Проблема выживания 3 страница

Между тем многие экологические бедствия, порожденные современной технологией, экспортируются в развивающиеся страны. На конференции, организованной Центром по изучению биологии природных систем при Вашингтонском университете и Общество охраны природы, исследователи докладывали о целом ряде случаев когда новые технологии, внедренные в развивающихся странах, приводили к неожиданным экологическим последствиям. Наиболее известный пример, Асуанская плотина, уже рассматривался; здесь решение проблемы получения электроэнергии и обводнения засушливых земель сопровождалось распространением серьезной болезни – шистозоматоза, — вызываемой червями, которые живут в ирригационных каналах. Постройка Карибской плотны (тоже в Африке) вызвала распространения -другой болезни (которую разносят мухи), нанесшей большой ущерб сельскохозяйственному населению, живущему но берегам реки. В Латинской Америке и в Азии ДДТ и другие синтетические пестициды часто вызывали новые вспышки вредных насекомых, убивая их естественных врагов, насекомых-хищников, в то время как сами вредители выживали благодаря выработавшейся у них невосприимчивости к действию этих веществ. В Гватемале спустя двенадцать лет после начала «Программы искоренения малярии», основанной на интенсивном использовании инсектицидов, малярийные москиты приобрели иммунитет против них и заболеваемость малярией стала выше, чем до начала кампании. Концентрация ДДТ в грудном молоке гватемальских женщин гораздо выше уровней, зарегистрированных где-либо в мире. В этой связи не следует забывать, что кампания по дефолиации лесов, проводившаяся Соединенными Штатами во Вьетнаме, привела к такому загрязнению различного рода гербицидами — токсичность коих для человеческих существ пока неизвестна, — которого мир еще не знал. Таким образом, развивающиеся страны, которые так отчаянно нуждаются в благах технологии, приняли на себя намного большую долю вызванных этой технологией бед, чем им причиталось.

Как кризис окружающей среды, так и демографический кризис являются в значительной мере непредвиденным результатом эксплуатации технических, экономических и политических возможностей. Выход из них следует искать в этих же довольно трудных областях. Эта задача не имеет прецедента в истории человечества по своим масштабам, сложности и актуальности.

В таких случаях естественно искать наиболее легкое решение. Поскольку главные проблемы — ограничение роста народонаселения и поддержание экологического равновесия — являются биологическими, возникает искушение избежать при их решении осложнений, связанных с экономическими, социальными и политическими аспектами проблем, и искать прямых биологических решений, в особенности для демографического кризиса. Я убежден, что такой упрощенный подход к проблеме обречен на провал.

Предположим, например, что мы выбрали для решения проблемы народонаселения: мира путь, который навязывают нам агроному Уильям и Пол Паддоки. Они предлагают применить к нациям, которым угрожает голод, метод «отбора» — практику, применяемую в военной медицине (она состоит в том, что раненых делят на три категории: тех, которые ранены слишком тяжело, чтобы их можно было сласти, тех, которых может спасти немедленное медицинское вмешательство, и тех, которые могут выжить без лечения, пусть даже ценой огромных страданий.) Соединенные Штаты, например, могли бы решить, какие нации настолько далеко продвинулись по пути к голоду, что его уже нельзя предотвратить, а какие Америка еще может спасти. Не говоря уже об отвратительном моральном и политическом существе этой схемы, она совершенно определенна ведет к биологической катастрофе. Голод вызывает болезни, а в современном мире эпидемии редко удерживаются в национальных границах; схема Паддоков обрекла бы Землю на своего рода биологическую войну. Мы не можем также игнорировать ее политические последствия. Какая же нация, обреченная на смерть тем самым обществом, которое безрассудно привело ее к таким трагическим последствиям, добровольно воздержится от возмездия? Схема Паддоков обрекла бы не только «безнадежные» страны, но и весь мир на политический хаос и войну. И первой жертвой этой политической деградации могли бы стать сами Соединенные Штаты, поскольку, цитируя авторов схемы «отбора», «слабость метода отбора лежит в осуществлении его таким демократическим правительством как правительство Соединенных Штатов». Но долго ли продержится эта «слабость», если эта схема будет принята?

