Расследование социально-бытовых преступлений 5 страница

Бомжи, алкоголики и прочие представители “орды” – они все чьи-то иждивенцы. Чаще – совершенно незнакомых им людей. Тех, у кого тащат все с огорода. За чей счет угощаются. Не считая нужным поставить кормильцев в известность о своем появлении. Что, впрочем, понятно. Не то – снимут с довольствия. Воруют у всех, у кого удается. Сфера их “профессиональных” интересов почти необъятна. Из нее исключаются разве что две категории соотечественников. Самые богатые – там все под охраной. И самые неимущие. Они – наиболее защищенные. Тем, что у них ничего нет. А вот остальные...

Вопрос о защите собственности, о недопустимости ее передела давно уже является предметом острых дискуссий. Правда, речь в основном о крупной собственности, подчас неисповедимыми путями попавшей в руки так называемых олигархов или магнатов. Тут, говорят, о переделе надо и думать забыть – во избежание большой крови. А между тем повсеместно в России вовсю, практически беспрепятственно, идет передел собственности мелкой – в виде такого древнейшего его способа, как воровство. Хотя основной “массив” дел в Фурмановском, скажем, суде – дела о кражах, армия расхитителей, неся единичные потери, не испытывает никакого кадрового голода. Более того – стремительно пополняется за счет необъявленного призыва.

В одной Ивановской области на волю по последней амнистии выходят несколько тысяч бывших зеков, большинству из которых просто некуда деться. Негде, даже при гипотетическом наличии желания, надо сказать, обычно не ярко выраженного, заработать на жизнь. Туда, где гарантирована и минимально приемлемая заработная плата, их не возьмут. Такие места давно заняты. А мести улицы, сбивать сосульки с крыш за 210 рублей в месяц их не заставишь, как и всех местных безработных вместе взятых. Но в Фурмановском бюро занятости ничего другого им предложить не могут. Есть, правда, вакансии в больнице, где остро не хватает санитарок с ночными дежурствами. Но и тут плата – те же две сотни. А где же столоваться безработной братии? Если далеко не все и самые законопослушные граждане так хорошо воспитаны, чтобы и виду не подавать, как они возмущены, когда к ним за стол, фигурально выражаясь, подсаживается человек с улицы. Да и не настолько состоятельны, чтобы содержать за свой счет этих безвестных приверженцев беззатратной системы питания. По карману ли, например, Озорновым, помимо самих себя и маленького сына Антошки, тратиться и на посторонних, которым не терпится выпить и закусить?

КАРТОШКА – НЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЖИЗНЬ, НО ПОЧТИ РАВНА ЕЙ

Галина Логинова обратится в суд с гражданским иском о взыскании с виновного в ее пользу морального ущерба: “Преступлением, совершенным в отношении моего мужа, мне причинен моральный вред, я испытываю нравственные страдания из-за потери близкого человека. Размер нравственных страданий я оцениваю в три тысячи рублей”... Не сочтите, что запрошенная сумма – свидетельство недооценки утраты. Тем более – жест христианского великодушия по отношению к “причинителю вреда”. По фурмановским понятиям, запрошенная сумма (а суд иск удовлетворил) огромна. И непосильна для учительской четы. При том, что приостановлены все выплаты со счетов Озорнова. Правда, никаких “авуаров” у него не оказалось. Никаких запасов “про черный день”. Потому что для семьи “черный” не завтрашний день – вчерашний и сегодняшний. И это при том, что Михаил Озорнов, сын учительницы и муж учительницы, работал на двух работах. Не только в школе, но и в детском саду. Подрабатывал. Закончив в одном месте, бежал на другой конец города. И в каникулы не давал себе расслабиться. Вот и тем августом Озорновы, забыв, как обычно, об отпуске, работали в детском лагере “Ульянка”. А это посложнее, чем давать школьные уроки. Когда юная вольница времен свободомыслия вырывается на природу... “Многие наши коллеги ни за какие деньги не соглашались ехать в лагерь, – скажет Юлия. – Нас же вынуждало плачевное материальное положение. Немного подзаработать – купить ребенку фрукты, какую-то книжку, что-то из одежды. Да и рассчитаться с долгами – за газ, за квартиру. А муж ведь еще и алименты выплачивает старшему ребенку”... Завуч школы Дудкина подтвердит на суде, как много работал Озорнов. “Уставал, нервничал. Перенапряжение не могло не сказаться”.

