Басы накладывались очень близко к началу, после чего шла ведущая дорожка с вокалом, вокруг которой выстраивалось инструментальное сопровождение и гармонии. 14 страница

Мы всегда могли позвонить Фредди по внутренней линии. При этом телефон звонил, но принимать внешние звонки он не мог. Все телефонные аппараты в доме, кроме главного на кухне, были старой модели — с наборным диском. Фредди казалось, будто они лучше работают! Его природное любопытство неизменно давало о себе знать. Если Фредди был в гостиной, а трубку кто-то поднимал на кухне, он не мог удержаться от вопросов: «Кто это звонил? Может, мне надо было поговорить с ними? Что им было нужно?»

Должно быть, Фредди и вправду тяготило, что он не может лично отвечать на телефонные звонки, потому что ему нравилось разговаривать по телефону. Но лишь так он мог оградить себя от ненужных и порой неприятных вторжений из внешнего мира. Все поступавшие Фредди звонки проходили отбор. Так было всегда. К телефону подходил Джо или я. У нас был список людей, с которыми Фредди не испытывал нужды разговаривать или просто этого не хотел. А связавшись с Фредди по внутренней линии, мы могли узнать, хочет ли он говорить с тем, кто ему звонит.

__________________________________

С конца сентября Фредди, одетый в какой-нибудь из своих многочисленных домашних халатов, стал спускаться на часок в гостиную, чтобы сменить обстановку. С ним всегда кто-нибудь сидел на всякий случай. После «последнего решения» он реже вставал с постели, но это не могло помешать ему просматривать каталоги аукционов Sotheby's и Christie's — его обычное чтиво. Обычно я вставал часов в восемь утра, выходил из Конюшен и через сад шел в главный дом. Там я ждал, когда проснется Фредди. Мы провели селекторную связь из его комнаты на кухню, хотя обычно, если Фредди что-то требовалось, он звал нас по телефону. И все-таки нажать кнопочку на переговорном устройстве ему было легче.

Я приносил Фредди чашку чая и, если ему хотелось, сидел рядом, разговаривая с ним о его самочувствии и спрашивая, все ли у него есть из того, что он хотел. В этот момент я пытался убедить Фредди съесть хоть что-нибудь, скажем, один тост. Но чаще всего он отказывался от еды. Я стал раздражать его своими постоянными приставаниями насчет еды. Хотя у нас всегда было полно разнообразных запасов, можно было голову дать на отсечение, что, когда у Фредди действительно проснется аппетит, он захочет то, чего у нас не было. Ему больше не было смысла есть.

То, что он умрет, Фредди пришлось признать лишь в тот момент, когда он отказался принимать лекарства, и больше говорить об этом не было необходимости. Точно так же, хотя Фредди и не был законченным атеистом, он никогда не заговаривал о том, что будет с ним после смерти. Он считал, что об этом нужно волноваться при жизни. Когда конец уже близок, что толку об этом думать. Что будет, то будет, и Фредди знал, что ему не придется долго об этом переживать. Позже у меня было время подумать на эту тему. Мне кажется, что сама жизнь готовит человека к смерти. Перед смертью ты думаешь о прошлом, а не о будущем. Ты думаешь о том, чего достиг, вспоминаешь о своих счастливых деньках.

Так что на серьезные темы мы не говорили. Просто легкая беседа, чтобы занять время. Потом я поправлял Фредди подушки и уходил, оставляя его в постели перед экраном телевизора. Телевизор у него работал, главным образом, потому, что этот ящик никогда не возражал, да и развлекать его не нужно было. Больше всего Фредди любил тогда компанию своих кошек: Оскара, Далилы, Голиафа, Ромео, Мико и Лилии. Он никогда не запрещал им входить в свою спальню, тогда как нас, людей, Фредди мог и не захотеть видеть, если был не в настроении. Следующие несколько часов я проводил на кухне, потому что здесь Фредди было легче всего найти кого-нибудь на случай, если ему чего-то захочется. Кроме того, я наводил порядок, что входило в мои обязанности. Нужно было проверить, чтобы все было на своих местах к тому моменту, когда Фредди спустится вниз в следующий раз. Как часто от него можно было услышать «И где же пепельница?», когда он заходил в какую-нибудь комнату! Нет чтобы сказать «О, как это мило!»

