Кабинет Павлова

Формирование Кабинета затянулось еще на несколько недель. Какое-то время потребовалось для формирования Совета безопасности, перестановок в президентской администрации. Я принимал все меры, чтобы не допустить заминки в управлении. Но уже неумолимо сказывались разлаженность и разнобой, вызванные стихийной суверенизацией, нарушением хозяйственных связей. За январь—февраль 1991 года произведенный национальный доход снизился по сравнению с соответствующим периодом 1990 года на 10 процентов, объем промышленной продукции — на 4,5 процента, закупки продуктов животноводства — на 13 процентов. Спад охватил не только группу «А», но и производство предметов потребления, которое в последние годы шло по восходящей. Экономика быстро втягивалась в полосу экономического кризиса.

Повторяю: кризис, по-видимому, был неизбежным. Однако то, что он стал принимать столь острые формы, было обусловлено не только объективными причинами, но и неадекватностью наших действий, ошибками в экономической политике и управленческой практике. Вакханалия денежных доходов так и не была остановлена (за январь—февраль 1991 года денежные доходы населения возросли на 19 процентов по сравнению с тем же периодом предыдущего года). И это при сокращении производства, которое теперь затронуло и потребительский сектор. В план закладывалась рыночная несбалансированность. Нарастала скрытая инфляция. Начал разваливаться бюджет страны. Россия, а за ней и другие республики стали проводить в жизнь систему одноканального поступления налогов в союзный бюджет.

Под новый, 1991 год российское руководство решило сократить отчисления Союзу на 100 миллиардов рублей. Ельцин сразу же после этого уехал в Якутск, и я узнал об этом решении от депутатов Верховного Совета России и из сообщений прессы. Кстати, так действовал Ельцин очень часто: нашкодит — и тут же в поездку по областям.

Говоря о причинах кризиса, нельзя не упомянуть об отказе с 1991 года от системы многостороннего клиринга в отношениях с бывшими социалистическими странами, введении мировых цен и расчетов в свободно конвертируемой валюте. С точки зрения перспективы постепенный переход на условия мирового рынка был неизбежным, но единовременное, разовое решение этой задачи оказалось мерой ошибочной, ущербной и для нас, и для наших партнеров.

Накануне Нового года по предложению правительства я подписал несколько указов по финансовым вопросам, в которых, как потом оказалось, были заложены серьезные изъяны. Это относится, например, к созданию внебюджетных фондов стабилизации экономики. Это было, по сути дела, «генерирование» денег из ничего. Они не имели реального покрытия, а потому усиливали инфляцию.

20 января, буквально через несколько дней после утверждения в должности премьер-министра, Павлов реализовал еще одну заготовку, вызвавшую бурную реакцию в обществе, — обмен крупных 50- и 100-рублевых купюр на новые. Аргументировалось это тем, что большое количество таких денежных знаков накопилось в руках у спекулянтов, преступников в сфере теневой экономики, ушло за границу. Расчет оказался иллюзорным. Пытаясь найти оправдание для этой в общем-то бесплодной, но хлесткой операции, премьер в середине февраля в интервью газете «Труд» в сенсационном духе сообщил о якобы имевшем место заговоре западных банков, направленном на дезорганизацию денежного обращения в СССР.

На первых порах я всячески поддерживал самостоятельность и решительность Павлова, брал его под защиту. Но уже тогда у меня стали закрадываться сомнения относительно его профессионализма. В дальнейшем я все больше убеждался, что здесь допущена ошибка. Ни по кругозору, ни по глубине понимания вопросов, ни даже по профессиональным качествам Павлов не подходил для этой роли, особенно в сложной и противоречивой обстановке, которая складывалась в 1991 году.

Одной из самых неотложных задач была реформа розничных цен. Не проводить ее было уже невозможно. Благоприятный момент (1988-1990 годы) был упущен, и приходилось делать это в резко осложнившейся обстановке.

