Социальные факторы

Предыдущие главы этой книги касались происхождения кризиса окружающей среды. Проведенный анализ, я полагаю, убедительно показывает, что этот кризис нельзя рассматривать как следствие стихийной катастрофы или неуправляемой мощи биологической деятельности человека. Земля загрязнена не потому, что человек — это какое-то особенно грязное животное, и не потому, что нас стало слишком много. Причина заключается в человеческом обществе—в тех способах, при помощи которых оно добывает, распределяет и использует блага, извлекаемые человеческим трудом из ресурсов планеты. И как только социальное происхождение кризиса становится ясным, мы можем наметить соответствующие социальные действия, направленные на его разрешение. Это и будет содержанием настоящей главы.

В современных индустриальных обществах наиболее важным связующим звеном между обществом и экосистемой, от которой оно зависит, является технология. В значительной мере очевидно, что многие новые технологические процессы, которые ныне доминируют в промышленности таких развитых стран, как Соединенные Штаты, находятся в конфликте с экосистемой. Как мы можем исправить этот просчет современной технологии?

С этой точки зрения, важно отметить особый статус науки и техники в современном обществе. Технику часто представляют как некую автономную силу, относительно независимую от человека и более компетентную, чем те обычные человеческие существа, которые ее реализуют. Считается, например, что правильное предсказание будущего выходит за пределы возможностей обычных людей. Но только не техники. Вот что говорит ведущий технократ Симон Рамо:

Соберите какую-то группу знающих инженеров, поставьте перед ними задачу предсказать ход развития отраслей, в которых они компетентны, и можно почти не сомневаться в том, что они составят внушительный перечень важных событий, и эти события действительно произойдут в указанный ими период.

Кажется, что техника обладает волшебным кристаллом. Причину того, что техники так хорошо осведомлены о будущем техники, проясняет один из наиболее проницательных исследователей социальной роли техники Джон Кеннет Гэлбрейт: Современная техника отличается тем, что она решает проблемы еще до того, как становятся ясны пути их решения.

В этом коротком высказывании Гэлбрейт блестяще вскрыл суть современной техники: она построена на слепой вере — в самое себя. Действительно, могущество техники так очевидно и ошеломляюще, что, кажется, пугает даже ее критиков. Так, Джек Эллул, один из самых суровых критиков воздействия современной техники на человеческие ценности, пишет: Техника становится автономной: она превращается во все пожирающий мир, подчиняющийся своим собственным законам и сметающий вое традиции… Техника все больше овладевает всеми элементами цивилизации, человек сам отдает себя в ее власть и становится ее объектом.

Таким образом, и сторонники, и противники техники склонны рассматривать ее как что-то существующее само по себе, как автономную неумолимую, безжалостную силу, на которую не распространяется человеческое несовершенство и которая не управляется человеческой волей. Те, кто восхищается могуществом техники, считают, что человеческие существа должны к ней приспособиться. Так, согласно Рамо: Теперь Земля должна быть поделена между нами и машинами… Мы становимся партнерами. Машины для своего оптимального функционирования требуют определенного устройства общества. Мы имеем определенные пожелания. Но мы нуждаемся в том, что могут производить машины, и поэтому мы должны в чем-то им уступать. Мы должны изменить устройство общества таким образом, чтобы мы и они стали совместимы.

Здесь Рамо присваивает машинам способность к какому-то автономному «оптимальному функционированию», в то время как человеческие существа могут лишь изъявлять какие-то «пожелания». В результате становится неизбежным «компромисс», ради которого он призывает изменить общество, а не машины.

Мысль о том, что отсюда вытекает крушение надежд тех, кто верит в приоритет человеческих ценностей, аамечателъно выразил Арчибальд Маклейш: После Хиросимы стало очевидно, что наука служила не человечеству, по истине — своей собственной истине, и что закон науки был не законом добра, то есть того, что люди подразумевают под словом добро,— морали, порядочности, человечности, — но законом возможного. То, что возможно познать, наука должна познать. То, что возможно для техники, техника сделает. Состояние крушения надежд — крушения реального и унизительного, — в котором мы пребываем сегодня; не покинет нас до тех пор, пока мы снова не поверим в себя, пока не станем снова хозяевами наших жизней, наших средств.

На этом фоне существенно то обстоятельство, что главным аспектом кризиса окружающей среды стала ошибочность технологии. Так, президент Никсон в своем первом Послании конгрессу, которое преимущественно было посвящено кризису окружающей среды, что так поразило его избирателей, предлагал решить эти проблемы путем мобилизации энергии «той же армии изобретательных гениев, которые их породили».

Так как заявление президента Никсона можно считать официальным признанием экологической несостоятельности современной технологии, которая была доказана в предыдущих главах, было бы небезынтересно рассмотреть предлагаемый им способ решения вопроса более подробно. Коль скоро технология действительно повинна в кризисе окружающей среды, хорошо было бы понять, в чем именно ее «изобретательные гении» нас обманули, и исправить ошибку — прежде чем вверять свои жизни технологии с ее слепой верой в самое себя. Было бы целесообразно, далее, рассмотреть последние достижения технологии и понять, почему они так часто оказываются несостоятельными по отношению к окружающей среде.

Хорошим примером может послужить технология очистки сточных вод. В основном проблема эта была описана выше. Когда сточные воды, которые содержат значительное количество органических веществ, сбрасываются в реку или озеро, они порождают повышенную потребность кислорода, так как он нужен разлагающим бактериям, которые преобразуют органическое вещество в неорганические продукты разложения. В результате поверхностные воды обычно лишаются кислорода, разлагающие бактерии погибают и, следовательно, способность водной системы к самоочищению нарушается. Что делает технолог-гигиенист? Сначала ставится технологическая проблема: каким образом снизить кислородную потребность сточных вод до того, как они попадают в поверхностные воды? Затем выбираются средства: разлагающие бактерии поселяют в очистных сооружениях, искусственно обогащаемых кислородом в количестве, достаточном для того, чтобы справиться с потоком поступающих органических веществ. То, что выходит из очистных сооружений, — это в основном неорганические продукты деятельности бактерий. Теперь повышенная потребность кислорода ликвидирована и проблема, в том виде, как она была поставлена, считается решенной; современная технология очистки сточных вод создана.

Вот, вкратце, технологический сценарий, история, которая, в подтверждение всесилия технологии, имеет как будто счастливый конец. К несчастью, в природных реках и водоемах этот сценарий разыгрывается не так четко. Очищенные отходы теперь обогащены неорганическими продуктами распада — углекислым газом, нитратами и фосфатами, — которые в природном цикле поддерживают рост водорослей. Под интенсивным воздействием удобрений водоросли стремительно развиваются и вскоре погибают, высвобождая органическое вещество и тем самым вновь восстанавливая ту потребность кислорода, которую ликвидировало очистное сооружение. Успех технологов оказался мнимым. Причина этой неудачи ясна: технолог рассматривает свою проблему слишком узко, принимая во внимание лишь единственный сегмент того бесконечного цикла, который существует в природе и который может прийти к катастрофе, если нарушить его хотя бы в одном месте. Та же самая ошибка лежит в основе всех экологических неудач Современной технологии: внимание обращается лишь на одну грань того, что в природе представяет собой сложное целое.