Фредди был очень внимателен и быстрее всех замечал каждую новую царапину или пятно. Он метко отзывался о Мэри Пайк, одной из своих уборщиц: «Живи она во времена Людовика XIV, мы лишились бы всех антикварных вещей подчистую!»

Мэри, в чьем рвении не приходилось сомневаться, славилась тем, что убирала крошки и прочий мусор, попадавшие под самую дорогую, что была у Фредди, антикварную мебель, при помощи своего самого современного пылесоса.

Может, мы с этим и смирились, но нам ни разу при этом не было смешно!

Как я уже говорил, в жизни Фредди все должно было быть на своем месте.

Как ни хороша была кухня — весь этот цвет бычьей крови, черный, белый, зеленый — нередко я чувствовал потребность уйти оттуда. Все равно куда. Это не значит, что я собирался предать человека, который всегда был так верен своим друзьям. Да и бежать от него у меня в мыслях не было. Мне просто требовался глоток воздуха.

Впрочем, после освежавшей прогулки для меня было настоящей радостью услышать звук переговорного устройства, означавший, что Фредди что-то понадобилось, что произойдет хотя бы какое-то движение в этом сонном царстве. Я мчался наверх с неизменной надеждой на то, что Фредди попросит есть, и порой мои ожидания вознаграждались, хотя большая часть пищи все равно доставалась кошке, оказавшейся рядом.

Весь день у меня проходил в ожидании того, когда Фредди нажмет кнопку селектора. За день я виделся с ним раз десять, наше общение продолжалось от двух минут до часа. В промежутках между вызовами я часто поднимался наверх и потихоньку заглядывал в спальню к Фредди, просто чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Часто я заставал Фредди спящим, и потому, я думаю, у него были очень долгие ночи. Я оставался в главном доме где-то до половины одиннадцатого, до одиннадцати вечера, проверяя Фредди напоследок до ухода к себе.

Очень редко Фредди вызывал Джо или меня ночью. Хотя он и мог быть деспотичной и непомерно требовательной примадонной, за этой маской скрывалось нежнейшее и добрейшее сердце. Фредди понимал, что ночью нам нужно отдыхать, чтобы у нас были силы позаботиться о нем днем. Он знал, что мы хотели за ним ухаживать.

Должно быть, его ночи проходили так же, как текли его дни: Фредди то засыпал, то просыпался, и все время, пока он бодрствовал, он думал о том, что происходит с его телом теперь, когда он отказался от лекарств. Фредди взял себе за правило выяснять, для чего был нужен каждый препарат и как он действовал. Так он следил за ходом своей болезни. Иногда врачи предлагали Фредди что-нибудь, но последнее слово в лечении всегда было за ним.

За свою жизнь Фредди убедился в том, что все нужно контролировать самому: в молодости его несколько раз подводили собственная неопытность и наивность. Не думаю, чтобы способность контролировать ситуацию была для Фредди когда-нибудь важнее, чем на протяжении последних недель его жизни.

С учетом решения Фредди отказаться от лекарств должен подчеркнуть, что он ни в коем случае не помышлял о самоубийстве. Может, кто-нибудь другой и пошел бы на это, но только не он. Для Фредди самоубийство было не последней волей, а утратой контроля. Он лучше бы лег в клинику, где его усыпили бы так же, как его любимую Тиффани.

Мне очень трудно описывать свои чувства и атмосферу, царившую в доме на протяжении последних двух недель жизни Фредди. И как бы я ни старался, мне все равно не удастся передать то, что было, во всей полноте. Нас охватывали противоречивые чувства. Мы не только не знали, сколько Фредди будет угасать, но и не представляли, как долго нам самим удастся сохранять улыбки на лицах.

