От переводчика 7 страница

Во мне что-то заволновалось и я почувствовал желание сказать сему мужику, что он напрасно однажды пытался кое-чему возражать, но не находил решимости ибо боялся повторения религиозного фанатизма из прошлого раза. Когда шум отбойного молотка на несколько секунд утих мой дух уже вошел в контакт с духом стоящего рядом мужчины и я узнал, что он сожалел о том, что тогда юморил насчет спиритизма ибо никогда не видел его в натуре. И вот, когда молоток утих снова, я сказал мужчине, что слышу живые голоса. Мы познакомились. Он представился как Хьюберт Финнемор и сказал, что узнал голос своего покойного отца. При жизни отец был ярым противником спиритизма и из-за этого они даже поссорились, но теперь дух отца пришел, чтобы просить у сына прощения за свою дерзость. С тех пор мы подружились и часто беседовали о спиритизме. С семьей Хьберт я поддерживаю отношения и поныне.

Нас снова перевели из Шрусбери, что было приемлемо для меня и совсем не понравилось Эрни. Он не мог сносить и вида даже легкой работы. Он был теперь постоянно больным и вся служба для него превратилась в валяние на больничной койке. Но тут к нам прибыл новый доктор, который по-своему посмотрел на фокусы Эрни и признал все это за чистой воды симуляцию. После разоблачения Эрни подружился с некоторыми членами тайной религиозной секты, которая проводила свои вечерние собрания, читала Библию и пела гимны. Эрни начал посещать эти собрания и вскоре начал являться в обществе с Библией под мышкой. Однажды вечером после ужина в столовой Эрни торжественно заявил мне, что не желает никак меня травмировать, но он не может быть другом человека, продавшего душу сатане. Я понял, под что косит Эрни и сказал ему криво улыбнувшись: «Этот фокус не пройдет, Эрни».

– Хорошо, я подумаю об этом, - ответил он.

– Не лучше ли тебе принять судьбу как есть, - спросил я, но парень презрительно посмотрел на меня. - Всеравно я отсюда уйду, - сказал он, - пусть даже это мне дорого обойдется! Чудак ты однако, Эрни! Можно было пойти в кабак, напиться и забыть о невзгодах, а он...

Он бесспорно был негодяй, но он был щедр, привлекателен и дружелюбен. Я взял ему пива и пожелал удачи. Оуэн нес службу в команде эскадронного бомбардировщика и Эдифь в письмах была полна волнений о нем. Если бы с ним что-нибудь случилось, она вряд ли снесла это. От первого брака у нее были ребята, которые давно разъехались и завели свои семьи, не забывая однако о матери. Оуэн среди них был самим младшим, самим близким и самым любимым. Однажды утром я нашел телеграмму, что его ранило и он находится в госпитале близ Кентербери. Мне дали трехдневный отпуск на свидание с женой.

Мы сидели в комнате посетителей и ждали разрешения врача. Мы знали, что их самолет был подбит в Германии и он нашел сил посадить его на своей территории. Мы понятия не имели насколько тяжело ранение и есть ли угроза его жизни. Мы ждали около двух часов, но доктора не было. Я предчувствовал, какой ад предстоял Эдифи и очень рассердился ибо эта медицинская волокита показалась мне не более чем умышленным издевательством. Я уже было решился идти и добиваться какой-то справедливости, но Эдифь тихо держала мою руку, никуда не отпуская. - Здесь и без нас хлопот хватает по самые уши, - сказала она. Дорогая моя, милая и бесценная до конца! Наконец прибыл доктор. Он был молодым, обеспокоенным и очень уставшим. Оуэн был ранен незначительно, хотя его сержант погиб. Переломов не было, обни царапины, ушибы и сотрясение мозга. - Менее чем через месяц мы обратно отправим его на фронт, бодро сказал доктор и я видел как губы Эдифи задрожали, но она взяла себя в руки и ответила: «Я знаю, что это ему понравится». Когда я вернулся в лагерь, Эрни нигде не было видно. Я спрашивал каждого, кто мог его где-либо видеть и наконец-таки справился, что Эрни комисовали по психушке. Однажды ночью, когда все спали, Эрни отбелил свои волосы и утром начальство увидело белого сияющего улыбкой блондина. Он с визгом бегал по лагерю изображая из себя юродивого так что следующую ночь его даже не пустили спать в общую казарму. Попытки объясниться с ним встречали гомерический смех или бурные слезы и двое санитаров вынуждены были запереть его в старом джипе с неблагозвучным названием «мусорное ведро». Я, конечно знал, что Эрни был нормальным парнем и это лишь очередной розыргыш «сыграть в дурку». Не знаю как ему это удалось, но никто из нас более его не видел. Когда новая дорога была почти готова, на доске объявления лагеря появилось объявление о наборе добровольцев для обезвреживания неразорвавшихся бомб. В армии было негласное правило: «Не лезь туда, куда тебе не велят», а здесь самые настоящие бомбы...

