Глава шестая. В жизнь Элама Харниша вошла Дид Мэсон

В жизнь Элама Харниша вошла Дид Мэсон. Вошла как-то незаметно, словно

невзначай. Он сперва отнесся к ней с полным равнодушием, почти уие отличая

ее от мебели своего кабинета, от мальчишкипосыльного, от Морисона,

состоявшего в должности бухгалтера и доверенного, а также от прочих

принадлежностей всякой конторы, где ворочает делами биржевой сверхчеловек.

Если бы в первые месяцы ее службы у Харниша его спросили, какого цвета у нее

глаза, он не мог бы ответить. Оттого, что ее волосы были не светлые, а

каштановые, у него сложилось смутное представление о ней как о брюнетке.

Кроме того, ему казалось, что она не худая, хотя, с другой стороны, он был

почти уверен, что она не полная. Относительно того, как она одевается, он не

имел ни малейшего понятия. Он не был знатоком женских нарядов и ничуть ими

не интересовался. Но поскольку он не замечал ничего необычного, он считал,

что как-то она, по-видимому, одевается. Для него она была "мисс Мэсон" -- и

только, хотя он и отдавал себе отчет, что она превосходная стенографистка;

однако и это мнение о ней не имело прочного основания, ибо других

стенографисток он не знал и ничуть не сомневался, что все они работают

отлично.

Однажды, просматривая письмо, прежде чем подписать его, он наткнулся на

слова "о деле". Быстро пробежав глазами страницу, он нашел несколько "про

дело". Других "о деле" не было. Это единственное "о деле" сразу привлекло

его внимание. Он дважды нажал кнопку звонка, и через минуту в кабинет вошла

Дид Мэсон.

-- Разве я так сказал, мисс Мэсон? -- спросил он, протягивая письмо и

указывая пальцем на криминальные слова.

Она досадливо поморщилась: оправдываться бесполезно -- улика была

налицо.

-- Виновата, -- сказала она, -- я ошиблась. Но только это, в сущности,

не ошибка, -- торопливо прибавила она.

-- Почему такое? -- недовольным тоном возразил Харниш. -- По-моему, это

неверно.

Она уже успела дойти до двери. На его слова она обернулась, держа в

руках злополучное письмо.

-- А все-таки так правильно.

-- Но тогда "про дело" неправильно.

-- Конечно, -- не сморгнув, ответила она. -- Поправить?

-- "В понедельник я сам приеду, и мы поговорим о деле", -- вслух

повторил Харниш; он произнес эти слова раздельно, напряженно вслушиваясь в

звук своего голоса, потом покачал головой. -- Нет, мисс Мэсон, что-то не то.

Нет и нет. Ведь и ко мне никто так не пишет. Все говорят "про дело", даже

образованные. Разве нет?

-- Да, -- согласилась она и пошла к своей машинке, чтобы внести в

письмо исправление.

Случилось так, что в компании, с которой он завтракал в тот день,

оказался молодой англичанин -- горный инженер. В другое время Харниш не

обратил бы внимания на речь англичанина, но теперь, после спора со своей

стенографисткой, он с первых же слов заметил, что тот говорит "о деле"; ни

разу в течение завтрака он не сказал "про дело", за это Харниш мог

поручиться.

Встав из-за стола, он отвел в уголок своего приятеля Маккинтоша; Харниш

знал, что Маккинтош получил высшее образование, -- недаром он когда-то слыл

первоклассным футболистом.

-- Послушай, Бэнни, -- спросил Харниш, -- как надо говорить: "Я сам

приеду в понедельник, и мы поговорим про дело" или: "Поговорим о деле"?

Бывший чемпион футбола наморщил лоб и с минуту мучительно думал.

-- Понятия не имею, -- сознался он. -- А как я говорю?

-- Конечно, "про дело".

-- Ну, тогда "о деле" правильно. У меня грамматика всегда хромала.

На обратном пути в контору Харниш зашел в книжную лавку и приобрел

учебник по грамматике; он просидел над ним добрый час, задрав ноги на стол и

старательно листая страницы.

-- Провалиться мне на этом месте, девчонка-то права! -- заключил он

наконец.

И тут он впервые подумал о стенографистке как о живом существе. До сих

пор она была в его глазах только особой женского пола и предметом конторской

обстановки. Но теперь, когда она доказала, что лучше знает грамматику,

нежели дельцы и даже окончившие университет футболисты, она стала для него

личностью. Она приковала его внимание к себе с такой же силой, как

злосчастное "о деле" в аккуратно отпечатанном письме.

Вечером, когда она уходила из конторы, он пригляделся к ней и в первый

раз заметил, что она хорошо сложена и одета со вкусом. Он плохо разбирался в

дамских туалетах и не мог оценить во всех подробностях красивую блузку и

элегантный английский костюм, но ему понравился общий вид -- все было на

месте, ничего лишнего, ничто не портило впечатления.

"Да она премиленькая", -- решил он про себя, когда за ней захлопнулась

входная дверь.

