Слова сияния», глава 30, страница 18 4 страница

— Я хочу попробовать, — сказал Абронай. — Возможно, стоит рассмотреть предложение о массовой трансформации нашего народа.

— Нет, — заговорила Зулн в ритме мира.

Член Совета пяти в вялой форме сидела, сгорбив плечи, и смотрела в землю перед собой. Она почти никогда ничего не говорила.

Эшонай настроила раздражение.

— Ну что еще?

— Нет, — повторила Зулн. — Это неправильно.

— Я бы хотел, чтобы мы все пришли к соглашению, — сказал Давим. — Зулн, разве ты не услышала причины?

— Это неправильно, — снова проговорила пребывающая в вялой форме.

— Она глупа, — сказала Эшонай. — Нам не следует обращать на нее внимания.

Давим загудел в ритме тревоги.

— Зулн представляет наше прошлое, Эшонай. Тебе не стоит говорить о ней такие вещи.

— Прошлое умерло.

Абронай присоединился к Давиму, загудев с тревогой.

— Наверное, стоит еще раз все обдумать. Эшонай, ты... разговариваешь не так, как раньше. Я не понимал, что изменения настолько сильные.

Эшонай настроила один из новых ритмов, ритм ярости. Песня звучала внутри нее, и она обнаружила, что тихонько гудит. Они были такими осмотрительными, такими слабыми! Они будут стоять и смотреть, как уничтожают ее народ.

— Мы встретимся сегодня позже, — сказал Давим. — Давайте поразмышляем. Эшонай, до этого я бы хотел поговорить с тобой наедине, если ты не против.

— Конечно.

Они поднялись со своих мест на вершине. Пока остальные спускались, Эшонай подошла к краю и посмотрела вниз. Шпиль казался слишком высоким, чтобы можно было спрыгнуть, даже в Доспехах Осколков. Но ей так хотелось попробовать.

Похоже, каждый слушающий в городе пришел к основанию шпиля, чтобы дождаться решения. За те недели, что прошли с момента трансформации Эшонай, разговоры о случившемся с ней — а потом и с другими — наполнили город определенной смесью тревоги и надежды. Многие приходили к ней и умоляли, чтобы их одарили новой формой. Они видели предлагаемые возможности.

— Не согласятся, — проговорила Венли за ее спиной, когда остальные спустились достаточно далеко. Она говорила в ритме злости, одном из новых ритмов. — Твои слова были слишком агрессивны, Эшонай.

— Давим с нами, — ответила Эшонай с уверенностью. — Чиви тоже решится, после некоторого убеждения.

— Этого не достаточно. Если Совет пяти не согласится единодушно...

— Не волнуйся.

— Наш народ должен перейти в новую форму, Эшонай, — сказала Венли. — Это неизбежно.

Эшонай поймала себя на том, что настроила новый вариант веселья... ритм насмешки. Она повернулась к сестре.

— Ты ведь знала, так? Ты знала в точности, что сотворит со мной новая форма. Знала еще до того, как перешла в нее сама.

— Я... Да.

Эшонай схватила сестру за переднюю часть накидки и, крепко держа, дернула к себе. В Доспехах Осколков это получилось легко, хотя Венли сопротивлялась сильнее, чем ей следовало, и маленькая искра красной молнии пробежала по рукам и лицу слушающей. Эшонай не привыкла к такой силе, проявляемой ее сестрой-ученым.

— Ты могла нас уничтожить, — проговорила Эшонай. — Что, если эта форма сотворила бы с нами что-то ужасное?

Крики. В ее голове. Венли улыбнулась.

— Как ты ее открыла? — спросила Эшонай. — О ней не поется в песнях. Здесь что-то другое.

Венли молчала. Она встретилась взглядом с Эшонай и загудела в ритме уверенности.

