|
Читайте также: |
Новации М.Т. Каченовского встретили неоднозначную реакцию у современников. В среде историков его выводы нашли отпор, прежде всего, у М.П. Погодина, докторская диссертация и ряд статей которого опровергали скептические доводы его оппонента. М.П. Погодина поддерживали «антискептические» выступления и других историков того времени. Так, П.Г. Бутков в 1840 г. опровергал взгляды М.Т. Каченовского в книге под характерным названием «Оборона летописи русской, несторовой от навета скептиков». Сторону М.П. Погодина держал и Н.А. Иванов, издавший в 1830-1840-е гг. серию работ, посвященных рассмотрению различных источников, освещавших историю Древней Руси. Их оппозиция М.Т. Каченовскому и представителям скептической школы опиралась на убеждения достоверности как древней истории Руси, так и древних русских источников. М.П. Погодин, в частности, доказывал, что временем начала русского летописания следует считать XI век, а первым летописцем – Нестора[322].
Нельзя не видеть того, что конкретно-исторические доводы оппонентов М.Т. Каченовского выдержали проверку временем. Современное источниковедческое знание во многом следует их наблюдениям относительно происхождения древнерусских памятников, в частности, Русской Правды и первой летописи (ПВЛ).
Однако для понимания историографического контекста первой трети XIX в., места и значения идей М.Т. Каченовского и его последователей имеют принципиально новые положения историка, определявшие основы теоретико-методологического инструментария и психологической настроенности историка в момент его творческой деятельности. Требования необходимости достигать истинностного знания и отказаться в науке от веры в достоверность предлагаемой информации, подвергая ее сомнению и научной проверке, стали близки молодому поколению современников. Если для своих оппонентов М.Т. Каченовский представал как опровергатель «вечных» истин, то для молодых сторонников он являлся борцом с историографическими мифами, и, к тому же, был привлекателен своей объективной позицией, не приемлющей, какой бы то ни было, идеологизации и политизации исторического знания, чем грешил, например, М.П. Погодин. Этим, вероятно, объясняется теплое отношение студенческой среды к своему педагогу.
К. Аксаков в своих воспоминаниях хоть и отмечал, что историк был «утомительным» лектором и строгим преподавателем, но подчеркивал: «В наше время любили и ценили и боялись при том, чуть ли не больше всех, - Каченовского. Молодость охотно верит, но и сомневается охотно, охотно любит новое, самобытное мнение, - и исторический скептицизм Каченовского нашел сильное сочувствие во всех нас…»[323]. Ощущение в научных идеях М.Т. Каченовского оппозиционного настроя господствующей идеологии во многом содействовало популярности историка в молодежной среде. Не случайно К. Аксаков среди приверженцев историка назвал Н.В. Станкевича, известного своим свободомыслием. К «любимым профессорам» отнес М.Т. Каченовского и Д.Н. Свербеев, учившийся в Московском университете, в будущем чиновник и общественный деятель. В его характеристике историк-скептик представал как ученый, «разбиравший по всем косточкам и суставчикам начатки российской истории…, ничего не принимавший на веру, отвергавший всякое предание, - одним словом, сомневающийся во всем»[324]. Известный писатель И.А. Гончаров, слушавший лекции М.Т. Каченовского, замечал, что тот «терпеть не мог никаких мифов в истории». Приверженность студентов к нему писатель объяснял тем, что историк «отвергал участие всяких сантиментов в изучении истории, а разнимал ее холодной критикой, как анатомическим ножом труп. Места священным, патриотическим чувствам – в науке для него не было…»[325].
