Басы накладывались очень близко к началу, после чего шла ведущая дорожка с вокалом, вокруг которой выстраивалось инструментальное сопровождение и гармонии. 7 страница

Рядом с кухней находилась подсобка, в которой разместились промышленная посудомоечная машина, барабанная сушилка и холодильник для напитков. Задняя дверь из подсобки вела к боковому выходу. Здесь Фредди устроил винный погреб. В погребе было относительно прохладно, что позволяло хранить в нем обширные запасы белого вина «St. Saphorin», привезенного Фредди из Монтре. Здесь также хватало места для хранения кошачьих консервов, помидоров и рождественских кексов с пудингами. На сушилке стоял гладильный пресс Elner. Эти большие прессы тогда только начали использовать. Они были размером с добрую половину гладильных установок из сериала «Тюремный блок Н». Кто бы ни пользовался этим прессом, его часто сравнивали с теми самыми австралийскими женщинами-заключенными из сериала. Что касается стирки, то обычно я собирал грязное белье, будь то простыни или одежда Фредди либо Джима, загружал его в стиральную машину, а потом сушил. По определенным дням к нам приходила Марджи Уинтер. Она гладила стираное белье, используя гладильный пресс и обычный паровой утюг. На глажку у Марджи уходило полдня. Все вещи стирались дома. Исключение составляли разве что большие скатерти, которые стелились на обеденный стол в столовой. Их отвозили к Дживсу на Кенсингтон-Хай-стрит. Хотя скатерти возвращались оттуда в отличном состоянии, Фредди, не терпевший складок, обычно отлавливал кого-нибудь, кто стоял без дела, и просил его отгладить выбранную скатерть: «О, ты все равно ничего не делаешь, так что вполне можешь отгладить эти складки!» Погладив белье, Марджи раскладывала его по ящикам и шкафам, каждую вещь на свое место. Если какой-нибудь одежде Фредди требовалась химическая чистка, я, разумеется, отправлял ее к Дживсу.

В доме было всего две двери, через которые кошки могли выходить наружу и возвращаться, — в подсобке и на кухне. В обеих дверях Джим Хаттон проделал специальные подвижные дверки для кошек.

Что касается охраны дома от незваных гостей, Фредди поставил минимум сигнализации. Он не выносил средства защиты в больших количествах не только потому, что у него создавалось ощущение какой-то тюрьмы, но и по той причине, что охранная сигнализация очень часто отказывалась включаться, из-за чего кому-то из нас приходилось задерживаться перед выходом из дома. Поскольку кошкам нельзя было находиться в комнатах, где были расставлены сигнальные датчики, каждый раз при включении сигнализации нам приходилось отыскивать всех кошек — начинался ритуал «кис-кис, где же ты». Кошки сгонялись со всего дома на кухню. Если после этого проверенного способа отлова одной кошки все же не хватало, заблудшее животное искали в саду, приманивая его коробкой с кормом. Блудная дочь перелезала через стену и попадала в руки ловца. Ее тут же отправляли в общую кошачью компанию.

Однако после смерти Фредди, возможно, из-за некоторых слишком ретивых охотников за сувенирами, охрану дома пришлось усилить настолько, что на территорию Гарден-Лодж теперь не пролетит незамеченным даже воробей.

Сад представлял собой настоящий оазис площадью треть акра, находившийся в самом центре одного из самых загрязненных и наводненных машинами районов Лондона. Сад окружали Эрлз-Курт-роуд, Уорвик-роуд, Кромвель-роуд и Хай-Кенсйнгтон-стрит. Но несмотря на пробки и шум дорожного движения, в Гарден-Лодж мы обрели тишину и покой.

