Часть четвертая 17 страница

Сердце заколотилось, но Кейт молчала. Мысль о том, что Кэлли будет жить с другими подростками, была невыносима.

– И как тебе это предложение?

– Ну вот, и вы туда же.

– Я ничего тебе не советую. Просто хочу знать.

Кэлли прошлась взад‑вперед по берегу.

– Говорят, там не так уж плохо. И не надо приспосабливаться к новой семье. Это плюс, потому что подстраиваться к другим людям всегда трудно.

Кейт пыталась сохранять спокойствие. Пожалуй, время пришло. Только бы не спугнуть Кэлли.

– С этим я могла бы поспорить.

– Спасибо, но, похоже, других вариантов у меня нет. Придется идти в общежитие. По крайней мере пока не соберу денег, чтобы снять какое‑то жилье. Все, с кем я разговаривала, говорят, что надо соглашаться. – Кэлли пожала плечами. Было видно, что она изо всех сил пытается показать, что ей в общем‑то все равно.

– Я бы не особенно слушала, что говорят другие. – И кто они, эти «другие»? – Не это важно. Важно принять наилучшее для тебя решение.

– Как? Откуда мне знать, какое лучше? – Голос ее дрогнул.

– В чем дело? – спросила Кейт. – Что‑то случилось, да? И это никак не связано с общежитием?

Глядя себе под ноги, Кэлли пробормотала что невнятное.

– Извини, не расслышала. Что ты сказала?

– Меня Люк бросил.

Кейт замерла, изо всех сил стараясь не выдать своего отношения к случившемуся. Совсем недавно Кэлли души не чаяла в своем избраннике и, похоже, связывала с ним надежды на нормальную жизнь. И вот как все повернулось…

– Извини, – осторожно сказала она. – Я не знала.

Кэлли пожала плечами:

– Да ничего, все в порядке.

– Нет, не в порядке.

– Правда. Мы были всего лишь друзьями. То есть он для меня не какая‑то там любовь всей жизни. Просто досадно, что вот был один друг, а теперь нет ни одного.

Кейт понимала ее. Кэлли не позволяла себе привязываться к людям. Жизнь научила ее тому, что эмоциональные связи опасны, на них нельзя полагаться.

– Ох, милая…

– Невелика беда. – Кэлли попыталась отмахнуться, но жест получился настолько нарочито небрежный, что Кейт поняла – сердце у нее разбито. – Я в общем‑то и не ждала, что он будет за меня держаться. – Она села, подтянула к груди колено, обхватила его обеими руками. – Кому я нужна?

– Люк – дурак, – сказала Кейт наигранно беззаботным тоном, но получилось неубедительно – она знала, как это больно. Ее ведь тоже бросали. – Парни почти все такие. Если хочешь поговорить о…

– Не хочу я ни о чем… – Голос у Кэлли сорвался, к глазам подкатили слезы.

Кейт молчала, хотя сердце разрывалось от жалости к бедной девочке. Потом Кэлли всхлипнула, плечи ее затряслись, и она разразилась приглушенными рыданиями. Сидевшие неподалеку люди недоуменно смотрели на нее, но девушка ничего не замечала, а Кейт было наплевать, что они там думают. Обняв Кэлли и понимая, что той надо выплакаться, она лишь гладила ее по волосам. И настолько сильной и прочной была в этот момент связь между ними, что Кейт как будто чувствовала всю ее боль, все сомнения и страхи.

Шмыгая носом и утирая лицо рукавом, Кэлли попыталась заговорить:

– Я просто хочу раз в жизни быть нормальной. Ходить в кино с парнем, трепаться с другом по телефону… просто быть нормальной…

– Ты не просто нормальная. Ты чудесная, можешь мне поверить, – успокаивала ее Кейт.

– Вы же понимаете, о чем я.