Можно провести любопытную параллель между взглядами сторонников идеи об определяющей роли технологии и идеи о преобладающей роли роста народонаселения. Как технология, так и рост численности населения являются составными частями той самостоятельной, неконтролируемой, неумолимой силы, которая угрожает раздавить своей тяжестью само человечество. Понятно, что это порождает страх и панику, самосохранение вырастает в задачу первостепенной важности, и прежде всего в жертву приносится гуманизм. Это превращает «войну с преступностью» и «войну с бедностью» в войну с людьми.

На протяжении всей зафиксированной истории человечество стремилось избегать конфликтов, которые возникают внутри человеческой семьи. И одно из основных завоеваний цивилизации состоит в том, что мы все больше привыкаем к мысли, что подобные; конфликты следует решать путем внедрения новых общественных-взаимоотношений, а не путем уничтожения более сильными партнерами более слабых. Война в этом смысле есть способ решения социальных проблем не социальными средствами, но с помощью биологического процесса — смерти. То же самое, полагаю, можно сказать и о насильственном контроле над численностью населения.

Как мне кажется, главный урок, который следует извлечь как из кризиса окружающей среды, так и из проблемы народонаселения, состоит в признании того факта, что, если мы хотим выжить и сохранить наши природные богатства и наши гуманные принципы, мы должны наконец найти социальные способы борьбы с социальными бедствиями, которые угрожают и тому, и другому.

11. ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ЭКОЛОГИИ

быть ясно, что проблема кризиса окружающей среды не является ни безобидным вопросом «материнства», ни преходящей модой на новый стиль жизни, ни средством отвлечения внимания от основных экономических, социальных и политических конфликтов. Наоборот, проблемы окружающей среды каким-то образом помогли проникнуть в самую суть тех проблем, которые больше всего угнетают современный мир. Существует глубокая связь между кризисом окружающей среды и вызывающим тревогу противоречием потребностей в сохранении ресурсов Земли, с одной стороны, и потребностей в благах, извлекаемых обществом из этих ресурсов, — с другой. Здесь интересы специалиста по окружающей среде, и так уже охватывающие целый ряд наук — от физических наук через биологию к технике, технологии и демографии, — добираются до еще более запутанных сфер экономики и политической экономии. Если такой специалист будет воздерживаться от вторжения в дебри экономических и политических наук, то тогда представители последних вынуждены будут сами прокладывать себе путь в не менее запутанных дебрях наук об окружающей среде. С другой стороны, если естественник оку-

нется с головой в экономические материи, он может быстро заблудиться в лабиринте незнакомых теорий и парадоксов и в конце концов захлебнуться в потоке профессионального снобизма. Тем не менее, мне кажется, что сама ситуация вынуждает и экономиста, и естественника рискнуть перейти границы, разделяющие их дисциплины, и принять последующую критику как можно более спокойно, с сознанием того, что они выполняют общественный долг. Я пе предлагаю, разумеется, чтобы естественник переделывал экономику и чтобы экономист пересматривал знания об окружающей среде. Скорее, каждый должен полагаться на знания другого и искать в них то, что может связать проблему кризиса окружающей среды с социальными процессами. Ниже следует моя собственная попытки сделать это.

В последние несколько лет кризис окружающей среды приобрел достаточно широкую известность, чтобы привлечь к себе внимание ряда наук, которые имеют отношение к проблеме, но которые раньше стояли в стороне, в частности таких, как экономические и общественные науки. Уже существуют хотя и немногочисленные, но достаточно полезные работы об экономических и политических аспектах проблемы окружающей среды, работы, которые могут представить интерес для специалиста по окружающей среде. Однако для постороннего наблюдателя очень быстро становится очевидным, что вопросы окружающей среды пока еще слишком отдалены от центральных проблем классической экономики.