К уголовному делу приобщены справки о зарплатах супругов Озорновых за наиболее интересовавшие суд месяцы – июль, август и сентябрь. У Юлии средняя – 908 рублей, у Михаила – 1200. В подсчет, напомню, включены “звездные месяцы” рекордных получек. Правда, не всегда с учителями рассчитывались ассигнациями. Отдельные выплаты, ввиду отсутствия наличности, делались по взаимозачету. Не в кассе, а на свиноферме, где после соответствующего перерасчета заменителем денег становился... навоз, о чем мне, несколько смущаясь, поведала Валентина Николаевна Морозова, теща Озорнова, учительница начальных классов. “Мы навоз вносили под картошку. Наш участок был ухоженным, образцовым”. Так много ли значила для Озорновых своя картошка, унавоженная недополученными деньгами? Как там в рекламе: была картошечка простая, а стала золотая... Уже не второй хлеб. Для многих – первый. И сохранить то, что выращено, – единственный способ удержаться на нынешнем уровне благосостояния. Поднять его, получить дивиденды – об этом они и не мечтают. Для обездоленных людей их три сотки – это их “Норильский никель”, их “Уралмаш”, их персональные нефтяные скважины и бензоколонки, их “доля”, доставшаяся при приватизации, прямо скажем, нелегкая доля. При нынешних доходах российского учителя пропавшая картошка для него – как потерянные хлебные карточки в годы войны. Хотелось бы сказать – зато бедные люди, так сказать, вне конкуренции. Никто и ничто им не угрожает. Но и тут конкуренция не на жизнь, а на смерть. Как у “больших”. Вор малоимущему – опасный конкурент. И тут – война. Внутренняя. Свои против своих. Гражданская. Где, как известно, не бывает ни победителей, ни милосердия. На картофельном поле этой гражданской войны и произошла кровопролитная битва за урожай.

НЕЗАМЕЧЕННОЕ САМОУБИЙСТВО

“Не хотел убивать, но убил...” Убедительно? По-моему, да, если понять одно – что убийству предшествовало самоубийство. На велосипеде ночью к полю подъехал один человек, а уезжал совсем другой. Прежнего Озорнова уже не существовало. Он исчез. Он только что кончил прошлую жизнь самоубийством, что осталось, увы, незамеченным в ходе суда. Хотя произошло, в сущности, то, что в стремительно преобразившейся стране, при принципиальном изменении приоритетов, случается в наше время со многими. Именно так: чтобы убить Логинова, Озорнов должен был прежде покончить с самим собой. И он сделал этот роковой шаг. Нет, не только по своей вине. Хотя, несомненно – и по своей тоже. Все же в любых обстоятельствах человек остается хозяином своей судьбы, даже если его судьба вдруг на какой-то момент становится неуправляемой, бесхозной. Откуда было учителю проникнуться смертельной ненавистью к Логинову, которого он впервые видел? Неоткуда? Тут судья Леонова, отказавшаяся признать, будто Озорнов действовал в состоянии аффекта, права, по-моему, не в окончательном выводе, а в промежуточном. Между главными действующими лицами конфликта и вправду никогда прежде не возникало никаких ссор, никто из них друг друга не оскорблял, не наносил ни физических, ни душевных ран. Для этого, как минимум, требовалось, чтобы они прежде хотя бы однажды встречались... А вот себя самого Озорнов прекрасно знал. И такого, каким он был (правильного и праведного), с некоторых пор недолюбливал, а потом и возненавидел. Того себя, прежнего, похожего на многих коллег, примирившегося с действительностью, во всех своих бедах винящего объективные обстоятельства... Того себя, который не придавал значения очевиднейшему противоречию между своей собственной жизнью и своими нравоучениями, обращенными к ученикам: любите свое дело, честно трудитесь – и вам воздается. Наступит гармония в душе, придет достаток... Но где они – гармония, достаток? Или он не заслужил этого, он, не бездельник, не прожигатель жизни? Прийти к тому, к чему он пришел – зависеть от этих трех соток, оказаться таким беззащитным... По какой логике справедливости? Мало того что сверху не додают, так еще и снизу отнимают... И кто?.. Обидно за сеятеля и вечного, и временного, за свою семью, за все учительское сословие, бесконечно чего-то просящее, пытающееся что-то выклянчить для себя акциями осторожного, почти подобострастного протеста...