Можно предположить, что в восприятии М.Т. Каченовского современниками сказался известный антагонизм поколений – отцов и детей. Сверстники историка – коллеги по профессии и университету (М.П. Погодин, П.Г. Бутков и др.), писатели (например, П.А. Вяземский, А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь), как правило, не принимали его идей и выводов, казавшихся им слишком экстравагантными. Более же молодое поколение российских интеллектуалов, формировавшееся в первые десятилетия XIX в. под идейным и философским влиянием европейской культуры, сочувствовало ему, выражало свое понимание и уважение. В то же время на стороне М.Т. Каченовского были и некоторые представители старшего и среднего поколения, поддержавшие его идеи в своих трудах. К нему примыкал историк Н.С. Арцыбашев (1773-1841), перу которого принадлежало несколько критических заметок в адрес «Истории» Н.М. Карамзина и трехтомное сочинение «Повествование о России» (1838-1843), выдержанное в ключе принципов М.Т. Каченовского. Скептицизм М.Т. Каченовского, несомненно, оказал влияние на Н.А. Полевого, хотя, по мнению целого ряда историографов, относить его к представителям скептической школы было бы неверным[326]. Их общим кумиром был немецкий историк Б.-Г. Нибур, о значимости идей которого не раз говорил автор «Истории русского народа», посвятившего к тому же свое главное историческое сочинение этому ученому. Нельзя исключать воздействия М.Т. Каченовского и на общественную мысль. По мнению историка К.Б. Умбрашко, в сфере его влияния оказалось, например, творчество П.Я. Чаадаева[327]. О симпатиях к М.Т. Каченовскому заявлял известный журналист и литератор Н.И. Надеждин. Даже Министр народного просвещения С.С. Уваров в полемике Каченовского и Погодина не всегда был на стороне последнего. Однако в целом общественное мнение того времени не поддерживало М.Т. Каченовского и тех, кто выражал скептический взгляд на историю, усматривая в нем исключительно негативное, непатриотичное отношение к России и ее прошлому.
Несмотря на общественную неприязнь, Каченовскому удалось создать то, чего не сумел сделать более благополучный в карьерном смысле и в отношениях с властью М.П. Погодин, а именно – первую в русской историографии научную школу, получившую определение «скептическая».
Вокруг фигуры М.Т. Каченовского формируется не только среда почитателей его идей, но возникает круг его учеников, продолживших научный опыт своего учителя в самостоятельных исследованиях. Этот опыт молодого поколения историков, студентов Московского университета, слушавших лекции М.Т. Каченовского, вошел в историю исторической науки как скептическая школа [328]. Появился целый цикл статей молодых историков-скептиков, которые были опубликованы преимущественно в «Ученых записках» Московского университета. Их содержание нередко представляло изложение лекций М.Т. Каченовского по русской истории, а связь с учителем подчеркивалась характерным подзаголовком к серии статей в этом издании – «От профессора Каченовского».
Название одной из первых статей «ученического» цикла, принадлежавшей В. Виноградову и опубликованной в 1830 г. М.Т. Каченовским в своем «Вестнике Европы», отражало общую позицию и подходы к восприятию истории Древней Руси, характерные для скептиков – «О скудости и сомнительности происшествий первого века нашей древней истории от основания государства до смерти Игоря». Среди других публикаций можно выделить серию работ С.М. Строева (псевдоним – С. Скромненко), младшего брата известного историка-архивиста П.М. Строева, и признанного в историографии самым талантливым учеником М.Т. Каченовского. Две из них: «О недостоверности древней русской истории и ложности мнения касательно древности русских летописей», опубликованной в «Сыне отечества» (1834), и «О пользе изучения русской истории в связи со всеобщей» (1833), помещенной в «Ученых записках» выразительно подчеркивали черты скептической школы – ее стремление к «высшей» (исторической) критике, обращенной к проблеме истинности источниковой информации, и применению адекватных этой задаче методов, сравнительно-исторического, в частности.
Название второй из указанных статей С.М. Строева было заимствовано другим представителем скептической школы - В Шеншиным для темы своей диссертации (1834), в которой доказывалась мысль о закономерностях исторического процесса и необходимости, с этой точки зрения, использования сравнительно-исторического метода. В цикле работ учеников М.Т. Каченовского выделяются и те из них, которые выражали отношение к историкам-предшественникам. Например, статья Н. Стрекалова была специально посвящена рассмотрению сочинений И.Н. Болтина, а Н. Сазонов обратился к изучению исторических трудов и выяснению научных заслуг Г.-Ф. Миллера. Но и в работах по конкретно-исторической тематике представители школы постоянно обращались к авторитетным для них именам в историографии с целью утвердиться в собственном выборе методологических оснований своих исследований.
Приведенные историографические факты можно рассматривать как выражение научной рефлексии в исторической науке того времени, что в свою очередь знаменовало новый этап в развитии исторического знания, когда востребованным становится знание о самом знании. Знаменательно, что такие современники «скептиков», как авторы первых научных трудов теоретико-методологического и историографического характера – И.Н. Средний-Камашев, А.З. Зиновьев, А.Ф. Федотов – проявили интерес к научному скептицизму, как оправданному методу, и к выводам Каченовского и его учеников о баснословном периоде русской истории. Таким образом, явление скептической школы находилось в контексте формирования теории и истории исторического знания, а также становления историографии, как самостоятельной научной дисциплины.