Сад постоянно переделывался и тем самым отражал идею, которой по жизни руководствовался Фредди. Этот принцип предполагал постоянное созидание, подгонку и следовавшие за ними изменение и улучшение. Когда Фредди въехал в Гарден-Лодж, сад выглядел почти в классическом стиле эпохи короля Эдуарда: здесь была кирпичная беседка с колоннами, увитая глицинией, и нуждавшаяся в серьезном ремонте, большие газоны, по периметру обсаженные крупными кустарниками. А посередине этих газонов росли две прекрасные магнолии — одна у тропинки, а вторая рядом с углом Японской комнаты. Через какое-то время в саду на клумбе для роз появилась беседка из самих роз, глициния на аллее снова разрослась, кусты исчезли, зато появились пруды с рыбами и японские сады. В японском саду сделали две искусные маленькие беседки из зелени, одну из которых мы прозвали «навес над автобусной остановкой». Садовые работы создают просто невероятный беспорядок. Фредди нанял японского ландшафтного дизайнера, который долго лазал по карьерам в поисках подходящих камней. Эти камни прибыли в Гарден-Лодж вместе с громадным подъемным краном, с помощью которого их выгрузили из кузова грузовика, переместили через стену и поставили куда надо. Некоторые из этих камней весили больше тонны. Возни с японским садом было много, но если Фредди что-нибудь задумывал, то это стоило потраченного времени и усилий. В итоге у Фредди был свой кусочек столь любимой им Японии в его собственном маленьком уголке в Лондоне.

У южной стены были посажены липы, чтобы создать естественную изгородь. У западной стены росли два раскидистых платана, которые нужно было регулярно подстригать. А у западной стены разрослась жимолость. В конце концов, она оплела и оранжерею.

С этой оранжереей возникла проблема. Фредди хотел построить ее напротив коттеджей, из которых состояли Логанские конюшни. Хотя Фредди являлся владельцем нижнего этажа этого соседнего здания, верхний его этаж принадлежал кому-то другому. Из гаража, размещавшегося на нижнем этаже, можно было выйти на участок Гарден-Лодж.

В общем, чтобы построить оранжерею, Фредди был вынужден ждать, когда другой владелец согласится продать верхний этаж. Желание Фредди иметь собственную оранжерею было непоколебимым, так что здесь он зависел от милости другого человека. Этот человек мог запросить любую цену, прекрасно зная, что Фредди будет вынужден согласиться. Спустя какое-то время хозяин верхнего этажа наконец-то сдался и продал его Фредди. Таким образом, у Фредди появилась еще одна постройка, которую он мог переделать по своему вкусу. И если мы думали, что Гарден-Лодж подвергся основательной переделке, то на самом деле это было ничто по сравнению с тем, что ждало дома № 5 и 6, то есть Логанские конюшни.

Следить за внутренней отделкой домов Фредди вновь пригласил Робина Мур-Эда. Между ними установились очень доверительные отношения. Дошло даже до того, что Робин, которого хотел нанять Дастин Хоффман, позвонил Фредди и спросил, можно ли актеру прийти к Фредди в гости и посмотреть на его, Робина, работу в Гарден-Лодж. Фредди тут же согласился оказать Робину эту услугу и пригласил на чай не только самого Дастина, но и его жену с детьми. Фредди попросил Дастина об одолжении, протянув актеру японскую доску для письма и фломастер. «Это ему на день рождения», — сказал Фредди, указывая на меня.

На открытке с праздничным тортом, украшенным свечами, Дастин написал «С днем рождения» и подписался «Дастин Хоффман», после чего отдал ее мне. К сожалению, открытка по-прежнему валяется среди каких-то моих памятных вещей на чердаке в Гарден-Лодж. Но вернемся к перестройке Конюшен. На нижнем этаже дома № 6 был гараж, тогда как верхний этаж этого дома и оба этажа дома № 5 были жилыми. Коттеджи были на удивление просторными. Фредди настоял потом, чтобы сохранить жилое пространство, но с учетом постройки оранжереи напротив внешней стены решил, что на нижнем этаже дома № 6 хочет сделать гостиную, через которую можно было бы проходить в оранжерею.