Мы решили, что над нами мелко пошутили. Каждый раз, когда я проходил мимо доски объявлений, я не испытывал а ни малейшего желания ставить свою подпись ибо комендатура специально напротив наших фамилий оставила пустые пробелы для подписи. Несколько недель это объявление висело безо всякой пользы и меня начала грызть вина, что я не ответил согласием на призыв государства о помощи. Я пробовал себя успокоить, но сердцу, увы, не прикажешь. Тогда я попытался в другой раз не ходить той дорогой, где висело объявление, однако чувство вины и досады на душе не исчезло. Я начал спрашиватьсебя, а что собственно я один способен сделать для целой страны? Другие мужики тысячами шли на смерть и увечья, а я себе тут строю дорогу...

Конечно, дорога строилась для военных, но я жил и работал в Уилтширских дебрях, вдалеке от цивилизации, где было значительно безопаснее, чем в любом из больших городов, вечно дрожащих от авианалетов. Однажды идя по лагерю окольным от доски объявлений путем, я вдруг остановился и поневоле побрел...

к доске, поднял руку и поставил мою подпись напротив фамилии. И долго грызшая меня совесть успокоилась. Меня отправили в учебку, размещавшуюся в большом доме в Кардиффе, где нам показывали как обезвреживать неразорвавшиеся бомбы. Эту процедуру должен был освоить каждый из здесь находящихся, мы все оказались на равных перед лицом смерти и это нас более всего сплотило. За все время работы в этой команде меня никто и ниразу не осудил за то, что я спиритист. Меня просто приняли как равного себе по степени смертельной опасности. Но когда я прибыл, был потрясен щепетильностью и дисциплиной, которой требовал от нас наш майор-командир. Но впоследствии я понял, что от этих качеств зависит наша жизнь в условиях реальной работы. Я пробовал перебороть в себе антипатии к военной муштре и вскоре из меня получился неплохой солдат. В Кардиффе у меня появилось множество друзей, которые приглашали в гости и было большим счастьем снова находиться в атмосфере понимающих людей. А когда местная церковь спиритистов узнала, что я медиум, меня забросали запросами. В свободное время мы встречались и проводили сеансы. Время, проведенное в армии до того меня дисциплинировало, что аомейская рутина стала для меня второй натурой, очень помошающей мне как надо делать все правильно и в свое время.

Мы никогда не доверяли бомбам, которых обезвреживали. Только вера друг в друга и четкий порядок сотрудничества снижали до минимума и риск, и нервный стресс, присущие этому делу. Прошло много месяцев, военная нагрузка уменшалась и вскоре нам нечем уже было заняться, что само по себе притупило и чувство риска. Ходили слухи, что нас расформируют и разбросают по другим службам ибо а армии противника появились новые типы бомб и наши навыки оказались устаревшими. Вскоре я держал путь в Лондон на трехмесячные курсы печатания, стенографии и офисной работы. Поезд мчался сельскими полями и я погрузился в фантазии. Со мной следовал генерал, который с видом победителя Аламэна изучал карту. Иногда он импозантно сидел за столом, иногда прохожался по вагонам, будучи окруженным услужливой офицерней с красными петлицами на униформах и которых он беспрестанно от себя прогонял. - Мне будет служить Флинт! – сказал генерал однажды. Это было мне на руку, поскольку я надеялся приобрести нормальную полевую сумку, а позже смастерил себе на униформе красные петлицы. Новшество выглядело неуклюже и до того меня рассмешило, что соседи по поезду обещали меня побить, если я не перестану дурачиться. Потом у меня появилась идея просить генерала позволить мне отлучиться домой и явиться в Хольборн позже. В течении многих лет прежде я довольно быстро печатал на машинке двумя пальцами. Теперь же я был огорчен ибо узнал, что печатать нужно всеми пальцами. Они выдали нам рисунок кнопок пишущей машинки и мы приступили к тренировкам. Печатать много листов оказалось более тяжелым делом, чем я подозревал. Это не было простой сортировкой бумаг в алфавитном порядке. Нужно было двигать ящики, панели, боксы различных цветов в поисках карт, папок и индексов, чтобы правильно поместить туда копию одного простого письма и мне показалось все это таким кошмаром, что помещенное в эти дебри письмо терялось навсегда. Что касается стенографии, то я придумал упрощенные иероглифы без всяких точек и черточек. Если бы у меня не было свободных вечеров и уикендов, от всей этой галиматьи я кажется сошел бы с ума. Но я боялся предстоящих экзаменов, дамокловым мечом долбящих мне мозги.