Собственно говоря, переход к новой системе цен уже начался — были введены новые закупочные цены на зерно и мясо, действовали новые прейскуранты оптовых цен во внутрипромышленном обороте. Надо было срочно вводить и новые розничные цены, чтобы вывести из-под удара предприятия, выпускающие конечную продукцию. Замедлялся весь экономический оборот. В центр шли тревожные запросы. Помню, сигнал бедствия подали мне из Ленинграда Анатолий Собчак, из Москвы — Гавриил Попов.

Вместе с тем Кабинет министров нуждался хотя бы в нескольких неделях, чтобы подготовить продуманные решения. Всякая ошибка здесь была чрезвычайно опасна. Сказывалась и политическая злоба дня. Январские события в Литве, ультимативные требования Ельцина о моем уходе в отставку, референдум 17 марта — все это вынуждало откладывать реформу цен.

Для проведения ценовой реформы надо было преодолеть еще один «высоченный» барьер — добиться согласия республик. Эту проблему обсуждали 12 февраля на Совете Федерации и пришли к единому мнению: действовать надо безотлагательно, быстро, согласованно. Начались переговоры с республиками по основным принципам и параметрам повышения розничных цен, вопросам социальной защиты, об образовании единого союзно-республиканского фонда поддержки населения. Дело в том, что из-за различий в структуре народного хозяйства республик возникало несоответствие между поступлением средств от повышения цен и расходами на социальную компенсацию. С девяти республик надо было взять в этот фонд порядка 80 миллиардов рублей, в том числе у России — 56 миллиардов, а шести республикам дать для компенсации 16 миллиардов. Кроме того, выделить 66 миллиардов рублей для компенсации доходов работников, занятых в общегосударственных системах. Переговоры шли непросто. Прибалтийские республики вообще ушли от подписания соглашения, вступили на путь сепаратных действий.

Определенные трудности возникли и с Россией. Конкретные проработки были согласованы. Соглашение подписали Хасбулатов и Силаев, наверняка оба сделали это с согласия Ельцина. Но тот вдруг начал открещиваться, объявил реформу не отвечающей интересам России. Вероятно, надоумил кто-то из советников. Так соглашение и вышло за подписями всех высших должностных лиц республик, только от России стояла подпись заместителя Председателя Верховного Совета.

Наконец 19 марта Кабинет министров принял решение, и в последующие дни были опубликованы обширные материалы по этому вопросу.

Каковы же итоги реформы цен, к которой так долго шли? Несколько нормализовался рынок. На прилавках магазинов, опустошенных в предшествующий период, появились мясо, молоко, кондитерские изделия, многие товары широкого потребления. Правда, эта стабилизация была хрупкой, неустойчивой. Тут надо иметь в виду, что центральное правительство уже не владело в должной степени экономической ситуацией, финансовыми рычагами, перешедшими в большой степени в руки республик. Так и не удалось установить сколько-нибудь действенного контроля и за безудержным ростом денежных доходов, равно как за использованием дохода, полученного от повышения цен.

Республики сорвали перечисление средств в фонд социальной поддержки населения, во внебюджетные фонды стабилизации экономики. Дело было не только в нежелании республиканских властей. Значительную часть этих средств предприятия и организации пустили на непредусмотренное повышение зарплаты. Начиналась самовольщина, грозившая обесценить любые попытки централизованного регулирования.

Надо сказать, что тогдашняя реформа не имела ничего общего с «шокотерапией». Сохранялись действующие цены на медикаменты, некоторые виды тканей, обуви, трикотажные изделия, игрушки, бензин, керосин, электроэнергию, газ, уголь, а также на водку. На большую группу основных товаров народного потребления были установлены предельные размеры повышения цен. Значительно расширен круг товаров, реализуемых населению по регулируемым розничным и договорным (свободным) ценам (к середине 1991 года на долю последних приходилось до 40 процентов товарооборота). Это облегчило в будущем переход к свободному ценообразованию. Страна могла бы избежать одноразового высвобождения цен, если бы последовательно проводились намеченные меры по финансовому и денежному оздоровлению.