Для осуществления этого плана пришлось разрушить все внутренние перегородки в обоих коттеджах, чтобы в итоге перенести гараж на нижний этаж дома № 5.

У оранжереи, из-за которой и были затеяны все работы с коттеджами, сделали арочную двускатную крышу из гибкого оргстекла, а переднюю и боковые стены застеклили. Оранжерея была поделена на две части — в одной обедали, в другой отдыхали. Для растений выделили три зоны, плюс здесь было много места и для цветочных горшков. Оранжерея радовала своим разноцветьем круглый год; здесь росло множество экзотических растений, в том числе бугенвиллия, дурман и стреллиция, а также герани с яркими цветками, подобранные так, чтобы какая-нибудь из них обязательно всегда цвела. Еще в оранжерее росло лимонное дерево. Когда первое дерево погибло, по настоянию Фредди было куплено другое. Известно, что лимоны плохо приживаются даже в естественной для них среде. Мебель в оранжерее была из тростника, а диванные подушки были сделаны из красочной ткани в полоску, которую Фредди купил на Ибице.

Ибица напоминает мне об отпуске. Пожалуй, это удивительно, но Фредди никогда не отдыхал специально, разве что как раз на Ибице, одном из Балеарских островов, который он открыл для себя благодаря Роджеру Тейлору. У Тейлора был там дом. Фредди любил это место и, приезжая сюда, останавливался либо у Роджера, либо в отеле Тони Пайка, который находился в предгорье рядом с городом Сан-Антонио. У Пайка пьянеют не от легкого пива, а исключительно от шампанского! Обычно мы прилетали на остров на десятиместном частном самолете, который брали напрокат в компании Field Aviation в Хитроу. Нас собиралось не больше восьми человек, потому что оставшиеся два места всегда уходили под большое количество багажа. Даже уезжая на двухнедельный отдых, Фредди брал с собой половину своего гардероба. Просто так, на всякий случай. Я вспомнил одно не очень веселое происшествие. Как- то раз мы сели в самолет, в котором оказалось очень жарко. Поначалу никто не обратил внимания на эту ненормальную жару в салоне самолета. И лишь когда самолет начал выруливать на взлет, мы заметили, что из системы кондиционирования воздуха идет очень горячий воздух. Мы вернулись в Хитроу, где нам сообщили, что каким-то образом выхлопные газы частично попадали в трубы кондиционера! На починку ушло три часа — нам пришлось ждать. Если бы мы вылетели по расписанию, к моменту окончания ремонта мы бы уже плескались в бассейне в отеле у Пайка.

Нам было ни капельки не смешно.

Частым гостем на пикниках, которые устраивались на Ибице, был Грэм Гамильтон. Этого человека Фредди знал много лет. Вместе со своим партнером Гордоном Дальцилем Грэм Гамильтон создал фирму Factotum, где можно было нанять водителя для особой цели. Партнерам захотелось выделиться, и они не придумали ничего другого, как отгонять машины заказчиков на юг Франции, пока сами клиенты летели самолетом. Грэм прекрасно водил машину и был способен рассмешить Фредди. Обладая этими достоинствами, он знал, что Фредди обязательно попросит его вести «People Mover» — автобус, который он постоянно брал напрокат. Фредди решил, что будет проще возить всю компанию вместе, чем брать напрокат отдельные машины или вызывать такси. Как-то раз, во время очередного пребывания Фредди в отеле Пайка, Тони убедил Фредди прокатиться на своем катере. Тони хвастался, что его катер самый быстрый на всем острове. Мне кажется, что здесь не обошлось без Дейва Кларка, который тоже остановился тогда у Пайка. Конечно же, это был чистой воды эксперимент. Скорость шестьдесят миль в час привычна, когда едешь по дороге, но когда с той же скоростью несешься по воде, кажется, что это гораздо быстрее, чем на самом деле. Может, кто-нибудь мне и возразит, но не думаю, что Фредди умел плавать. Поэтому, похоже, на воде ему всегда было чуточку неуютно. Так было и на этот раз. Если мы стояли сзади, держась за перекладину, и ветер почти сносил нас с катера, то Фредди нашел себе более безопасное местечко, устроившись на удобных сиденьях спереди под защитой ветрового стекла. Когда катер стал на якорь у Форментерры и мы все ринулись в кристальной чистоты море, Фредди остался на борту.

