В) Высшие психические функции человека

Мы видели, что пересмотр наших представлений о строении даже относительно простых биологических функций, не говоря уже о более сложных (как, например, движение), привел к коренному изменению принципов их локализации в головном мозгу. Как же обстоит дело с проблемой локализации высших психических функций, которая всегда стояла в центре вопроса о работе мозга как органа психической деятельности?

После сказанного выше мы не имеем никаких оснований локализовать такие сложные процессы, как предметное восприятие или логическое мышление в ограниченных участках коры головного мозга, и возвращаться к наивным представлениям о том, что в мозговой коде существуют врожденные «центры» воли или отвлеченного мышления.

Однако значит ли это, что мы должны вовсе отказываться от дифференцированного анализа материального субстрата этих сложнейших процессов и ограничиваться утверждением, что высшие психические функции осуществляются «мозгом как единым целым»? Или же мы должны считать, что эти психические процессы вообще не подлежат локализации, т. е. согласиться с мнением Шеррингтона, что «рефлекс и дух резко противостоят друг другу... взаимно исключают друг друга.., что дух включает какой-то совершенно иной, абсолютно новый принцип действия» (Шеррингтон, 1934)?¹.

Для того чтобы ответить на эти вопросы, нам нужно обратиться к анализу тех изменений, которые произошли в понимании высших психических функций за последние десятилетия, и к тем достижениям, которые имели место за это время в психологической науке.

Основным достижением современной психологии можно считать отказ от идеалистического представления о высших психических функциях как проявлениях некоего духовного принципа, обособленного от всех остальных явлений природы, а также и отказ от натуралистического подхода к ним как к естественным свойствам, заложенным природой в мозгу человека.

Едва ли не самым крупным успехом современной материалистической психологии было введение исторического метода, позволившего подойти к высшим психическим функциям как к сложному продукту общественно-исторического развития. Эти представления, связанные прежде всего с именами советских психологов (Л. С. Выготский, 1956, 1960; А. Н. Леонтьев, 1959, 1961 и др.) и частично с именами прогрессивных зарубежных исследователей (П. Жанэ, 1928; А. Валлон, 1942 и др.), имеют решающее значение для занимающего нас вопроса.

¹ Такие высказывания не единичны и в поздних работах Шеррингтона. Они встречаются в целой серии его публикаций последних лет (см. Шеррингтон, 1942, 1946).

Современная психология полностью отошла от прежних представлений о сложных психических процессах как далее неразложимых «способностях» психики или первичных «свойствах» мозговых процессов человека. Ею полностью отвергается и представление о том, что сознательные процессы человека следует оценивать как проявления «духовного принципа», не подлежащего дальнейшему объяснению.

Современная психологическая наука, следуя положениям И. М. Сеченова и И. П. Павлова, рассматривает высшие психические процессы как сложную рефлекторную деятельность, благодаря которой осуществляется отражение действительности. Она отрицает «чисто активные», волевые процессы или «чисто пассивные» ощущения и восприятия. Детерминистически подходя к произвольным движениям и действиям, она всегда ищет их афферентную основу. Изучая ощущение и восприятие как рефлекторные процессы, она стремится описать эффекторные компоненты в работе рецепторов, которые осуществляют их активную «настройку» и входят в механизм формирования «образа» объективной действительности ¹.

Естественно, что локализация таких процессов, как зрительное или слуховое восприятие в ограниченных «сензорных» областях мозговой коры так же, как и локализация произвольных движений и действий в ограниченных участках «двигательной» коры, представляется с точки зрения современной психологии ничуть не менее, а, пожалуй, даже и более неверной, чем локализация акта дыхания или коленного рефлекса в одном изолированном участке мозгового аппарата.

Однако признание рефлекторного характера любых психических процессов, объединяющее психологию с физиологическим учением о высшей нервной деятельности, еще не раскрывает тех специфических особенностей, которые отличают высшие психические функции человека.

Высшие психические функции человека с точки зрения современной психологии представляют собой сложные саморегулирующиеся процессы, социальные по своему происхождению, опосредствованные по своему строению и сознательные, произвольные по способу своего функционирования.

На данном определении мы остановимся специально.

Современная материалистическая психология представляет высшие формы психической деятельности человека как общественно-исторические по происхождению.