Во внезапном озверении Озорнова выплеснулось наружу яростное бессилие провинциального учителя что-либо СВОИМИ СИЛАМИ всерьез изменить в своем положении, покончить с несправедливостью, олицетворением которой стал случайный заложник скопившейся в чужой душе мстительной энергии. Вдруг проявился некий “учительский синдром”, смысл которого понять проще, вспомнив о “чеченском синдроме”. Когда даже кратковременное пребывание в чрезвычайных условиях не остается без последствий для человеческой психики. А что же говорить о многолетней жизни профессиональных сообществ, целых сословий в условиях постоянного напряжения, в обстановке затянувшихся ожиданий благотворных перемен. В самом деле, что происходит с людьми, в людях, когда им приходится так тяжело, так надрывно жить? С мужчинами, которые при создавшейся экономической ситуации так часто лишены возможности исполнить свою природно-историческую миссию кормильца семьи? Люди меняются. Преображаются, перерождаются даже самые покладистые, лишенные больших амбиций. В них умирают прежние мечты, на развалинах прежних характеров возникают новые убеждения. Появляется иное самоощущение, нередко, увы, пагубное для них самих. От прежних людей мало что остается. В Ивановской области среди представителей сильной половины человечества отмечен всплеск самоубийств. Не в этой ли связи?

В Фурманове, о чем мне говорили в акционерном обществе “Фабрика номер два”, многие учителя трудоустраиваются сюда не по специальности. Согласны на любую работу. Потому что даже самая черновая оплачивается на этом единственном в текстильном городке предприятии, более или менее нормально функционирующем, выше, чем учительский труд. Да и не только учительский. Вслед за педагогами чистить станки и мести цеха сюда потянулись и врачи, и офицер милиции. Похоже, что скоро Россия сможет гордиться тем, что у нее на каждую тысячу разнорабочих приходится больше всех в мире инженеров и педагогов, медиков и культработников. Мастера своего дела переквалифицируются в подмастерья чужого. Подобная переквалификация, характерная, само собой, не только для маленького Фурманова, – это отречение. От всей прошлой жизни. Это ли не самоубийство – понятие более широкое, чем физическое самоустранение? А сколько их сегодня, в нашу кризисную эпоху – самоубийц поневоле, живых лишь по медицинским показателям. Учителя, врачи, демобилизованные офицеры, библиотекари, клубные и музейные работники, не говоря уж о крестьянстве в целом – сотни тысяч, миллионы людей живут в том же положении, что и Озорнов. Однако до крайнего ожесточения доходят единицы. Но ведь и “чеченский синдром” выявляется лишь у немногих из тех, кто прошел через ужасы чеченских войн. Обстоятельства выбирают из общей массы отдельных индивидуумов, судьбой которых в полный голос заявляют о своей пагубности. О духовной драме миллионов.