Прогулка была подпорчена финалом, когда Тони Пайк выставил Фредди счет за катание на его катере, чего Фредди никак не ожидал, учитывая форму, в какой ему сделали приглашение испытать катер. Он думал, что Тони хотел сделать ему приятное. Вот такие они, владельцы отелей. Стоило кому-нибудь из друзей Фредди поделиться с ним намерением остановиться у Пайка, Фредди говорил: «Там отлично, дорогуша. Чудесное место, но будь начеку, если он предложит тебе покататься на своем проклятом катере!»

Хотя Фредди обычно не таил на людей злобу, если его надували, пусть даже, казалось бы, по пустякам, он вел себя, как малыш-терьер, оказывавшийся перед огромной диванной подушкой: он не останавливался, пока не разрывал наконец подушку в клочья! У Фредди была склонность делать слона из того, что нам казалось мухой.

Фредди так любил отель Пайка, что даже устроил здесь «ту самую» известную вечеринку по случаю своего дня рождения. Он нанял самолет, на котором из Англии прилетели пятьдесят его друзей, чтобы присоединиться ко всем остальным трёмстам гостям, собравшимся со всего света. Главным блюдом на этой гулянке была паэлья. Представляете, что значит приготовить паэлью для четырехсот человек? Стряпали ее на огромных сковородках и к тому же на открытом огне. Вообще огня на вечеринке было много. Из-за того что некоторые гости слишком активно размахивали руками, держа при этом сигарету, загорелись бумажные украшения, а с них пламя перекинулось на портьеры, висевшие на стене. Для тушения пожара использовали все, что было под рукой, — начиная от ведерок со льдом, воды и заканчивая шампанским. Мне кажется, лишь до четверти гостей дошло, что что-то стряслось. Остальные были слишком пьяны, чтобы что-нибудь заметить. В середине приема Фредди исчез, хотя это было на него не похоже. Он ушел в свою комнату с несколькими друзьями, предоставив остальным гостям возможность веселиться без него. Несмотря на то что Фредди осуждал людей, которые вели себя подобным образом, на этот раз гостей оказалось слишком много даже для него, а если подумать, то станет ясно, что он не мог знать все эти четыре сотни человек. Не мог же Фредди все время улыбаться — ему нужна была передышка.

Но вернемся к конюшням. Наверху сделали четыре спальни, три со смежной ванной, одну — с туалетом. Главная спальня и примыкавшая к ней ванная получились из трех первоначальных комнат, объединенных вместе. Фредди очень нравился мрамор, и он сделал эту ванную, похожую на свою собственную. Только вместо отделки мрамором панели у самой ванной и архитрав у дверей были расписаны под мрамор. В спальне сразу при входе была сделана гардеробная. Отделкой под мрамор занимался один из бой-френдов Мэри Остин, Пирс Камерон, от которого она впоследствии родила двоих детей.

Во второй спальне поклеили обои, которые Фредди уже давно приберегал для подходящего случая. Эти красно-коричневые обои с золотыми японскими узорами он купил в Японии, когда ездил туда за покупками. В отделке ванной тоже чувствовался дух Японии.

