Второе пришествие РКП

С весны 1990 года, после первых свободных выборов в парламенты республик, когда партия почувствовала, что она отторгается на обочину развивавшихся в обществе и государстве процессов, усилилось недовольство реформаторами, деятельностью ЦК КПСС, ставилась под сомнение перестройка. А тут еще нарастали трудности в экономике, появились перебои со снабжением. Когда Рыжков объявил о предстоящем повышении цен, консервативная верхушка партии решила, что наступил подходящий момент для реванша. Спор у них шел разве что об одном: что выгоднее, имеет больше шансов на успех — заставить генсека отказаться от курса на перестройку, вернуть все к прежнему состоянию, или убрать его, добиться замены. Конечно, эти замыслы не афишировались. Опытные политиканы не хотели прослыть ретроградами, чувствовали, что народ не примет лозунг возврата к старым порядкам. Поэтому каждый свой шаг обосновывали стремлением активнее и плодотворнее вести перестройку.

Как раз в это время радикальные демократы успешно сыграли на лозунге «независимости» России, добились с его помощью немалого числа депутатских мест в новом Верховном Совете республики и избрания своего лидера председателем парламента. Очевидно, некоторые партийные вожаки усмотрели в этом неплохой пример для себя: если демократы сумели использовать «российскую карту», так почему бы и нам не сделать того же.

Сначала на партийных собраниях, потом на пленумах райкомов и обкомов, в печати начал ставиться вопрос о необходимости создания собственной партии российских коммунистов. Доводы были вполне серьезные: почему у всех республик есть свои компартии, свой ЦК, а у россиян нет? Это несправедливо ставит их в неравное положение. ЦК КПСС, занятый делами всей партии, не может уделять достаточно внимания республиканским заботам. Пошло-поехало! Сначала в порядке постановки вопроса, затем требования «партийных масс». И чуть ли не ультиматум.

Я ни в коем случае не хочу сказать, что вся эта затея была спекулятивной. В то время как ее зачинщики видели в этом в некотором роде легальный способ создать сильный противовес реформаторскому центру и повести партию по своему пути, многие рядовые коммунисты откликались на идею самостоятельной РКП так же, как на лозунг независимой РСФСР. Короче, здесь была реальная, а не мнимая проблема.

Я много размышлял над этим, обсуждал в узком кругу со своими коллегами, возвращаясь к истории вопроса, к ленинской позиции на этот счет. Все мы понимали, что ведь неспроста и не спонтанно было решено когда-то создать именно такую партийную структуру. Отдельное, самостоятельное существование руководящего центра коммунистов, находящихся на территории России (а это две трети партии), создавало постоянную угрозу раскола. Между тем партия мыслилась как самая мощная объединительная сила страны. Ее интернационалистская идеология должна была гарантировать против распада, служить залогом целостности. Вот почему, создавая Союз, то есть, по идее, государство федеративное, Ленин был категорически против такого же решения применительно к партии.

По существу, мы оказались в положении, когда должны были решать этот вопрос заново. На этот раз у нас за плечами был долгий опыт истории, когда при сохранении формально федерации существовало не просто унитарное, а сверхцентрализованное государство. Теперь же речь шла о том, чтобы ликвидировать разрыв между формой и содержанием, идти к настоящей федерации. Выходило, что создание Российской компартии становится объективно неизбежным. Однако настал ли для этого подходящий момент, не следует ли приступить к решению этой задачи после преобразования государственности на основе нового Союзного договора? И наконец, самый существенный вопрос: не станет ли воссоздаваемая РКП инструментом антиреформаторских сил, своего рода оплотом борьбы против ЦК КПСС, где, плохо ли, хорошо, но все-таки тон задавали решительно настроенные на углубление реформ генсек и его сторонники?

К тому времени и в составе Политбюро обозначилась дифференциация позиций. Те, кто разделял мнение о необходимости углубления перестройки, были в глазах остальных либералами. Другие же, считавшие, что достигнут допустимый предел преобразований, числились в консерваторах. Дискуссии разгорались по многим вопросам. И хотя в конце концов принимались все-таки общие, согласованные решения, это не снимало различий во взглядах.

Такое различие почти сразу же дало о себе знать и по вопросу о Российской компартии. Энергичным сторонником ее создания стал Лигачев, ссылавшийся на то, что движение в ее пользу уже захватило массы коммунистов. В какой-то мере это соответствовало действительности, хотя, повторяю, и до сих пор не могу отделаться от подозрения, что кампания в пользу РКП была в значительной мере инспирирована.

У всех была на памяти попытка как-то решить «российскую проблему», предпринятая еще при Хрущеве. Тогда создали Бюро ЦК КПСС по РСФСР со своим аппаратом. Оно просуществовало несколько лет, пока не было признано, что структура эта нежизненная, порождает ненужное дублирование функций партийного руководства. Тем не менее, поскольку ничего лучшего не придумали, решили использовать этот опыт с надеждой, что в новых условиях он окажется более успешным. На Пленуме в декабре 1989 года было создано Российское Бюро

ЦК КПСС под председательством генсека, в которое вошли Воротников, Власов, Манаенков, Прокофьев, Гидаспов и ряд других лиц. Но собиралось оно редко и пользы особой не принесло. Тут была и моя вина — разрывался между многими заботами.