В отличие от животного, человек родится и живет в мире предметов, созданных общественным трудом, и в мире людей, с которыми он вступает в известные отношения. Это с самого начала формирует его психические процессы. Естественные рефлексы ребенка (сосание, хватательные рефлексы и др.) коренным образом перестраиваются под влиянием обращения с предметами. Формируются новые двигательные схемы, создающие как бы «слепок» этих предметов, происходит уподобление движений их объективным свойствам. То же самое следует сказать и о человеческом восприятии, формирующемся под прямым влиянием объективного мира вещей, которые сами имеют общественное происхождение и являются продуктом того, что Маркс широко называл «промышленностью».

Сложнейшие системы рефлекторных связей, которые отражают объективный мир предметов, требуют совместной работы многих рецепторов и предполагают образование новых функциональных систем.

¹ Описание эфферентной организации рецепторного аппарата дано за последнее время Гранитом (1956), Д. Г. Квасовым (1956) и др., а также в работах, посвященных изучению рецепции как сложной ориентировочной деятельности (Е. Н. Соколов, 1957, 1958 и др.). См. также А. Н. Леонтьев (1959).

Но ребенок живет не только в мире готовых предметов, созданных общественным трудом. Он всегда, с самого начала своей жизни вступает в необходимое общение с другими людьми, овладевает объективно существующей системой языка, усваивает с его помощью опыт поколений. Все это становится решающим фактором его дальнейшего психического развития, решающим условием для формирования тех высших психических функций, которым человек отличается от животных.

Еще П. Жанэ (1928) указывал, что корни таких процессов, как произвольное запоминание, которым ежедневно пользуется каждый человек, бессмысленно искать в естественных особенностях человеческого мозга, и что для объяснения происхождения этих форм сложной сознательной психической деятельности следует обратиться к общественной истории. Процесс развития высших форм психической деятельности в онтогенезе был прослежен Л. С. Выготским (1956, 1960), который показал, что в основе таких форм деятельности, как активное внимание или произвольное действие, всегда лежит общение ребенка со взрослым. Выполняя сначала речевой приказ взрослого, указывающего на какой-либо предмет или сторону предмета или предлагающего сделать какое-нибудь движение и т. п., а затем самостоятельно воспроизводя эту речевую инструкцию и обращая ее на самого себя, ребенок постепенно формирует новое произвольное действие, которое со временем становится способом его индивидуального поведения. Выдвинутое Л. С. Выготским положение, что действие, сначала разделенное между двумя людьми, становится затем способом индивидуального поведения, раскрывает общественное происхождение высших психических функций и указывает на социальную природу тех психологических явлений, которые обычно понимались как чисто индивидуальные. Исторический подход к высшим психическим процессам, раскрывающий их общественную природу, устраняет, таким образом, как спиритуалистическое, так и натуралистическое понимание этих процессов.

Социальный генезис высших психических функций, их формирование в процессе предметной деятельности и общения определяют вторую существенную характеристику этих функций — их опосредствованное строение. Л. С. Выготский (1960) неоднократно указывал, что развитие психических способностей идет не по типу «эволюции по чистым линиям» (когда то или иное свойство постепенно совершенствуется само по себе), а по типу «эволюции по смешанным линиям»¹, иначе говоря, по типу создания новых, опосредствованных структур психических процессов и новых «межфункциональных» отношений, направленных на осуществление прежних задач новыми способами.

Образцом или принципиальной моделью опосредствованного строения высших психических функций может служить любая операция, решающая практическую задачу с помощью употребления орудия или решающая внутреннюю, психологическую задачу с помощью использования вспомогательного знака, который является средством для организации психических процессов. Когда человек, перед которым стоит задача запомнить что-нибудь, завязывает узелок на платке или делает заметку, он совершает операцию, не имеющую, казалось бы, никакого отношения к стоящей перед ним задаче. Однако таким способом человек овладевает своей памятью: изменяя строение процесса запоминания и придавая ему опосредствованный характер, он тем самым расширяет ее естественные возможности.

¹ Понятие «эволюция по чистым и смешанным линиям» было в свое время введено русским психологом В. А. Вагнером (1928), крупным исследователем в области сравнительной психологии.