— Мы должны удостовериться, что Совет пяти согласится с планом, — сказала она. — Если мы хотим выжить и победить людей, нам придется перейти в штормовую форму — всем до одного. Мы должны призвать шторм. Он... этого ждал, Эшонай. Ждал и усиливался.

— Я обо всем позабочусь, — ответила Эшонай, отпустив Венли. — Ты сможешь собрать достаточно спренов, чтобы хватило на весь наш народ?

— Мои коллеги работали на протяжении всех трех недель. Мы будем готовы к трансформации многих тысяч за те два сверхшторма, что придут до наступления затишья.

— Хорошо.

Эшонай начала спускаться по ступеням.

— Сестра? — позвала Венли. — Ты что-то задумала. Что именно? Как ты убедишь Совет пяти?

Эшонай продолжила спускаться. С дополнительной устойчивостью и силой Доспехов Осколков ей не требовалось удерживаться за цепи для сохранения равновесия. Когда она спустилась почти до самого конца, туда, где члены Совета пяти разговаривали с народом, Эшонай остановилась, немного не доходя до толпы, и глубоко вздохнула.

Затем, так громко, как только смогла, она прокричала:

— Через два дня я поведу всех желающих в шторм и подарю им новую форму.

Толпа застыла, их напевы смолкли.

— Совет пяти пытается отказать вам в этом праве, — проревела Эшонай. — Они не хотят, чтобы вы обладали формой силы. Они испуганы как крэмлинги, прячущиеся в расщелинах. Они не могут вам отказывать! Каждый слушающий имеет право выбрать свою собственную форму.

Она воздела руки к небу, загудев в ритме решимости, и призвала шторм.

Крошечный шторм, жалкий вихрь по сравнению с тем, что ожидал своего часа. Он вырос между ее руками, появился ветер, пронзаемый молниями. Миниатюрная буря в ее ладонях — свет, мощь и ветер закрутились воронкой. Прошли столетия с тех пор, как использовалась эта сила, поэтому подобно реке, перекрытой дамбой, энергия нетерпеливо ожидала освобождения.

Буря выросла настолько, что стала задевать одежду, вокруг Эшонай бушевал вихрь из ветра и темного тумана, пронзаемый красными молниями. В конце концов все стихло. Она услышала, как повсюду в толпе запели в ритме благоговения — настоящие песни, а не тихие напевы или гудение. Слушающих захватили эмоции.

— С такой силой, — объявила Эшонай, — мы сможем уничтожить алети и защитить наш народ. Я видела ваше отчаяние. Я слышала, как вы поете в ритме скорби. Так не должно быть! Пойдемте со мной в шторм. Это ваше право, ваш долг — присоединиться ко мне.

За ее спиной на ступенях Венли загудела в ритме напряжения.

— Твои слова разделят нас, Эшонай. Слишком агрессивно, слишком внезапно!

— Сработает, — ответила Эшонай с уверенностью. — Ты не знаешь их так, как я.

Снизу на нее смотрели остальные члены Совета пяти. Они выглядели так, будто их предали, хотя она не слышала их песен.

Эшонай прошагала к основанию шпиля и протолкалась сквозь толпу. К ней присоединились солдаты в штормовой форме. Слушающие освободили ей проход, многие напевали в ритме тревоги. Большинство присутствующих были рабочими или пребывали в ловкой форме. Это имело смысл. Солдаты слишком практичны, чтобы без толку глазеть на Совет.

Эшонай и ее воины в штормовой форме покинули центральное кольцо города. Она позволила Венли идти следом, но не обращала на женщину никакого внимания. В конце концов Эшонай добралась до бараков на подветренной стороне Нарака — большой группы построек, расположенных рядом друг с другом и образующих солдатскую общину. Хотя ее солдаты не были обязаны спать именно здесь, многие поступали подобным образом.