Кейт понимала. Кэлли не говорила об этом вслух, но, конечно, думала о том, что ее жизнь никогда не принадлежала ей полностью. Перенеся немыслимое детство, она попала затем в систему приемных семей, которая тоже оказалась не в состоянии помочь ей, и вот теперь оказалась совсем одна, без помощи и опоры, перед лицом страшной болезни и с неясными перспективами.

– Пора возвращаться. – Кэлли поднялась со скамейки.

Кейт окликнула сына, который уже нашел приятелей на берегу, и Аарон, схватив Бандита за поводок, побежал по дороге вперед. Некоторое время они шли молча, нога в ногу. «И все‑таки, – решила Кейт, – пора что‑то сказать. Но хочу ли я этого? И смогу ли? И что скажет Кэлли?»

У нее перехватило дыхание. Кэлли будет… будет… как дочь. Сестрой Аарону.

– Я тут думала… – Она отвела глаза. Только бы не отпугнуть девочку. Ну ладно, хватит ходить вокруг да около. – В общем, я подала заявление на опеку. Мне еще придется съездить в Сиэтл на собеседование в комиссию по попечительскому надзору. Потом, когда решение будет принято, ты сможешь жить с нами.

Кэлли споткнулась, но не остановилась. И даже ничего не сказала. Похоже, она просто не могла поверить в то, что услышала.

– Но это, конечно, только в том случае, – продолжала Кейт, – если ты сама этого захочешь. Я понимаю, что по возрасту не могу быть твоей матерью, но зато могу предложить постоянное жилье и безусловную поддержку. – Она постаралась произнести это как можно беззаботнее, но вдруг поняла, что отчаянно хочет, чтобы Кэлли была рядом последние и такие важные для нее школьные годы. Им всем будет нелегко, но само решение несомненно правильное. Кейт просто чувствовала это.

Кэлли прибавила шагу, и ей пришлось догонять.

– Понимаю, мое предложение, наверно, стало для тебя неожиданным. Но я все продумала.

– Даже не знаю, что сказать.

– Тебе и не нужно сейчас ничего говорить. Обдумай все серьезно.

– Теперь я только об этом и буду думать.

– Разумеется, ты вправе рассмотреть и другие варианты. Ты, наверно, уже заметила, что я далеко не идеал. У меня нет мужа…

– Но вы прекрасно со всем справляетесь, – заверила ее Кэлли.

– Спасибо. Но должна признаться, не проходит и дня, чтобы я не подумала о том, что Аарон растет без отца.

– Как и многие другие ребята, – напомнила Кэлли.

– У меня нет постоянной работы, – продолжала Кейт, безжалостно выискивая в себе недостатки.

– Вы что, хотите меня отговорить?

– Я лишь хочу показать, как обстоят дела. Чтобы ты смогла оценить ситуацию и принять правильное решение. Повторяю, я мать‑одиночка, да еще безработная.

– Вы работаете каждый день. А еще говорили, что у вас какая‑то недвижимость в Сиэтле.

Арендуемая собственность. Конечно, Кэлли любой дом представляется, наверное, золотой жилой. Кейт всегда считала, что жизнь обошлась с ней слишком сурово и многого недодала. В глазах же Кэлли она имела все.

– Можешь не спешить. Подумай хорошенько, все взвесь. Только помни, что членом семьи ты будешь оставаться так долго, как сама того пожелаешь. Надеюсь, всегда.

– Вы ведь не обязаны это делать, – пробормотала Кэлли, усердно рассматривая асфальт под ногами.

– Не обязана, но хочу. – Кейт едва справилась с желанием схватить девчонку за плечи и немного встряхнуть. – В чем дело?

– Знаете, я не люблю привязываться.

– Нет, не знаю. А что в этом плохого?

– Привяжешься, а потом ничего не получится и…

– Значит, надо постараться, чтобы получилось.

– Я вас не понимаю. – Кэлли не стала сбавлять шаг, но ее голос уже заметно смягчился. – Вы как та Ребекка с фермы Саннибрук, вся такая жизнерадостная, бодрая…

– А ты предпочла бы жить с готом?