Классическая экономическая наука, как она трактуется сейчас, в профессиональных академических кругах, изучает производство и распределение материальных благ как основу для хорошо разработанной модели рынка — выражаясь словами Роберта Л. Хейлбронера, «вездесущей» рыночной системы, где оба фактора производства — продукция и услуги — продаются и покупаются». Товары производятся, а услуги оказываются для того, чтобы быть обмененными на другие вещи и услуги; цены определяются, по крайней мере в первом приближении, соотношением спроса и предложения. Это «частный» сектор экономики. На его фундаментальной основе зиждется «общественный» сектор: затраты правительственных учреждений на самые различные социальные цели — от проектирования госпиталей до бомбардировки «вражеских деревень» во Вьетнаме. Таким образом, между действиями правительства и действиями частного экономического сектора существует сложная связь. Это и правительственное регулирование производственной деятельности (например, в целях охраны здоровья и окружающей среды), и некоторые крупномасштабные экономические операции, и национальная финансовая политика. Это чрезвычайно сложная область, достаточно спорная для того, чтобы дать равно обоснованную теоретичеки оценку противоречивых действий последовательно сменяющихся политических режимов Соединенных Штатов.

До недавних пор факторам окружающей среды отводилась весьма незначительная роль в этой классической экономической теории. Например, во всех американских учебниках этим вопросам посвящается лишь несколько страниц, причем они рассматриваются как «внешние для экономики и дисэкономические факторы». Более общий термин – «привходящие факторы» — был введен в экономическую теорию для того, чтобы подчеркнуть, что это некое редкое отклонение от основного экономического процесса — обмена. В простой его форме, обмен по необходимости носит взаимный и добровольный характер; обе стороны надеются при этом что-то выиграть и потому он совершается добровольно. В отличие от него, привходящие факторы не подразумевают ни взаимовыгодность, ни добровольность: ртуть дает прибыль владельцу хлорного завода, но наносит ущерб коммерческому рыболовству; она добровольно используется одной стороной и невольно навязывается другой. Это пример негативных привходящих факторов. Теоретически (но практически очень редко) привходящие факторы могут быть позитивными. Примером такого рода позитивного фактора является приятный вид хорошо оборудованной площадки для игры в гольф или фермы, который доставляет удовольствие хозяину дома, расположенного по соседству. Поскольку классическая экономика основана на рыночном, взаимовыгодном, добровольном обмене, неудивительно, что привходящие факторы занимают в ней столь незначительное место. В определенном смысле мы можем рассматривать такой фактор как особый экономический фактор, который в силу того, что он имеет скорее социальную природу, трудно уложить в рамки экономической теории, имеющей дело по большей части с частными факторами, а не с социальными. Но с возникновением проблемы окружающей среды, которая заключает в себе множество негативных привходящих факторов, экономисты стали уделять гораздо больше внимания этой ранее второстепенной грани экономической теории.

Задача, с которой они столкнулись, была описана выше: как можно оценить стоимость социального ущерба, наносимого окружающей среде, и ввести ее в механизм экономической системы? Последние попытки ответить на этот вопрос часто основаны на более ранних попытках английского экономиста А. Дж. Пиго, который предложил сделать внешние для экономики процессы «внутренними» путем обложения налогом действий, порождающих отрицательные привходящие факторы, и, наоборот, поощрения сравнительно редких действий, порождающих благоприятные привходящие факторы. Налог за внешние дисэкономические действия, разумеется, приведет к возрастанию стоимости продукции — которая, следовательно, будет выражать ее «истинную» стоимость, включая стоимость ухудшения окружающей среды или мер контроля, необходимых для того, чтобы предотвратить его. Некоторые экономисты полагают, что эта и подобные реформы легко позволят ввести в рыночную систему стоимости мер по защите окружающей среды. В этом случае не потребуется никаких коренных изменений в экономической системе, потому что обмен снова станет взаимным и добровольным. Промышленник: или затрачивает некоторые средства на снижение загрязнения, или платит налог с той прибыли, которую он получает, используя окружающую среду как мусорную яму; ранее внешний процесс теперь становится внутренним и, следовательно, подверженным влиянию рыночной системы. Столкнувшись с необходимостью оплачивать меры контроля над загрязнением или платить налог, промышленник постарается переложить эту добавочную стоимость на потребителя путём увеличения цен. Там, где налог платится, он может быть использован правительством на защиту или восстановление окружающей среды.