С тренировочного полигона на соседнем плато доносился шум — там оттачивали свои навыки воины или, что более вероятно, обучались недавно прошедшие трансформацию новички. Второе отделение численностью сто двадцать восемь слушающих находилось за пределами города, наблюдая за людьми, вторгающимися на центральные плато. Военные пары разведчиков прочесывали равнины. Она дала им это задание вскоре после обретения новой формы, словно знала, что ей будет необходимо изменить ход битвы. Она хотела разузнать все, что только возможно, об алети и их текущей тактике.

Уже некоторое время ее солдаты не обращали внимания на куколок. Больше Эшонай не будет терять слушающих в этой жалкой игре. Теперь каждый мужчина или женщина под ее командованием представляли собой потенциал для штормовой формы.

Тем не менее здесь присутствовали и остальные дивизии. Всего семнадцать тысяч слушающих. В некоторых случаях могущественная сила, но такая незначительная по сравнению с тем, чем они располагали раньше. Эшонай подняла сжатый кулак, и ее отделение из солдат в штормовой форме распространило призыв собраться всем остальным. Те, кто тренировался, сложили оружие и направились к ней. Другие выходили из бараков. Через какое-то время все собрались вокруг Эшонай.

— Настало время покончить с алети, — громко объявила она. — Кто из вас готов последовать за мной?

В толпе послышались напевы в ритме решимости. Насколько она слышала, никто не настроил скептицизм. Великолепно.

— Для этого потребуется, чтобы каждый солдат перешел в штормовую форму, — прокричала Эшонай. Ее слова передавали по рядам.

Напевы в ритме решимости усилились.

— Я вами горжусь, — сказала Эшонай. — Я хочу, чтобы Штормовой отряд прошел по рядам и взял с вас слово, с каждого из вас, что он трансформируется. Если среди вас есть те, кто не хочет меняться, я хочу узнать об этом лично. Решение ваше по праву, и я не буду вас заставлять, но я должна знать.

Она взглянула на солдат в штормовой форме. Они отсалютовали и двинулись в толпу, разделившись на боевые пары. Эшонай шагнула назад, сложив руки на груди, и стала наблюдать, как они обходят каждую дивизию по очереди. В ее голове бились новые ритмы, хотя она старалась держаться подальше от ритма мира с его странными криками. Она не боролась с тем, во что превратилась. Глаза богов смотрели на нее слишком пристально.

Неподалеку собралось несколько солдат — знакомые лица на усиленных костях черепа, мужчины с кусочками драгоценных камней в бородах. Ее собственное отделение, ее бывшие друзья.

Она не могла толком объяснить, почему не выбрала их для первой трансформации, предпочтя двести солдат из разных дивизий. Ей были нужны послушные, но не самые умные воины.

Тьюд и остальные солдаты из отделения Эшонай... Они знали ее слишком хорошо. Они стали бы задавать вопросы.

Вскоре со всех взяли слово. Из ее семнадцатитысячного войска только горстка отвергла требуемую трансформацию. Тех, кто отказался, собрали на тренировочном полигоне.

Пока Эшонай обдумывала свой следующий шаг, приблизился Тьюд. Высокий, с мощными конечностями, он всегда пребывал в боевой форме за исключением двух недель в качестве партнера Билы. Он гудел в ритме решимости — способ, с помощью которого солдат выражал готовность подчиняться приказам.

— Я волнуюсь из-за всего происходящего, Эшонай, — сказал он. — Неужели нужно измениться столь многим?

— Если мы не пройдем трансформацию, — ответила она, — умрем. Люди нас уничтожат.

Он продолжал гудеть в ритме решимости, показывая, что доверяет ей. Однако его глаза говорили другое.

Вернулась и отсалютовала Мелу, одна из ее солдат в штормовой форме.

— Расчет окончен, генерал.

— Превосходно, — ответила Эшонай. — Передай мое слово войскам. Мы собираемся точно так же поступить с каждым в городе.

— С каждым? — спросил Тьюд с тревогой.