Как только я прибыл домой наше маленькое собрание оживилось. Однажды вечером голос женщины вещал тревожным тоном прося поговорить с ее сыном. Мы спросили ее кто она и та назвалась Кларой Новелло Дэвис. Один из присутствующих отметил, что она наверное мать Ивора Новелло. Дух подтвердил это и сказал, что очень желал бы поговорить и ним. Мы объяснили духу, что не знаем ее сына, но если она не против, пуст скажет, что хочет, а мы постараемся его разыскать и передать. Дух поблагодарил нас за услужливость, но она хотела встретиться с сыном лично, потому что она хотела поговорить о слишком уж личных вещах. Трудно было понять, чем так встревожен дух женщины, но после того как она ушла мы больше к этому вопросу не возвращались. Спустя несколько недель мой друг актер попросил провести у него сеанс на дому, поскольку он хотел помочь своему другу, заинтересовавшемуся спиритизмом. Прибыв к нему на квартиру я познакомился с этим другом. Им оказалась очаровательная актрисса Беатрис Лилли. И как только погас свет с актриссой говорил сын Лилли Дэвид, который пропал безвести во время службы на флоте. И оба были счастливы. Когда Дэвид ушел, я снова услышал голос Клары Новелло Дэвис, которая просила мисс Лилли связаться с Ивором и срочно привести его сюда на сеанс. Мисс Лилли попросила дать ей хоть какое-то свидетельство, чтобы сын поверил в действительность приглашения. Дух сказал, что в это время Ивор находится в одной из квартир Оксфорда с визитом к своему преподавателю. Как только свет был включен, мисс Лилли телефонировала Ивору Новелло и передала ему всю информацию о встрече. Он и вправду только что вернулся от своего преподавателя и был немало заинтригован услышанным. Мы тут же договорились, что я дам у сеанс прям у него в квартире ночью прям после завершения постановки «Танцующих годов». Ночью, когда я шел к дому Ивора, я встретил моего друга актера в ресторане «Айви», куда он и пригласил меня отобедать. Мы должны были встретить Ивора после его театрального представления и уже с ним пойти к нему на квартиру, но уже во время обеда в ресторан позвонил Ивор и отменил встречу. Мы были расстроены и разочарованы таким несерьезным поведением актора. Мой друг думал, что Ивор просто побоялся, что мы в его квартире устроим пьянку и будем к нему наведываться с этой целью каждый раз. Мы перебороли наши обиды и продолжали наслаждаться превосходным обедом военного времени. Несколько недель впоследствии из газет мы узнали, что Ивор замешан в судебном деле по нецелевому расходованию бензина. Очевидно он, получая бензин на рабочие цели, использовал его для поездок по девочкам и в свою загороднюю дачу, что для военного времени являлось уголовным преступлением. Тогда я понял, почему дух Клары Новелло Дэвис так страстно хотел связаться с сыном. Очевидно она хотела предупредить его об опасности. И если бы он не отменил встречу, возможно избежал бы тюремного позора и страданий. Спустя много лет мы вновь встретились с Ивором и он не раз посещал мои сеансы. С ним часто говорил дух матери. Ивор рассказывал, что когда он сидел в одиночной камере, весь в волнении и позоре, так что и жить не хотелось, вдруг ему явилась его мать. Она была столь реальной с лицом, наполненным любовью, что он снова воспрянул духом и сумел благополучно досидеть свой срок. Я был в театре ночью, когда Ивор снова давал свою премьеру «Танцующих лет», после того как он вышел из тюрьмы. Это была памятная ночь. Весь зал встал, овации не прекращались и казалось фанаты просто не отпустят его со сцены. И это дало ему огромный заряд бодрости и сил на многие годы. Беатрис Лилли неоднократно посещала мои сеансы. И вот однажды нас посетил дух Рудольфа Валентино. Он вспоминал их встречу в Голливуде и мисс Лилли попросила напомнить ей, когда все это было. Валентино сказал, что это было вечером на пляже в доме в доме Констанс Тал-мэдж и они еще сделали фотографию, где Лилли стоит рядом с Валентино, а он сидит на заборе и держит руку на плечах Пола Нэгри. Впоследствии мисс Лилли все это подтвердила и сказала, что упомянутая фотография стоит у нее в столе в квартире в Нью-Йорке. Дамоклов меч экзамена все ниже опускался надо мной. Я так и не освоился со всей суетой офисной работы, не научился толком работать с архивами и печатал как и прежде двумя пальцами. Следует сказать, что я учиться-то особо не хотел и все надежды генерала на мои перспективы канули в Лету... В то время как я зализывал свои раны, пошел слух, что срочно требовались мужчины для работы на шахтах, поскольку страна требовала угля. Нашлось много добровольцев. Опрометчиво сказал свое «за» и я. Вскоре мы сидели в поезде, несшему нас к Вулверхэмптону, где из нас должны были сделать шахтеров. Потеряв статус военного я снова становился лицом гражданским. Теперь, в коротких перерывах от работы на щахте, я мог давать частные сеансы в своем кабинете, хотя подчас и страдал от клаустрофобии ибо нередко кабинеты были маленькими, в них было жарко и задушно. Это не сулило ничего хорошего, но я держался до последнего. Из-за глупости я не подумал, что работа в недрах земли способна на гораздо большие опасности. Мне начало казаться, что когда я спускаюсь в шахту, меня начинает что-то душить. Я как мог старался не обращать на это внимания, но настал день, когда мое терпение лопнуло и я снова с чувством облегчения вернулся в армию и немедленно был направлен в лагерь ливерпульского портового бассейна. Наша работа состояла в перегрузке больших тюков, подвозимых на грузовиках для отправки за границу. Хотя работа была и трудна и истощающая, часто из-за авианалетов опасная, по сравнению с шахтой это казалось сущим счастьем. Я проработал там вплоть до самого Дня Победы.