Этот путь может вызвать некоторые, относительно небольшие возражения. Одно из них состоит в том, что потребуется весьма сложная система ограничений, разрешений, налогообложения, инспекции — все это может помешать духу «свободного предпринимательства» и ввести новые ограничения в свободный обмен, на котором держится рыночная система. Другое возражение заключается в том, что некоторые промышленники, внеся налог, могут вообразить, что тем самым они купили право на загрязнение, и нанести такой ущерб окружающей среде, который уже не поправят никакие налоги.

Значительно более серьезен вопрос о том, совместимы ли в принципе классическая «рыночная» экономика и сохранение окружающей среды. Э. Л. Дэйл, финансовый обозреватель «Нью-Йорк Таймс склонен считать, что эти вещи несовместимы. Он утверждает, что экономическая система частного предпринимательства действует в соответствии с «железными законами», подчиняющимися закону; ускоряющегося роста производства и выпуска продукции, который: не может быть приостановлен, потому что «соображения выгоде будут почти всегда направлять повседневные индивидуальные решения в русло более высокой продуктивности». Применяя эти железные законы к проблеме сохранения окружающей среды, Дэйл приходит к выводу о том, что «наша технология, которая обеспечивает нам рост валового национального продукта, справившись с одной проблемой загрязнения, тут же будет порождать другую… И в конечном итоге мы не можем быть уверены, что проблема будет решена. Рост валовой продукции и продукции на душу населения будет продолжаться… Радикальное решение совершенно очевидно: меньше «душ»».

Согласно этой точке зрения, которую, как эхо, повторяют вое промышленники в своих статьях об окружающей среде, экономическая система, подчиняясь своему железному закону, расширяет производство и увеличивает выпуск продукции. Но поскольку увеличение продукции означает усиление загрязнения (и в любом случае не может продолжаться слишком долго ввиду естественных пределов устойчивости экосистем и ограниченности природных ресурсов), то единственным средством для того, чтобы ограничить объем выпускаемой продукции, является уменьшение населения. По причинам, изложенным ранее, до тех пор, пока общие ресурсы позволяют поддерживать имеющееся население, подобная точка зрения, мне кажется, равносильна попыткам спасти корабль, давший течь, сбросив за борт не только груз, но и пассажиров. Сам собой напрашивается вопрос: а может быть, что-то нужно сделать с кораблем?

Таким образом, кризис окружающей среды еще раз демонстрирует свою тенденцию противостоять основным социальным факторам. Здесь возникает фундаментальный вопрос: совместимы ли коренные свойства экономической системы частного предпринимательства с экологическими императивами? В действительности тот же вопрос возникает и перед другой главной экономической системой современного мира — перед социалистической системой (этот вопрос будет рассмотрен ниже).

Наиболее полное исследование взаимоотношений между «привходящими» факторами, связанными с окружающей средой, и экономической системой частного предпринимательства было предпринято экономистом К. У, Каппом. В 1950 году Капп, в то время работавший в Университете Уэсли, опубликовал замечательную книгу, которой, к сожалению, часто пренебрегают: «Социальная стоимость частного предпринимательства». Прежде всего она примечательна тем, что в ней детально освещена серьезность проблемы загрязнения окружающей среды задолго до того, как эта проблема приобрела такую популярность. Кроме того, в этой книге сделана первая и пока уникальная попытка показать при рассмотрении этих привходящих факторов, что (по словам одного экономиста, поклонника Каппа) «экономическое развитие делает многие вещи устаревшими, и одна из главных таких вещей — экономическая теория».