Рассмотрим другой пример — детергенты. Здесь технология преследовала лишь одну цель — разработать синтетическое моющее средство, способное заменить мыло. Исследования, предпринятые по поводу первых синтетических детергентов, призваны были ответить только на те вопросы, которые были подчинены этой единственной цели: достаточно ли хорош детергент как моющий агент? Но раздражает ли он женских ручек? Сделает ли он белье белее белого цвета ли он пользоваться спросом? И никто не поинтересовался тем, что происходит с детергентом после того, как он попадает вместе со стоками в экосистему. Детергенты были подвергнуты множеству тестов на «пригодность к употреблению». Но последние потребители детергентов, бактерии поверхностных вод и систем очистки стоков, игнорировались. В результате технология потерпела неудачу, поскольку первоначальные неразложимые детергенты пришлось изъять из продажи.

Даже после этого печального, с точки зрения общества, опыта технологи по-прежнему проявляют близорукость в разработке новых детергентов. Я вспоминаю состоявшуюся несколько лет назад дискуссию о проблеме эвтрофикации, в которой участвовала группа инженеров-химиков. После того как я рассказал о том, каким образом нитраты и фосфаты, попадая в поверхностные воды, стимулируют перепроизводство водорослей, и указал на необходимость удаления фосфатов из детергентов, слово взял представитель крупной фирмы, производящей детергенты. Его фирма, сказал он,, упорно ищет вещество, которое могло бы заменить фосфаты в детергентах. Когда я спросил, достигнуты ли какие-нибудь обнадеживающие результаты, он с энтузиазмом ответил: «Да, полинитраты».

Позже промышленность действительно стала перестраиваться на производство детергентов на нитратной основе, НТК, но проект был приостановлен, так как было обнаружено, что это вещество вызывает врожденные дефекты у подопытных животных. Подобным же образом, когда промышленники были поставлены перед необходимостью заменить неразложимые детергенты, которые из-за разветвленности молекулярных цепочек не поддавались бактериальному разложению, они сконцентрировали внимание только на этом факторе и изобрели «разложимые» детергенты с «неразветвленными» цепочками молекул. Однако они упустили из виду то, что к этим новым молекулам присоединена бензольная группа, которая в водной среде может перейти в фенол, ядовитое вещество.

Узость технологического мышления повинна и в проблеме удобрений. В данном случае единственной целью было повысить урожайность сельскохозяйственных культур; при этом не обращалось никакого внимания на избыточное поступление нитратов в экосистему до тех пор, пока не выяснилось, что они вызывают загрязнение поверхностных вод.

Технология пестицидов была направлена только на решение проблемы уничтожения вредных насекомых, игнорируя неизбежное воздействие пестицидов на полезных насекомых, которые в природных условиях контролируют численность насекомых-вредителей, на диких животных и человека.

Современный мощный автомобиль служит олицетворением узколобой технологии, которую не интересует ничего кроме мощности и которая игнорирует неизбежное воздействие на окружающую среду вредных продуктов сгорания, образующихся при высоких рабочих температурах в двигателях с высокой степенью сжатия.

Синтетические пластмассы представляют собой конечный продукт бесчисленного множества исследований и разработок, подчиненных исключительно той цели, для которой предназначены пластмассы, — получать из них волокна, бутылки, упаковочный материал. Никого не заботила судьба, которая постигнет эти продукты после того, как они отживут свой век и будут выброшены в окружающую среду.

Асуанская плотина, подобно многим другим крупным инженерным проектам, была предназначена для производства энергии и накопления запасов воды для постоянно действующей ирригационной системы; при этом не подумали о том, что ирригационные каналы приведут к распространению тяжелого заболевания — шистозоматоза*.

Ртуть использовалась в химическим промышленности из-за ее специфических электрических и химических свойств; то, что ртутные отхода могут мигрировать по водной экосистеме и накапливаться в организмах рыб, было неожиданным и неприятным сюрпризом.

Ядерные бомбы были изобретены как взрывчатое вещество; в течение долгого времени — пока к тому не вынудило давление извне - ответственные правительственные учреждения пытались скрыть тот факт, что эти бомбы представляют собой не столько новую взрывчатку, сколько орудие глобальной экологической катастрофы.**

* Группа заболеваний, вызываемых паразитическими червями — шистозомами; сопровождаются болезненными явлениями со стороны печени и толстых кишок. Распространены в странах Ближнего и Дальнего Востока и в Африке, в частности в Египте. Разумеется, любые водоемы в таких районах являются местом обитания этих паразитов, и никакого существенного значения для распространения указанного заболевания ирригационная система Асуанской плотины не имеет. Коммонер использует здесь — надо полагать, без серьезного рассмотрения — распространяемую определенными кругами Запада версию о якобы «негативных» последствиях сооружения с помощью Советского Союза этого важнейшего для АРЕ объекта. — Прим. ред

** При всей опасности применения ядерного оружии для планетарной экологической системы, справедливо отмечаемой автором, нельзя считать эту опасность главной. Основное – это прямое уничтожение многих миллионов людей и колоссальных материальных ценностей, которым грозит применение этого оружия. — Прим.ред.

Эти проблемы, связанные с загрязнением, возникали не из-за отдельных неудач в новых технологических процессах, а потому, что они слишком успешно решали поставленные перед ними цели. Современные очистные сооружения вызывают перепроизводство водорослей и связанные с этим загрязнении потому, что они, в соответствии со своим предназначением, дают на выходе слишком много питательных веществ. Современные концентрированные азотные удобрения ведут к проникновению нитратных загрязнений в реки и озера как раз потому, что они отвечают своему назначению - повысить содержание питательных веществ в почве. Современные бензиновые двигатели с высокой степенью сжатия способствуют образованию смога и нитратного загрязнения потому, что они успешно выполняют свое назначение- достичь высокой мощности. Современные синтетические инсектициды убивают птиц, рыб и полезных насекомых потому, что они поглощаются насекомыми и уничтожают их, для чего они и предназначены. Пластмассы захламляют ландшафт потому, что эти ненатуральные, синтетические вещества устойчивы к разложению, то есть как раз из-за тех свойств, которые составляют их технологическую ценность.

Здесь-то мы и начинаем нащупывать противоречие между пресловутой непогрешимостью технологии и очевидными ее неудачами по отношению к окружающей среде. Действительно, новые технологические процессы нельзя называть неудачными, если исходить из поставленных перед ними целей. Так, цель, поставленная перед технологией ядерного оружия, — стать мощным взрывчатым средством – была с блеском достигнута; тысячи японских могил и радиоактивность в наших костях подтверждают это. В этом же смысле следует признать удачными и очистные сооружения, потому что в конце концов они достигают своей цели — уменьшить биологическую потребность кислорода сточных вод. Азотные удобрения также дают то, чего добивались от них агрономы, — повышают урожайность. Синтетические пестициды действительно убивают насекомых, детергенты действительно моют белье, а пластмасса служит хорошим материалом для пивных банок.

Отсюда становится ясно, что мы имеем дело не с отдельными промахами технологии, которые никак не уменьшают ее ценность, но с провалом, который проистекает от ее успеха в промышленном и сельскохозяйственном производстве. Коль скоро экологический провал современной технологии обязан успешному достижению поставленных перед нею целей, то ошибка заключена в ее целях. Почему же тогда современная технология руководствуется целями, настолько несовместимыми с целями экологии?