— У нас мало времени. Если мы не начнем действовать, то упустим шанс выступить против людей. Осталось два шторма. Я хочу, чтобы каждый доброволец в городе был готов принять штормовую форму до того, как они пройдут. Те, кто не желает измениться, имеют на это право, но я хочу, чтобы они собрались все вместе, чтобы мы понимали что к чему.

— Да, генерал, — проговорила Мелу.

— Двигайтесь тесными разведывательными порядками, — продолжила Эшонай, указав на городские кварталы. — Прочешите улицы, посчитайте каждого. Для скорости используйте также и нештормовые отряды. Говорите обычным жителям, что мы пытаемся определить, сколькими солдатами будем располагать в будущей битве. Пусть воины демонстрируют спокойствие и поют в ритме мира. Приведите всех, кто захочет трансформироваться, в центральный круг, а тех, кто откажется, — сюда. Выделите им сопровождение, чтобы они не затерялись.

Когда Мелу отошла передать приказ по рядам, к Эшонай подошла Венли. Тьюд вернулся в свое отделение.

Каждые полгода они подсчитывали численность и проверяли баланс форм. Бывало, им требовались добровольцы для партнерской или рабочей формы. Гораздо чаще нужны были желающие перейти в боевую форму.

А значит, подобные действия знакомы солдатам, и они с легкостью выполнят распоряжения. После стольких лет войны они привыкли делать то, что она им приказывала. У многих проявлялась та же депрессия, что и у обычных слушающих, только у солдат она выражалась в жажде крови. Они просто хотели сражаться. Возможно, если бы Эшонай отдала соответствующий приказ, они бросились бы на людские лагеря, даже десятикратно превосходящие их по численности.

«Совет пяти фактически сам вручил мне власть, — подумала Эшонай, когда показались первые из не желающих трансформироваться, сопровождаемые солдатами. — Все эти годы я была абсолютным военным лидером, и каждый, в ком был хоть намек на агрессию, стал моим солдатом».

Рабочие подчинятся в соответствии с их природой. Многие представители ловкой формы, кто еще не трансформировался, оставались верны Венли, и большинство из них стремилось стать учеными. Тем, кто в партнерской форме, все равно, а нескольким слушающим в вялой форме не хватит мозгов, чтобы возразить.

Город принадлежал ей.

— К сожалению, нам придется их убить, — сказала Венли, наблюдая за собравшимися вместе неподчинившимися. Они столпились в кучу, испуганные, несмотря на тихие напевы солдат. — Твои войска справятся с заданием?

— Нет, — ответила Эшонай, покачав головой. — Многие откажутся, если мы решим действовать сейчас. Нам нужно подождать, пока все солдаты трансформируются. Тогда они не станут возражать.

— Что за сентиментальность, — проговорила Венли со злостью. — Я думала, ты контролируешь их преданность.

— Не устраивай мне допрос, — ответила Эшонай. — Этим городом управляю я, не ты.

Венли притихла, хотя продолжила гудеть в ритме злости. Она попытается перехватить контроль у Эшонай. Неприятное понимание, так же, как понимание того, насколько сильно сама Эшонай жаждала власти. Так на нее не похоже. Совсем.

«Ничего из происходящего не пришлось бы мне по вкусу. Я...»

Биения новых ритмов омывали ее разум. Она отвлеклась от своих мыслей, когда приблизилась группа солдат, тащивших кричащего мужчину. Абронай, один из Совета пяти. Ей следовало догадаться, что он станет проблемой. Он слишком легко справлялся с недостатками партнерской формы, избегая ее соблазнов.

«Его трансформация может оказаться опасной», — подумала Эшонай. Абронай контролировал себя слишком хорошо.

По мере того, как солдаты в штормовой форме подводили его к Эшонай, крики становились отчетливее.

— Это возмутительно! Нами руководит Совет пяти, а не воля одного-единственного слушающего! Разве вы не видите, что эта форма, новая форма, взяла над ней верх? Вы все сошли с ума! Или... или хуже.