Но Фредди твердо решил, что жизнь должна идти как прежде. Мы все так же каждый день ходили по магазинам. Джо ежедневно посещал свой спортзал. Каждый день Джим работал в саду. Уборщицы тоже приходили ежедневно, но они никогда не подходили к спальне Фредди.

Казалось, на дом опустили огромный и невидимый стеклянный колпак, похожий на те, которыми накрывают часы викторианской эпохи. Где бы я ни находился в доме, я слышал, как тикают часы, ведя обратный отсчет, продолжительность которого нам была неизвестна. Своим тиканьем часы отсчитывали мгновения жизни Фредди. За пределами стеклянного колпака шла обычная жизнь, но мы, попавшие под него, казалось, постоянно были заняты, то поправляя книгу, то заменяя пепельницу, то взбивая подушку, словом, делая все, говорившее о том, что Фредди вот-вот спустится вниз и, к своему удовольствию, увидит, что его дом по-прежнему содержится в отличном состоянии.

Не могу сказать вам, какая тогда стояла погода. Я просто выходил из дома независимо от того, было ли на улице пасмурно, солнечно или холод пробирал до костей... Ничто не имело значения. Должно быть, я поговорил с Фредди в ночь с понедельника на вторник. Врачи сказали нам, что мы должны постараться облегчить Фредди уход из жизни. Чтобы человеку легче было смириться со смертью, ему нужно говорить, что с теми, кого он оставляет, все будет хорошо.

Я лежал на кровати рядом с Фредди, и он спрашивал у меня, как идут дела в доме, все ли в порядке. «Я чувствую такую усталость, что вряд ли мне доведется увидеть что-нибудь еще в моем доме. Пытаюсь представить себе, что происходит внизу. Я здесь в такой изоляции. Внезапно дом показался мне огромным».

Я почувствовал, что у меня появился единственный шанс последовать совету врачей. «Все в порядке, — сказал я. — Тебе бы все понравилось, все как всегда. И с нами тоже все хорошо. Мы справляемся. Не тревожься за нас. Если ты чувствуешь, что тебе пора уходить, мы всей душой с тобой. За нас не беспокойся. Не думай, будто оставляешь нас. Все нормально».

Мы просто сидели рядом, молча, час или два, пока Фредди не забылся сном.

На этой последней неделе у Фредди несколько раз были гости. В начале недели к нему на чай приехали его близкие: родители Боми и Джер и сестра Каш с мужем Роджером и двумя детьми. Хотя Фредди и оставался в постели, он развлекал своих родных на протяжении двух-трех часов, приложив для этого недюжинные усилия. Фредди все еще оберегал их, заставляя поверить, что им не о чем волноваться. Мы принесли наверх чай с домашними сэндвичами и покупными тортами. Едва ли кто-нибудь из нас догадывался, что родные Фредди видят его живым в последний раз. Несмотря на то, что они хотели приехать к нему еще через несколько дней, Фредди категорически отказался от новой встречи с близкими. Он не хотел, чтобы они еще больше страдали, видя, в каком плохом состоянии он находится. Что еще Фредди мог сказать им?

В один из этих дней приехал Элтон Джон. Он провел с Фредди около сорока минут. На этот раз он прибыл на своем «бентли» и остановился у парадной двери. Он часто бывал в Гарден-Лодж, но прежде держал свои визиты в секрете, приезжая на «мини» и паркуясь в Конюшнях. На вопросы журналистов Элтон Джон ответил: «Я приехал навестить своего друга».

Дела звали его в Париж. Он оставил мне несколько телефонных номеров, по которым с ним можно было связаться.

Приходили Брайан и Анита, а потом — Роджер с Дебби. И те, и другие надолго не задержались. Фредди попрощался с ними, хотя они этого и не знали. Дейв Кларк бывал в Гарден-Лодж довольно часто. Появление Кларка успокаивало Фредди: он понимал, что это дает нам возможность немного отдохнуть от непрерывного ухода и наблюдения за ним.

