Секция 4. Война и мир как социальные системы

Мы быстро прошлись по предложенным сценариям разоружения и экономическим анализам, но причина для подобного, казалось бы, пренебрежения такими серьезными и интеллектуальными работами заключается не в неуважении к их компетентности. Это, скорее, вопрос уместности. Прямо говоря, все эти программы, какими бы обоснованными и проработанными они ни были, - абстракции. Наиболее детально разработанная последовательность разоружения неизбежно выглядит скорее как правила игры или школьное упражнение по логике, нежели чем как прогноз реальных событий в реальном мире. Это так же верно по отношению к современным нам комплексным предложениям, как и по отношению к «Плану вечного мира в Европе» аббата Сен-Пьера 250 лет назад.

Во всех этих схемах явно не хватает некого важного элемента. Одной из наших первых задач было вывести это пропущенное качество в фокус определения, и мы полагаем, что нам это удалось. Мы обнаружили, что в сердце любого исследования мира, которое мы анализировали, начиная от скромных технологических предложений (например, переоборудовать завод по производству ядовитого газа для производства «общественно полезных» эквивалентов), заканчивая наиболее глубоко проработанным на сегодняшний день сценарием всеобщего мира, лежит одно общее фундаментальное ошибочное представление. Оно является источником миазмов нереалистичности, окутывающих подобные планы. Оно заключается в некорректном предположении, что война, как институт, подчинена социальным системам, которым она, как считается, служит.

Это ошибочное представление хотя и является глубоким и далеко идущим, но полностью понятно. Немного социальных клише принимаются так безоговорочно, как понятие о войне как продолжении дипломатии (или политики, или преследования экономических целей). Если бы это было правдой, со стороны экономистов и политических теоретиков было бы оправдано смотреть на проблемы перехода к миру как на исключительно механические или процедурные – что они и делают, относясь к ним как к логическим следствиям урегулирования национальных конфликтов интересов. Если бы то было правдой, трудности перехода были бы лишены реального содержания. Поскольку очевидно, что даже в современном мире не существует мыслимого настоящего или воображаемого конфликта интересов между нациями или между силами внутри наций, который не мог бы быть разрешен без перехода к войне, если подобное решение имело бы социально значимый приоритет. И если бы это было правдой, экономические анализы и предложения по разоружению, которые мы упоминали, какими бы правдоподобными и проработанными они ни были, не внушали бы неизбежное ощущение ошибочности, как они это делают сейчас.

Дело в том, что это клише неверно, и проблемы перехода являются на самом деле содержательными, нежели чем чисто процедурными. Хоть оно и «использовалось» как инструмент национальной и социальной политики, тот факт, что общество организовано в зависимости от степени его готовности к войне, доминирует над его политической и экономической структурой. Война сама по себе является базовой социальной системой, внутри которой конфликтуют или кооперируются прочие вторичные модели социальной организации. Именно эта система управляла большинством известных истории человеческих обществ, и управляет сейчас.

После того, как это стало понятно, становится понятен истинный размах проблем, связанных с переходом к миру – в свою очередь, социальной системе, но ранее не имевшей прецедентов, за исключением нескольких примитивных доиндустриальных обществ. В то же самое время, теперь могут быть легко рационализированы некоторые загадочные внешние противоречия современных обществ. «Избыточный» размер и мощность мировой индустрии вооружений; превосходство военного истеблишмента в любом обществе, открытом или закрытом; исключение военных или околовоенных институтов из общепринятых социальных и законодательных стандартов поведения, требуемых в других частях общества; успешное функционирование вооруженных сил и производителей вооружений полностью вне рамок экономического уклада нации – эти и другие противоречия, близко связанные с отношениями войны и общества становятся прозрачными, как только приоритет потенциала ведения войны принимается в качестве главной структурирующей силы в обществе. Экономическая система, политические философии и корпоративное право обслуживают и расширяют военную систему, а не наоборот.

Необходимо подчеркнуть, что превосходство военного потенциала общества над другими его характеристиками не является результатом предполагаемой к существованию «угрозы» от других обществ. Это обратная сторона обычной ситуации; «угрозы национальным интересам» обычно создаются или усиливаются для выполнения меняющихся требований военной системы. Только в сравнительно недавние времена было признано политически целесообразным использовать для обозначения военных бюджетов эвфемизм «требования обороны». Доя правительств, необходимость делать различие между «агрессией» (плохо) и «обороной» (хорошо) была побочным продуктом роста грамотности и скорости коммуникаций. Это различение является исключительно тактическим, уступкой растущей неадекватности древних политических рациональностей организации войны.

Войны не «вызываются» международными конфликтами интересов. Соответствующая логическая последовательность требует более аккуратно сказать, что военные общества требуют – и таким образом, создают – подобные конфликты. Потенциал нации к ведению войны отражает высшую форму социальной власти, которую она может использовать; ведение войны, активное или вынужденное, является вопросом жизни и смерти величайшего из масштабов, подвластных социальному контролю. Таким образом, вряд ли должно вызывать удивление то, что военные институты любого общества заявляют о своем высочайшем приоритете.

Мы также обнаружили, что большинство затруднений, окружающих миф о том, что война является инструментом государственной политики, происходит от общего неадекватного восприятия функций войны. В общем, они воспринимаются как: защита или продвижение «национального интереса» - экономического, политического, идеологического; самодостаточная поддержка или наращивание национальной военной мощи. Это видимые, или общепризнанные, функции войны. Если бы у нее не было других функций, то значимость военного истеблишмента в каждом обществе снижалась бы до признаваемого за ним подчиненного уровня. И искоренение войны на самом деле было бы тем процедурным вопросом, который рассматривают сценарии разоружения.

Но существуют и другие, более широко и глубоко проявляющиеся в современных обществах функции войны. Именно эти невидимые, имплицитные функции поддерживают готовность к войне как доминантную силу в наших обществах. И именно нежелание или неспособность авторов сценариев разоружения и планов конверсии принять их во внимание столь снизило полезность их работы и заставило ее казаться не имеющей отношения к известному нам миру.

Дата добавления: 2015-07-19