Пожалуй, главный недостаток реформы ценообразования 1991 года связан с тем, что она разрабатывалась и осуществлялась как бы вне общего контекста экономических преобразований. Начали, провели как отдельное крупное мероприятие и занялись другими делами. Тут проявился образ мышления Павлова как премьер-министра. Он за многое брался, но действовал импульсивно, как бы вразброс, бессистемно. Поэтому я еще в феврале поставил вопрос о необходимости разработки правительством «программы минимум». Речь шла не о ревизии «Основных направлений», а о создании условий для ее выполнения. Фактически это должна была быть антикризисная программа. Об этом, в частности, шла речь на первом заседании Совета безопасности 27 марта 1991 года.

Читатель должен принять во внимание, что каждый шаг в экономике доставался к тому времени ценой огромных политических усилий. Буквально все на свете становилось предметом конкуренции, за которой стояла борьба за власть. Не обошла эта участь и экономическую реформу. Более того, она стала главным полем «боевых действий», развернутых радикалами.

22 апреля Павлов доложил на сессии Верховного Совета антикризисную программу и сделал это довольно удачно.

Не могу не поделиться одним своим наблюдением. Чем больше я углублялся в сопоставление экономических программ — союзной и российской, — тем больше убеждался, что в них немало общего. Это служило лишним доводом в пользу того, чтобы двинуться друг другу навстречу, отодвинув на второй план узкопартийные, узкополитические цели и тем более личные амбиции.

Опыт последних месяцев и недель показал, что конфронтационны-ми методами, силовым давлением, ультиматумами проблем не решить. Они лишь усугубляют обстановку, увеличивают опасность распада страны, погружения ее в пучину междоусобной борьбы. На заседании Совета Федераций 8—9 апреля я подчеркнул, что сейчас нет ничего более важного, чем задача приостановить процесс распада. Тем самым подчеркивалась особая значимость антикризисной программы. Работа над ней ускорилась, особенно с началом Новоогаревского процесса.[17] К ней активно подключились республики, и, несмотря на немалые трудности, работа была успешно завершена. 5 июля я, как Президент Союза ССР, ее утвердил, и она вышла в свет под названием «Программа совместных действий Кабинета министров СССР и правительств суверенных республик по выводу экономики страны из кризиса в условиях перехода к рынку».

Июньский «демарш»

На заключительном этапе работы над антикризисной программой разыгрался большой скандал в Верховном Совете СССР, спровоцированный безответственными действиями Павлова и «силовых» министров.

Павлов заявил, что у Кабинета министров нет прав безотлагательно и оперативно решать различные вопросы. Это относится к таким насущным проблемам, как уборка урожая. Это относится к формированию программы на 1992 год.

Премьер попросил предоставить правительству на 1991 год право законодательной инициативы и широкие полномочия. Оговорился, что предоставление таких полномочий не означает выхода Кабинета министров из-под контроля органов законодательной и президентской власти. Кабинет будет безотлагательно уведомлять о принятых решениях Верховный Совет СССР или Президента СССР.

Из зала посыпались вопросы. Депутаты стали допытываться: «Зачем вам такие полномочия, если ими располагает президент, под непосредственным руководством которого вы работаете?», «Выходите вы с этим предложением от Кабинета министров или это согласовано с президентом?», «Как относится президент к тому, что вы требуете эти полномочия, не продиктовано ли это вашими расхождениями с президентом?». Единственное, что можно было уловить, — это то, что вопрос о полномочиях Кабинета не новый, он раньше ставился премьер-министром, но на этот раз с президентом не обсуждался.

Страсти еще более накалились после выступления председателя планово-бюджетной комиссии Кучеренко, выдержанного в драматических, на грани паники, тонах. Этого как будто и ждали ястребы из группы «Союз». На трибуну один за другим стали подниматься Алкснис, Блохин, Коган, Чехоев, Сухов. Они почувствовали, что появилась возможность продолжить разыгрывание старой пластинки, которую недоиграли на осенней сессии Верховного Совета и Третьем съезде народных депутатов. Что можно поспекулировать на противопоставлении премьер-министра и президента, поддержать премьера, настроенного действовать самостоятельно и в более жестком ключе.