Десять

В январе 1946 спустя несколько дней после моего тридцать пятого дня рождения я поменял армейскую униформу на гражданские одежды, выданные нам в армии и вышел из военкомата с железнодорожным билетом кармане, возвращаясь домой. Как только я открыл переднюю дверь дома №31 по Сиднейской Роще, с кухни с кофейником в руках вышла Эдифь. Она была весьма взволнована моим прибытием, срочно поставила кофейник на стол и бросилась мне на шею. Когда-то, еще во время нашего воссоединения кто-то сделал на кофейнике пятно, которое с тех пор мы так и не пытались удалить в память нашего брака. Днем позже домой прибыл и Оуэн, теперь уже как летчик-лейтенант, носящий почетную ленту на своей униформе. Мы созвонились с друзьями и устроили праздник. Я пошел к винному магазину, пытаясь найти там удачу, ибо в это время алкоголь поставлялся мало и на полках не задерживался. Продавец сего магазина иногда посещал наши собрания. Не дожидаясь моего вопроса он принес мне бутыль шампанского, сказав что хранил его для особых гостей. И даже не взял с меня денег. Поздной ночью, когда наша пирушка закончилась и все разошлись, при свете вечерней лампы я увидел, что на лице Эдифи война выгравировала несколько новых морщин. Годы неуверенности, постоянное беспокойство за сына, бессонные ночи при авианалетах, когда смерть дышала в лицо дали о себе знать. Она выглядела старой и уставшей, но для меня и такой она была красивой. Я позволил себе несколько дней отдохнуть и вернуться в русло гражданской жизни. Вскоре Двери Храма Света вновь были открыты и я возобновил свое поприще, ради которого судьба привела меня на белый свет. На одном из сеансов, где присутствовал маршал воздушного флота, убежденный спиритист г-н Д-г, заговорил дух Кокни Микки и объявил, что прибыл молодой летчик, который хотел бы побеседовать со своими родителями. Он очень взволнован и не может толком вязать слова, но я попытаюсь ему помочь. Вскоре мы услышали голос авиатора, просящего связаться с его отцом и матерью. Он часто наведывался к ним, но они не знали о том. Погиб он в 20 лет в небе над Норвегией, когда его самолет был сбит и он был единственным сыном у родителей. - Пожалуйста, скажите маме, что у меня теперь все хорошо. Она настолько несчастна от горя потери, что потеряла здоровье, - просил дух. Поскольку никто в группе не мог определить чей это дух, г. Уолтер Дж. Уэст, вице-президент нашего Храма Света спросил у духа полное его имя и адрес родителей, чтобы войти с ними в контакт. - Благодарю вас, - ответил дух мертвого. У меня были три имени: Питер, Уильям, Хандфорд и фамилия моя Кэйт. Тогда он дал адрес родителей в Грэнд Парке на севере Лондона. Потом Питер Кэйт говорил еще с одним мужчиной из группы. - Я вас знаю, вы г-н Тернер, вы рвали мне зубы. Никто из членов собрания тогда не знал, что г-н Тернер был дантистом. Они не знали даже как его звать. Г-н Тернер подтвердил, что помнил клиента Питера Кэйта, но дальнейшая его судьба ему была неизвестна. После сеанса г. Уэст пошел в Гранд Парк и по адресу, данному духом, нашел дом родителей Кэйта. Дверь открыла мать покойного, г-жа Мэй Кейт. Услышав новость, она с готовностью приняла приглашение посетить Храм Света вместе с отцом Питера. Мы поняли, что присутствие на сеансе лорда Доудинга помогло молодому летчику-лейтенанту Питеру Кэйту придти на сеанс и на сей раз мы специально пригласили его на встречу с родителями Кэйта. Микки прибыл тотчас как только был погашен свет и сразу сообщил нам, что прежде чем прибудет дух летчика, несколько слов к чете Кэйтов хочет сказать дух Конан Дойля. Конан Дойль, кто при жизни был убежденным спиритистом, сочувственно общался с родителями покойного парня, ничего не ведавшим о духах. Он объяснил им, что после того как самолет Питера упал, он оказался живым, но в более тонком теле, совершенно похожим на его тело физическое, которое он видел изорудованным в упавшем самолете. Сначала душа парня была изумлена, потому что она видела несчастное окровавленое тело и не понимала как в таком состоянии можно себя превосходно чувствовать. Просто до него еще не дошло, что случилось. Когда к месту крушения прибыли два мужика, чтобы исследовать упавший самолет, Питер не мог понять, как это они его ни видели, ни слышали, но скоро явились некоторые знакомые друзья Питера и объяснили ему что произошло. Они же сопроводили его в новое место пребывания. Как только Конан Дойль закончил речь, Питер Кэйт взволнованным голосом приветствовал родителей. - А у меня есть собака эльзасской породы, - с юмором произнес дух. При жизни он так часто любил разводить мать, памятуя как она не может сносить собак. Но видя ее замешательство, напомнил, что сегодня 1-е апреля и это всего лишь шутка. - Я вижу, что у вас в сумочке моя фотография из Норвегии, - сказал дух. И действительно, как потом сказала г. Кэйт, она действительно взяла с собой на сеанс фото могилы ее сына, которое ей прислали из Норвегии. - Вы неплохо ухаживаете за садом, он у вас хороший и аккуратный, - сказал дух, - мне нравится, что там у вас есть уголок воспоминаний. А вы знаете, что птицы, которые завелись у вас в вишне могут меня видеть, а вы не можете? Родители мальчика сказали нам, что за шесть лет до гибели сына они устроили в саду памятный уголок в его честь и привили там вишню. Ее облюбовали птицы и завели там гнезда. - Я часто бываю в своей комнате, в которой вы ничего не изменили. Там до сих пор стоит мой сувенирный самолет, книги и недоевшие мне обои. Родители подтвердили, что все это так.