Опосредствованное запоминание отражает принципиальные особенности строения высших психических функций. Ближайший анализ показывает, что такое опосредствованное строение оказывается характерным и для всех высших психических процессов.

B опосредствовании психических процессов решающая роль принадлежит речи.

Обозначая предмет или его свойство, слово выделяет их из окружающей обстановки и вводит в определенные связи с другими предметами или признаками. Тот факт, что «каждое слово уже обобщает» (В. И. Ленин), имеет решающее значение в системном отражении действительности, в переходе от ощущения к мышлению, в создании новых функциональных систем. Слово не только обозначает предметы внешнего мира, но выделяет их существенные свойства и вводит их в систему отношений с другими предметами. Благодаря наличию языка, человек оказывается в состоянии вызвать образ соответствующего предмета и оперировать с ним в его отсутствии. Одновременно слово, вычленяя существенные признаки и обобщая обозначаемые им предметы или явления, позволяет глубже проникать в окружающую действительность. Все это переводит психические процессы человека на новый уровень, дает возможность их новой организации, позволяет человеку управлять психическими процессами.

Перестройка психической деятельности с помощью речи, включение системы речевых связей в значительное число процессов, которые раньше имели непосредственный характер, является важнейшим фактором формирования тех высших психических функций, которыми человек отличается от животного и которые тем самым приобретают характер сознательности и произвольности.

Участие речевой системы в построении высших психических функций составляет их важнейшую черту. Именно в связи с этим И. П. Павлов имел все основания считать «вторую сигнальную систему», клеточкой которой является слово, не только «чрезвычайной прибавкой, вводящей новый принцип нервной деятельности», но и «высшим регулятором человеческого поведения» (Поли. собр. тр., т. III, 1949, 476, 490, 568—569,577).

Было бы ошибкой думать, что опосредствованное строение высших психических функций, формирующихся при ближайшем участии речи, является характерным только для таких форм деятельности, как запоминание, произвольное внимание или логическое мышление.

Исследования, опубликованные за последние годы, показывают, что даже такие психические процессы, как звуковысотный слух, которые всегда считались относительно элементарными и, казалось бы, не имеющими отношения к обозначенным выше особенностям, на самом деле формируются под влиянием общественных условий существования и прежде всего языка. Как показали исследования А. Н. Леонтьева (1959, 1961), звуковысотный слух относится к таким «системным функциям», которые формируются у человека при ближайшем влиянии языка и особенности которого нельзя понять, если не знать характерных признаков того языка, в системе которого формируется слух человека. Эти исследования, представляющие не только большой специальный интерес, но и решающее принципиальное значение, показывают социальную природу и системное строение не только сложных, но и относительно элементарных психических процессов человека. Следовательно, подходя к вопросу о мозговой организации высших психических функций, мы должны всегда считаться с этими только что описанными особенностями. Какой вывод можем мы сделать из всего сказанного для основного интересующего нас здесь вопроса— локализации высших психических функций в коре головного мозга?

Первый возможный вывод очевиден. Если высшие психические функ-ции являются сложно организованными функциональными системами, социальными по своему генезу, всякая попытка локализовать их в специальных, узкоограниченных участках коры мозга или «центрах» является еще более неоправданной, чем попытка искать узкие ограниченные «центры» для биологических функциональных систем.