Здесь мы снова можем обратиться за помощью к Гэлбрейту. Вот его определение технологии, в особенности касающееся ее связей с производством: Технология — это систематическое применение научных или других организованных знаний к практическим задачам. Наиболее важное ее назначение, по крайней мере для целей экономики, состоят в последовательном разделении и подразделении такой задачи на составные части. Так и только так организованные знания могут найти свое практическое воплощение. Примечательно то, что организованное знание не может найти себе применение в производстве автомобиля как целого, или даже корпуса, или рамы. Оно может быть применено лишь тогда, когда задача подразделена, так, чтобы ее составные части входили в сферу компетенции той или иной области научных или инженерных знаний. Хотя знания в области металлургии не могут быть приложены к созданию машины в целом, они могут быть использованы при проектировании системы охлаждения или блока двигателя. Знания в области механики не могут обеспечить создания машины, однако они могут быть применены в изготовлении системы передач. В то время как химия не может быть использована для создания автомобиля в целом, она может быть полезна при отделочных работах. Почти все свойства технологии и структура современной индустрии проистекают из этой необходимости разделять и подразделять задачи.

Теперь причина экологической несостоятельности технологии становится понятной: в отличие от автомобиля, экосистема не может быть расчленена на отдельно действующие части, потому что ее свойства проявляются только в составе целого, во взаимосвязи между частями. Процесс, который основан на использовании лишь отдельных ее частей, по необходимости несостоятелен. Описанное Гэлбрейтом применение технологии в изготовлении автомобиля – деталь за деталью — в точности совпадает с ее применением в ряде ошибочных действий, породивших кризис окружающей среды. Это объясняет, почему технология смогла создать ценное удобрение, мощный автомобиль или эффективную атомную бомбу. Но, поскольку технология, на сегодняшний день, не может совладать со всей системой, в которую она вводит удобрение, автомобиль или атомную бомбу, печальные экологические сюрпризы — загрязнение воды, смог и глобальные радиоактивные осадки — неотвратимы. Экологические неудачи, видимо, с неизбежностью вытекают из самой природы современной технологии в том виде, как определяет ее Гэлбрэйт.

Добавим к этому то обстоятельство, что «проблемы решаются еще до того, как становятся ясны пути их решения», и тогда станет понятно, почему в век технологии мы воздействуем на природу так слепо и грубо — прежде, чем осознаем последствия этого. В воображении общества технолог часто кажется магом современности, чем-то вроде ученого волшебника. Теперь становится очевидным, что он еще не волшебник, что он еще только учится на волшебника.

С этой точки зрения полезно показать, что технология при правильном руководстве со стороны науки может быть экологически успешной в том случае, если ее цели имеют в виду всю систему в целом, а не отдельные доступные ей части. Вернемся еще рае к проблеме размещения стоков. Экологически ориентированная технология должна была бы начать с выявления такого природного процесса, который удаляет органические отходы, подобные тем, что содержатся в сточных водах. Это, конечно, почвенная экосистема, которая вновь вовлекает органическое вещество в природный круговорот питательных веществ. Так как множество людей не живут более в тесной близости к почвенной системе, а сосредоточены в городах, ясно, что должны быть разработаны экологически грамотные технологические способы удаления отходов из городов и возвращения их в почву.

Предположим, далее, что стоки, вместо того чтобы сбрасываться в поверхностные воды, как это делается теперь (или непосредственно, или через очистные сооружения), транспортируются из городских канализационных систем но трубопроводу в сельскохозяйственные районы, где — после соответствующей очистки — они попадают в почву. Такой трубопровод как бы вновь приобщит городское население к почвенному экологическому циклу. Это восстановит целостность цикла и сделает ненужными неорганические азотные удобрения, которые также нарушают водный цикл. Городское да селение перестанет быть внешним фактором по отношению к почвенному циклу и, следовательно, не сможет более оказывать неблагоприятное биологическое воздействие как на почву (ее обеднение), так и на водную экосистему (её «обогащение»). Отметим, однако, что такого рода нулевое воздействие на окружающую среду отнюдь не означает возврата в первобытные времена; в данном случае не люди возвращаются к земле, но городские стоки. Это требует новых технологических разработок, то есть создания систем трубопроводов для перекачки сточных вод.

Экологическое выживание вовсе не подразумевает под собой отказ от технологии. Скорее оно требует того чтобы технология направлялась научным и анализом, учитывающим свойства природного мира, в который вторгается технология. Это означает, что за экологическим провалом современной технологии стоит провал ее научной базы. Потому что, опять цитируя Гэлбрейта, фрагментарная природа технологии продиктована необходимостью «свести техническую задачу к сфере компетенции той или иной области научных или инженерных знаний». Провал технологии, следовательно, идет от фрагментарной природы ее научного фундамента.

В этом действительно кроется своеобразный порок нашей научной системы и вытекающего из нее нашего понимания мира природы, порок, который, мне кажется, помогает понять причину экологического провала технологии. Этот порок — р е д у к ц и о н и з м, или упрощенчество, согласно которому эффективное понимание сложной системы может быть достигнуто исследованием свойств отдельных ее частей. Методология упрощения, столь характерная для большинства современных исследований, не может служить эффективным средством анализа сложных природных систем, которым грозит деградация. Например, годные загрязнители воздействуют на всю экологическую паутину со всеми ее бесчисленными организмами; воздействия на природную систему в целом не могут быть адекватно описаны в ходе лабораторного изучения чистых культур отдельных организмов. Ведущим представителем противоположного направления, холизма*, является Рене Дюбоз из Рокфеллеровского университета, автор превосходной работы, анализирующей взаимодействие между человеком и природой.

* Холизм — «философия целостности», разновидность современной идеалистической философии. Холизм рассматривает природу как иерархию дискретных и неделимых «целостностей». – Прим. ред.

Именно тактика упрощенчества привела к наиболее неблагоприятным последствиям дли биологических систем, последствиям, которые так опасны для окружающей среды. Биология в Соединенных Штатах становится процветающей, хорошо субсидируемой наукой; она создает большой запас новых знаний и воспитывает множество ученых, осваивающих ее новую методологию. Однако в современных биологических исследованиях доминирует убеждение, что путь к наиболее плодотворному пониманию жизни лежит через рассмотрение отдельного молекулярного явления в качестве «механизма» отдельного биологического процесса. Комплексная почвенная биологии пли тонкий баланс азотного цикла в реках, которые не сводятся к простым молекулярным механизмам, теперь часто рассматриваются как пройденный этап, не представляющий интереса. Для специалиста по чистой молекулярной биологии изучение биологии сточных вод — это нудное и неприятное упражнение, едва ли достойное внимании «современного» биолога.