– Кто такой гот? – спросил Аарон. Сделав круг, он незаметно подобрался к ним с тылу.

– Тот, кто все время носит черное и по большей части молчит, – объяснила Кейт и взглянула на Кэлли: – Я ничего не перепутала?

– Вроде бы ничего, – рассмеялась Кэлли.

Глава 29

– Нервничаешь? – Бодрый голос Кейт ворвался в тревожные мысли Кэлли в тот самый момент, когда они выехали на мост, соединяющий материк с полуостровом Китсап, где их ожидала встреча, которой Кэлли предпочла бы избежать.

«Боже, она же читает меня как книгу».

– Вот уж нет. Повидаться с маманей – это ж такая радость. – Кэлли отвернулась к окну. Мимо проносились клены и вечнозеленые леса, кое‑где в просвете между деревьями мелькала синяя гладь пролива. Великолепный, потрясающий пейзаж, а ей почему‑то хочется плакать. Как почти всегда в последние дни.

Эти последние дни она пребывала в каком‑то мечтательном состоянии, связанном, конечно, с решением, принять которое ей предстояло в ближайшее время Они уже несколько раз говорили о том, как заживут после возвращения в Сиэтл. Кейт рассказывала, что квартал у них тихий и спокойный, дома по большей части старые, а деревья большие. Она не знала, что Кэлли никогда в жизни ни в каком квартале не жила. И дома, который она могла бы назвать своим, у нее тоже никогда не было. В Сиэтле ее ждала отдельная комната и ванная, делить которую придется с Аароном. Школа находилась менее чем в миле от дома. По словам Кейт, в ней училось около тысячи детей и имелась своя радиостанция. А еще Кейт обещала записать ее на курсы вождения и, когда подойдет время, помочь с поступлением в колледж.

Колледж. Впервые за всю жизнь кто‑то употребил это слово в отношении с Кэлли. До сих пор он представлялся ей чем‑то недостижимым, но для Кейт продолжение учебы в колледже было абсолютно логическим шагом после окончания средней школы и вполне доступной целью. Может быть, именно это и пугало так Кэлли. Жизненный опыт подсказывал: желать чего‑то очень сильно – почти то же самое, что целоваться со смертью. Стоит только решить, что тебе нужно получить что‑то, как это что‑то моментально выхватывают у тебя из‑под носа. Прекрасный пример – Люк. Он сам протянул ей руку дружбы и даже намекнул на большее, а потом взял и кинул. Вышвырнул из своей жизни, как мешок с мусором.

Тем же могла обернуться и жизнь, которую предлагала Кейт. И все равно, хотя судьба и повозила ее носом по грязи, Кэлли отчаянно хотелось согласиться. С того самого дня, когда Кейт впервые поделилась с ней своими планами, Кэлли постоянно чувствовала подступивший к горлу комок и застывшие в глазах, готовые пролиться в любой момент слезы. Она снова и снова представляла, что живет с Кейт и Аароном в чистом, прибранном доме, куда приходит после занятий, где они все собираются за ужином и где у нее своя комната. Все это отдавало каким‑то Норманном Рокуэллом [21]. В приемных семьях подобные мечты безжалостно высмеивались – этим презрительным смехом дети защищались от капкана иллюзий, в который так легко попасть, если захотеть слишком многого.

Забравшись в свою тесную и мрачную раковину, Кэлли глубже и глубже погружалась в молчание. Кейт все понимала и потому не торопила, не тянула на разговор, не подстегивала с решением. Но рано или поздно давать ответ придется. Кэлли знала это уже потому, что во второй половине дня их ждала встреча с инспектором в офисе службы надзора и попечения.

Но сначала другая встреча. Оторвав взгляд от пролетающего за окном пейзажа, Кэлли посмотрела на продолговатый, официального вида конверт, лежавший на сиденье между ними. Синий штамп свидетельствовал, что письмо пришло из находящегося в ведении властей штата Вашингтон исправительного центра для женщин. В конверте лежало полученное пару дней назад разрешение на свидание с матерью Кэлли.