Подлило масла в огонь сомнительное замечание Лукьянова, что «надо отделить оперативно-распорядительную деятельность Кабинета министров от деятельности самого президента, его указов. В этом мы заинтересованы прежде всего, и это можно сделать в рамках тех полномочий, которые мы дали Президенту СССР». Тут был уже не намек, а прямое согласие с тем, что Верховный Совет вправе и уже вроде должен, откликаясь на обращение премьера, отобрать часть полномочий у президента.

Обсуждение не ограничилось экономическими проблемами, перекинулось в политическую плоскость. Блохин выступил с требованием заслушать руководителей министерств обороны, внутренних дел и КГБ, сославшись на то, что об этом была предварительная договоренность. Лукьянов поспешил заявить, что таких предложений не поступало, но, если есть вопросы, министры здесь и могут ответить. Договорились сделать это во второй половине дня на закрытом заседании Верховного Совета.

Но когда в 16 часов началось заседание, упомянутые министры стали выступать с развернутыми, хорошо подготовленными выступлениями, особенно Крючков. Именно тогда он запустил в оборот термин о так называемых «агентах влияния», навязчиво пугая депутатов массированным давлением со стороны западных спецслужб. Впрочем, без этой темы не обходилось ни одно выступление председателя КГБ.

А как чувствовало себя и действовало демократическое крыло? Радикалы в определенной мере испытывали наслаждение от того, что президента вновь прижимают и хлещут. Большинство из них предпочли отмолчаться. Все же некоторые, хоть и робко, выступили против предоставления дополнительных полномочий премьеру. Более четкую позицию заняли Рябченко, Лубенченко, Юдин.

Демократы зашевелились, а их лидеры пришли в движение лишь после того, как на заседании выступили силовые министры.

Только два года спустя после этих событий из статьи, опубликованной Гавриилом Поповым, стало известно о его срочной встрече с американским послом Мэтлоком и передаче через него (вроде бы для Ельцина, находившегося в то время в США) информации о начавшемся заговоре реакционных сил в Москве. Причем с явным намеком, что эти события происходят с ведома и, больше того, чуть ли не по сценарию и под руководством самого Горбачева. Конечно же, эта информация предназначена была прежде всего для Буша, который, по мнению Попова, и предотвратил тогда этот заговор.

На том злополучном заседании Верховного Совета 17 июня меня не было. Я не придавал особого значения докладу премьера и не был информирован о его намерении поставить вопрос о дополнительных полномочиях для Кабинета. С утра я участвовал в работе Учредительного съезда Крестьянского союза, во второй половине дня проводил заседание Подготовительного комитета, на котором предполагалось подписание проекта Союзного договора для передачи его в Верховный Совет СССР и Верховные Советы республик. Об этом у меня был накануне разговор с Лукьяновым, и он передал его содержание депутатам, сказав, что в ближайшие дни Горбачев найдет время побывать на сессии Верховного Совета.

Вечером у меня состоялся крутой разговор с Янаевым, Павловым и Лукьяновым по поводу каши, которую они заварили. Павлов признал ошибку, объясняя свое поведение тем, что, дескать, вопросы эти не новые, он не раз их поднимал в разговоре со мной. Объяснял это и тем, что взвинчен развалом экономики, бюджета, налоговой системы, что все ускользает из рук. Хотя сам в докладе уверял, что правительство контролирует положение и в экономике, и в обществе.

Обратил я внимание и Янаева на его пассивность на Верховном Совете. К сожалению, не смог тогда что-то конкретно сказать Лукьянову, поскольку не был знаком с нюансами его замечаний и высказываний. Только последующее внимательное ознакомление со стенограммой сделало для меня ясным, что он вел двойную игру. В общем, надо было как-то погасить разгоревшийся скандал.

21 июня, когда Верховный Совет собрался на очередное заседание, Я выступил с разъяснением. Премьер выглядел не лучшим образом, но я не хотел обострять ситуацию. Не оправдывал его демарша, но и не ставил вопрос о каких-то санкциях.

Как же все-таки оценить то, что произошло в Верховном Совете СССР между 11 и 21 июня? Это, конечно же, была новая атака на президента и его политику со стороны реваншистских сил. Ясно и то, что Лукьянов сочувствовал «союзовцам», по сути дела, поощрял их нападки на президентскую политику. По всему чувствовалось, что выступления и тактика действий последних были скоординированы и продуманы.