А следующая комната была моей. Из всех остальных спален на конюшнях она нравилась мне больше всего, я в нее просто влюбился, даже не знаю почему. Быть может, все дело было в цвете: спальню сделали темно-голубой, а ванную - цветом черного гранита. Просто тридцатые годы. Может, опять сказалось увлечение Фредди голливудскими фильмами тех лет. Я просто любил черный цвет. Я перебрался в эту спальню сразу же после того, как перестройка конюшен была закончена, что позволило Мэри перенести свой секретарский офис прямо в Гарден-Лодж — она заняла мою старую комнату. На лестничной площадке сделали верхнее освещение, благодаря чему все пространство наполнялось светом. Это было весьма кстати, потому что вместо обоев стены здесь обтянули синей тканью с золотым восточным рисунком, и без верхнего света это местечко было бы очень мрачным.

С верхнего этажа на нижний вела одна центральная лестница. Весь нижний этаж дома № 6 занимала гостиная. У дальней степы комнаты сделали небольшое возвышение, куда Фредди поставил обеденный стол и шесть стульев. Кроме того, здесь была маленькая кухня, отделанная в средиземноморских желто-зеленых тонах, под стать Ибице, которую Фредди открыл для себя. Во время одной из поездок в Мадрид Фредди купил старинную испанскую плитку, которая и пошла на отделку кухни. Он хотел, чтобы плитка выглядела стершейся, выцветшей на солнце, как в крестьянском доме, чего и позволял добиться желто-зеленый цвет.

Во время той же самой поездки в Мадрид Пино Салиокка показал Фредди один антикварный магазин в центре города. Это было беспорядочно выстроенное старое здание, одно из тех, что внутри оказываются гораздо больше, чем кажутся снаружи. Нас провели по множеству комнат, в которых хранился всевозможный антиквариат, начиная от древнеегипетских предметов, средневековых доспехов и заканчивая антикварными вещами девятнадцатого и двадцатого столетия: скульптурами, картинами и прочим.

На одном из верхних этажей мы столкнулись с тем, что смотрелось здесь довольно неуместно, — сверкавшей металлом решеткой, словно в тюремной камере. Мы не обратили на это внимания. Затем нас привели в комнату, которую, как нам сказали, перевезли прямо из одного старинного испанского замка, принадлежавшего какому-то аристократу. Комната была полностью отделана деревом, включая потолок. Как только мы зашли туда, кто-то закрыл металлические ворота позади нас. Мы забеспокоились, первым делом подумав о похищении или еще о чем-то в том же роде. Но владелец магазина нас успокоил: изменив освещение в комнате, он аккуратно отодвинул три дверных панели.

За этими панелями были спрятаны три, как сказал Фредди, самые прекрасные картины из всех, что доводилось ему видеть. Одна была очень темной, и от нее исходили плохие вибрации. Вторую я точно не помню, потому что все перебивает третья, запомнившаяся мне навсегда. На этой картине размером примерно двенадцать на восемнадцать дюймов была изображена Мадонна. Синие, белые и золотые краски, которыми она была написана, светились. Может, весь фокус был в освещении, но эта картина и впрямь приковывала к себе внимание.

Одна из этих трех картин, принадлежавшая кисти великого испанского художника Франсиско Гойи, так захватила Фредди, что он решил, что должен обязательно заполучить ее, чего бы ему это ни стоило.

Владелец картины был готов уступить полотно за пятьсот тысяч фунтов, и Фредди был готов отдать ему эту сумму. Но перед окончательным оформлением продажи возникло одно препятствие. Испанское правительство было не готово разрешить вывезти из страны произведение искусства, относившееся к разряду национального достояния. Поэтому Фредди мог купить эту картину лишь в том случае, если покупал недвижимость в Испании. Предлагались разные варианты, в том числе дом на Ибице или в Барселоне, но больше всего Фредди устраивал дом вблизи Сантандера, на севере, неподалеку от франко-испанской границы (кто- то прислал ему планы и фотографии этого дома). Этот один из немногих частных домов за пределами Барселоны был создан по проекту любимого архитектора Фредди — каталонца Антони Гауди.

В конце концов, этот несбыточный план заглох: слишком много было мороки. Но согласитесь, найдется не много людей, которые хотя бы подумают о покупке дома лишь для того, чтобы повесить там картину.