Доктор Аткинсон звонил нам через день, справляясь о состоянии Фредди. Тогда мы верили, что, может быть, Фредди поживет еще две-три недели. Терри Гиддингс продолжал заходить почти каждый день, хотя теперь Фредди никуда не мог поехать... Терри очень переживал.

Несмотря на то, что Мэри была на седьмом месяце беременности, а дома ее ждал маленький Ричард, она все равно старалась ежедневно бывать в Гарден-Лодж, чтобы хотя бы ненадолго заняться своей работой. Фредди решил, что дела должны вестись как обычно.

Вот мы и подошли к пятнице 22 ноября 1991 года.

Накануне в четверг Фредди велел нам связаться по телефону с Джимом Бичем и попросить его прийти. Мы поняли, что дело, должно быть, серьезное, учитывая состояние Фредди. Джим поддерживал связь с Гордоном Аткинсоном, а также с нами и с Фредди, так что он был в курсе, как все обстоит на самом деле. Джим приехал около десяти часов утра и сразу прошел в спальню Фредди. В какой-то момент наверх поднялся Джо, чтобы отнести им кое-что подкрепиться. Похоже, это было весьма и весьма кстати.

Около половины четвертого, после долгой встречи, растянувшейся на пять с половиной часов и доказавшей, что Фредди по-прежнему был в здравом уме и светлой памяти, Джим Бич спустился вниз и рассказал нам, о чем они с Фредди говорили все это время. Они решили, что пришла пора выступить с заявлением относительно болезни Фредди. Разумеется, для нас, томившихся все это время на кухне, подобное решение прозвучало как гром среди ясного неба. Джим Бич объяснил нам причины, стоявшие за этим решением, и дал нам возможность высказать на этот счет собственное мнение. Мы даже не знали, как отреагировать на это известие. После всех лет, на протяжении которых мы были вынуждены хранить эту тайну, теперь ее собирались раскрыть всему миру. Все обсудив, мы согласились с причинами, побудившими Фредди и Джима принять такое решение. То, что Фредди признал свою болезнь при жизни, обернулось большой пользой. Обстоятельства его жизни и его популярность можно было использовать для блага других больных СПИДом. Признание Фредди показало, что от этой болезни никто не застрахован.

Нам объяснили, что, если о болезни Фредди было бы объявлено после его смерти, эффект от этого был бы гораздо меньше.

Вы должны понимать, что на протяжении последних лет я не переставал лгать своим близким друзьям насчет здоровья Фредди. Официальное заявление для прессы, в котором говорилось о настоящем положении дел, выставляло меня безбожным лгуном.

О том, чтобы выступить с подобным заявлением, за последние несколько лет Фредди подумывал уже несколько раз. Но его всегда удерживало сочувствие к нам и к своим родным — самым близким для него людям. Так же, как себя, он хотел защитить и нас от пристального внимания толпы, неизбежного при огласке. Фредди не хотел, чтобы на улице люди показывали на кого-нибудь из нас пальцем и шушукались за нашей спиной. К тому же с учетом откровений, которыми незадолго до этого поделились с Фредди Джо Фанелли и Джим Хаттон, рассказавшие ему о собственных проблемах со здоровьем, Фредди особенно не хотелось, чтобы Гарден-Лодж заклеймили как обитель смерти, что сделало бы жизнь всех обитателей этого дома невыносимой.

Рокси Мид, пресс-секретарю Queen, поручили выступить с заявлением Фредди в пятницу вечером. Джим Бич надеялся, что таблоидам, спекулировавшим на слухах о болезни Фредди вот уже несколько месяцев, не удастся нажиться на этом известии. Джим рассчитывал, что воскресная пресса окажется более ответственной, преподнося эту новость.

Узнав у доктора Аткинсона прогнозы насчет состояния Фредди, Джим Бич улетел в Лос-Анджелес по делам группы, как планировал.