Современное представление о возможной локализации высших психических функций заставляет предполагать их широкое динамическое размещение по всей коре головного мозга и считать, что их основой являются, по-видимому, констелляции далеко разбросанных территориально комплексов «созвучно работающих ганглиозных клеток, взаимно совозбуждающих друг друга» (А. А. Ухтомский. Собр. соч., т. IV, 102). Таким образом, мозговым субстратом высших психических функций являются системы «функциональных комбинационных центров», о которых говорил И. П. Павлов (Поли. собр. соч., т. III, 288). То обстоятельство, что в высшие психические функции в качестве необходимого звена входят системы речевых связей, делает мозговую организацию этих функций исключительной по сложности. Поэтому можно предполагать, что материальной основой высших психических процессов является весь мозг в целом, но мозг как высоко дифференцированная система, части которой обеспечивают различные стороны единого целого. Второй вывод из данной характеристики высших психических функций заключается в том, что те сложные функциональные системы совместно работающих корковых зон, которые, как можно предполагать, являются их материальным субстратом, не появляются в готовом виде к рождению ребенка (как это имеет место в отношении дыхательной или других систем) и не созревают самостоятельно, но формируются в процессе общения и предметной деятельности ребенкa, постепенно приобретая характер тех сложных межцентральных связей, которые А. Н. Леонтьев (1959, стр. 466—468) предлагает обозначать как «функциональные мозговые органы». Эти межцентральные системы, или «функциональные мозговые органы», возникают под влиянием практической деятельности ребенка и оказываются чрезвычайно прочными. Достаточно проанализировать то взаимодействие кортикальных систем, которое является необходимым для устной или письменной речи, для практических операций с предметами, для речевого слуха, чтения и т. д., чтобы увидеть всю огромную сложность данных систем и их исключительную устойчивость. Естественно, что эти функциональные системы могут существовать только при наличии аппарата, позволяющего осуществлять образование новых, динамически изменчивых и вместе с тем стойких межцентральных связей. Как будет показано ниже (см. I, 2), верхние ассоциационные слои мозговой коры, вертикальные связи, исходящие из вторичных, ассоциативных ядер зрительного бугра, и те «зоны перекрытия», которые объединяют работу корковых концов различных анализаторов, являются, по-видимому, именно тем аппаратом, который осуществляет эту сложнейшую работу. Именно эти аппараты большого мозга максимально развиваются у человека, резко отличая его мозг от мозга животных. Можно поэтому согласиться с положением, что эволюция завершает (под влиянием социальных условий) процесс превращения коры в орган, способный формировать «функциональные органы (А. Н. Леонтьев, 1961, стр. 38) и что именно эта черта составляет одну из важнейших особенностей человеческого мозга.

Все вышесказанное указывает на высоко дифференцированный характер тех межцентральных динамических связей, которые являются мозговой основой высших психических функций. Как мы уже говорили, высшие психические функции возникают на основе относительно элементарных сензорных и моторных процессов. Рядом исследований в области детской психологии (А. В. Запорожец, 1960, П. Я. Гальперин, 1957, 1959; Д. Б. Эльконин, 1960 и др.) установлено, что на ранних этапах развития эта связь высших психических процессов с их чувственной (сензорной и моторной) основой выступает особенно отчетливо, но при дальнейшем их развитии эти чувственные компоненты постепенно свертываются, продолжая, однако, входить в них как компоненты.

Мы обязаны Л. С. Выготскому (1960, стр. 375—383 и особенно 384—393) подробным обоснованием положения, что высшие психические функции могут существовать только благодаря взаимодействию высоко дифференцированных мозговых структур, каждая из которых вносит свой специфический вклад в динамическое целое и участвует в функциональной системе на своих собственных ролях. Это положение, в корне противоположное как «узкому локализационизму», так и идеям диффузной «эквипотенциальности», останется руководящей мыслью всей нашей книги.

Нам осталось сделать последний вывод из изложенного представления о генезисе и строении высших психических функций.

Как мы уже указывали, высшие психические функции формируются в процессе онтогенеза, проходя за время этого формирования ряд последовательных стадий. Еще Л. С. Выготский (1956, 1960), а затем и А. Н. Леонтьев (1931, 1959) показали, что на ранних этапах своего развития высшие психические функции опираются на использование внешних опорных знаков и протекают как ряд специальных развернутых операций. Лишь затем они постепенно свертываются, и весь процесс превращается в сокращенное, базирующееся на внешней, а затем и на внутренней речи, действие. В последние годы эти же идеи нашли свое отражение в исследованиях Ж. Пиаже (1947, 1955), а у нас— в целой серии исследований, проводимых П. Я· Гальпериным (1957, 1959 и др.). Все эти факты говорят, что на последовательных этапах своего развития высшие психические функции не сохраняют единой структуры, но осуществляют одну и ту же задачу с помощью различных, закономерно сменяющих друг друга систем связей.