– Я рад, продолжал дух, что мой автомобиль еще на ходу, но он слишком мал для вас с мамой, - продолжал дух. Отец подтвердил, что спортивный автомобиль Питера был слишком тесным для них.

– Я говорю много этих лупых мелочей, чтобы вы удостоверились, что это я и что я действительно бываю у вас. И хочу чтобы вы с матерью знали, что я не умер. Теперь уж я живее всех живых. Так слово за словом родители Кэйта убеждались, что их сын не исчез в никуда. Он просто лишился тела. Когда сеанс завершился, оба родителя сказали, что отныне не верят в смерть.

– Я и понятия не имел о том прежде, - сказал отец, - но теперь я в этом убежден. А мать добавила: «Это превзошло все ожидания и все книги, которые я когда-либо читала ибо ныне я потеряла горькую тоску о сыне.» Однажды будучи в очередном армейском отпуске, я дал сеанс для госпожи Мэри Бэррэт, живущей в Голден Грине, матери некоего Джорджа, погибшего в начале войны. Джордж прибыл на сеанс и так убедительно говорил с матерью, что она напрочь успокоилась и снова обрела радость жизни. У госпожи Бэррэт было довольно денег, что однако не помешало ей иметь и доброе сердце. В память о ее сыне она решила дать возможность и другим матерям, понесшим утрату встретиться со своими покойными и заказала мне для этой цели проведение регулярных сеансов, оплачивать которые она собиралась за свой счет. Мы начали реализовать эти замыслы тотчас по моем прибытии из армии. Перед каждым сеансом г-жа Бэррэт сообщала матерям, что она ничего не говорила медиуму наперед, она вообще ничего не знает об их сыновьях, так что то, что они теперь услышат будет новшеством и для нее. Матери от своих сыновей услышали многое и уходили успокоенные. Однажды одна из матерей, вызванных госпожой Бэррэт к назначенному часу на сеанс не явилась. Мы ждали ее несколько минут и наконец решили начинать без нее. Появился голос молодого человека, спрашивавшего где его мама. Когда госпожа Бэррэт спросила, кто он и как его звать, то поняла, что он и есть сын той, которая не пришла.

– Поезд опоздал, - отвечал дух, - и мама уже здесь. Она сидит на стуле вне комнаты. Позвольте мне говорить с нею.

Но госпожа Бэррэт ответила, что во время сеанса дверь открывать нельзя ибо наружный свет повредит медиуму. - Я хочу поговорить с нею так или иначе, - сказал дух. Она постоянно печалится обо мне, а это не доставляет мне здесь никаких радостей и я не могу найти здесь места покоя. Тогда произошло чудо. Как правило голоса духов говорят недалеко от меня, несколько выше и сбоку от моей головы, в зоне «золотого свечения», как назвал его Микки. На сей раз дух переместился поближе к двери и говорил громко так что мать за дверью могла все слышать и отвечать, пока не убедилась, что это была душа того, кто был дорог ей при жизни.