Это помогает объяснить весьма курьезный парадокс современного состояния науки об окружающей среде в Соединенных Штатах. После второй мировой войны произошло беспрецедентное развитие биологических исследований; и все же мы остаемся поразительно невежественными в том, что касается глубоких изменений, произошедших за это же время в нашем собственном биологическом окружении. Мы располагаем, например, весьма скудными данными о содержании свинца, ртути, кадмия и других загрязняющих металлов в почве, воде и воздухе; измерение интенсивности смога и других видов загрязнении городского воздуха началось в нашей стране лишь в последнее время и еще недостаточно развито. При отсутствии достаточно обоснованных данных трудно интерпретировать наблюдаемые сейчас уровни загрязнения. Однажды я обратился за объяснением по этому вопросу к представителям правительственного научного учреждения. Ответ был откровенным: предложения начать наблюдения над уровнями загрязнения внешней среды почти всегда отклонялись по причине их «прозаичности». В конце концов, что Могут дать такие данные для «фундаментальной» биологии, которая всегда развивалась в рамках молекулярных теорий, основанных исключительно на экспериментальных данных? К счастью, в последние годы под давлением кризиса окружающей среды Национальный научный фонд учредил совершенно новую программу, предназначенную для поддержки исследовательских работ, под названием «исследования, касающиеся национальных нужд». Тот факт, что мы должны теперь разрабатывать в корне новую программу исследований, касающихся «национальных нужд», представляет собой трагическое свидетельство провала предшествующих программ этого плана.

Редукционизм не ограничивается биологией; это концепция, господствующая во всей современной науке. Нередко он заставляет социологов становиться психологами, психологов — физиологами, физиологов — 6иологами-«клеточниками», биологов-«клеточников» — химиками, химиков — физиками и физиков — математиками. Редукционизм ведет к изоляции научных дисциплин друг от друга и уводит их от реального мира. Они как бы избегают наблюдения природных, реальных объектов; так, биологи склонны изучать не природные живые организмы, а клетки или даже изолированные от них молекулы. В результате коммуникации между различными дисциплинами затрудняются и возможны только в том случае, когда предмет исследовании приведем к простейшему знаменателю; например, биолог не может контактировать с химиком до тех пор, пока он не редуцирует биологическую проблему до молекулярной. Но в таком виде проблема уже не имеет отношения к реальности. Отсутствие коммуникаций между специализированными отраслями научных знаний – это из важнейших причин тех трудностей, с которыми связано понимание проблем окружающей среды. Например, химики, которые разработали процессы синтеза детергентов с разветвленной молекулярной цепочкой, могли бы получить своевременное предостережение о непригодности их продукта, если бы они поддерживали тесный контакт с биохимиками, ибо последние знали о том, что такие молекулярные структуры устойчивы к действию ферментов и, следовательно, очистные сооружении будут бессильны против них.

Редукционизм приводит также к изоляции научных дисциплин от проблем, касающихся условий жизни человека. Такие, например, проблемы, как вырождение окружающей среды, включают в себя чрезвычайно сложный комплекс понятий. Та жизнь, которою мы живем, не может быть объектом изучения какой-то одной академической дисциплины. Реальные проблемы, которые затрагивают нашу жизнь или посягают на наши ценности, не находят отражения в лаконичных категориях учебных программ по таким наукам, как физическая химии, ядерная физика или молекулярная биология.

Например, дли того чтобы в полной мере осознать ужасающее ухудшение условий существования в наших городах, мы должны быть знакомы не только с принципами экономики, архитектуры и социального планирования, но также с физикой и химией воздуха, биологией водных систем и экологией домашних мышей и тараканов. Одним словом, мы должны знать те отрасли науки и технологии, которые имеют отношение к условиям жизни человека.

Однако в научном мире существуют различные традиции. Мы испытываем чувство законной гордости за нашу интеллектуальную независимость и знаем- потому что нам часто приходилось отстаивать ее, – как необходима эта независимость в поисках истины. Но иногда ученые склонны подменять эту интеллектуальную независимость правом на уход от всех тех проблем, которые не являются плодом их собственных размышлений; эта тенденция может отрезать от реальных и насущных потребностей общества не только их самих, но и студентов. В результате наука становится слишком оторванной от реальных проблем мира и плохим средством для поисков путей к его выживанию.

Суммируя вышесказанное, мы можем представить происхождение кризиса окружающей среды следующим образом. Основной причиной деградации внешней среды было введение новых технологических методов в промышленности и сельском хозяйстве. Эти методы оказались экологически несостоятельными потому, что они были созданы для решения отдельных, изолированных проблем и были не в состоянии учесть неизбежные «побочные эффекты» которые объяснялись тем, что ни одна частичка природы не может быть изолирована от целостной экологической ткани. В свою очередь, фрагментарная сущность технологии отражает сущность ее научного фундамента, так как наука подразделяется на дисциплины, которые по большей части основаны на том мнении, что сложные системы могут быть познаны только путем дробления их на отдельные составные элементы. Эта редукционистская тенденция также приводит к отрыву фундаментальной науки от жизненно важных проблем, таких как вырождение окружающей среды.

Изоляция науки от таких практических проблем имеет и другое неблагоприятное следствие. Большинство людей интересуются научными дисциплинами меньше, чем повседневными практическими делами. И разрыв между наукой и волнующими людей проблемами ограничивает для большинства людей доступ к научным сведениям об окружающей их среде. Однако именно такие общедоступные знания необходимы для решения всякой проблемы, связанной с внешней средой. Потому что решение этих проблем зависят не только от уровня науки, но и, в конечном счете, от сознательности общества, которая регулирует соотношение между выгодами, приносимыми той или иной технологией, и ущербом, наносимым ею окружающей среде.

В результате перед каждым гражданином встает важный вопрос — выгодна ли современная технология? В какой бы плоскости мы ни рассматривали этот вопрос — в плане прибыли или убытка или, более абстрактно, в плане социального благосостояния, — это решающий вопрос. Рано или поздно каждое человеческое устремление должно будет подвергаться этой простой оценке: чего оно принесет больше — пользы или вреда?

Казалось бы, что для большинства аспектов окружающей среды ответ уже найден. Энергетические компании как будто решили, что выгоднее строить электростанции, работающие на ядерном, а не на ископаемом горючем, а фермеры быстро освоили новые инсектициды и удобрения. Очевидно, соответствующие расчеты подсказали им, что новые технологии дают хорошее соотношение между затратами и прибылью. Однако кризис окружающей среды подсказывает нам, что эти расчеты были ошибочны — кое-какие убытки не были приняты во внимание.

Например, какова действительная стоимость эксплуатации угольной электростанции в пределах города? Такие затраты, как капитальные вложения, затраты на ремонт и эксплуатацию, налоги, хорошо известны. Но в последнее время выяснилось, что существуют и другие затраты.

Теперь мы знаем, что угольная электростанция дает не только электричество, но и целый ряд менее желательных вещей: дым и сажу, окислы азота и серы, углекислый газ, различные органические соединения и тепло. Каждая из них — это вредная вещь, и каждая из них кому-то чего-то стоит. Дым и сажа заставляют домохозяек чаще стирать и убираться; окислы серы увеличивают затраты на ремонт зданий; за органические загрязнители мы расплачиваемся не только долларами, но и страданиями людей, — они вызывают рак легких.

Некоторые из этих затрат можно выразить в долларах. Служба здравоохранения Соединенных Штатов оценивает общую стоимость загрязнения воздуха в 60 долларов на душу населения в год. Около одной трети городского загрязнения воздуха обязано электростанциям, работающим на ископаемом топливе; следовательно, на их долю приходится 20 долларов на человека в год. Это означает, что городская семья из четырех человек должна дополнительно платить за электричество около 80 долларов в год — сумма, сравнимая с годовой платой за электричество.