Она поерзала на сиденье, и Кейт, мгновенно интерпретировав ерзанье как желание по возможности дальше отодвинуться от письма, печально вздохнула:

– Извини. Я понимаю, как тебе нелегко…

– Ничего вы не понимаете. Как вы можете это понимать? У вас приличные родители и замечательная семья. Я же видела фотографии и слышала, что рассказывают люди. У вас было расчудесное детство. Так откуда вам знать, как мне нелегко.

– А знаешь, что я думаю? Вспомнила старую пословицу и подумала, что она ведь, пожалуй, верна. В счастливое детство никогда не поздно вернуться…

– Да уж. – Кэлли сделала вид, что рассматривает ногти.

– Ты еще можешь отказаться от свидания с матерью. Идея была моя, так что мне и разговаривать.

– Я пойду с вами. – Несмотря ни на что, Кэлли тянуло к матери, хотелось увидеть ее, услышать ее голос расспросить. – Вы, наверно, думаете, что я чокнутая, раз готова оказаться с ней в одной комнате.

– Нет. – Кейт покачала головой. – Ничего такого я не думаю.

– Даже притом что она до конца оставалась верной этому психу, Тимоти Стоуну? И что, когда все развалилось, отвезла меня в Вашингтон и сдала на руки чужим людям?

– Ты ее не выбирала, но она у тебя есть.

Кэлли не ответила. Она давно научилась держать язык за зубами, а старые привычки остаются надолго.

На парковочной стоянке у женской тюрьмы в Пэрди Кейт поставила джип на отведенное для посетителей место и предъявила пропуск охранникам у ворот. Потом они спустились вниз по гранитной лестнице. Кейт держалась спокойно и уверенно, как будто посещение подобного рода учреждений было для нее привычным делом. У следующего входа их проверили металлодетекторами, и хотя щуп ни разу не коснулся тела, ощущения были не из приятных. Они миновали несколько ворот, причем пройденные закрывались раньше, чем открывались следующие. Наблюдая за Кейт, Кэлли видела, что та начинает нервничать – гнетущая атмосфера действовала и на нее.

Ее первый приемный дом находился так близко от этой тюрьмы, что по ночам из‑за яркого света в окнах, коридорах и дворе невозможно было увидеть звезды на небе. Кэлли знала маршрут. По пути в помещение для свиданий они прошли сад, неизменно удивлявший каждого, кто попадал сюда впервые. Повсюду цвели георгины и душистый горошек, а на тихих водах маленького пруда покачивались лепестки роз. На ветке сливы щебетала птичка. Настоящий оазис, если забыть об окружавших его милях колючей проволоки.

Заключенные, мимо которых они проходили, отводили глаза. Зрительный контакт, объяснила им инспектор, считается в тюрьме своего рода вызовом, дерзостью. В первое свое посещение Кэлли жутко боялась этих людей с опущенными глазами. Теперь они уже не пугали ее. Она и сама научилась уводить взгляд в сторону.

Ей было интересно, как чувствует себя в непривычном окружении Кейт. Тому, кто видел ее впервые, могло показаться, что подобное зрелище не для ее нервов. Немного растерянная, с широко распахнутыми глазами и торчащими во все стороны волосами, она напоминала Алису в Стране чудес. Но за обманчивой внешностью скрывался стальной характер, что проявилось в коротеньком эпизоде, когда одна из обитательниц тюрьмы смерила ее оценивающим взглядом, а Кейт даже бровью не повела.

Ждать пришлось в комнате с несколькими пластиковыми стульями и столами. Покрывавший пол линолеум в нескольких местах протерся почти до дыр. Комната не проветривалась, окна не открывались, и духота стояла страшная.