В другой группе пришла дочь, чтобы успокоить маму. Мне звонила г-жа Максон, живущая в Оксфорде и просила моего сеанса. В группе как раз освободилось место и ее пригласили на собрание. Пришла ее дочь и ясным девичьим голосом с северным акцентом завела с матерью разговор о ее бывшей танцевальной карьере. Девочка напомнила матери о последнем балете «Сильфиды», который они посетили в Ковен Гардене, о встрече с Анной Павловой, к кому она питала глубокое уважение и восхищалась ее мастерством. Дочь вспомнила о случае, когда она сбежала с уроков и три часа ждала очереди на морозе, чтобы попасть в театральную галерею и увидеть дневной спектакль «танец торта со взбитыми сливками». Микки был озадачен ибо на девочке было изношенное платье. Сначала он думал, что это свадебное платье, но потом, когда он рассказал о каких-то красных цветах на юбке, г-жа Максон узнала в нем бальное платье, которое дочь брала на спектакль «Сильфиды». Она сказала, что красные цветы пришила к юбке собственноручно перед последней болезнью дочери. - Мне дали абсолютное доказательство загробной жизни, - писала госпожа Максон в письме в «Психические новости», -. и я там фигурировала как «прекрасная незнакомка. Я тогда забронировала место на сеансе по телефону из Оксфорда. Большинство духов, приходящих к нам на сеансы не жалуются на жизь на другой стороне, но я помню случай, поразивший нашу группу. Пришел некий злобный и раздраженный дух и сказал, что он американский ветеран, павший в лондонском «блицкриге» и когда дама из собрания ответила, что удивлена таким его дерзким поведением, он ответил: «А вам как кажется, мне приятно было коротать такой далекий путь, чтобы обрести здесь смерть?» Сеанс прямого голоса обычно имеет два ограничения. Первый – все должно проводиться в полной темноте. Второй – на сеансе может присутствовать ограниченное количество участников. И до войны, и в о время нее, когда я был в отпуске, Ной Зердин и его друзья экспериментировали со специально созданной для меня кабиной, чтобы поднять планку этих ограничений. Это им здорово удалось и они на радостях даже решили отпраздновать пятнадцатую годовщину основания Ассоциации Спиритических церквей, в честь чего решено было аккредитировать большой Кингсвей Холл и дать сеанс при полном свете, и аудитории свыше тысячи человек. Вступительное слово взял лорд Доудинг, представил меня и заверил толпу под свою личную гарантию, что всякое мошенничество в данном деле исключено. Квадратная кабина семь на четыре фута была помещена в центре сцены, где ее каждый мог хорошо видеть. Она была плотно задрапирована брезентом, чтобы ко не не проникал свет, а внутри я сидел на стуле. Перед кабиной на расстоянии 18-20 дюймов был помещен микрофон. Друзья Зердина расселись вокруг кабины полукругом, так что она оказалась прям в фокусе этого полукруга и сеанс должен был пройти при полном свете и забитой огромной аудитории. Чудо, доступное для маленьких групп и полной темноты выходило за рамки своих законов. Первым заговорил Кокни Микки. Он взял на себя функцию и подготовил толпу бросив ей комплимент: «Чудесная толпа явилась к нам сегодня, не так ли? Мне кажется, что для многих это невиданное чудо, но я постараюсь показать им то, чего они не ожидают». И он сдержал свое слово.