Его слова казались тревожаще близки к правде.

— Отведите его к остальным, — приказала Эшонай, сделав жест в сторону группы несогласных. — Что насчет остальных из Совета?

— Они согласились, — ответила Мелу. — Некоторые неохотно, но согласились.

— Иди и найди Зулн. Отправь ее к несогласным. Я не доверяю ей в том, что нужно сделать.

Солдат не стала задавать вопросы, потащив Аброная прочь. На большом плато собралось около тысячи несогласных, заполнив собой тренировочный полигон. Приемлемо маленькое количество.

— Эшонай... — Песня звучала в ритме тревоги. Она повернулась навстречу подошедшему Тьюду. — Мне не нравится то, чем мы здесь занимаемся.

Тревога. Эшонай волновалась, что с ним будет непросто. Она взяла Тьюда под руку, увлекая в сторону. Новые ритмы бились в ее разуме в такт бронированным ступням, скрипящим о камень. Как только они отошли на безопасное расстояние, чтобы их не могли услышать Венли и остальные, Эшонай повернулась к Тьюду и посмотрела ему в глаза.

— Не вмешивайся, — сказала она с раздражением, выбрав один из старых, знакомых ему ритмов.

— Эшонай, — тихо произнес он. — Это неправильно. Ты знаешь, что это неправильно. Я согласился измениться — как и каждый солдат — но это неправильно.

— Разве ты не согласен, что нам требуется новая тактика в войне? — спросила Эшонай в ритме решимости. — Мы медленно умираем, Тьюд.

— Нам действительно требуется новая тактика, — ответил Тьюд. — Но... С тобой что-то не так, Эшонай.

— Нет, мне всего лишь требовался повод для решительных действий. Тьюд, я раздумывала над чем-то подобным на протяжении месяцев.

— Над переворотом?

— Не над переворотом. Над сменой приоритетов. Мы обречены, если не изменим подход! Моей единственной надеждой стало исследование Венли. Она открыла только эту форму. Что ж, я должна попробовать использовать ее, предпринять одну последнюю попытку спасти наш народ. Совет пяти хотел меня остановить. Я сама слышала, как ты жаловался, что они только разговаривают, но не действуют.

Он загудел в ритме размышления. Однако она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, когда он настраивает неискренний ритм. Биения были слишком явными, слишком сильными.

«Я почти его убедила, — подумала Эшонай. — Дело в красных глазах. Я вселила в него и в некоторых других солдат дивизии страх. Они слишком боятся наших богов».

Стыдно признать, но, возможно, ей придется казнить его и своих бывших товарищей.

— Я вижу, что не убедила тебя, — сказала Эшонай.

— Я просто... Не знаю, Эшонай. Мне не нравится то, что происходит.

— Позже я поговорю с тобой поподробнее. Прямо сейчас у меня нет времени.

— И что ты собираешься с ними сделать? — спросил Тьюд, кивнув на группу слушающих. — Очень напоминает облаву на тех, кто с тобой не согласен. Эшонай... Ты понимаешь, что твоя собственная мать находится среди них?

Она вздрогнула, вглядевшись и заметив свою старую мать, которую вели к общей группе двое солдат в штормовой форме. Они даже не обратились к ней с вопросом. Означало ли это, что они были крайне послушными несмотря ни на что или просто опасались, что она даст слабину из-за того, что ее мать отказалась измениться?

Эшонай слышала, как поет мать. Пока ее вели, звучала одна из старых песен.

— Можешь присматривать за этой группой, — сказала Эшонай Тьюду. — Ты и те солдаты, которым доверяешь. Я поручу контроль над несогласными своему собственному отделению и поставлю тебя во главе. Таким образом, с ними ничего не случится без твоего одобрения.