Нижний этаж дома № 5 Логанских конюшен занимал двойной гараж, где хранился всякий хлам. На «мерседесе» постоянно ездил Терри, а «роллсом», который стоял в гараже в Северном Лондоне, пользовались редко, хотя незадолго до смерти Фредди он вернулся в Логанские конюшни в плачевном состоянии: его требовалось серьезно обновить. За гаражом находилась последняя маленькая прихоть Фредди — целый курорт с минеральными водами. Оборудованный всем необходимым, этот комплекс состоял из паровой бани, отделанной сосной сауны, бассейна в двенадцать футов длиной, чтобы окунаться там после парилки и сауны, и джакузи. Все сооружение было выложено квадратными, по полдюйма, кусочками мозаики на манер той, что украшала полы и стены в древнеримских зданиях. Для контраста с красочной мозаикой, каждый из кусочков которой по цвету был неповторим, подобрали аквамариновый фон и прочий дизайн, из-за чего бассейн отличался какой-то нереальной голубизной: не верилось, что все это было сделано руками человека.

Но переделка Логанских конюшен была вовсе не последним дизайнерским проектом Фредди. Ему очень полюбилось место на берегу озера в Монтре. То, что здесь ему никто не докучал, устраивало Фредди как нельзя лучше, особенно в последние год или два его жизни. Все свои альбомы группа записывала в Монтре, так что Фредди опять подолгу оставался здесь, живя в «Утином домике», который он снимал. После нескольких разговоров с Джимом Бичем Фредди решил, что еще одно свое жилье, пусть и в другой стране, ему не помешает. Джим Бич присмотрел для него отличный пентхауз с видом на Женевское озеро.

Я никогда не видел эту квартиру собственными глазами. Впрочем, я видел так много ее планов и слышал такое множество ее описаний, что у меня такое чувство, будто я все же был там. Все, кому довелось побывать в этой квартире, отмечают изумительный вид, открывающийся из ее окон. И конечно же, стоит вспомнить о том, что именно это здание, в котором находилась квартира Фредди, попало на праздничный торт, изготовленный по случаю его последнего дня рождения. Джим и Джо привезли кучу фотографий этого здания. Мы дали их Джейн Эшер. Она слегка удивилась, но просьба выстроить это здание из кекса, марципанов и сахарной глазури ее не испугала. Квартира Фредди занимала четверть верхнего этажа и состояла из нескольких спален, гостиной, столовой, а также кухни, которую так любил Джо Фанелли.

Фредди с головой ушел в разработку нового дизайна. Он никогда бы не остановился на одном доме. У него было слишком много мебели, картин и различных предметов интерьера, чтобы уместить их всех в пределах одного жилища. В каком-то смысле Фредди был скопидомом. Как и многие из нас, он терпеть не мог выбрасывать вещи. В этой связи мне вспоминается Рождество и дни рождения, по случаю которых Фредди получал столько подарков, что, после того как их количество в развернутом виде бросалось в глаза, мы обычно решали, что отправится на чердак. Этот приговор означал, что ту или иную вещь нельзя выбрасывать ни при каких условиях, но в то же время для нее нет места ни в одном из домов Фредди, как бы там ни менялся интерьер. В итоге «приговоренный» подарок отправлялся на просторный чердак Гарден-Лодж.

С переездом на новую квартиру вышла задержка, потому что нужно было решить все вопросы с арендой, но это не помешало Фредди в деталях планировать интерьер и ходить по магазинам в поисках подходящей мебели. В который раз Фредди заглянул к Руперту Кавендишу, где приобрел антикварную бидермейеровскую мебель для столовой. Кроме того, в поисках мебели и картин для швейцарской квартиры меня несколько раз отправляли на аукционы Sothebey's и Christie's, в то время как Фредди предавался одному из своих любимых занятий — листал каталоги всех предстоящих аукционов в мире. Могу подтвердить, что какие- то вещи покупались по телефону, поскольку именно я торговался за картину Берджесса, которую Фредди захотел приобрести на одном из нью-йоркских аукционов.