Первым отозвался дух некоего Роя Марчанта, которого по голосу узнали родители в аудитории. - Привет, мама, привет, папа, - сказал взволнованно Рой. - Я хочу, чтобы вы знали, что я не умер, я – живой и желаю вам и малышу всяческого благополучия. Родители благодарственно ответили. Рой благодарил маму за детскую вечеринку, которую та организовала в честь его малыша. - Не думайте, что меня нет, что я далеко. Я здесь, я с вами и был с вами в Швейцарии. Мы не покидаем друг друга. Потом заговорил женский голос некой Глэдис Ричмонд. Она просила мужу простить ей неурядицы, которые были между ними при ее жизни. - Я сожалею обо всем, - сказала она, - это было глупо, не так ли? Мужчина уверил ее, что полностью с ней согласен. - Я очень рада, что вы понимаете, - сказала Глэдис, - и что вы не разуверились в моей любви. Придет время и мы снова будем вместе. Я часто вижу, что вы читаете мое последнее письмо, которое я написала вам перед отъездом в Шотландию. - Прошу прощения, что говорю без разрешения, но надеюсь, что вы не станете возражать, - перебил голос другой женщины. - Я – Стелле Кампбэлл и хочу представить вам Лесли Говарда. Аудитория заволновалась. Лесли Говард – известный актер был убит три года назад, когда его гражданский самолет обстреляли немецкие истребители. После того его долго оплакивали. - Да благословит вас Господь! – прозвучал в воздухе культурный мужской голос. Сегодня мне выпала честь придти сюда и говорить с вами. Многие из вас не верят в бессмертие. Здесь со мной прибыли те, кто тоже в это не верил, а теперь хотят засвидетельствовать вам, чтобы вы проснулись. Работа духа не прекращается хоть две тысчи лет назад, хоть столетия, хоть сейчас. Когда я был на земле, то посещал собрания спиритистов ибо ощущал к этому интерес. Я не был спиритистом, но верил в загробную жизнь. Теперь я хотел бы поговорить с Филлипсом Джеймсом, моим бывшим секретарем. На приглашение ответила мисс Джеймс и он попросил передать привет Руфи и рассказать ей о чудесах нынешней ночи. Заканчивая он подчеркнул, что смерть не отняла ничего из моих способностей. И сказав: «Пусть Бог благословит сим вечером каждого из вас», удалился. К разговору снова подключился Микки и сказал, что хочет обратиться к даме в сером, сидящей в задних рядах, потому что здесь ее сын. Он служил на флоте и звали его Джим. Из задних рядов отозвалась дама: «Это меня, что ли?» Через мгновение после ее вопроса в зале послышался истерический крик: «Мамочка, мама! Как я рад, что вы прибыли! Дорогая моя, любимая! Я не мертв, знайте, что я не мертв. Со мной все в порядке. Я не утонул, я жив! Возможность убедительно высказаться неслась умоляющим голосом по залу. Дух стремился быть понятым живыми. И тут вмешался Микки. - Джим, который у вас считается мертвым, живее всех живых. Вот что я вам скажу, леди!