Кейт села за стол, достала блокнот, карандаш, положила перед собой, подровняла и иронично улыбнулась:

– Ты только не думай, что я нервничаю.

Кэлли улыбнулась в ответ:

– Не беспокойтесь. Здесь все нервничают.

Через несколько минут привели ее мать. Кейт торопливо поднялась – ножки стула противно царапнули по полу. Кэлли осталась сидеть, положив руку на спинку стула. В груди бушевал ураган самых разных эмоций – злость, неуверенность, тревога, надежда, печаль, – но она держала их все в узде и ничем не выдавала смятения.

– Привет, – сказала она и лишь затем встала.

– И тебе тоже, – ответила мать, скользнув по ней безразличным взглядом. – А ты похудела.

– На день рождения потеряла сознание и едва не умерла, – пожала плечами Кэлли и тут же укорила себя за несдержанность. Зачем? Ей ведь нет до нее никакого дела. – У меня обнаружили резистентность к инсулину. Дальше – диабет второго типа.

Мать смотрела на нее все так же равнодушно.

– Не надо было так разъедаться.

После такого вступления было уже, конечно, не до нежностей. Ни обниматься, ни улыбаться не тянуло. Они давно перестали притворяться, будто их что‑то связывает. Мать, как и предполагала Кэлли, сидела с каменным лицом. Другое дело Кейт. Ее реакция интересовала Кэлли куда больше. Люди, впервые встречавшиеся с Соней Ивэнс, бывали обычно поражены ее хрупкой красотой. Просто Рене Зеллвегер с номером на спине тюремной рубашки.

Кейт, хотя и видела уже плохенькую фотографию Сони и знала, чего ожидать, не стала исключением, но скрыла удивление под приветливой улыбкой.

– Миссис Ивэнс, я – Кейт Ливингстон. Давно хотела познакомиться с вами.

Миссис Ивэнс побарабанила пальцами по столу.

– Почему?

– Главным образом из любопытства. – Кейт откинулась на спинку стула. Втирать очки, делать вид, что ее привело сюда исключительно сострадание, она не намеревалась. – А еще потому что собираю материал для статьи. Надеюсь, вы мне поможете и расскажете о том, как жили с Кэлли.

В темных глазах Сони мелькнуло недоверие.

– Для какой статьи?

– Для журнальной. Статья будет напечатана в «Вэ‑нити фэр» в следующем году.

– Так вы репортер?

– Журналист‑фрилансер.

– А если мне не хочется ничего вам рассказывать?

Кейт сложила ладони домиком, став похожей на чопорную даму в церкви.

– В таком случае мне придется ограничиться судебными архивами и впечатлениями самой Кэлли.

– А, так вы собираетесь писать беллетристику.

– Простите? – Вопрос, пусть и облеченный в вежливую форму, прозвучал вызовом.

– Свидание закончено. – Соня Ивэнс поднялась, презрительно поджав губы. – Мне нечего вам сказать. Ни одной, ни другой.

И Кэлли вдруг поняла – эта особа никогда и не была ей матерью, и Кейт гораздо ближе к тому, что вкладывают в это понятие. Всю жизнь она ждала и надеялась, что когда‑нибудь ее мать станет тем, чем Кейт стала всего лишь за одно лето. Теперь Кэлли осознала, что пыталась найти опору в пустоте, в своем представлении о том, какой должна быть мать. Какая глупость! Все равно что ловить дождь в ладони. Если на кого и опираться, то только на Кейт. Кейт – настоящая. Вот только долго ли это продлится?

Секунду Кейт молчала. Кэлли испугалась. А если Кейт скажет сейчас, что хочет взять ее в свою семью? Они уже говорили об этом и сошлись на том, что ничего не сообщат Соне, пока Кэлли не примет окончательного решения. Только бы Кейт не забыла, о чем они условились.

Кейт сдержанно улыбнулась. Взяла со стола блокнот и карандаш. Поднялась.

Надзирательница уже шагнула к заключенной, чтобы проводить ее в камеру. Но мамочка сказала еще не все.