ЭФФЕКТ “СОСТОЯНИЯ АФФЕКТА”

В разговоре с судьей Леоновой я старался понять, почему же, в конце концов, суд отказался признать, что Озорнов убил человека, находясь в состоянии аффекта, то есть, будучи не в себе. А это и определило приговор – по статье 111 ч. 4 УК РФ. Деяния, совершенные с особой жестокостью, издевательством или мучениями для потерпевшего, повлекшие по неосторожности его смерть. Хотя в том, что наказание назначено ниже низшего предела – четыре года лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима, – ощущалось некоторое колебание тех, кто выносил приговор. Правда, вышестоящая инстанция – судебная коллегия по уголовным делам Ивановского областного суда, рассмотрев кассационную жалобу, не придала этому значения, отказавшись переквалифицировать статью. А стало быть, вести речь о смягчении наказания. Но, по-моему, логика суда выглядит бесспорной только в том случае, если объяснять кровопролитие в Ботеево исключительно единовременными и сиюминутными личными взаимоотношениями двух действующих лиц. Однако за пределами этих отношений – общественные реалии, в силу которых даже совершенно незнакомые люди оказываются вдруг непримиримыми антагонистами. Сами их мимолетные отношения разве стали результатом глобальных общественных явлений, масштабных государственных проблем? Если признать это – появляется некая логика даже в самом, казалось бы, противоестественном, самом парадоксально-трагическом исходе единственной в их жизни встречи. В том, что преступником оказывается не тот, кто воровал, а тот, кто пресекал воровство. Трехлетие Антошки Озорновы отметили уже без отца, отбывающего “срок”. В первые недели разлуки мальчик то и дело спрашивал: “А где папа? Когда придет?” И никому не разрешал садиться в папино кресло. Теперь разрешает»^[38].

Данная публикация интересна не только тем, что позволяет судить об особенностях журналистского расследования тех или иных социально-бытовых происшествий, преступлений, но и тем, что содержит очень ценный пример для понимания сущности целей, которые стоят перед расследовательской журналистикой вообще. Проведенное журналистом расследование, на первый взгляд, имеет своим предметом вроде бы самое что ни на есть тривиальное бытовое убийство. Есть убитый, есть убийца, сам прибывший в милицию и сознавшийся в совершенном преступлении. И расследовать, собственно говоря, особенно нечего, все как будто ясно. Так можно было бы сказать, если бы в ходе подготовки публикации автор сконцентрировал свои усилия на поиске фактов, доказывающих, скажем, виновность какого-то лица в совершении определенного преступления. Но, в отличие от многих журналистов-расследователей, специализирующихся на социально-бытовой тематике, которые считают самым главным поиск конкретного преступника, работая как бы параллельно с милицией, А. Плутник полностью полагается на те факты, которые установлены следственными органами (именно они, в принципе, и обязаны искать преступников). Основная цель его расследования заключается не просто в том, чтобы зафиксировать, вслед за правоохранительными органами (или вместе с ними), то, что, скажем, некто Озорнов убил человека и понес наказание, – она более глубокая.

Уже начало публикации настраивает читателя на то, что ждать ему от автора «черно-белого расклада» описываемого случая не приходится. Автор как бы предупреждает об этом обстоятельным, похожим на начало детектива, вводом в историю преступления. Причем описание его идет поначалу так, как события разворачивались для родственников убитого, то есть в чисто эмоциональном плане. Конкретные сведения об обстоятельствах преступления (дата случившегося, процесс опознания тела, вывод о нечеловеческой жестокости преступника) появляются в тексте постепенно. При этом они не оторваны от описания прочих «бытовых» обстоятельств происшествия.

По ходу описания становится вполне понятно, что автор заинтересован в как можно более полном изложении ситуации не случайно. Она, как станет ясно позже, далеко не однозначна. В процессе авторского рассуждения и преступник и жертва будут несколько раз обвинены и оправданы. И оправдано это не только стремлением журналиста объективно оценить ситуацию и объективно же познакомить с ней читателя. Но и попыткой не ограничиваться объяснением типа: «очень разозлился и поэтому убил человека». Об этом читательскую аудиторию «предупреждает» и содержание подзаголовков к частям текста («Признание нетипичного убийцы», «Чужая роль», «Лишний рот в семье», «Картошка – не больше, чем жизнь, но почти равна ей», «Незамеченное самоубийство», «Эффект “состояния аффекта”»). Аудитории как бы дается понять, что дело не ограничится вынесением однозначного приговора (судом или журналистом). Постепенно проявляется главное желание автора выйти на глубинные социально-психологические причины происшедшего. Именно последние в гораздо большей мере, чем обстоятельства преступления, становятся предметом исследования журналиста.