С предыдущего понедельника Джо, Джим и я дежурили у Фредди по очереди, чтобы рядом с ним кто-нибудь обязательно находился в любое время суток. Кто-то из нас оставался с ним ночью. Фредди лежал в постели, а «дежурный» сидел у его изголовья. Нам мало что приходилось делать, но по крайней мере мы брали Фредди за руку, когда он просыпался. Он нередко лежал без сна по часу или больше, но с ним не надо было разговаривать. Чувствовать физическое присутствие другого человека было для Фредди достаточно. Если он открывал глаза, когда мы вдруг засыпали, он никогда не будил нас.

Дежурить в ночь на субботу, то есть после того, как было сделано заявление для прессы, выпало мне. Как раз тогда Фредди и объяснил мне, почему он выбрал именно этот момент для своего заявления. Он провел довольно спокойную ночь, словно у него с плеч гора свалилась. Утром, когда в спальню Фредди поднялся Джо, я пошел чуть-чуть вздремнуть до начала субботнего аттракциона. Джим вышел и купил все газеты. Фредди был на первых страницах. Мы включили телевизор внизу — о Фредди говорили и там. Мы принесли несколько газет ему, но они так и остались лежать на кровати непрочитанными. Казалось, Фредди был где-то далеко, словно зная, что должно было случиться. Мнение прессы по поводу его заявления и попытки раздуть эту тему уже не волновали Фредди.

В субботу я мало виделся с ним, потому что провел с ним всю предыдущую ночь. Я пошел спать в обычное время. Дежурить ночью должен был Джим. В половине шестого утра в воскресенье у меня зазвонил телефон. По звонку я сразу определил, что звонили по внутренней линии.

Звонил Джо. У него был очень встревоженный голос. Джо попросил меня поскорее прийти в комнату Фредди. У меня не хватило духа спросить, умер ли Фредди. Я положил трубку и натянул на себя какую-то одежду.

Когда я пришел, то обнаружил, что Фредди впал в кому. У него случилось окоченение. Он лежал одеревенелый, голова застыла в неудобном положении, глаза уставились в угол комнаты, который был за его спиной. Никаких признаков, что он осознавал наше присутствие, хотя мы пытались разговаривать с ним и осторожно его трясти.

Мы были в замешательстве. Несмотря на то, что мы морально готовились к чему-то непривычному, к такому повороту событий мы оказались совсем не готовы. Мы позвонили доктору Аткинсону. Он пообещал, что приедет как можно скорее. Я позвонил Мэри и рассказал ей о случившемся. Она приехала в Гарден-Лодж около половины одиннадцатого, и мы оставили ее ненадолго с Фредди, так как ей нужно было возвращаться домой к малютке-сыну.

Когда приехал доктор Аткинсон, мы перестали трястись от страха. Он постарался успокоить нас, объяснив, что в таком состоянии Фредди мог провести еще несколько дней. Врач довольно долго убеждал нас в том, что это случилось с Фредди не по нашей вине или недосмотру, и что в медицинском плане сделать тут больше ничего нельзя. Нам оставалось лишь быть с ним рядом.

Позвонили и родным Фредди. Я до сих пор помню, что не мог позволить им увидеться с ним в тот день. Я сказал им, что у Фредди был не очень хороший день, но, может быть, в начале следующей недели он будет чувствовать себя получше. Я еще не знал, что спустя четыре часа позвоню им снова, чтобы сообщить о смерти Фредди.

Дейву Кларку тоже сообщили о случившемся по телефону. Он сразу же приехал. К концу дня к нам присоединился и Терри Гиддингс. Дейв Кларк был с Фредди наверху, Джим, Джо, Терри, Гордон Аткинсон и я сидели внизу на кухне. Примерно без четверти семь доктор Аткинсон сказал, что пока он больше ничего не может сделать и поэтому сходит поужинать, а потом вернется. Пока Джо провожал доктора Аткинсона через сад и дальше к выходу через Конюшни, Дейв Кларк спустился вниз и попросил нас с Джимом подняться наверх, чтобы помочь проводить Фредди в туалет.