На другое утро, диктуя стенографистке письма, он заметил, что у нее

очень красиво уложены волосы, хотя нипочем не сумел бы описать ее прическу.

Просто ему приятно было смотреть на ее головку. Она сидела спиной к окну, и

он обратил внимание, что волосы у нее каштановые, с бронзовым отливом. Под

бледными лучами солнца, проникавшими в окно, бронзовые искорки поблескивали

словно золотые, и это тоже было очень красиво. "Странно, -- подумал он, --

как я этого раньше не приметил".

В середине письма ему снова понадобился тот оборот, из-за которого они

вчера поспорили. Он вспомнил свое единоборство с учебником и произнес:

-- "О деле, о котором мы с вами говорили, я..."

Мисс Мэсон быстро взглянула на него. Она сделала это невольно, не сумев

скрыть своего удивления. Уже в следующую секунду она опустила ресницы,

готовая продолжать запись. Однако Харниш успел рассмотреть, что глаза у нее

серые.

Впоследствии он узнал, что в этих серых глазах иногда вспыхивают

золотистые точечки; но и того, что он сейчас увидел, оказалось достаточно,

чтобы повергнуть его в изумление: почему, собственно, он был так твердо

уверен, что волосы у нее черные, а глаза карие?

-- А ведь вы были правы, -- сказал он, смущенно улыбаясь, что никак не

вязалось с резкими, как у индейца, чертами его лица.

За это чистосердечное признание он был вознагражден еще одним взмахом

ресниц и приветливой улыбкой; кстати, он окончательно убедился, что глаза у

нее серые.

-- Только мне все-таки кажется, что это неправильно, -- пожаловался он.

Она весело засмеялась.

-- Простите, -- спохватилась она, однако не удержалась и тут же

добавила: -- Но вы такой смешной.

Харнишу стало немного не по себе, тем более что солнце упорно золотило

ее волосы.

-- Я вовсе не шучу, -- сказал он.

-- Потому-то и вышло смешно. Но вы не сомневайтесь, это совершенно

правильно, в точности по грамматике.

-- Ну что ж, ладно, -- вздохнул он. -- Значит, так: "О деле, о котором

мы с вами говорили... я..." Записали?

И он продиктовал письмо до конца.

Вскоре он обнаружил, что, когда у нее нет работы, она читает книгу или

журнал, либо занимается рукоделием.

Как-то, проходя мимо ее стола, он взял в руки томик стихов Киплинга и с

недоумением заглянул в него.

-- Вы любите читать, мисс Мэсон? -- спросил он и положил книгу обратно.

-- Люблю, -- ответила она. -- Очень люблю.

В другой раз он увидел на ее столе "Колеса счастья" Уэллса.

-- Про что это? -- спросил он.

-- Да просто роман, любовная история.

Она умолкла, но он медлил уходить, и она почувствовала, что неудобно не

прибавить еще что-нибудь.

-- Один скромный лондонский клерк во время отпуска отправился

путешествовать на велосипеде и влюбился в девушку гораздо выше его по

общественному положению. Она дочь известной писательницы и все.

-- Это очень увлекательная история и печальная, не трагическая. Хотите

почитать?

-- А он женился на ней? -- спросил Харниш.

-- Нет, не женился, в этом все дело. Ведь он...

-- И вы прочли такую толстенную книгу, чтобы узнать, что он на ней не

женился? -- с недоумением бормотал Харниш.

Мисс Мэсон стало смешно, но в то же время слова Харниша задели ее за

живое.

-- Но вы же читаете целыми днями биржевые котировки и сообщения о

состоянии рынка, -- возразила она.

-- Так ведь тут есть польза. Это нужно для дела. Как можно сравнивать?

Мне мое чтение приносит деньги.

-- А что вы находите в ваших книгах?

-- Новые мысли, убеждения, просто жизнь.

-- Гроша ломаного это не стоит.

-- Не всегда можно переводить жизнь на деньги, -- ответила она.

-- Ну что ж, -- сказал он с чисто мужской снисходительностью, -- если

вам это нравится, то нечего и спорить. О вкусах вообще спорить не

приходится.

Хоть это и было сказано несколько свысока, тоном превосходства, его

кольнула мысль, что мисс Мэсон, по-видимому, очень ученая, и на минуту он

почувствовал себя дикарем, лицом к лицу столкнувшимся с явлением недоступной

ему, неизмеримо более высокой культуры. В глазах Харниша культура не имела

никакой цены, и в то же время ему смутно представлялось, что не так уж она

бесполезна, как кажется.

Однажды он опять увидел на ее столе книгу. Но эта книга была ему

знакома, он сразу узнал обложку, -- и он прошел мимо, не останавливаясь.

Книгу написал один журналист, побывавший на Клондайке, и Харниш знал, что

там написано про него и есть его портрет, и еще он знал, что целая глава

посвящена трагической смерти одной женщины, поторопившейся уйти из жизни,

"потому что время не ждет".