Мебельный гарнитур в стиле ампир, предназначенный для столовой, я отвоевал на аукционе Sothebey's. Его сразу отвезли на реставрацию и замену обивки, чтобы потом поставить в квартире в Монтре. Обновление этой мебели стоило Фредди столько же, сколько сама покупка, но зато результат был просто ошеломляющим. После доставки мебели в швейцарскую квартиру, Фредди посидел на ней от силы пару раз.

Фредди обожал каталоги, потому что здесь было много картинок, а читать текст нужно было лишь тогда, когда иллюстрация приковывала взгляд. Фредди не любил читать. Я не назову вам ни одной книжки, которую Фредди когда-либо прочел. Он не смог бы сосредоточиться на чтении какого-нибудь романа. Фредди легко мог заскучать. К тому же он так ценил свое время, что ему казалось расточительным тратить его на чтение. Зачем искать ответы на волнующие тебя вопросы, если можно поступить куда проще — спросить у кого-нибудь. Может быть, оттого, что его жизнь не была «обычной», Фредди не был настроен получать удовольствие от книг про чью-то чужую «обычную» жизнь.

Кровати и постельное белье Фредди покупал всегда. Я помню походы в «Bloomingdales» за постельным бельем после того, как Фредди обзавелся квартирой в Нью-Йорке. Точно так же все кровати и белье для швейцарской квартиры были куплены в Монтре. Когда Фредди побывал в этой квартире в последний раз, она была уже полностью обставлена, хотя ни одна из задуманных им структурных переделок так никогда и не была начата.

------------------------------------------------

Глава 5

Я вдруг вспомнил, что одна из целей, которые я ставил перед собой, берясь за написание этой книги, состояла в том, чтобы попытаться опровергнуть какие-то самые нелепые слухи о жизни этого порой очень обыкновенного человека, который случайно вошел в жизнь миллионов людей. На критический обзор всех книг, написанных о Фредди, и на опровержение ложных утверждений и вымысла, появившегося в печати случайно или намеренно, у меня могла бы уйти вся книга. Но, не желая становиться критиканом, я решил, что для достижения моей цели лучше будет просто рассказать кое-какие подробности о жизни Фредди,

Размышляя о заключительной части книги, я в первую очередь подумал о противоречивой тяге Фредди к конфликту. Я имею в виду не столкновение с кем-либо, а такую ситуацию, которую мог спровоцировать лишь сам Фредди.

Складывалось впечатление, что потребность в конфликтах пронизывала почти все стороны его жизни. Словно Фредди нуждался в ссоре, чтобы запустить свой внутренний двигатель и вцепиться в жизнь. Подобно Дон Кихоту, Фредди был вполне способен напридумывать ветряных мельниц, чтобы потом воевать с ними. Тогда выходит, что я был его Санчо. Как любил повторять мне Фредди: «Ты никогда не сможешь сказать, что со мной скучно».

Во многом это правда, но, как вы увидите, жизнь с Фредди порой была весьма предсказуема. Хотя это ему и не нравилось, но из-за собственных обстоятельств Фредди неизбежно попадал в какой-то кокон, после чего ему требовалась та или иная конфликтная ситуация, чтобы начать день и почувствовать связь с реальностью.

К счастью, в большинстве случаев ему было достаточно проглядеть газеты. Обычно мы покупали The Sun, The Minor, The Mail, The Express и The Guardian, здание которой было видно из дома, хотя Джо, надо отдать ему должное, был единственным, кто внимательно изучал колонки в этой газете.