Мы были удивлены и обрадованы тем, что Фредди нашел в себе силы попросить нас о помощи. Хотя с медицинской точки зрения он был лежачим больным, Фредди до конца своей жизни гордился, что это не про него. На протяжении последней недели мы перекладывали его на край кровати, а затем поддерживали на манер специальной подставки на пути в туалет и обратно. Так что Фредди не был лежачим больным к его собственному удовлетворению!

Когда мы подошли к кровати и начали передвигать Фредди, то обнаружили, что природа все-таки взяла свое. Устраивая его поудобнее снова, мы с Джимом увидели, что Фредди не дышит.

На часах было где-то без четверти семь.

Моей первой реакцией было попытаться вернуть доктора Аткинсона, который только что вышел из дома. Я позвонил Джо на Конюшни, когда машина Гордона Аткинсона уже уезжала. Хотя выбежавший Джо и растревожил прессу, ему удалось остановить Гордона и привести его обратно в дом. Гордон тут же поднялся в спальню, где констатировал, что Фредди скончался, и засвидетельствовал, что смерть наступила без двенадцати минут семь.

------------------------------------------------------------------------------------------

Глава 7

Похоже, с этого момента следить за ситуацией выпало мне. Ощущение было такое, будто в комнате разорвалась бомба, и все как один оцепенели. Когда я оглянулся по сторонам, то мне показалось, что остальные были в полном замешательстве, и лишь я сохранил способность двигаться.

Началась безумная череда телефонных звонков. Сначала нужно было позвонить Мэри, потом — отцу и матери Фредди. Сообщать им о смерти сына было невыносимо, тем более если учесть, что за несколько часов до этого я перенес их новую встречу с Фредди. Поговорив с Мэри и родителями Фредди, я должен был попытаться отыскать Джима Бича на одной из его многочисленных встреч в Лос-Анджелесе. Из менеджера Джим теперь превратился в душеприказчика Фредди, вместе с Джоном Либсоном, чей домашний номер нам никогда не давали. Бизнес есть бизнес: дела Queen не замирали даже по воскресеньям. Я все-таки поймал Джима Бича, и мы несколько раз разговаривали по телефону в течение часа. Из разговора с ним стало ясно, что нужно спешить: время было на вес золота.

Судя по всему, счет времени и воздействие на ход событий имели значение на протяжении всей этой истории. Было решено, что не следует вывозить тело Фредди из дома тайком. Этот шаг мог быть истолкован как попытка скрыть его смерть. Следовательно, нужно было сделать заявление для прессы, чтобы вывоз тела прошел достойно, без эксцессов. Сообщение для прессы было сделано в полночь, что дало мне время для необходимых приготовлений.

Недели за две до смерти Фредди, когда он принял свое «решение», я заговорил о том, как мы будем вывозить тело Фредди из осажденного дома, со своим отцом, который, по стечению обстоятельств, работал и продолжает работать главным управляющим в похоронном бюро Джона Нодса. И уже тогда мы подумали, что обычный контейнер из стекловолокна, сделанный в форме гроба, лучше заменить простым гробом на случай, если журналисты как-то ухитрятся сфотографировать тело Фредди, когда его будут вывозить из Гарден-Лодж. После того, как я устроил полночный вывоз, Терри Гиддингс (мне кажется, это был именно он) сообщил местной полиции о случившемся и попросил у них совета насчет того, как быть с прессой, толпившейся у дома.

Развернувшись на Конюшнях, к парадной двери дома подъехал похоронный фургон. В спальне Фредди был Джо, когда по узкой главной лестнице я привел туда моего отца Лесли и четверых носильщиков, которые несли гроб. Я не мог поверить в происходящее, настолько оно было нереальным. Осознавать все, чего достиг Фредди в своей жизни, видя это вокруг себя, и в то же время наблюдать за прибытием его гроба в сопровождении людей, одетых в черное, — это не умещалось у меня в голове. Мы с Джо стояли рядом, спиной к французскому окну, выходившему на маленький балкон.