Журналист пытается выяснить, что же происходит в настоящее время с вполне нормальными людьми, подобными учителю Озорнову, который всю жизнь честно трудился, был добрым, отзывчивым человеком и вдруг, в один миг, превратился в жестокого убийцу. Что стало причиной перерождения людей, доведения их до такого состояния, когда они перестают контролировать свои действия и способны за ведро картошки убить другого человека, к которому никогда не испытывали никаких отрицательных чувств? Журналист в ходе расследования приходит к твердому выводу, что такой причиной прежде всего является социальная катастрофа, суть которой в неумении и нежелании, государства в первую очередь, защитить от нищеты и связанных с этим унижений очень важные для страны профессиональные сообщества (в частности – учительский корпус).

Прорвавшиеся к власти криминальные «братки», с помощью коррумпированной верхушки «перестройщиков», выражаясь присущим им языком, нагло «опустили» (прежде всего посредством пресловутой «приватизации») отечественную интеллигенцию, ученых, учителей, не говоря уже о других категориях граждан, создав невыносимые для них условия существования. Именно в этом кроется объяснение бесчисленных бед, которые сопровождают их нынешнюю жизнь. Именно это общезначимое «обстоятельство» (так назвал эти причины сам автор) превращает многих из них, как это произошло с Озорновым, в преступников, а через них «в полный голос заявляет о драме миллионов». Именно с этой причиной надо бороться, чтобы предотвратить нечто, подобное тому, что произошло в Ивановской области. В этом главный результат, главный вывод журналистского расследования, проведенного А. Плутником.

По сути дела, журналист расследует не преступление Озорнова. Он использует пример совершенного им убийства и понесенного наказания лишь для того, чтобы расследовать более важное, более фундаментальное с точки зрения влияния на процессы, происходящие в обществе, социальное преступление. Преступление, совершенное лицами, которые, в отличие от Озорнова, отнюдь не сидят в тюрьме, а ворочают миллионами и миллиардами долларов, купаются в роскоши, с презрением взирая на тех, кто пытается жить честным трудом, выполняя свой долг так, например, как выполняет его подавляющее число тех же учителей.

Нетрудно сделать вывод о том, что расследования по социально-бытовой тематике требуют от журналиста хорошей подготовки в роли не столько «Шерлока Холмса», сколько социального психолога, социального педагога и диагноста. Только в этом случае его работы в этой сфере могут получиться действительно интересными и полезными как для аудитории отдельного СМИ, так и для общества в целом.

в начало главы << >> в начало

ГЛАВА 6.

ТЕКСТ ЖУРНАЛИСТСКОГО РАССЛЕДОВАНИЯ

«Констатирующий» подход к построению текстов

«Драматургический» подход к построению текстов

Результат любой деятельности, в том числе и журналиста-расследователя, как принято говорить, «объективируется» в некоем продукте. Таким продуктом в результате журналистского расследования становится текст. Именно он должен донести до аудитории факты и выводы, которые были получены журналистом в ходе поиска. Поэтому вопрос о том, как изложить полученную информацию, будет вставать перед журналистом в каждом конкретном случае. Конечно же, чем опытнее журналист, тем меньше ему приходится над этим размышлять. Однако начинающему журналисту совсем не помешает получить определенные представления о том, каким образом может быть изложен результат расследования при подготовке к опубликованию.

Надо иметь в виду, что проблеме подготовки журналистских текстов посвящено достаточно много работ, анализирующих самые разные их аспекты. При желании каждый студент-журналист может найти в таких работах то, что его больше всего интересует. Поэтому в данном разделе мы остановимся на самом важном, на наш взгляд, моменте, предопределяющем доступность, понятность текста для аудитории. Этот момент – построение текста. Именно в его структуре, как это установлено современной психологией, содержится программа для организации восприятия^[39], а значит – понимания текста. Адекватное восприятие того, что хотел рассказать журналист-расследователь, состоится лишь тогда, когда эта структура, «программа», в свою очередь, окажется ясной для аудитории.