– Она вас обманет, так что будьте настороже. Эта девчонка родилась лгуньей и обманщицей. Она обманет вас, как обманула меня, и вот тогда‑то мы и увидим, кто из нас добродетелен.

– Не желаете объяснить? – спросила Кейт.

– Сами все узнаете.

Надзирательница взяла ее за руку и повела к двери.

– Спросите у нее. Спросите, как она сбежала из последней семьи. Спросите, почему они даже не пытались ее найти.

Глава 30

Летние штормы тревожили озеро редко – виновниками перемены погоды чаще случались горы. В последние дни августа природа наконец вспомнила о приближающейся осени и прислала предупреждение. С запада надвинулись хмурые облака, воздух затуманился, по горным коридорам пронеслись, завывая, ветры. Остановившись перед окном, Кейт смотрела на озеро, вспенившееся под косыми завесами дождя. Хорошая буря – это всегда драма – таинственный, приглушенный свет, тяжелый, давящий воздух, рвущий кроны ветер, хлещущий по крыше дождь. Конечно, тихий, безоблачный летний день – чудесная картина. Но в такой вот погоде было свое очарование, очарование величия и силы, находившее отклик в меланхоличной стороне ее натуры и странным образом унимавшее душевное волнение.

Ветры с гор выхолодили дом, и Кейт развела огонь в дровяной печи и весь день работала при свете танцующего за янтарной дверцей огня. Сидевший за тем же столом Аарон сначала рисовал мудреные карты какого‑то воображаемого острова, потом играл в солдатиков, проводя свою армию по спинкам стульев под огнем противника. Время от времени Кейт отрывалась от работы и задумчиво наблюдала за сыном, ничего не говоря, не вторгаясь в его фантазии. Солдатикам под командованием Аарона приходилось нелегко. Как, впрочем, и всегда.

Кэлли посвятила целый день уборке. Прибралась в своей комнате, сменила постельное белье, подмела на веранде, вымыла пол в кухне. И все по собственной инициативе – никто ее об этом не просил. Она объяснила, что из‑за дождя чувствует себя словно заключенный в тюрьме и работа помогает ей не свихнуться. За те несколько дней, что прошли после посещения исправительного центра в Пэрди, девочка ни словом не обмолвилась о своей матери и никак не прокомментировала ее туманные намеки, но во всем, что она делала, чувствовалось – по крайней мере, так казалось Кейт – стремление загладить вину и слышалось эхо последних слов Сони Ивэнс. Спросите у нее сами…

Тяжело вздохнув, Кейт перехватила брошенный Кэлли взгляд.

– Я все думаю о том, что сказала твоя мать.

– Да?

– О твоих проблемах в приемной семье.

– Никаких проблем нет. Я с ними покончила, когда сбежала.

– Так что случилось?

Кэлли опустила голову, потом посмотрела на Аарона. Тот, похоже, ничего не слышал, с головой уйдя в свой воображаемый мир.

– Я никогда никому об этом не говорила. Даже маме. Я сбежала из‑за нее, хотела ее увидеть. Так по ней скучала… безумно…

И сердце дрогнуло.

– Это не безумие, – покачала головой Кейт.

– Она того не стоит. Она никогда меня не хотела. И была права, – тихо добавила Кэлли. – Я только порчу все.

Наконец‑то, подумала Кейт. Она ждала от Кэлли объяснений. И вот, дождалась.

– Твоя мать сказала спросить, почему ты ушла из последней семьи. Я не спрашивала. Тебе решать, говорить или нет.

– Это я все испортила, – механическим голосом ответила Кэлли. – Семья была хорошая, но я сама все испортила. Если бы не ушла, они бы меня выгнали.

Кейт ничего не сказала, надеясь, что молчание подтолкнет Кэлли к продолжению. Так и случилось.