Мы смотрели на Фредди не отрываясь. Со слезами на глазах мы следили за тем, как носильщики перекладывает тело Фредди в черный защитный мешок, использование которого обязательно в том случае, если человек умирает от заразной болезни. Этот мешок не стал для меня шокирующей новостью, потому что я читал об этом, видел эту процедуру по телевизору и в кино. Но все же когда воочию наблюдаешь за тем, как одного из твоих любимых людей кладут вот в такой мешок, тебя просто трясет. Именно тогда я ощутил, что это конец. После того как на мешке, куда положили его тело, застегнули молнию, я понял, что Фредди больше не вернешь. Я видел его в последний раз. Хотя я и понимал, что Фредди умирает, и смирился с неизбежностью его смерти, я действительно не хотел видеть его мертвым. Это не самый приятный момент, чтобы стать последним воспоминанием о моем друге. Отрадно было лишь видеть маленького медвежонка Тедди, которого Джим Хаттон положил вместе с Фредди в мешок.

Чего не видят глаза, то не оплакивает сердце. Как бы мне хотелось, чтобы все было именно так. Я на самом деле не хотел видеть все, что тогда происходило. Да и кто бы захотел, окажись он на моем месте? Помню, как держал Джо за руку. Его колотило. Я ближе всех стоял к кровати. Джо стоял слева от меня, и боковым зрением я видел, что он весь трясется. Я стиснул его руку, давая понять, что в эту минуту он не одинок.

Деликатно и осторожно мешок с телом Фредди положили в гроб. Когда носильщики были готовы, я повел их вниз. Впервые одна из идей Фредди, когда он задумал выстроить все двери в главном доме и на Конюшнях по одной линии, чтобы из одного конца дома был виден другой, оказалась полезной. Он не раз повторял — «хватай деньги и беги, что есть мочи!» Так что подобное расположение комнат позволяло Фредди совершить последний выход быстро и без помех. Или, если воспользоваться объявлением, звучавшим в конце каждого концерта Элвиса Пресли, можно сказать так: «Дамы и господа, мистер Меркьюри покинул здание!»

Чтобы держать прессу на расстоянии, приехавшие полицейские привезли с собой дорожные ограждения. Полиция оказала нам неоценимую помощь. Похоронный фургон рванулся с места и выехал из Конюшен на Логан-Плейс. В конце улицы фургону пришлось поворачивать направо, потому что улица была с односторонним движением. Полицейские перегородили дорогу на пять минут, чтобы журналисты не смогли поехать за фургоном и разузнать, куда увозят тело Фредди.

Один из самых странных звонков, раздавшихся в доме в тот вечер, был от дорогого друга Фредди Барбары Валентин, немецкой киноактрисы, с которой он провел немало счастливых часов. Она звонила узнать о состоянии Фредди, не зная, что он уже умер. Барбара просто ощутила потребность позвонить. Она испытала ужасное потрясение, узнав, что опоздала на какой-то час. Известие о смерти Фредди стало ударом для всех, кого мне пришлось тогда обзванивать, включая его друзей Тора Арнольда и Ли Нолана в Сан-Диего. Худые вести не лежат на месте — вскоре на нас обрушился шквал телефонных звонков со всего света. Остальным участникам группы о смерти Фредди сообщила Джули Гловер, секретарь Queen Productions и доверенное лицо Джима Бича.

Фредди хотел, чтобы после смерти его тело кремировали. Во времена своей далекой юности я помогал своему отцу и знал, что на свидетельстве о смерти должны быть подписи двух врачей. Поэтому мы позвонили доктору Грэму Мойлу, наблюдавшему за Фредди на протяжении почти всей его болезни. Хотя в доме находилось несколько человек, он казался невероятно пустым.

