прочую галиматью. Пальцы Элессы, которые наживую копошатся в моём животе и, наконец, избавляют меня от раскалённого червя. Габриэля и Элессу, вливающих в меня жизнь...

И на фоне всего этого тёмные, как бездна, глаза Михаэля.

«Я - твоё отражение, брат».

И я думаю, что если для того, чтобы разобраться в себе, мне нужно понять Безымянного Ангела?

Дата добавления: 2015-07-19