После этого Харниш больше не говорил с мисс Мэсон о книгах: нетрудно

вообразить, какое превратное мнение о нем она составит себе, когда прочтет

эту главу. Обиднее всего, что приходится терпеть напраслину. Уж что-что, но

чтобы он, Время-не-ждет, прослыл сердцедом, из-за которого женщины кончают с

собой! И надо же случиться такому несчастью, что из тысяч написанных книг

именно эта книга попала в руки стенографистке! Целую неделю Харниш испытывал

тягостное сознание вины в присутствии мисс Мэсон; и он готов был поклясться,

что однажды перехватил пристально устремленный на него взгляд, словно она

изучала его, пытаясь понять, что он за человек.

Он обратился к своему бухгалтеру, в надежде выудить у него какие-нибудь

сведения о мисс Мэсон. Но тот сначала дал волю своим оскорбленным чувствам и

только после этого сообщил то немногое, что знал о ней.

Она родом из округа Сискийу. Конечно, работать вместе с ней хорошо, но

очень уж важничает, никого до себя не допускает.

-- Почему вы так думаете? -- спросил Харниш.

-- Да потому, что она не желает водить знакомство со своими

сослуживцами, считая себя выше их. Ни с кем знаться не хочет. Вот я,

например: сколько раз я приглашал ее и в театр, и в парк на аттракционы, или

еще куда-нибудь. Ни за что. Говорит, что любит поспать вволю, что должна

рано ложиться и до дому далеко -- она в Беркли живет.

До сих пор Харниш слушал Моррисона с большим удовлетворением. Понятно,

она не такая, как все, о чем тут говорить. Однако от дальнейших пояснений

бухгалтера у него защемило сердце.

-- Но все это отговорки. Просто она дружит со студентами. Она, видите

ли, любит поспать и поэтому не может пойти со мной в театр, но танцевать с

ними у нее находится время. Я слышал, что она не пропускает ни одной

вечеринки в университете. Вообще я нахожу, что для стенографистки она

слишком горда и независима. Лошадь верховую держит. По воскресеньям уезжает

в горы. Ездит по-мужски, я сам видел. Да, она ни в чем себе не отказывает; и

должен сказать -- не понимаю, как это у нее получается. На шестьдесят пять

долларов в месяц? И еще она содержит больного брата.

-- С родителями живет? -- спросил Харниш.

-- Нет, она сирота. Я слышал, что родители были состоятельные люди.

Должно быть, это правда, иначе ее брат не мог бы учиться в Калифорнийском

университете. У отца было скотоводческое ранчо, но он начал играть на акциях

золотопромышленных компаний или что-то в этом роде и разорился. Вскоре после

этого он уехал. А мать ее давно умерла. Содержание брата, понятно, стоит ей

уйму денег. Он когда-то был здоровый, играл в футбол, увлекался охотой,

много ездил по горам и тому подобное. Несчастье случилось с ним, когда он

объезжал лошадь, а потом он заболел ревматизмом или еще чем-то. Одна нога

так и осталась короче другой он сохнет, так что ходит он на костылях. Я их

видел как-то раз на переправе. Врачи уже много лет мудрят над ним. Сейчас

он, кажется, во Французской больнице лежит.

Эти отрывочные сведения о мисс Мэсон еще более подогрели интерес к ней

Харниша. Но личные отношения с ней, как сильно ни желал этого Харниш, никак

не налаживались. Он часто подумывал о том, не пригласить ли ее позавтракать

вместе, но против этого восставало прирожденное рыцарство, свойственное

пионерам Дикого Запада, и он ни разу не поддался искушению. Честный,

уважающий себя человек не должен приглашать в ресторан свою стенографистку.

Многие это сделали, -- он достаточно наслушался сплетен в своем клубе; но к

таким людям он относился с презрением, а девушек жалел. Он считал, что

мужчина имеет меньше прав на женщину, которая служит у него, чем на просто

знакомую или даже незнакомую. Несомненно, не будь мисс Мэсон служащей его

конторы, она давно побывала бы с ним в театре или в ресторане. Но поскольку

время служащей в рабочие часы принадлежит хозяину, любые притязания на ее

свободное время равносильны злоупотреблению властью. Так поступать может

только человек грубый, без стыда и совести. Ведь это значит пользоваться

тем, что заработок девушки зависит от ее хозяина. Может быть, она принимает

приглашения только потому, что боится рассердить его, а вовсе не из симпатии

к нему.

А ему-то уж тем более не пристало навязываться мисс Мэсон, -- разве не

читала она эту злосчастную книгу о Клондайке? Хорошего она, должно быть,

мнения о нем, если даже с таким красивым, воспитанным молодым человеком, как

Моррисон, не желает водить знакомство. А помимо всего, ему мешала робость.

Только женщин он и боялся в жизни, и всю жизнь боялся их. И даже сейчас,

когда впервые в нем зародилась тоска по женской любви, он не сразу победил

эту робость. Им все еще владел страх, что женщина подчинит его себе, и он

невольно искал предлогов не сближаться с Дид Мэсон.

Дата добавления: 2015-10-16