И в первом издании этой книги, и во втором, переработанном издании (1963 год), Капп приходит к следующему выводу относительно привходящих факторов, связанных с окружающей средой: они органически входят в обычные для бизнеса затраты, которые в некоторых отраслях достигают 15 процентов от стоимости продукции. Он полагает, что в действительности, если включить стоимость этих факторов в общую сумму расходов, то в некоторых случаях «общие затраты на производство могут превысить общую прибыль». В конечном итоге включение таких привходящих факторов в систему экономического анализа потребует «реформации классической и неоклассической концепции накопления богатства и роста продуктивности».

На этой основе Капп подвергает критике экономику частного предпринимательства:

Стоит только выйти за рамки традиционных построений неоклассического анализа цен и рассмотреть не учитывающиеся аспекты неоплаченных социальных затрат — становится очевидно, что социальная эффективность критерия, определяющего частные капиталовложения, а следовательно, и приписываемая ему прибыльность размещения средств в условиях частного предпринимательства — это сплошная иллюзия. Потому что если затратами предпринимателей нельзя измерять действительную стоимость продукции, поскольку часть ее перекладывается на плечи других, то традиционные расчеты рентабельности — это не просто заблуждение, но узаконенная маскировка крупномасштабного грабежа, который превосходит все то, о чем говорили ранние социалисты-утописты и даже их последователи-марксисты, когда они осуждали эксплуатацию человека человеком, которую несла с собой нарождавшаяся система частного предпринимательства.

В общем, Капп предполагает, что общепринятая экономическая теория частного предпринимательства неспособна учитывать мощные привходящие факторы, порождаемые основным источником нынешней экономической мощи — современной технологией.

В связи с этим возникает два фундаментальных вопроса:

1. До какой степени основные свойства системы частного предпринимательства несовместимы с требованиями экологической стабильности, которая является необходимым условием успеха любой системы производства?

2. До какой степени простирается органическая неспособность системы частного предпринимательства, по крайней мере в ее нынешней форме, принять серьезные меры для того, чтобы «выплатить природе долг», накопившийся в результате кризиса окружающей среды, — долг, который должен быть выплачен как можно скорее, если мы хотим избежать экологической катастрофы?

Попытаемся ответить на эти вопросы.

Начать имеет смысл с основного понятия системы частного предпринимательства, которое, согласно классической экономике, является одной из главных движущих сил системы, — с частной прибыли. Какая связь существует между загрязняющими выбросами и прибылью в экономической системе частного предпринимательства такой страны, как Соединенные Штаты? Давайте вспомним предыдущие главы, где говорилось, что в Соединенных Штатах интенсивное загрязнение окружающей среды тесно связано с технологическим преобразованием системы производства после второй мировой войны. Многие наши проблемы, связанные с загрязнением, восходят к целому ряду коренных технологических изменений в промышленности и сельском хозяйстве после 1946 года. Многие новые, быстро развивающиеся производственные процессы загрязняют среду значительно сильнее, чем те процессы, которые они заменили.

После второй мировой войны частный бизнес в Соединенных Штатах вкладывал свой капитал преимущественно в те новые, высоко продуктивные отрасли, которые тесно связаны с усилением загрязнения окружающей среды. Что предопределило это размещение капитала? Согласно Хейлбронеру:

Во всех случаях, когда инвестиции имеют целью замену старого капитала или приобретение нового, выбор области помещения капитала никогда не бывает продиктован какими-то личными вкусами владельцев фирмы. Причина всегда одна — прибыль.

