Разногласия нарастают

Борьба между двумя течениями в партии — реформаторским и консервативным — вначале развертывалась вокруг платформы к XXVIII съезду. Дискуссии по этому вопросу шли вплоть до принятия платформы.

Просматривая свои записи того времени, вновь убеждаюсь, что, хотя в партийном руководстве еще не выявилась прямая оппозиция начатым нами преобразованиям, разногласия нарастали и размежевание в будущем становилось неизбежным.

Вот некоторые детали, дающие представление о настроениях в Политбюро. Рыжков высказался за фактическое признание многопартийности, предложил взять на себя инициативу внесения конституционных поправок по статье 6. Лигачев выступил за сохранение авангардной роли КПСС. Крючков высказался против превращения партии в парламентскую, за сохранение в качестве ее идейной основы марксизма-ленинизма, ориентации на «сочетание классовых и общенациональных интересов». Жаркие споры разгорелись вокруг родившейся тогда идеи преобразования КПСС в Союз коммунистических партий с учетом предстоящих реформ в СССР. Проект документа все же одобрили и, как водится, поручили доработать с учетом обсуждения.

А между тем в печати начали появляться другие проекты — Московской и Ленинградской парторганизаций, Демократической платформы в КПСС и т.д. Возникла идея направить письмо партийным организациям с предложением ввести общепартийную дискуссию в организованные рамки, взяв за основу документ, подготовленный Политбюро. Члены ПБ снова собрались для разговора. Яковлев был против: «Опять хотим загнать всех в одно идеологическое стойло». Остальные, особенно Лигачев, считали, что руководство обязано остановить «идейный разгул» и «очистить» партию от уже сформировавшихся в ней фракций. Имелась в виду, разумеется, Демократическая платформа, хотя еще большую активность проявляли фундаменталистские группировки Нины Андреевой, Тюлькина и др. По сути дела, с фракционной программой выступил руководимый Ю.А. Прокофьевым МГК партии.

Это-то и побудило меня поначалу поддержать идею письма. Но первый его вариант, рожденный в недрах оргпартотдела, был зубодробительным, в стиле 30-х годов: в нем предлагалось партийным комитетам исключать коммунистов и распускать целые организации, которые не захотят следовать линии ЦК. Фактически это была директива к «чистке» партии. С этой идеей наши ортодоксы носились и раньше, а теперь сочли момент подходящим, чтобы изгнать инакомыслящих.

В создавшейся ситуации я поручил Медведеву, своим помощникам поработать над письмом. В конце концов оно приобрело достаточно взвешенный характер, не запугивало карами и отлучением, а взывало к консолидации в это трудное время. И все же меня мучили сомнения, стоит ли направлять письмо. На заседании Политбюро 9 апреля я даже высказал мысль, что, может быть, вместо него послать телеграмму. Но большинство высказалось за письмо. А Лигачев настаивал еще на обсуждении платформы Пленумом ЦК КПСС. Расчет был явно на то, чтобы еще до съезда разделаться с внутренней оппозицией и обезопасить правящую партократию от случайностей.

Мое заключение было кратким: направить письмо и опубликовать его. Пленум не нужен, не надо подставлять ЦК под удар и устраивать «охоту на ведьм». От размежевания, очевидно, не уйти, но прежде сделать все возможное для консолидации возможно большего числа коммунистов на основе платформы.

Так и поступили. А в результате, что называется, «не угодили» ни ортодоксам, ни демократам. Первые ворчали: что это за «письмишко», хватит уговаривать демократов, гнать их надо в шею. А интеллигенция расценила письмо как призыв к расправе с зачатками инакомыслия. Мол, опять Политбюро за старое, никак не могут повернуться лицом к партийным массам. Словом, в глазах демократической части общества это был проигрыш, хотя направление письма было все-таки меньшим из двух зол. Это позволило не созывать специального Пленума ЦК, на котором наверняка были бы приняты жесткие меры против «еретиков».

Вспоминаю, что на одном совещании тогдашний начальник Главного политического управления Советской Армии Лизичев счел необходимым доложить, что «выявлено» столько-то сторонников Демократической платформы, столько-то исключено из КПСС. В таком ключе выступали и другие. А между тем в интеллектуальных кругах общества реакция на платформу КПСС была довольно «кислой», говорили, что, хотя этот документ и свидетельствует о поиске новых подходов в теории и политике, он уже не отвечает духу времени, обрекает партию на отставание.

Впрочем, в ходе подготовки съезда платформа была радикально переработана, от первоначального текста не осталось в целости ни одного абзаца. На съезд был представлен уже другой документ, естественно, с другим названием, он рассматривался как программное заявление самого партийного форума.

Большое влияние на всю подготовку XXVIII съезда оказывали крупные события, происходившие в то время в стране. И прежде всего преобразование политической системы, введение института президентства и избрание президента.

Тогда вновь встал вопрос о разделении постов, и, хотя этого требовала не только оппозиция, настойчиво уговаривали многие из моего окружения, я все же считал нецелесообразным отказаться от руководства партией.

— Поймите, друзья, — говорил я им, — мне работы и на одном посту хватает с головой. Но сейчас необходимо обеспечить взаимодействие институтов легитимной власти с ролью КПСС как правящей партии. Иначе возникнет двоевластие, а затем, как уже было в нашей истории, партийная номенклатура опять возжаждет поставить под свой прямой контроль государственные структуры. Новый генсек захочет стать Председателем Верховного Совета, все вернется на круги своя.