– Во всем только я виновата, – вполголоса заговорила Кэлли. – Они хотели мне помочь. А я не дала. Оттолкнула их. А когда они оттолкнули меня, убежала.

Представить, как это случилось, было нетрудно. Инстинкт самосохранения оказался сильнее веры в добрые намерения тех, кто искренне хотел помочь. Именно им Кэлли и руководствовалась.

– Тебе придется изменить отношение к людям, которые любят тебя и желают только добра.

– Да. Как скажете. – Кэлли направилась к хозяйственной комнате. – Надо вещи достать из сушилки.

Кейт вернулась к работе. Статья получалась большая. Редактор уже дала свое заключение: тема важная, фотографии замечательные. В свою последнюю поездку в город она позвонила ей по телефону, и они целый час обговаривали детали публикации.

Кейт надеялась, что Кэлли останется довольна итогом их работы. Конечно, главная героиня отнюдь не выглядела образцом для подражания, но ее история пробуждала в читателях сочувствие и симпатию. А еще Кейт удалось убедить редактора в необходимости дополнительной врезки с информацией по диабету. Согласно статистике, за последние десять лет число заболевших им среди подростков увеличилось вдвое.

Работая над статьей, Кейт не раз и не два вспоминала Джей Ди, его слова о журналистах, зарабатывающих на чужой боли и готовых на все ради собственной выгоды. Неприятные слова, обидные, но они осели в памяти и заставляли ее внимательнее подходить к отбору материала. Теперь она взвешивала каждое слово, каждую фразу и безжалостно удаляла все, что попахивало сенсационностью. В статье будет только правда, основанная на признаниях и откровениях самой Кэлли. А правда не нуждается ни в приукрашивании, ни в романтизации, ни в умолчании, ни в драматизации.

Разумеется, история подавалась с точки зрения Кэлли. В ее простых, бесхитростных рассказах проступала порой сокрушительная сила истины, передать которую Кейт считала важнейшей своей задачей. Иногда она ловила себя на мысли, что именно благодаря Джей Ди ее работа обрела необходимую целостность и убедительность. Его критические замечания, его скептицизм постоянно подталкивали ее к точности, осторожности и неотступном следовании правде.

Только вот благодарить его за непрошеный совет она уже не станет. Это было бы уж слишком. Она пыталась и не могла представить, как бы выглядел такой разговор. «Ты заставил меня писать лучше»? Смешно. «Статья удалась, потому что ты меня покритиковал»? Ну уж нет.

Как бы там ни было, он не оценил ее устремлений, не понял ее мечты. Разве это любовь?

Размышляя о своих прежних отношениях, Кейт приходила к печальному выводу: мужчины всегда уходили, так и не узнав ее по‑настоящему, не дав ей шанса. Она думала, что Джей Ди другой, но, наверное, только выдавала желаемое за действительное.

Так или иначе, жизнь продолжается. Беседа с инспектором прошла хорошо, хотя сама процедура оформления попечительства открыла ей много нового. Требований к приемному родителю предъявлялось немало. Принимая в семью чужого ребенка, ты должен не только открыть ему свой дом, обеспечить безопасность и условия для нормальной жизни, но и быть готовым отдать ему свою любовь, время, энергию и душу. Кейт вдруг поняла, что не только уверена в своих силах, но и с нетерпением ждет возможности приложить их.

Мать, узнав о намерениях дочери, не поддержала ее заявив, что Кейт взваливает на свои плечи утомительное бремя, и даже предупредила о возможных опасностях. Кейт не разделяла ее сомнений. Она хотела помочь Кэлли, ввести девочку в свою жизнь, укрепить уже соединившую их нить. Инспектор поддержала ее в этом намерении, заверив, что, как только все формальности будут соблюдены, Кэлли станет частью их семьи. С каждым днем Кейт все больше убеждалась, что приняла верное решение. Она любила и уважала Кэлли и хотела, чтобы у нее было все то, что есть у ее сверстниц. По ночам, когда сон не шел, Кейт лежала в постели, размышляя о том, сможет ли дать подопечной все, что нужно. Да, они с Аароном считались неполной семьей, но разве отсутствие мужа лишает ее права иметь еще одного ребенка?