Чтобы конкретизировать это положение, достаточно сравнить, как осуществляется процесс письма на первых этапах обучения, когда он представляет собой сложный цикл отдельных актов (состоящих в перешифровке слуховых элементов в зрительные образы и в изображении отдельных графических компонентов букв), с последующими этапами обучения, когда он становится высоко автоматизированным навыком. Аналогичный путь проходят и такие навыки, как чтение, счет, психологический состав которых оказывается совершенно различным на разных этапах развития. Эти положения повторяют в отношении высших психических функций тот тезис о «топологическом», а не «метрическом» построении деятельности, который мы уже приводили выше и из которого следуют важные выводы, относящиеся к мозговой организации высших психических функций.

Смена строения высших психических функций на различных этапах онтогенетического (а в некоторых случаях и функционального, связанного с упражнением) развития означает, что и их кортикальная организация не остается неизменной и что на разных этапах развития они осуществляются неодинаковыми констелляциями корковых зон.

Трудно переоценить значение этого положения для правильной диагностики мозговых поражений, а также для понимания тех качественных перестроек, которые испытывают высшие психические функции в процессе их восстановления. Существенное заключается, однако, в том, что это изменение характера локализации (или, точнее, корковой организации) высших психических функций проявляет строгую закономерность и подчиняется правилу, которое было сформулировано Л. С. Выготским (1960, стр. 390—391 и др.) и кратким изложением которого мы закончим этот раздел книги.

Наблюдения показывают, что соотношение отдельных компонентов, входящих в состав высших психических функций, не остается неизменным на последовательных этапах их развития. На ранних этапах их формирования относительно простые чувственные процессы, служащие фундаментом для развития высших психических функций, играют решающую роль, однако на последующих этапах, когда высшие психические функции оказываются уже сформированными, эта ведущая роль переходит к более сложным, сформированным на основе речи системам связей, которые начинают определять все строение высших психических процессов. Поэтому нарушение относительно элементарных процессов чувственного анализа и синтеза, необходимого, например, для дальнейшего формирования речи, имеет в раннем детстве решающее значение, вызывая недоразвитие всех функциональных образований, которые надстраиваются на его основе. Наоборот, нарушение этих же форм непосредственного, чувственного анализа и синтеза в зрелом возрасте, при уже сложившихся высших функциональных системах, может вызвать более частный эффект, компенсируясь за счет других дифференцированных систем связей. Это положение заставляет признать, что и характер корковых межцентральных отношений на разных этапах развития функции не остается одним и тем же и что эффект поражения определенного участка мозга на различных этапах развития функций будет различным.

Л. С. Выготский сформулировал это правило различного влияния очага на различных этапах развития функции, указывая, что на ранних этапах онтогенеза при поражении определенного участка коры мозга будет преимущественно страдать высший по отношению к пораженному участку (т е. генетически зависящий от него) «центр», в то время как на стадии уже сложившихся функциональных систем при поражении того же участка коры будет преимущественно страдать низший по отношению к пораженному участку (регулируемый им) «центр». Это положение, значение которого трудно переоценить, показывает, насколько сложны «межцентральные отношения» в процессе развития и насколько важно учитывать законы формирования высших психических функций для анализа последствий очаговых поражений коры головного мозга.

Мы постараемся использовать все эти положения при рассмотрении конкретных материалов, относящихся к нарушению высших психических функций при локальных мозговых поражениях.

Мы видели, как сложно формируются те функциональные системы, которые принято называть высшими психическими функциями и в которые входит большой диапазон явлений, начиная от относительно элементарных процессов восприятия и движения и кончая сложными системами речевых связей, приобретаемых в процессе обучения и высших форм интеллектуальной деятельности.

Мы неоднократно упоминали, что эти высшие психические процессы опираются на сложную работу совместно действующих «функциональных комбинационных центров» коры головного мозга.

Возникает, однако, вопрос, без освещения которого мы не можем перейти к дальнейшему изложению, относящемуся уже к патологии мозговых систем: как построена кора головного мозга — этого органа психической жизни? Какие современные представления могут помочь нам конкретнее подойти к пониманию того, как реально протекает работа описанных нами сложных систем и на какие конкретные аппараты может опираться динамическая локализация высших психических функций в коре головного мозга?

Этот вопрос требует особого обсуждения, и ему будет посвящен следующий раздел книги.

Глава 2. Современные данные о структурной организации мозговой коры¹

Дата добавления: 2015-10-16