Справедливость этого расчета очевидна. Скрытая стоимость производства электроэнергии, такая как загрязнение воздуха, — это социальная стоимость; платит не какой-то один промышленник, но общество. Для того чтобы оценить действительную стоимость многих достижений современной технологии, мы должны учесть и оценить все скрытые социальные затраты, связанные с загрязнением окружающей среды.

Следовательно, каждая акция в окружающей среде может рассматриваться в плане баланса между выгодой и ущербом. Это находит отражение в Постановлении правительства Соединенных Штатов о допустимых уровнях радиационного облучения населения; оно гласит:

Стандарты радиационной безопасности основаны на соотношении между благами, которые дает контролируемое использование радиация и атомной энергии, и риском радиационного облучения. Этот принцип основан на положении, принятом Федеральным советом по радиации, согласно которому всякое радиационное облучение связано с некоторым риском, который возрастает с увеличением дозы, и различные ожидаемые выгоды, оцененные специальной ответственной комиссией, должны превышать потенциальную опасность или риск.

Руководствуясь этим, правительство считает частичное радиационное облучение — например, 10 рад на щитовидную железу — «безопасным» для населения. Но, поскольку всякое увеличение дозы радиационного облучения увеличивает опасность для здоровья, доза в 10 рад на щитовидную железу также представляет собой определенную опасность. Согласно одним расчетам, она может привести к десятикратному увеличению заболеваемости раком щитовидной железы, согласно другим — заболеваемость повысится лишь на 50 процентов. Но в любом случае, если мы идем на то, чтобы городские жители расплачивались за ядерную энергетику 10-радовым облучением щитовидной железы, то в свое время кто-то должен будет расплатиться за это своим здоровьем.

То же самое относится и к другим аспектам окружающей среды, Любая попытка уменьшить вредное воздействие на среду будет уменьшать выгоды, получаемые от технологических процессов, которые оказывают это воздействие. Если радиационные стандарты сделать более жесткими, ущерб, наносимый ядерной энергетикой здоровью людей, уменьшится, однако соответствующие дополнительные затраты увеличат себестоимость энергии и могут привести к тому, что ядерная энергетика не сможет конкурировать с электростанциями, работающими на ископаемом топливе. Это серьезно скажется на финансировании технологической программы из федеральных средств и вызовет важные политические последствия.

Подобным же образом можно снизить нитратное загрязнение от животноводческих ферм, если возвращать отходы животных в почву, как это должно быть по природе. Однако это снизит экономическую рентабельность таких ферм. Для того чтобы уменьшить неблагоприятное воздействие избыточных нитратов на поверхностные воды, можно было бы вместо неорганических азотных удобрений использовать органические; но это увеличит себестоимость продукции, так как органические удобрения дороже, чем неорганические.

Проблема загрязнения городов также включает фактор соотношения между затратами и выгодами. Например, уровни смогового загрязнения не могут быть снижены, пока городской автотранспорт не будет переведен на электрическую тягу; а может быть, лучше вообще ввести новые виды транспорта. В первом случае это ляжет тяжким экономическим бременем на города, которые и так неспособны выполнять свои общественные обязанности; второй путь поведет к серьезному кризису одной из основ нашей экономики, автомобильной промышленности. По аналогичным причинам принятое в 1970 году решение правительства ликвидировать арсенал биологического оружия в Пайн-Блафф, Арканзас, вызвало протест у местных бизнесменов, которые выразили готовность смириться с возможными экологическими последствиями — и наслаждаться прибылями от 200 предприятий, работавших на арсенал, — ради того, чтобы «держать врага в страхе» перед угрозой бактериологической атаки.

Таким образом, мы приходим к решающему вопросу: кто должен быть Соломоном современной технологии, который бы возлагал на одну чашу весов приносимые ею блага, а на другую — ее экологическую, социальную стоимость? Или кто рассчитает баланс между заботами директора атомной электростанции об ее экономической рентабельности и заботой матери о здоровье своего ребенка?

Столкнувшись с вопросами ядерной энергетики, радиации, нитратного загрязнения, фотохимического смога, бактериального оружия и другими техническими сторонами проблемы окружающей среды, невольно испытываешь соблазн созвать научных экспертов. Ученые, конечно, смогут оценить соответствующие выгоды: сколько киловатт-часов электроэнергии может давать атомная электростанция и по какой себестоимости, или насколько повысится урожайность от использования азотных удобрений. Они могут также оценить соответствующие последствия: дозу радиации, которую получат люди, живущие вблизи атомной станции, и опасность, которой угрожает детям нитратное загрязнение, связанное с применением азотных удобрений. Эти оценки могут быть получены на основе соответствующих научных теорий, принципов и данных.

Однако нет такого научного принципа, который помог бы сделать выбор между некоторым количеством киловатт-часов электроэнергии и некоторым числом случаев рака щитовидной железы, между несколькими центнерами зерна и несколькими случаями детской меггемоглобинемии. Этот выбор определяется не научными принципами, но той сравнительной ценностью, которую имеют в наших глазах технический прогресс и человеческая жизнь, определяется тем, что мы сочтем более разумным – развивать государственную систему транспорта или же производство биологического оружия. Это вопросы морали, вопросы политические и социальные. В демократическом обществе они находятся не в руках «экспертов», но в руках всего народа и их выборных представителей.

Кризис окружающей среды – это последствия нашего невольного наступления па природные системы, поддерживающие наше существование. Суть его состоит в близком к катастрофическому уровне скрытой стоимости. Эта стоимость должна быть выявлена и соразмерена с выгодами от технологии в ходе открытого, всенародного обсуждения. Но такое обсуждение — не простое дело. Потому что необходимые научные данные практически недоступны для широкой общественности. Большая часть необходимой информации была и остается государственной производственной тайной. Недоступность и отрывочность необходимой научной информации, на мой взгляд, целиком лежит на совести научной общественности. Для того чтобы вынести правильное решение, общество должно иметь соответствующее научные факты в общедоступной форме. Как хранители этих знаний, мы, представители научной общественности, должны информировать наших сограждан о кризисе окружающей среды. Такой контакт между учеными и обществом сыграл, я думаю, главную роль в том замечательном подъеме общественной активности в вопросах окружающей среды, который наблюдается в Соединенных Штатах в последние годы. Вот несколько примеров:

1. Договор о частичном запрещении ядерных испытаний 1963 года, знаменующий серьезный поворот в международной политике Соединенных Штатов, возможно, стал первой из крупных экологических побед, достигнутых в союзе между американским народом и научной общественностью. После Хиросимы почти десять лет, в течение которых Соединенные Штаты, СССР и Великобритания интенсивно развивали и испытывали ядерное оружие, американский народ

оставался в полном неведении относительно серьёзнейших фактов о состоянии окружающей среды. Никто не знал, что при каждом взрыве образуются огромные количества стронция-90 в других радиоизотопов; что стронций-90 мигрирует по пищевой цепочке и откладывается в развивающемся костяке детей; что любое увеличение дозы радиационного облучения увеличивает вероятность рака и других радиационных заболеваний. Железный занавес секретности прятал все эти факты от народа; американцы оплачивали биологическую стоимость ядерных испытаний, даже не подозревая о том, что их должны были бы спросить об этом.