Введение новой технологии совершенно очевидно сыграло главную роль в процветании послевоенного бизнеса. Экономическим фактором, связывающим прибыль с технологией, является продуктивность производства, которая обычно определяется как выход продукта на единицу затраты труда. После второй мировой войны продуктивность быстро росла, что объясняется, согласно Хейлбронеру, в основном введением новых технологических методов в данный период. В этом процессе прослеживаются следующие связи: новые послевоенные капиталовложения, естественно, направлялись в те отрасли, которые обещали, и действительно дали, увеличение прибыли; подавляющая часть этих средств пошла на внедрение новой технологии, которая является главным фактором роста продуктивности — главного источника прибыли.

Если именно эти связи были причиной технологических перемен, которые, как мы видели, сыграли такую важную роль в возникновении кризиса окружающей среды в Соединенных Штатах, то естественно полагать — и это подтверждают соответствующие статистические данные, — что производство, построенное на новых технологических процессах, более прибыльно, чем то, которое было построено на старых процессах, уступивших свое место новым. Иными словами, новые, более загрязняющие технологические процессы должны были обеспечить более высокую прибыль, чем старые, менее загрязняющие.

Имеющиеся данные подтверждают это предположение. Хороший пример — повсеместное замещение мыла синтетическими детергентами. Статистики правительства Соединенных Штатов составили сводку экономических данных о промышленности, выпускающей мыло и детергенты. В 1947 году, когда промышленность практически еще не производила детергентов, прибыль составляла 31 процент. В 1967 году, когда 30 процентов продукции составляло мыло, а 70— детергенты, прибыль достигла 47 процентов. По данным за истекший период можно подсчитать, что прибыль только от производства детергентов составила около 54 процентов, то есть почти вдвое больше, чем от производства мыла. Существенно, что значительно возросла продуктивность производства: затрата труда на выход продукции понизилась на 25 процентов. Очевидно, если прибыль является ведущим мотивом, быстрое вытеснение мыла детергентами — и вытекающее отсюда загрязнение окружающей среды — имеет рациональное объяснение. Теперь становится ясно, почему, несмотря на то что мыло не утратило свою ценность в качестве моющего средства, оно вытесняется с рынка детергентами. Если это и невыгодно обществу, это выгодно предпринимателю.

Промышленность синтетической химии — другой пример, иллюстрирующий причины прибыльности технологических нововведений. Это хорошо документировано в очень содержательной работе по экономике этой отрасли, опубликованной Ассоциацией химической промышленности. В химической промышленности, и особенно в сфере производства синтетических органических веществ, в период с 1946 по 1966 год наблюдался необычайно быстрый рост прибылей. Если средний прирост прибыли по всем видам промышленного производства составил за это время 13,1 процента, то по химической промышленности он составил 14,7 процента. В труде Ассоциации содержится объяснение такого необычайно высокого прироста прибыли. В основном это явилось следствием внедрения в производство новых материалов, в особенности синтетических. Через четыре-пять лет после того, как новый, новаторский химический продукт выходит на рынок, прибыль уже значительно превышает среднюю (фирмы, которые внедрили у себя нововведения, получают примерно вдвое более высокую прибыль, чем фирмы, работающие на старой основе). В основном это связано с тем, что фирма, разработавшая материал, получает монополию на его производство, что позволяет ей удерживать высокую продажную цену. Через четыре-пять лет конкуренты разрабатывают свои собственные методы производства; когда новые материалы выходят на рынок, предложение растет, конкуренция усиливается, цены падают и прибыль уменьшается. К этому времени крупная передовая фирма, благодаря широким исследованиям и разработкам, готова запустить в производство новое синтетическое вещество, что повлечет за собой новый рост прибыли. И так далее. Как говорится в докладе Ассоциации: «Для того чтобы поддерживать прибыли на уровне выше среднего, необходимо постоянно открывать новые продукты и методы, которые могут принести высокую прибыль, в то время как продукты, выпускавшиеся до этого, переходят в категорию химических продуктов, имеющих более низкую товарную стоимость». Неудивительно поэтому, что для промышленности синтетической химия характерны чрезвычайно большие капиталовложения в исследовательские и технические разработки (в 1967 году они достигли 3,7 процента от прибыли, по сравнению со средним уровнем 2,1 процента во всех остальных отраслях промышленности).