В какой‑то момент Кейт поняла, что новый опыт открывает перед ней перспективы, о которых она прежде и не задумывалась. Она побарабанила пальцами по клавиатуре. А почему бы не поделиться этим опытом с другими? Почему бы не рассказать о пути матери‑одиночки, решившей стать еще и приемной матерью? В редакции интересовались ее следующим проектом. Возможно, тема уже есть. Рассказ о самых обычных женщинах, их судьбах. Рассказ на основе пережитого ею самой.

Кейт как будто обожгло. Мысли обретали четкость, настраиваясь на заданный невидимым камертоном ритм. Так случалось каждый раз, когда ее осеняла новая идея. Она выпрямилась, села поудобнее, сосредоточилась. Сама концепция, конечно, далеко не оригинальна, новизной и масштабностью не отличается, но зато соответствует ее нынешнему настроению и устремлениям. Канон уже существует, но она вполне может добавить к нему кое‑что свое.

– Вот и хорошо, – пробормотала Кейт.

– Что такое? – В комнату вошла Кэлли – в рабочем фартуке, на руках резиновые перчатки. Как же все‑таки разительно она изменилась с того дня рождения. Девушка унаследовала от матери красоту, которая теперь, когда она сбросила несколько лишних фунтов, проступала все отчетливее с каждым днем. Вот только Соня была брюнеткой, а дочь – блондинкой.

– Я поняла, каким будет мой следующий проект. Вот закончу статью о тебе и приступлю к работе. Хочу написать серию рассказов о женщинах. О том, какой выбор приходится делать каждой из нас.

– Каких женщинах?

– Самых разных. Тех, на чью долю выпало пережить мужа, как миссис Ньюман. Тех, у кого престарелые родители. Кто едва сводит концы с концами, поднимая в одиночку детей. Или… – Она остановилась – а почему бы не написать о тех, кто пытается найти в себе силы жить дальше после тяжелого разрыва? – Обо всех, кому приходится делать выбор. Ну как тебе?

– Про такое пишут в женских журналах.

– Вот именно. – Кейт нажала «сохранить» и опустила крышку лэптопа. – Давай‑ка займемся обедом. Думаю, в такую погоду хорошо пойдет куриный супчик и сэндвичи с сыром.

– Суп из банки? – уточнил, отрываясь от игры, Аарон.

– Боюсь, что так.

– Ур‑ра! – обрадовался Аарон.

Кейт и Кэлли обменялись улыбками. Потом они вместе помыли лук латук и нарезали морковку для салата. Аарону было предложено смешать ингредиенты для винегрета.

– Мне так будет не хватать всего этого, – тихо сказала Кэлли, глядя в окно.

– Мы же приезжаем сюда каждый год, – отозвался Аарон. Справившись с порученным заданием, он вернулся к своей армии, которую выстраивал теперь на подоконнике. – Никаких проблем.

Кэлли потрепала его по голове:

– Ты прав, малыш.

Кейт видела, девушку что‑то беспокоит. Переменив несколько семей, она уже плохо понимала, что ждет ее впереди.

– Мы сделаем все возможное, чтобы ты осталась с нами, пока не закончишь школу.

– Это так долго, – вздохнула Кэлли.

– Подумаешь, всего‑то три года, – фыркнул Аарон.

– Я опять все испорчу.

Аарон закатил глаза и, собрав игрушки, отправился на поиски более подходящего места. Слушать стенания Кэлли у него не хватало терпения.

– Не настраивайся на негативное, – посоветовала Кейт. Отношение Кэлли к предстоящим переменам не внушало оптимизма, хотя она старательно скрывала озабоченность за бодрым тоном. – Чтобы все получилось, надо верить, что все получится.

Дата добавления: 2015-11-14