Однако начиная примерно с 1953 года независимая научная общественность начала агитационную кампанию за то, чтобы рассекретить скрываемые правительством данные о радиоактивных выпадениях.К 1956 году было раскрыто достаточное количество информации, чтобы ученые хорошо поняли, что, собственно, произошло. Тогда ученые во главе с Линусом Полингом, сначала в Соединенных Штатах, а затем и во всем мире, выступили с воззваниями, в которых потребовали прекратить ядерные испытания и распространение радиоактивных выпадений. Эти призывы не привели к немедленным действиям, но широкие круги общественности впервые начали понимать всю опасность энергии атома.

Затем в Соединенных Штатах возникло Движение ученых за публичную информацию (описанное в главе 3); независимые ученые организовали местные комитеты под эгидой Движения ученых за публичную информацию, которые информировали общество об основных научных фактах, относящихся к проблеме радиоактивных выпадений. Эта кампания восстановила утраченный элемент политического процесса — вынесение имеющихся сведений на суд широкой общественности.

Сохранилась яркая историческая летопись этого Движения. Ранее невозмутимые сенаторы были вынуждены поддержать Договор о частичном запрещении ядерных испытаний под давлением страстных писем родителей, которые не хотели выращивать своих детей на молоке, зараженном стронцием-90. На сенаторов произвели впечатление не столько ярость избирателей (к подобным вещам они привыкли), столько то, что они знали, как образуется стронций-90!

Скорее всего не просто рассерженные избиратели, а наиболее информированные из них заставили сенаторов действовать. Конечно, были и чисто политические доводы в пользу прекращения испытаний, но, как я полагаю, эти доводы привели к успеху потому, что они опирались на факты.

Когда Договор о частичном запрещении ядерных испытаний был подписан, некоторые обозреватели ожидали, что ученые потеряют интерес к радиоактивным выпадениям. Однако теперь многие из них решили что выпадения—это лишь часть более общей проблемы – предотвращении воздействия современной технологии на окружающую среду, о которой также было жизненно необходимо информировать народ. Именно поэтому Комитет «движения за ядерную информацию города Сент-Луис сменил свое название и стал Комитетом движения за информацию об окружающей среде, а его бюллетень был преобразован в журнал, ныне известный под названием «Environment» («Окружающая среда»),

2. Более свежим примером побед общественности над Пентагоном является проблема уничтожения запасов «нервного» газа. В течение многих лет огромные количества смертоносного «нервного» газа хранились в цистернах, находившихся непосредственно на пути самолетов, которые приземлялись в Денверском аэропорту. Эта угроза оставалась незамеченной, пока ученые Колорадского Комитета та движения за информацию об окружающей среде не опубликовали заявление, в котором отмечалось, что случайная авария самолета может привести к гибели большей части населения Денвера. Это заявление и разъяснение, сделанное независимыми учеными в журнала «Энвайронмент» по поводу случая гибели от нервного газа 8000 овец в Юте (факт, долгое время опровергавшийся армией), а также отклики общественности в конце концов заставили правительство ликвидировать этот газ. По решению своих экспертов армии начала переправлять его по железной дороге через всю страну,чтобы утопить его в Атлантике. Ученые из Комитета движения за информацию об окружающей среде города Сент-Луиса сразу указали на огромную опасность этой процедуры и пояснили, что газ можно дезактивировать на месте. И снова армия пересмотрела свое решение. Любопытно, что новое решение — обезвредить газ, как и ранее принятое — утопить газ, было также утверждено правительственной комиссией экспертов. Они исправили свою первоначальную ошибку, и политика правительства изменилась, но только после того, как соответствующие факты были раскрыты научной общественностью и привлекли внимание публики.

3. В течение многих лет правительство тратило миллионы долларов и огромные людские ресурсы на развитие и производство биологического оружия только для того, чтобы не так давно отказаться от него, когда, несмотря на режим военной секретности, независимые ученые — Мэтью Месельсон из Гарварда, Э. Дж. Пфейфер из университета штата Монтана, Артур Галстон из Йельского университета и Виктор Сайдел из Энштейновского медицинского колледжа и другие — сделали достоянием широкой общественности некоторые важные факты о том, к каким неконтролируемым последствиям приведет это оружие, если оно когданибудь будет Применено.

4. А что недавно заставило правительство принять меры против распространения ДДТ в окружающей среде? Конечно, не советы промышленных экспертов, которые вкупе с многочисленными правительственными советниками в течение многих лет говорили только о достижениях этого инсектицида! Нет, это была Рэйчел Карсон *, которая хладнокровно и тщательно вскрыла экологические факты и в очень выразительной форме обнародовала их. Вслед за ней заговорили и другие ученые. Вооруженная фактами, общественность потребовала принять меры. Хотя и трагически поздно, но меры были приняты. Впрочем, проблема еще не решена полностью: в то время как в США продажа ДДТ запрещена, промышленники все в больших количествах отправляют этот пестицид за границу.

* Автор целого ряда книг, популяризирующих достижения науки. Одна из них, «Морской берег», выдержала шесть изданий. — Прим. ред.

5. Отмену проекта СЗТ (сверхзвукового транспорта), несмотря на упорное сопротивление этому никсоновской администрации, авиационной промышленности и ряда профсоюзов, следует рассматривать как поворотный пункт в политике по отношению к окружающей среде. В 1969 году сенатор Гэйлорд Нельсон из Висконсина и его коллеги смогли собрать в сенате лишь 19 голосов против СЗТ; в 1970 году они победили 52 голосами. Что изменилось за этот год —совершенно очевидно: общественности стали известны факты об СЗТ — звуковой удар, возможное воздействие на озоновый щит, защищающий Землю от солнечной ультрафиолетовой радиации, экономическая нерентабельность — и она высказала свой протест. К протесту прислушались выборные представители. Когда одного сенатора спросили, почему он, бывший сторонником СЗТ, стал его противником, он ответил: «Я читаю мою почту».

6. И наконец, надо отдать должное мистеру Норвальду Фимрейту, аспиранту зоологического факультета университета Западного Онтарио, так как он, по моему мнению, установил мировой рекорд по масштабам экологической акции, доступной одному человеку. 19 марта 1970 года он написал в Канадский департамент рыбного и лесного хозяйства о том, что он обнаружил ртуть в концентрации 7,09 частей на миллион — то есть в тридцать пять раз больше допустимых пределов — в организмах щук из притоков озера Эри. Канадское правительство тут же приняло меры. В месячный срок был определен источник ртути — хлорные заводы; они вынуждены были перестроить производство. Тем временем канадское правительство наложило запрет на продажу рыбы в этом районе, а также на спортивное и коммерческое рыболовство; к виновникам же загрязнения были применены юридические санкции.

Можно привести множество других подобных примеров. В Бодега-Бэй, Калифорния, планировалось построить ядерный реактор, но от этого намерения пришлось отказаться, когда местный гражданский комитет под руководством Комитета движения за информацию об окружающей среде города Сент-Луиса распространил данные о том чтореактор строится вблизи крупного разлома земной коры Сан-Андреас и что во время землетрясения он может быть разрушен. Комитет движения за информацию об окружающей среде штата Миннесота провел исследования, которые вынудили администрацию штата принять новые стандарты допустимой эмиссии с реактора — намного более жесткие, чем стандарты Комиссии по атомной энергии, Комитет движения за информацию об окружающей среде Северной Калифорнии способствовал тому что Беркли стал первым городом, где борьба с насекомыми в парках и садах ведется только биологическими средствами.