Он помедлил и кивнул, загудев в ритме размышления, на этот раз по-настоящему. Она позволила ему удалиться, и Тьюд трусцой побежал к Биле и нескольким другим солдатам из бывшего отделения Эшонай.

«Бедный, доверчивый Тьюд, — подумала она, пока он принимал командование над охраной несогласных. — Спасибо, что позволил так просто себя одурачить».

— С этой частью ты хорошо справилась, — сказала Венли, когда Эшонай подошла к ней обратно. — Ты сможешь удерживать город под контролем достаточно долго, чтобы все успели трансформироваться?

— С легкостью, — ответила Эшонай, кивнув солдатам, подошедшим с донесениями. — Просто позаботься о том, чтобы спрены были в наличии и в нужном количестве.

— Позабочусь, — проговорила Венли с удовлетворением.

Эшонай выслушала донесения. Все, кто согласился на трансформацию, собрались в центре города. Настало время поговорить с ними и опутать их заготовленной ложью: что Совет пяти будет восстановлен после того, как они разберутся с людьми, что нет причин волноваться. Что все в полном порядке.

Эшонай шагала по городу, который теперь принадлежал ей, окруженная солдатами в новой форме. Ради пущего эффекта она призвала Клинок Осколков, последний Клинок ее народа, и закинула его на плечо.

Она прошла к центру города, минуя полуразрушенные здания и хижины из панцирей. Чудо, что постройки оказались способны пережить сверхшторм. Ее народ заслуживал большего. С возвращением богов они это получат.

К ее раздражению, понадобилось некоторое время, чтобы слушающие успокоились и приготовились внимать. Примерно двадцать тысяч пребывающих не в боевой форме, собранные вместе, являли собой впечатляющее зрелище. При их виде казалось, что население города не такое уж и маленькое. Тем не менее здесь присутствовала лишь толика их первоначальной численности.

Солдаты усадили всех собравшихся и приготовили посланников, чтобы передавать слова Эшонай тем, кто находился далеко и не мог ее услышать. Ожидая окончания приготовлений, Эшонай выслушала доклады по численности населения. Поразительно, но большинство отказавшихся трансформироваться оказались рабочими. Считалось, что они должны слушаться. Что ж, большая их часть были пожилыми, теми, кто не сражался в войне против алети. Теми, кому не пришлось видеть, как погибают их друзья.

Она ожидала у основания шпиля, пока все будет готово. Чтобы начать свою речь, Эшонай поднялась по ступеням, но остановилась, заметив бегущего к ней Вараниса, лейтенанта. Он был одним из тех, кого она выбрала для первой трансформации в штормовую форму.

Внезапно встревожившись, Эшонай настроила ритм разрушения.

— Генерал, — проговорил Варанис с тревогой. — Они сбежали!

— Кто?

— Те, кого вы приказали нам отделить, те, кто не захотел трансформироваться. Они сбежали.

— Что ж, догоните их, — ответила Эшонай со злостью. — Они не могли уйти далеко. Рабочие не смогут перепрыгнуть ущелья, они убежали не дальше последних мостов.

— Генерал! Они разрушили один из мостов, а затем использовали веревки, чтобы спуститься в само ущелье. Они ушли понизу.

— Тогда в любом случае они все равно что мертвы, — проговорила Эшонай. — Через два дня налетит шторм. Они окажутся запертыми в ущельях и погибнут. Забудьте о них.

— Что насчет их охранников? — требовательно спросила Венли в ритме злости, протолкавшись к Эшонай. — Почему за ними не следили?

— Охранники сбежали вместе с ними, — ответил Варанис. — Эшонай, их возглавлял Тьюд.

— Не важно, — ответила Эшонай. — Ты свободен.

Варанис ушел.

— Ты не удивлена, — произнесла Венли в ритме разрушения. — Что это за охранники, которые помогают сбежать заключенным? Что ты наделала, Эшонай?

— Не ставь под сомнение мои действия.

— Я...