— Короче, — заключил я, — время для ухода с поста генсека еще не пришло. Для этого нужны два условия. Государственная власть должна укрепиться настолько, чтобы был невозможен возврат к монопартийной диктатуре, а сама КПСС — преобразоваться настолько, чтобы навсегда отказаться от подобных поползновений и действовать в качестве парламентской партии.

Кого-то я убедил, кого-то не очень. Но до сих пор считаю, что ошибки тогда не допустил. Другой вопрос, вызвавший большие споры, — как избирать президента. В личном плане для меня тогда было бы желательным пойти на прямые выборы всенародным голосованием. Исхода я не боялся, думаю, был бы избран, хотя оппозиция слева и справа уже раскручивала антигорбачевские настроения. Но меня смущала нараставшая в обществе дестабилизация. Еще одна избирательная кампания в условиях, когда уже намечались выборы в республиках, могла окончательно расстроить систему управления. Это мнение разделяли практически все в Политбюро, Совмине, руководители республик.

Многие сейчас спрашивают: почему я не пошел на то, чтобы получить мандат от народа? На этом, дескать, Ельцин сыграл. Но у меня не было комплекса неполноценности, считал, что избрание съездом обеспечивает достаточную меру легитимности. Во многих странах ведь глава государства избирается парламентом.

На подготовку XXVIII съезда влияло и то, что происходило в рамках реформирования Союза. Вставал, в частности, вопрос, как быть с Литовской компартией, объявившей себя независимой от КПСС. Решение приобретало значение прецедента для других компартий союзных республик. В этой связи важно было так сформулировать положения нового Устава, чтобы, с одной стороны, КПСС не превратилась в политический клуб, не разорвалась на клочья, как лоскутное одеяло, а с другой — обеспечивалась самостоятельность ее республиканских отрядов, демократизация всей структуры. Из «ордена меченосцев», каким партия по существу оставалась весь период своего пребывания у власти, она превращалась в действительно демократическую организацию сторонников социализма.

В острых дебатах решались вопросы структуры центральных органов партии. Предлагались и президиум, и исполком, но большинство настояло на политбюро. Стремились любой ценой сохранить традицию, причем не хрущевскую, а сталинскую и брежневскую. Полагали, что сохранение названия как бы предопределяет сохранение функций, хотя на деле они были уже совсем другими.

Далее встал вопрос о лидере. Я выступал за «председателя», но опять-таки пришлось уступить большинству, пожелавшему сохранить генсека. Вот с чем я уже не мог согласиться — с предложением оставить в силе порядок избрания Генерального секретаря Центральным Комитетом. Чтобы он уверенно себя чувствовал, его должны избирать сами представители коммунистов, делегаты съезда. Тем самым сводилась к минимуму возможность для всяких «дворцовых переворотов» в партии.

Новое, фактически федеративное строение партии придавало иной характер формированию Политбюро — не личностный, а представительский. Первые секретари ЦК компартий республик становились ех оШсю членами Политбюро. Оставались генсек, его заместитель, несколько ведущих секретарей, руководящих отделами — организационным, идеологическим, экономическим, международным. В какой-то мере и здесь представительство.

Во многом по тому же принципу должен был отныне формироваться состав ЦК. Это уже отражало новую роль компартий, их самостоятельность. В то же время я добивался, и к этому съезд отнесся с пониманием, что должна быть квота для предложений генсека по кандидатурам общесоюзного значения.

Еще до съезда был предрешен уход из состава руководства ряда членов Политбюро, прошедших со мной весь путь с 1985 года или избранных по моей рекомендации позднее. Откровенно говоря, это резко ослабляло демократическую прослойку в партийном руководстве. Но делать было нечего.

Последние точки над «Ь> были расставлены на заседании Политбюро в Ново-Огареве 28 июня. Я сообщил, что ряд товарищей попросили об отставке, в их числе Зайков, Слюньков, Бирюкова, Воротников. Медведев и Яковлев сами сказали, что не собираются оставаться в руководстве ЦК.

Пожалуй, единственное, что оставалось неясным, — будущее Лигачева. Я в своей информации не затронул этого вопроса, сам Егор Кузьмич тоже не стал говорить на эту тему. Но он высказал мнение, что теперь настала пора разделить посты президента и генерального секретаря, и рекомендовал, чтобы я остался генсеком, оставив пост главы государства. Откровенно говоря, я не сразу сообразил, какой за этим стоял замысел. Ведь с точки зрения интересов партии было нелепым отзывать своего лидера с президентского поста, на который я был избран всего два месяца назад.

Лигачев не мог не понимать, что такой будет первая естественная реакция на его предложение. Значит, выдвигал его с другим расчетом: скажут, от президентства Горбачеву отказываться нельзя, а вот пост генсека он может передать тому же Егору Кузьмичу. Не слишком хитроумный ход, но, видно, очень уж ему хотелось встать у руля партии. И раз не удалось получить на это мое благословение и официальную рекомендацию уходящего состава руководства, он рискнул на съезде действовать автономно. Подвели его самоуверенность и переоценка возможностей «корпуса секретарей». В прошлом они были действительно мощной силой, их поддержка имела бы решающее значение. Но время было уже другое.

Генсека фундаменталисты провалить не сумели. Шеварднадзе и Рыжков были избраны в ЦК. Яковлева, Медведева, Зайкова, Маслюкова я пригласил сотрудничать в Президентском совете и аппарате, в Совмине.

Дата добавления: 2015-09-05