Ученые из Рочестерского комитета, взяв пробы воды, выяснили, что городские системы очистки стоков работают неудовлетворительно, в результата были созданы новые. Нью-Йоркский комитет Движения ученых за публичную информацию опубликовал официальный доклад о том, что новая трансгородская скоростная магистраль, проект которой был уже почти принят, может увеличить концентрацию окиси углерода настолько, что пешеходы будут в полуобморочном состоянии; несмотря на хорошо разработанную техническую сторону проекта, он был отклонен.

Добавим к этому доблестные усилия Рольфа Нейдера и работающих вместе с ним студентов-энтузиастов, которые вскрывают и распространяют факты о загрязнении воздуха и воды, о неудовлетворительных мерах борьбы с ним. Добавим к этому действия всевозможных общественных организации, обществ и просто отдельных граждан, направленные на прекращение неблагоприятных воздействий на окружающую среду. Все эти усилия основаны не только на общественной морали, но и на фактах — раскрытых учеными и обнародованных через газеты, радио и телевидение.

У всех этих успехов есть одно, довольно мрачное, объяснение: страна не имела никакого представления о размахе и глубине кризиса окружающей среды, потому что главные факты терялись в недоступных для понимания отчетах или прятались за ширмой государственной или производственной тайны. Получив факты, граждане смогли взвесить все «за и против» и вынесли моральное решение, которое повлекло за собой политические действия.

Все это приводит некоторых людей в удивление. Дело в том, что в некоторых политических кругах распространен миф, согласно которому политика толпы определяется скорее узко эгоистическими интересами, чем такими гуманными ценностями, как сохранение окружающей среды. Они убеждены, что невозможно установить всенародную точку зрения в моральном аспекте соотношения между выгодами и опасностью и что, если смотреть на вещи реалистически, этот выбор Может быть осуществлен лишь соответствующими правительственными органами. В действительности общественное мнение уже установило довольно-таки четкие пределы риска, который может быть приемлемой расплатой за те или иные выгоды.

Соотношение выгода — риск проявляет себя во многих сторонах жизни человека: вождение автомобиля, путешествие поездом или самолетом, катание на лыжах, работа на промышленном предприятии или жизнь по соседству с ним, использование рентгеновских лучей в целях медицинской диагностики, сидение у приёмника цветного телевидения, использование микроволнового обогрева или синтетических инсектицидов. Это все личные, добровольные действия.

Другой аспект вопроса выгода — риск связан с крупномасштабными, социальными мероприятиями, когда люди создают опасность непреднамеренно. Это и широко распространившееся использование пестицидов и удобрений в сельском хозяйстве, и все формы производства энергии, и загрязнение воздуха от городского транспорта, и вообще все значительные источники загрязнения окружающей среды.

Недавно была сделана попытка оценить, исходя из имеющихся статистических данных, количественный баланс между выгодой и риском таких действий, которые обычны для большинства людей.

Проанализировав многие из таких действий, Чанси Старр оценивает риск (определяемый им как «статистическая вероятность смерти за 1 час, в течение которого человек занят рассматриваемой деятельностью») и выгоду, представляющую собой долларовый эквивалент результатов этой деятельности. Отношение выгоды к риску, приемлемое для общества, можно оценить по диаграмме, на одной оси которой отложен риск, а на другой — выгода, в указанных единицах.

В результате получается совершенно неожиданная картина. При небольших значениях «выгоды» приемлемый риск относительно невелик; когда значение «выгоды» возрастает, степень риска возрастает также — но со скоростью, много большей, чем скорость роста выгоды (приемлемый риск возрастает приблизительно в кубической пропорции к выгоде). С дальнейшим увеличением значения выгоды от различных видов деятельности степень приемлемого риска достигает своего верхнего предела. Поскольку под эту общую формулу подходят самые различные виды деятельности, мы можем прийти к заключению, что в нашем обществе уже глубоко укоренились некоторые общие нормы, касающиеся приемлемого баланса между выгодой и риском. Более того, в этих результатах мы можем уловить и такой чисто моральный фактор, как различие между невольной и добровольной деятельностью. Невольные и добровольные вида деятельности на графике образуют две отдельные кривые, но для одного и того же значения выгоды приемлемый уровень невольного риска в 10000 раз меньше, чем добровольного. Эти расчеты показывают, что приемлемое соотношение выгоды и риска определяется как бы некоторым всеобщим соглашением в обществе. В результате они устанавливают количественную меру на основе общественной марали, сущность которой хорошо передают слова Старра: «Мы не склонны позволять другим делать с нами то, что мы успешно проделываем сами с собой».

Сейчас, однако, становится очевидно, что мы переживаем разгар революции во взглядах общества на приемлемость уровней вырождения окружающей среды, которое долгое время не вызывало всеобщего недовольства. Объяснение этой революции может заключаться в том, что между приемлемым отношением выгода риск в добровольном и невольном видах длительности наблюдается различие в 10 000 раз. Это отражает усилившееся внимание общественности к тем ситуациям, когда деятельность одних членов общества создает опасность для других, не имеющих выбора. Новые атаки на окружающую среду значительно усиливают этот моральный фактор. Теперь, я думаю, общество начиняет осознавать, что нынешнее загрязнение окружающей среды наносит урон не только своим невольным жертвам, живущим сейчас, которые все-таки имеют какую-то возможность защитить себя, но и поколениям, которые еще не появились на свет И потому совершенно беззащитны. В ответ на это общество начинает вырабатывать новый взгляд на приемлемое отношение выгода риск. Для данного значения выгоды новое отношение будет приемлемо только в том случае, если значение риска будет значительно ниже, чем даже норма «невольного» риска для нынешних поколений. Это моральная компенсация за то наступление на окружающую сроду, которое ставят под угрозу благополучие и даже самое существование последующих поколений.

В политическом смысле защиту окружающей среды иногда представляют чем-то вроде «материнского инстинкта»; никто не может опровергнуть это. Действительно, довольно часто приходится слышать о том, что вопросы окружающей среды слишком безобидны, что они отвлекают людей от более серьёзных вопросов, что это аналогический «уход» от таких проблем, как нищету расовая дискриминация и война. На самом дело это вовсе не является уходом, в политическом аспекте защиту окружающей среды нельзя считать ни безобидным, ни оторванным от главных социальных проблем вопросом.

Например, в гетто защита окружай среды иногда рассматривается как нечто отвлекающее внимание от бедственного положения негров. Такой точке зрения дают пищу некоторые действия, связанные с проблемой окружающей среды. Так, во время Недели Земли 1970 года в колледже Сан-Хосе, Калифорния, произошел драматический эпизод, символизировавший собой студенческий бунт против загрязнения окружающей среды: сожжение совершенно нового автомобиля. Студенты-негры пикетировали это мероприятие, полагая, что было бы лучше, если бы 2500 долларов, уплаченные за автомобиль, пошли на нужды гетто. Акт сожжения автомобиля отражает один из таких подходов к проблеме кризиса окружающей среды, которые можно назвать экологическим крестовым походом. Подобный взгляд — ошибочно, как мы убедились выше, — предполагает, что загрязнение обусловлено излишествами в потреблении благ и ресурсов населением Соединенных Штатов. Поскольку отходы, порождаемые этим интенсивным потреблением, загрязняют среду нашего обитания, зкоактивист предлагает «потреблять меньше». Так как при этом не учитываются статистические данные, свидетельствующие о том, что в Соединенных Штатах потребление на душу негритянского населения гораздо меньше, чем на душу белого населения, естественно, что подобные предложения не находят особого сочувствия ни у негров, ни у кого бы то ни было из тех, кто заинтересован в социальной справедливости.