Создателя этого места больше здесь не было.

Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас чувствовал себя чересчур усталым. Я лег спать лишь в пятом часу утра в понедельник.

Удостоверять смерть Фредди в загсе Челси выпало мне, что я и сделал на следующий день. Затем я отправился в главный офис похоронного бюро «Джон Нодс и сыновья», чтобы уладить все формальности, связанные с похоронами. Фредди был не женат, и потому позаботиться о его теле должны были его родные. От них я узнал, что, но традиции парсов, похороны проводятся как можно скорее. Переговорив с родственниками Фредди, я понял, чего они хотят. После этого нам с отцом оставалось лишь выполнить их требования.

Нам пришлось узнавать, когда крематорий Западного Лондона сможет выделить нам час для похорон Фредди. Обычно на кремацию отводится лишь полчаса. Ближайшее время, когда можно было провести похороны, — это в среду утром. У родителей Фредди я узнал, сколько времени им потребуется для отправления религиозных обрядов, после чего было решено, что тело Фредди привезут в Лэдброук-Гроув во вторник поздно вечером и что туда будут допущены лишь его кровные родственники.

Хотя на протяжении последних двадцати пяти лет Фредди был публичным человеком, первые двадцать лет своей жизни он принадлежал семье. То, что родные Фредди всеми силами участвовали в подготовке его похорон, я воспринял как должное. В конце концов, это был их последний шанс вновь обрести сына.

Я испытывал странное чувство оттого, что взял все на себя, когда остальные вокруг так переживали. Но кто-то же должен был контролировать ситуацию, оставаясь предельно спокойным и хладнокровным, с учетом собравшейся на Логан-Плейс толпы журналистов. Они дежурили там с вечера пятницы, когда от лица Фредди было оглашено заявление о том, что он болен СПИДом. На протяжении двух недель до этого заявления пресса находилась у Гарден-Лодж круглые сутки. Днем журналистов было человек десять, а ночью — трое как минимум. Но в момент смерти Фредди их набралось, должно быть, тридцать-сорок.

Похороны были назначены на среду. Мы пребывали в каком-то отсутствующем состоянии. Остаток понедельника и весь вторник мы принимали венки, которые привозили и привозили без конца, отчего звонок на въездных воротах не замолкал. Помимо прочего, мне нужно было звонить и договариваться, кто приедет на похороны и на какой машине, и вдобавок то и дело увеличивать количество катафалков, на которых повезут цветы и венки, потому что их становилось все больше и больше. Все цветы повезли в крематорий, но после похорон Фредди я устроил так, чтобы все подходящие букеты были отправлены в больницы и хосписы, чтобы находившиеся там люди могли немного порадоваться.

В день похорон у меня было такое чувство, будто мир для меня застыл на месте. Мы c Фредди не расставались друге другом на протяжений многих лет. Вместе с ним умерла и часть меня.

Моя работа закончилась. Я знал, что в физическом смысле сделал для Фредди все, что мог. Он сам принял решение закончить свою жизнь, отказавшись от дальнейшего приема лекарств. Фредди никогда не допускал, чтобы болезнь полностью подчинила себе его жизнь, и, почувствовав, что он теряет контроль, Фредди принял осознанное решение вернуть его себе.

Окончательный контроль.

Все довольно просто, потому что Фредди всегда добивался своего.

Наступил день похорон — среда 27 ноября 1991 года. Утро выдалось пасмурное, сырое, что не редкость для поздней осени. В саду было мрачно, разве что газоны в Гарден-Лодж выглядели не по сезону. Кое-где на них грудами лежали венки, прибывшие за последние три дня. В доме собралась небольшая группа друзей Фредди, чтобы проводить его в последний путь. Мы выехали из дома на трех лимузинах, за ними следовала пара личных автомобилей. Впереди похоронной процессии ехали пять катафалков, на которых везли венки. Фредди любил, чтобы все было с размахом.

Дата добавления: 2015-11-14