По мнению П.Н. Милюкова, выраженному в энциклопедической статье о скептической школе, к главным заслугам ее молодого поколения следует отнести появление новых представлений об исторических методах исследования. Он полагал, что в этом отношении ученики пошли дальше своего учителя. Они сумели привнести в русскую науку идеи европейского романтизма, а именно: «о стихийной, бессознательной стороне исторического процесса; о том, что недостоверность источников может происходить, не от одного лишь сознательного обмана или невежественных поправок позднейших переписчиков, но является неизбежным следствием самого склада мысли современного наблюдателя фактов». Развивая идеи М.Т. Каченовского, его ученики подходили к осознанию актуальности не только научных доказательств подлинности источника, но и установления особенностей восприятия фактов их создателями. Факт недостоверности древнейшего периода русской истории, по мысли П.Н. Милюкова, скептики объясняли своеобразием мышления и сознания древнерусского человека, создававшего древние памятники как поэтические предания[329].
В изучении научного скептицизма в русской историографии сделаны попытки определения границ научного пространства этого явления, установления персональной иерархии, сформировавшейся вокруг центральной его фигуры – М.Т. Каченовского. Большинство современных историографов восприняло, идущую из дореволюционной историографии, традицию обозначать М.Т. Каченовского и ближайший круг его учеников как схоларный феномен – «скептическая школа». В свое время П.Н. Милюков причину успеха «скептицизма» объяснял новизной научных идей, которые в 1820-е гг. пропагандировал Каченовский. Подчеркивая значение его роли пропагандиста западноевропейского научного знания, Милюков полагал, вместе с тем, что «сам пятидесятилетний профессор был слишком стар» для, как можно понять по тексту, реализации новых идей, но его научные призывы подняли волну искреннего интереса молодого поколения к новым научным идеям. В результате, сложилась «неожиданно для него самого – его скептическая школа»[330].
Среди аспектов истории скептической школы сохраняют значение вопросы, связанные с установлением персонального состава учеников и идентификацией с этим явлением других современников. К.Б. Умбрашко попытался ответить на эти вопросы. В одном из своих выступлений он предложил воспринимать «скептиков» как иерархическое явление. Выделив Каченовского и круг его учеников как собственно «скептическую школу» (в ее составе называются 14 учеников), он наметил очертания и несколько дистанцированного от школы явления – скептического направления. Заметными фигурами в этом направлении предстают современники-«скептики»: Н.С. Арцыбашев, К.С. Аксаков, Н.И. Надеждин, Н.А. Полевой, П.М. Строев. Кроме того, автор попытался ввести понятие «историографического конвоя», то есть, окружения сочувствующих и оппонирующих скептикам, под влиянием взаимоотношений с которыми формировались взгляды представителей скептической школы[331].
Идеи и научное наследие М.Т. Каченовского и его учеников имели не простую судьбу: не оцененные по достоинству современниками, они нашли признание в более поздний период, когда либеральное направление в исторической науке обрело устойчивое положение, а в сообществе историков-либералов возникла потребность определить свои научные истоки. К.Д. Кавелин, один из основоположников Государственной школы, подчеркивал, что М.Т. Каченовский, «восстав» против исторической манеры Н.М. Карамзина, «старался привести русскую историю с ее естественными размерами, снять с глаз повязку, которая показывала многое в превратном виде, и возвратить или правильно привести нас к воззрению, равному времени, в которое совершались события…»[332].
Симпатии С.М. Соловьева в контексте известных споров современников, в частности, М.П. Погодина, со «скептиками» были на стороне М.Т. Каченовского и его окружения. М.Т. Каченовскому он посвятил специальную статью, в которой подчеркивал, что историк в своем творчестве сумел подняться над «низшею критикой» к «высшей» и стремился сблизить явления русской истории с аналогичными явлениями у других народов. Оставил он и теплые воспоминания о нем, как своем преподавателе. Позитивная, в целом, оценка М.Т. Каченовского и скептической школы, данная П.Н. Милюковым, уже прозвучала. К.Б. Умбрашко, опираясь на оценки С.М. Соловьева, рассматривает М.Т. Каченовского в ряду предшественников и учителей знаменитого историка[333].
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 198 | Нарушение авторских прав