Отчуждение негров от движения в защиту среды было бы особенно нежелательным, потому что во многих случаях именно негры в первую очередь становятся жертвами загрязнения. Белые, живущие в пригородах, отдыхают от городской грязи, смога, окиси углерода, свинца и шума, вернувшись к себе домой; обитатели гетто не только работают в загрязненной среде города, но и живут в ней. Причем в гетто они сталкиваются со своими, дополнительными проблемами окружающей среды: крысы и другие паразиты, опасность свинцового отравления у детей, которые тащат в рот кусочки старой, облупившейся краски. Поэтому негритянская общественность могла бы стать мощным союзником в борьбе за сохранение окружающей среды. Кризис окружающей среды — это кризис условий выживания. Но американцы среднего класса не понимают этого. Они все еще не поняли, как следует действовать перед лицом этой страшной опасности; это — доказательство нашего нежелания понять до конца тот факт, что находящееся в боевой готовности ядерное оружие означает, что уже завтрашний день может стать «судным днем». Что до негров, то проблема выживания стоит перед ними вот уже несколько сотен лет. И если пока они и не решили ее, то по крайней мере накопили богатый опыт, который мог бы быть весьма полезен обществу, оказавшемуся теперь как таковое перед лицом смертельной угрозы.

Существует также очень тесная связь между проблемами окружающей среды и бедностью. Классическая тому иллюстрация — последние события в Хилтон-Хед (Южная Каролина). Здесь, на прекрасном морском берегу, неподалеку от фешенебельных вилл, химическая компания задумала построить крупное предприятие, которое, если не оборудовать его дорогостоящими очистными сооружениями, наверняка ухудшило бы местную природу. Против постройки завода возражали хозяева вилл, любители природы и ловцы креветок, которые боялись неблагоприятного воздействия завода в эстетическом и экологическом плане. В поддержку проекта выступили химическая компания и множество местных бедняков, которые увидели в его осуществлении возможность покончить наконец с безработицей. Как тут рассудить по справедливости? Можно было? Можно было бы подсчитать экономическую выгоду от завода и сравнить ее с ущербом, который нанесли бы загрязнители, например, промыслу креветок или другим видам использования местных естественных ресурсов. Достаточно ли этого сравнения, чтобы решить дело в пользу экономически выгодного варианта? Очевидно, нет, потому что проблеме окружающей среды, даже «решенная» таким образом, имеет другие, более серьезные аспекты, которые выходят за рамки этой проблемы. Например, если проект будет отклонен (как оно в действительности и случилось), такое решение в действительности будет означать для безработных, что их право на труд — фактор менее важный, чем сохранность среды. В ответ на это можно сказать, что общество, которое находит средства для сохранения болот, должно быть в состоянии найти средства для обеспечения работой своих граждан.

Сходная проблема возникает в связи с СЗТ: профсоюзы упорно отстаивают этот проект, потому что его отклонение лишит работы тысячи людей. Непосредственной реакцией тех, кто станет таким образом безработными, будет озлобление против «экопомешанных», которые провалили проект СЗТ. Но если пойти дальше, то эти же люди должны усомниться в рациональности экономической системы, заставляющей их добиваться работы, которая приведет к тому, что по ночам будут просыпаться дети и все больше людей будет заболевать раком кожи, вызванным ультрафиолетовой радиацией.

Столь же тесная связь существует между проблемой окружающей среды и проблемой войны и мира. Ядерное вооружение — такой же грубый технологический просчет, как и детергенты и ДДТ. Когда в 50-х годах генералы Пентагона и их научные советники решили возложить защиту страны на ядерное оружие, они, видимо, не отдавали себе отчета в правоте заявлений ученых, нашедших горячую поддержку со стороны общественности, о том, что это средство не годится, что ни один народ не переживет ядерной войны.

Точно так же Пентагон в ответ на запрос Американской ассоциации развития науки сообщил, что гербициды не будут применяться во Вьетнаме, если это действительно может повлечь за собой «далеко идущие экологические последствия» для этой многострадальной земли. Теперь, благодаря усилиям AAPH и других независимых ученых, мы узнали, что Соединенные Штаты все-таки использовали экологическое оружие во Вьетнаме. Под нажимом фактов правительство решило, наконец, значительно ограничить военное использование гербицидов во Вьетнаме. По тем же причинам оно отказалось и от производства биологического оружия, которое оно так долго защищало от оппозиции научной общественности, представляя его как эффективное и необходимое средство национальной «обороны».

Мне кажется, что эти побочные экологические эффекты ставят под очень большое сомнение компетенцию наших военных в деле защиты нации, которое им доверено. К этому следует добавить становящиеся все более очевидными чисто военные просчеты Соединенных Штатов в Юго-Восточной Азии. Все это заставляет поставить вопрос ребром — нельзя ли наконец избавить человечество от угрозы уничтожения, от невыносимого ожидания катастрофы, которая может разразиться со дня на день, с минуту на минуту?

Проблема кризиса окружающей среды — едва ли вопрос «материнства». Она не означает также ухода от других социальных вопросов. Потому что, начав с кризиса окружающей среда, мы подошли к более глубоким вопросам, которые затрагивают самую суть нашей системы социальной справедливости и бросают вызов нашим основным политическим целям.

Суть этого вызова состоит в том, что есть два альтернативных курса в наших действиях по отношению к окружающей среде: действия отдельных людей и действия общества. Те, кто предпочитает первый курс, идут под знаменем Пого: «Мы испытываем противника, а противник испытывает нас». Они принимают собственные носильные меры для того, чтобы уменьшить неблагоприятное воздействие на среду: вместо того, чтобы ездить на автомобиле, они пользуются велосипедом или ходят пешком, они используют возвратную тару и детергенты без фосфатов; они не заводят более двух детей. И это зачатки нового, экологически обоснованного стиля частной жизни. Этот личный контроль может снизить роль факторов, которые способствуют загрязнению среды: потребление и численность населения.

В отличие от этих двух факторов, третий источник воздействия На окружающую среду — антиэкологический характер производственной технологии — требует скорее социальных, нежели персональных акций. Как было показано выше, этот фактор играет гораздо более существенную роль в загрязнении, чем два других. Напомним, что послевоенный рост населения в Соединенных Штатах обусловил 12—20 процентов роста воздействия на окружающую среду, в то время как на технологический фактор приводится от 40 до 95 процентов этого роста. Поскольку технологический фактор превысил рост населения в 5 раз, то можно было бы выбрать одну из двух альтернативных мер для предотвращения роста масштабов загрязнения среды после второй мировой войны. Если бы мы решили допустить то увеличение численности населения, которое имело место, то есть на 43 процента, то мы должны были бы на 30 процентов сократить воздействие на окружающую среду со стороны производственной технологии. Если бы мы избрали другой путь, то есть решили бы допустить увеличении воздействия технологии на окружающую среду, в тех масштабах, которые имели место, то есть около 600 процентов, то для этого потребовалось бы на 86 процентов уменьшить численность населения. *

Дата добавления: 2015-10-16