Таким образом, сверхвысокая прибыльность этой промышленности является прямым результатом изобретения и внедрения в производство, через короткие интервалы, новых, обычно отсутствующих в природе синтетических материалов, которые, попадая в окружающую среду, по причинам, описанным выше, часто загрязняют ее. Для экологов это поистине кошмарная ситуация, потому что за четыре-пять лет, в течение которых новые синтетические вещества, такие как детергенты или пестициды, в огромных количествах появляются на рынке — и, следовательно, в окружающей среде, — просто невозможно изучить их экологические эффекты. К тому времени, когда эти эффекты неизбежно становятся известными, ущерб уже нанесен, а инерция производства, связанная с крупными капиталовложениями в новую продуктивную технологию, практически отрезает пути к отступлению. Существующая система извлечения прибыли в этой промышленности — вот четкая причина ее интенсивного, губительного воздействия на окружающую среду.

Примечательно то, что начиная с 1966 года прибыли химической промышленности стали резко падать. Ее представители сами указывают, что основной причиной этого падения являются проблемы окружающей среды. Например, в своих последних выступлениях в конгрессе представители промышленности отмечали, что ряд химических компаний сочли производство пестицидов невыгодным из-за необходимости приспосабливаться к новым требованиям окружающей среды. В силу этих требований стоимость разработки новых пестицидов и исследования их воздействия на окружающую среду резко возросла. В то же время число официально запрещенных пестицидов или тех, производство которых временно приостановлено, увеличилось с 25 в 1967 году до 123 в 1970-м. В результате целый ряд компаний отказался от производства пестицидов, хотя общая их: продукция продолжает расти. Одна компания сообщила, что прекратила производство пестицидов, «потому что капиталовложения в другие отрасли оказались более выгодными».

Другим показательным примером влияния вопросов окружающей среды на прибыльность новых химикалиев является история НТК, считавшейся незагрязняющим заменителем фосфатов в детергентах. Под давлением общественности, которой стало известно, что фосфаты детергентов загрязняют водную среду, промышленность разработала НТК в качестве заменителя. Две крупные фирмы решили построить заводы для производства НТК — каждый стоимостью около 100 миллионов долларов. Когда заводы уже были частично построены, Служба здравоохранения Соединенных Штатов выступила против применения НТК, так как эксперименты с подопытными животными показали, что это вещество вызывает врожденные дефекты. Строительство новых заводов было прекращено, и фирмы потерпели значительные убытки. В результате подобных осложнений ассигнования на исследования и разработки в химической промышленности в последнее время уменьшились — процесс, который может привести к еще более серьезному падению прибыльности этой отрасли.

Азотные удобрения служат другим показательным примером связи между загрязнением и прибылью. В условиях типичной для Зернового пояса США фермы урожайность, которая на 18—20 центнеров с гектара ниже средней, может оказаться нерентабельной для фермера. Сегодня, как было показано выше (глава 4), рентабельность зернового хозяйства достигается интенсивным применением азотных удобрений. При этих условиях подкормка растений достигает насыщающего уровня, поэтому значительная часть удобрений смывается с почвы и загрязняет поверхностные воды. Другими словами, в современных условиях дело обстоит так, что фермер должен использовать удобрения в таких количествах, которые приводят к загрязнению поверхностных вод, если он хочет получить прибыль. Пожалуй, лучше всего эта трагическая связь между экономическим выживанием и загрязнением окружающей среды выражена в словах одного вдумчивого фермера, который недавно выступил перед Советом контроля над загрязнениями штата Иллинойс:

Дата добавления: 2015-10-16