Атака реваншистов была отбита. Но вся эта история обострила ситуацию в стране.

[1] А.С.Черняев — помощник Генерального секретаря ЦК КПСС, а затем Президента СССР по международным вопросам. В.А.Медведев — секретарь и член Политбюро ЦК КПСС, занимавшийся вопросами идеологии и отношений между соцстранами, в последние годы моей работы являлся советником Президента. Г.Х.Шахназаров — помощник генсека и Президента СССР по вопросам соцстран и политической реформы. В.В.Загладин — один из руководителей Международного отдела ЦК КПСС, советник Президента. Г.С.Остроумов — помощник генсека и Президента по вопросам внутренней политики. Профессора А.Б.Вебер, В.Б.Кувалдин, В.Т.Логшюв — сотрудники и консультанты аппарата ЦК КПСС и Президента СССР.

[2] Т.П.Мокачева и И.Г.Вагина — стенографистки аппарата ЦК КПСС и Президента СССР.

[3] Л.Н.Пучкова, Г.К.Прозорова, О.И.Дубровина, СЛ.Кузнецов, В.Н.Миронова — сотрудники Фонда в области архивного дела.

[4] Речь идет о встрече в Беловежской пуще в Белоруссии в начале декабря 1991 г. Б.Ельцина, Л.Кравчука, С.Шушкевича, которая завершилась подписанием документов, положивших начало распаду СССР.

[5] В ценах до 1961 года.

[6] В советской зоотехнике кормовая единица была равнозначной по питательности 1 килограмму овса.

[7] Со смертью Черненко пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР оказался вакантным. Практические дела вел Демичев — первый заместитель Председателя.

[8] То есть чрезвычайное происшествие.

[9] Н.Грибачев — публицист, А.Сафронов — драматург, каждый из них многие годы был главным редактором журнала «Огонек».

[10] Это выражение вошло в обиход после того, как по распоряжению московских властей бульдозерами была снесена несанкционированная выставка, организованная художниками-авангардистами в парковой зоне. Гришин потом уверял, что это было сделано чиновниками, но весьма сомнительно, чтобы такое решение рискнули принять, не получив «добро» от первого секретаря.

[11] В 92-м году чуть ли не вся советская кинематография подвергалась изощренному поношению. А в 93-м уже все чаще появляются на телеэкране, с удовольствием смотрятся и стариками, и молодыми многие ленты прошлых лет.

[12] Правительственная дача, расположенная рядом с Волынским-1 — загородной резиденцией Сталина.

[13] Эстонский премьер имел в виду принятое 27 июля 1989 г. постановление Верховного Совета «О переходе Литвы, Латвии и Эстонии на хозрасчет».

[14] Здания Министерства финансов и бывшего крупнейшего в Москве универсального магазина (ГУМ) находятся между резиденцией союзного парламента в Кремле и Старой площадью, где размещался Центральный Комитет КПСС.

[15] За него проголосовали 1396 делегатов, за Лобова — 1056.

[16] Коммунистическое движение в России оправилось после поражения, РКП под руководством Г.Зюганова сумела на выборах 12 декабря 1993 г. завоевать много мандатов, стала одной из ведущих политических партий в стране. Но это именно политическая, парламентская партия. Что же касается возглавляемого Шениным Союза компартий стран СНГ, проведенный им XXIX съезд КПСС оставил удручающее впечатление. Даже не тем, что был малочислен, а своей крайне фундаменталистской направленностью. Судя по информации прессы, там витал «дух реванша», не сделано было серьезной попытки трезво оценить итоги перестройки, преодолеть идеологическое доктринерство.

[17] 23 апреля 1991 года в Подмосковье, в Ново-Огарево, состоялась встреча Президента СССР и руководителей 9 республик (9+1), на которой была обсуждена сложившаяся к тому времени ситуация в стране. Участники встречи выступили с Заявлением, в котором изложили свои позиции по актуальным вопросам развития и высказались за немедленную разработку нового Союзного договора. Так было положено начало Новоогаревскому процессу.

Дата добавления: 2015-09-05