Одно из первых наших занятий по утрам заключалось в пролистывании газет. Нужно было выяснить, а не просочилось ли случайно в прессу что-нибудь о Queen без ведома Рокси Мид из пиар-компании группы — Скотта, Райзмена, Липси и Мид. Если что-нибудь подобное находилось, Фредди в сердцах бросал: «Только не эта история столетней давности!»

К середине восьмидесятых о группе Queen и о Фредди опубликовали все, что можно. Что касается прессы, Фредди особо не забивал себе голову тем, что пишут в газетах. Для него газеты были всего лишь элементом повседневной жизни. Фредди не следил за новостями, будь то в прессе или по телевидению. Очень редко он просил включить телевизор специально в тот момент, когда там шли новости. Мне кажется, Фредди считал, что, если какая-нибудь новость была действительно важной, телевизионные программы будут прерваны, чтобы сообщить об этой новости зрителям.

Что же до представителей прессы, Фредди знал, что, поговори он с кем-нибудь из журналистов не для записи, а «по-дружески», например, с Ниной Мысков или Дэвидом Виггом, то ни одно из его слов не попадет в печать. Фредди понимал и то, что, если ему придется давать интервью тому же Дэвиду или Нине, или еще кому-нибудь — не важно, то они не будут нести ответственности за то, что в конце концов появится на страницах газет. Разум мог говорить Фредди что угодно, но эмоциональная реакция, которую вызывали у него его же слова, перевранные прессой, была неизменно бурной: «Что они вообще знают! К черту их всех!»

Много раз Фредди казалось, что он дал более или менее сносное интервью. Однажды Дэвид Вигг с большим трудом уломал Фредди на интервью при том условии, что оно появится в центре газетной полосы вместе с парой приличных фотографий. В конце концов, статья вышла с переделанным текстом, плюс под нее выделили всего две с половиной колонки: редактор решил, что для первоначального варианта статьи не хватит места. После этого случая Фредди зарекся давать интервью кому бы то ни было, хотя Дэвид и показывал ему оригинальный вариант статьи, который Фредди одобрил. Но ох уж эти редакторы... Хотя умом Фредди понимал, что так получилось не по вине Дэвида, их дружба дала трещину. С тех пор Фредди больше не давал интервью газетчикам.

Что до фотографов, то Фредди не избегал встреч с тогдашним королем британских папарацци Ричардом Янгом, а, наоборот, снимался у него. Фредди нравились фотографии, которые делал Янг, и у них с Фредди были очень хорошие отношения, особенно с учетом того, что Ричард ревностно служил прессе. Оказываясь на каком-нибудь приеме, где были фотографы, Фредди ценил, если дружелюбное лицо Ричарда мелькало где-нибудь впереди: ему становилось немного легче от сознания того, что в толпе фотографов у него был союзник. Фредди даже как-то пригласил Ричарда к себе домой на фотосессию, а потом разрешил фотографу показать снимки самого себя и своих питомцев, Оскара и Тиффани, на одной из выставок Ричарда.

Критики попадали v Фредди в совершенно отдельную категорию. Для него они все были одного поля ягода. Фредди считал, что все критики были актерами-неудачниками. Он был твердо уверен в том, что исполнители могут критически оценить свою работу и без посторонней помощи. Актер или актриса сами знают, на что они способны, и сами поймут, если выступят не на должной высоте. Фредди был не согласен с утверждением, что, посмотрев множество спектаклей, театральный критик сможет поставить себя на место актеров. На его взгляд, это было невозможно. Так откуда же взяться конструктивной критике? По мнению Фредди, все, что оставалось у какого-нибудь критика в конце любого представления, — это окрашенная ревностью мысль о том, что сам критик сделать был не в силах. Для Фредди все критики относились к той категории людей, которым порой я даже сочувствовал. Ведь критику или обозревателю всегда приходится отыскивать какие-нибудь недочеты, ошибки в чьей-либо работе или выступлении. Критическая рецензия может на девяносто восемь процентов состоять из похвалы, но без резких замечаний там все равно не обойдется.

Дата добавления: 2015-11-14