Каким образом возникает замысел, план построения текста? В том случае, когда журналист, уподобляя себя, скажем, следователю, ориентируется лишь на объективное описание хода расследования (его элементов), структура текста возникает непроизвольно, как результат такого описания. В данном случае журналист специально не раздумывает над тем, с чего начать материал и чем закончить, какой язык использовать, чтобы он был понятен конкретной аудитории. Автор как бы заведомо считает, что она примет все, что он напишет. Это не означает, что его ждет неуспех, поскольку, будучи все же не следователем, а журналистом, он использует формы, методы, язык познания, присущие повседневному, обыденному мышлению, понятному, как правило, каждому нормальному человеку. Привычный автору и читателю ход, методы обыденного познания порождают привычные структуры его продукта – текста.

В данном случае, тем не менее, может и не произойти эффективной коммуникации. Читателю может показаться скучной привычная структура текста, а значит, и неинтересной. Существует другой пример, когда автор, ориентируясь лишь на выяснение связей предмета отображения, может использовать непривычные для аудитории формы, методы, язык, в результате чего возникает сложная для восприятия конкретных читателей структура изложения, текст окажется непонятным, а значит, не будет ими принят.

Но журналист может ориентироваться не только на констатацию (фиксацию) хода познания (или его элементов), на познавательные потребности читателей, но и на требования к тексту как средству общения с автором (назовем их коммуникативными). В этом случае он не просто излагает процесс познания, осознанно строит текст, специально делает его структуру максимально способствующей адекватному восприятию, пониманию аудиторией. Поскольку структура журналистского произведения обладает многоуровневым характером, ориентация на построение текста, учитывающая требования общения, должна помогать достижению понимания читателем текста. Очевидно, на каждом уровне текст будет воспринят и понят только тогда, когда соответствует целой гамме требований, ожиданий, стереотипов восприятия, которые будут предъявлены ему аудиторией. И поэтому автор, стремящийся к тому, чтобы его текст был адекватно понят читателем, будет изучать, прогнозировать эти требования, ожидания, стереотипы восприятия, с тем чтобы создать текст, обладающий соответствующей структурой.

Хотя, естественно, в основной массе своей журналисты обходятся собственным эмпирическим опытом, интуицией. Однако это не исключает возможности использования ряда уже имеющихся научно обоснованных представлений об ожиданиях, требованиях, стереотипах конкретной аудитории, адресованных структуре журналистских текстов.

Формирование структур, удовлетворяющих те или иные требования, ожидания аудитории и создающих, таким образом, предпосылки для положительной оценки текста, осуществляется соответствующими методами, которые учитывают такие требования и ожидания. Рассмотрим их.

в начало главы << >> в начало

«Констатирующий» подход к построению текстов

Современная наука установила, что существуют различные типы читателей, телезрителей, радиослушателей. В качестве исходных называют две группы потребителей информации: 1) рационально (когнитивно) ориентированные; 2) эмоционально (аффективно) ориентированные. Из этого следует, что различны и ожидания, связанные с журналистским текстом. Можно предположить, что «рациональные» потребители информации ориентированы главным образом на публикации, констатирующие акты познания объектов реальности. Если автор сознательно учитывает ожидания «рациональных» реципиентов, их нацеленность на объективную информацию об отображаемом предмете и строит свой текст, ориентируясь на эти ожидания, можно считать, что он осуществляет, условно говоря, «констатирующий» подход в построении текстов.

Основой такого подхода будет служить описание, фиксация акта познания журналистом предмета реального мира. В том случае, когда описание используется для последовательного запечатления познавательного акта с целью создания текста, можно говорить о последовательно-описательном построении текста. Чтобы представить себе, какая структура публикации может возникнуть в результате фиксации познавательного акта, вспомним, что собой представляют процесс познания, познавательная деятельность (в том числе и расследовательская), каковы их состав и структура. Как полагают гносеологи, процесс познания есть результат взаимодействия следующих основных элементов:

· 1) познавательной деятельности людей;

· 2) средств познания;

· 3) объектов и предметов познания;

· 4) знаний.