Послышался голос женщины с культурной и точной дикцией и я уловил в нем голос Элен Тэрри. - Леди и джентельмены, - сказала она, - меня пригласии прибыть и сказать пару слов сегодня вечером, хотя я знаю другие сделали бы это лучше меня. Те из вас, которые верят в духов и загробную жизнь, почему бы вам при жизни не развивать в себе духовных талантов? Иногда вас нападает апатия, но мы со своей стороны помогаем вам чем можем, хотя мы не можем сказать как долго вам придется расти в духе. У иных это получается быстро, если они упорно занимаются, другим надобны годы. Но имейте веру и пребывайте в искренности духа используя ваши таланты на служение человечеству. Последствия войны оставили мир в хаосе и сейчас ваши способности нужны, чтобы мы могли через вас передать в мир информацию отсюда. Невежество и эгоизм человека принесли в мир большие страдания. Некоторые спрашивают, почему сему допускает быть Бог. А я скажу вам ищите и найдете. И помните, что сказал Иисус: «и се Я с вами...». Знание множит силы. Вы сможете быть полезны только имея знание. И это служение принесет вам в души истинный мир. И на этих словах первый массовый сеанс большого голоса был закончен. Это было превыше всяких наших надежд, но это было началом многих подвигов. Я должен был дать сеансы не только в Лондоне, но и по всей стране. Но я чувствовал себя уверенным ибо это и есть мой путь служения людям, чтобы они не плакали по умершим и не верили в ложь, называемую смертью. После того вечера письма в Храм Света посыпались мешками. Очень много людей хотели участвовать в индивидуальных или групповых сеансах, очень много обществ по всей Англии приглашали меня в гости с рабочим визитом. Стало ясно, что я должен разработать режим и во избежание нервного срыва не перетруждать себя сверх меры кабы не случилось чего похуже вплоть до потери моего драгоценного дара. Потому организационный комитет Храма Света многие функции, которыми я занимался раньше, перебрал на себя, дав мне возможность не перенапрягать свои силы. Преподобный Артур Шарп оставил свои заботы в Сант Стивене Хэмпстеда и стал нашим президентом, а преподобный Чарльз Дрэйтон Томас – членом оргкомитета. Это была когорта энтузиастов, окружавших меня в то время. На другом открытом сеансе, на сей раз в лондонском театре Ла-Скала, голос Джона Уэсли произнес торжественную речь, в которой сообщил о планах духов принести свет в наш захудалый мир и открыть правду о жизни после смерти. Я, сидя в своем задушном кабинете, слушал и поражался его красноречию и мастерству языка, до чего я, увы, пока не дорос. Потом голос Уэсли пропал, прозвучало несколько голосов, говоривших с присутствующими в аудитории и вдруг появился нерешительный голос маленькой девочки, видимо очень взволнованной. Запинаясь, она ясно сказала, что это ее первая попытка говорить. - Как вас зовут? – спросил Дрейтон Томас, сидящий в одном кругу с лордом Доунингом и моими друзьями.

Дата добавления: 2015-07-19