— Не ставь под сомнение мои действия, — повторила Эшонай, схватив сестру за шею бронированной рукой.

— Убей меня, и ты уничтожишь все, — ответила Венли без малейшего намека на страх в голосе. — Они никогда не последуют за женщиной, публично убившей собственную сестру, и только я смогу подготовить спренов, которые нужны тебе для трансформации.

Эшонай загудела в ритме насмешки, но отпустила Венли.

— Я собираюсь произнести речь.

Она повернулась к сестре спиной и стала подниматься по ступеням, чтобы выступить перед своим народом.

Я адресую это письмо «старому другу», поскольку даже не могу представить, какое имя ты используешь теперь.

Каладин никогда раньше не сидел в тюрьме.

Клетки, да. Ямы. Загоны. Под стражей в комнате. В настоящей тюрьме — никогда.

Возможно потому, что тюрьмы оказались слишком хороши. Ему предоставили два одеяла, подушку и ночной горшок, который регулярно меняли. Кормили намного лучше, чем когда он был рабом. Каменная полка — не самая удобная постель, но с одеялами не так уж плоха. В камере не имелось ни одного окна, но он хотя бы не оставался снаружи во время шторма.

В общем, камера была очень хорошей. И Каладин ее ненавидел.

В прошлом он попадал в тесные помещения только для того, чтобы переждать сверхшторм. Теперь же, запертый здесь в течение многих часов, когда ему не оставалось ничего иного, кроме как лежать на спине и размышлять... Каладин обнаружил, что тревожится, потеет, скучает по открытому пространству. Скучает по ветру. Одиночество его не беспокоило. Только эти стены. Он чувствовал, как они давят на него.

На третий день заключения мостовик услышал шум, доносящийся из глубины тюрьмы, вдали от камеры. Он поднялся, не обращая внимания на Сил, которая сидела на невидимой скамейке на стене. Почему кричали? Из коридора донеслось эхо.

Его маленькая камера была единственной в этом помещении. С тех пор, как его заперли, Каладин видел только стражников и слуг. Сферы на стенах сияли, хорошо освещая пространство. Сферы — в месте содержания преступников. Неужели их принесли сюда в насмешку над заключенными? Богатство, но вне пределов досягаемости.

Он прижался к холодной решетке, прислушиваясь к отдаленным крикам. Представил, как Четвертый мост пришел, чтобы его спасти. Отец Штормов, не дай им выкинуть что-нибудь настолько идиотское.

Каладин посмотрел на одну из сфер в лампе на стене.

— Что? — спросила его Сил.

— Я мог бы подобраться достаточно близко, чтобы впитать ее свет. Она лишь чуть-чуть дальше, чем находились паршенди, когда я вытягивал свет из их драгоценных камней.

— И что потом? — тихо спросила Сил.

Хороший вопрос.

— Ты помогла бы мне сбежать, если бы я захотел?

— А ты хочешь?

— Я не уверен. — Каладин развернулся на месте и прислонился спиной к прутьям. — Может быть, это будет необходимо. Но побег — нарушение закона.

Сил задрала подбородок.

— Я не высший спрен. Законы не важны, важна справедливость.

— В этом вопросе мы единодушны.

— Но ты пришел добровольно, — сказала она. — Почему теперь ты хочешь уйти?

— Я не позволю им казнить себя.

— Они и не собираются. Ты слышал Далинара.

— Далинар может идти в Бездну. Он позволил этому случиться.

— Он попытался...

— Он позволил этому случиться! — отрезал Каладин, отвернувшись и ударив кулаком по решетке.

Очередная штормовая клетка. Закончил там же, где и начал!

— Он такой же, как и остальные, — прорычал он.

Сил метнулась к нему, остановившись между прутьями решетки, и уперла руки в бедра.

— Повтори-ка.