Познавательная деятельность является элементом процесса познания и в то же время связывает все элементы воедино. Она направлена на реально существующие вещи, явления, свойства, связи, взаимодействия, поведение и действия самих людей. Эти объекты и их свойства становятся предметами познавательной деятельности.

Любое познание может быть рассмотрено в разных аспектах: со стороны целей, процесса, средств, методов, результатов. В ходе создания текста журналист может фиксировать как один, так и несколько аспектов познания предмета. Важнейшей, определяющей для него, естественно, является фиксация познания реальности в виде его результатов (это и есть ответы на часть отнесенных к универсальной формуле коммуникации вопросов: что? где? когда?). Выявляя реальные стороны предмета, познание создает информационный аналог действительности. И в этом случае фиксация, описание в тексте познаваемого, воссоздает структуру, диктуемую в той или иной мере структурой отображаемого предмета.

Отображаемые журналистом предметы имеют самый разный, подчас очень сложный характер. Предметом отображения в журналистике могут быть, как известно, события, явления; производственные процессы, творческая деятельность людей; личность человека. В том случае, когда описывается познание такого предмета, как отдельное событие (явление), структура текста формируется как ответ на вопросы: что? где? когда? как? Если описывается производственная деятельность людей, то в тексте отображается структура деятельности (цель – средство – условия, ход деятельности – результат). Причем описание осуществляется как ответ на вопросы: какова цель деятельности? каковы средства? каковы условия (что способствует или препятствует деятельности, то есть каковы проблемы?), каков результат? каковы оценки и самооценки деятельности и деятелей? каковы программы дальнейшей деятельности?

Если же автор рассказывает о человеке, то структура текста формируется как ответ на вопросы: что сделал человек? где? когда? зачем (цель)? что способствует его успехам? что мешает его деятельности? каковы его самооценки? оценки его другими? Причем структура текста может отображать ответ не обязательно на все перечисленные вопросы, а лишь на те, которые окажутся наиболее актуальными, интересными в той или иной области.

Результатом познания, конечно, может быть не только фиксация каких-то изученных граней отображения предмета, но и объяснение, оценка, предписание действия в связи с этим предметом. Естественно, при описании такого, например, результата познания, как объяснение, в структуре текста будет просвечивать структура объяснения. Если же фиксируются оценка, предписание, то, соответственно, в тексте будут присутствовать их структуры. Таким образом, общая структура текста, взятая со стороны прежде всего запечатленного в нем познавательного процесса, направленного на объект расследования, может быть описана следующими основными слагаемыми: описание фактов – объяснение – оценка – предписание.

Необходимо далее сказать, что в «живом» тексте отображение познавательного процесса (процесса расследования) происходит не только в отстраненной форме констатации полученных конечных данных. Авторы зачастую описывают и саму процедуру применения тех или иных методов познания, дают «картинки» процесса, условий этого познания. Фиксация в тексте процесса расследования в разных его аспектах приводит к тому, что происходит «наложение» разных структур одна на другую, возникает сложное их переплетение. В том случае, когда журналист не довольствуется описанием конечного результата какой-то деятельности, события, а пытается выяснить причины возникновения результата, оценить и сам результат, и усилия по его достижению, он обязательно описывает более или менее сложную взаимосвязь разных явлений. Именно эта связь и становится основой структуры текста, определяет его построение. Посмотрим, как это может происходить, на примере небольшой публикации «Взрыв на вокзале» (Комсомольская правда. 1996. 14 апреля).

«Сегодня вечером на Московском вокзале в Санкт-Петербурге произошел взрыв, в результате которого пострадали несколько человек, двое серьезно. Предполагается, что взрыв произошел после того, как один из прохожих бросил пакет в урну. По другой версии – сработало взрывное устройство в портфеле у одного из пострадавших. Внутренний двор Московского вокзала закрыт. К поездам, уходящим из города, допускаются только те, у кого есть билеты, и горожане, имеющие при себе удостоверение личности».

Дата добавления: 2015-10-16