— Он... — Каладин отвернулся. Лгать ей было трудно. — Ладно, хорошо. Он не такой. Чего не скажешь о короле. Признай, Сил. Элокар — ужасный король. Сначала он пел мне дифирамбы, когда я пытался его защитить. А теперь, по щелчку пальцев, желает меня казнить. Как ребенок.

— Каладин, ты меня пугаешь.

— Я? Ты говорила, чтобы я доверял тебе, Сил. Когда я спрыгнул вниз, на арену, ты сказала, что теперь-то все будет по-другому. И в чем отличие?

Она отвела взгляд в сторону, внезапно став очень маленькой.

— Даже Далинар признал, что король совершил большую ошибку, позволив Садеасу избежать поединка, — сказал Каладин. — Моаш и его друзья правы. Королевству будет лучше без Элокара.

Сил опустилась на пол, склонив голову.

Каладин вернулся к скамье, но был слишком возбужден, чтобы сидеть. Он обнаружил, что меряет шагами камеру. Как можно ожидать, что кто-то станет жить взаперти в маленькой камере без свежего воздуха, без возможности дышать? Не стоило позволять запереть себя.

«Тебе лучше сдержать свое слово, Далинар. Вытащи меня отсюда. Поскорее».

Шум, чем бы он ни был, затих. Когда служанка принесла еду, протолкнув ее через маленькое отверстие в нижней части решетки, Каладин спросил в чем дело. Она не стала отвечать и убежала прочь, как крэмлинг перед штормом.

Вздохнув, он потянулся за пищей — вареные овощи, политые черным соленым соусом, — и шлепнулся обратно на скамью. Ему давали еду, которую можно есть руками. На всякий случай никаких вилок или ножей.

— Милое у тебя тут местечко, мостовичок, — произнес Шут. — Я сам несколько раз подумывал переехать сюда. Но хотя арендная плата, возможно, и низкая, вступительный взнос непомерно высок.

Каладин вскочил на ноги. Шут сидел за пределами камеры, на скамейке у дальней стены, под лампой, и настраивал у себя на коленях какой-то странный инструмент с тугими струнами, изготовленный из полированного дерева. Еще минуту назад никакого Шута не было и в помине. Шторма... А разве скамейка стояла там раньше?

— Как ты сюда попал? — спросил Каладин.

— Ну, есть такие штуки, называются двери...

— Охрана пропустила тебя?

— Технически? — спросил Шут, ущипнув струну, и наклонился, чтобы послушать звук, а затем ущипнул другую. — Да.

Каладин снова сел на койку в камере. Шут был полностью в черном. Он вытащил из-за пояса тонкий серебристый меч, положил его на скамью рядом и свалил туда же коричневый мешок. Склонившись и скрестив ноги, Шут продолжал настраивать инструмент. Он тихо напевал про себя и кивал.

— Благодаря абсолютному слуху, — проговорил он, — все становится намного проще, чем было когда-то...

Каладин сидел и ждал, в то время как Шут откинулся к стене. И... ничего.

— Удобно? — спросил Каладин.

— Да. Спасибо.

— Ты явился, чтобы порадовать меня музыкой?

— Нет. Ты ее не оценишь.

— Тогда почему ты здесь?

— Мне нравится посещать людей в тюрьме. Я могу сказать им все, что пожелаю, и они ничего не могут с этим поделать.

Шут посмотрел на Каладина и с улыбкой положил пальцы на инструмент.

— Я пришел за историей.

— Какой историей?

— Той, которую ты собираешься мне рассказать.

— Ба! — воскликнул Каладин, ложась на скамейку. — Сегодня у меня нет настроения играть в твои игры, Шут.

Шут извлек ноту из инструмента.

— Все постоянно так говорят, что заранее делает эту фразу избитой. Я в сомнении. Бывает ли хоть кто-то в настроении для моих игр? И если так, то не разрушит ли это цель игры изначально?

Каладин вздохнул, а Шут продолжил извлекать ноты.

Дата добавления: 2015-10-16