А главное, создание Бюро в парторганизациях встретили с откровенным неудовлетворением, приняли за попытку обойтись полумерой и погасить движение за образование РКП. Волна таких настроений нарастала, причем напор на руководство шел главным образом со стороны «фундаменталистских» кругов. Ими двигал и чисто прагматический интерес. Многие члены ЦК КПСС, выбитые перестройкой из привычной обстановки и неспособные «вписаться» в новые условия, рассчитывали воспользоваться этим шансом, чтобы вновь всплыть на поверхность.

Вопрос многократно обсуждался на Политбюро, и с учетом нарастающего давления снизу все-таки пришлось согласиться с выделением Компартии России. А после того как приняли это решение, фактически пустили дело на самотек. «Российское движение» оказалось в руках сложившейся к тому моменту контрреформаторской фракции в партийном руководстве. Это отчетливо проявилось уже на совместном заседании Российского Бюро ЦК и Подготовительного комитета. В своем вступительном слове я без обиняков сказал об опасностях, связанных с формированием РКП. Глуше говорилось об этом в докладе Ма-наенкова. Выступавшие соглашались, что нельзя допустить, чтобы вновь созданная Компартия России стала оппозиционной по отношению к КПСС организацией, стоящей на догматических позициях. В то же время ссылались на то, что «коммунисты настроены однозначно», «трудно противостоять напору», за которым стоят национальные обиды, горечь за ущемленное по сравнению с другими республиками положение партийных организаций. Прозвучали и намеки на то, что РКП поможет отстоять социалистические ценности, а подразумевалось на самом деле восстановление монопольного господства партии.

Заключая дискуссию, я подчеркнул, что российский вопрос — это центральный вопрос перестройки, от него зависит все остальное. И возник он не на пустом месте, а на почве реальных трудностей в развитии России, допущенных здесь ошибок, да и активизации национальных движений в других республиках. Но его хотят использовать, на нем спекулируют и Косолапое, и Ельцин. Встанем на путь российского изоляционизма — погубим и Союз, и Российскую Федерацию.

Словом, не лежала у меня душа к этому предприятию, с самого начала я предчувствовал, чем оно может обернуться. А поскольку противостоять общему давлению действительно было невозможно, думал о том, как хотя бы свести к минимуму негативные последствия.

Конференция коммунистов России открылась 19 июня 1990 года. Поскольку она проходила всего лишь за две недели перед XXVIII съездом КПСС, после долгих дискуссий решили отдельных выборов не проводить, уполномочить делегатов, избранных от партийных организаций России. Тем самым сразу повышался статус конференции. Она приобретала значение своего рода генеральной репетиции съезда. А учитывая, как я уже говорил, что коммунисты России составляли большинство в КПСС (62 процента), то в определенной степени предрешала его исход.

В президиум были приглашены представители государственного руководства: союзного — Лукьянов, Рыжков; российского — Ельцин, Силаев. Формирование органов конференции прошло спокойно. Правда, когда начали обсуждать повестку дня, слово взял первый секретарь Киселевского горкома КПСС Кемеровской области Авалиани и огласил предложение изменить статус конференции, преобразовав ее в первый, учредительный съезд Российской компартии.

Это не было чем-то неожиданным, вопрос, по сути дела, был предрешен. Состоялся краткий обмен мнениями, и в конце концов решили выслушать доклад Генерального секретаря ЦК КПСС, а уж затем договориться о порядке дальнейшей работы. Одновременно договорились дать слово представителям сформировавшихся к тому времени Демократической платформы и Марксистской платформы в КПСС. Само по себе это свидетельствовало о том, насколько далеко продвинулась демократизация партии. Ничего подобного она не знала с 1921 года, когда было покончено со всеми — организованными и стихийными — проявлениями инакомыслия.

Возникла дискуссия вокруг предложения пригласить на съезд в качестве гостей группу рабочих. Дело в том, что среди делегатов оказалось ничтожно малое число рабочих, их оттеснили секретари парторганизаций. Конференция и, естественно, съезд превращались в форумы партийных функционеров преимущественно районного и городского звена. Таков был результат выборов, в ходе которых партаппаратчики организовали мощное давление, попросту сами себя и делали делегатами. Я был за то, чтобы дать мандат представителям рабочего класса с правом совещательного голоса. Так, в общем, и решили. Они, между прочим, и на Российской конференции, и на съезде КПСС «задавали жару», даже выделились в своего рода секцию.

Любопытна история доклада. Задолго до конференции была организована группа по подготовке материалов. Затем на Политбюро решили, что выступить следует генсеку. Откровенно говоря, только на совете представителей делегаций узнал, что есть альтернативный доклад. Поначалу согласился было с предложением распространить его среди делегатов в письменном виде. Но что-то меня насторожило. Взял домой, прочитал и убедился, что написан он совершенно с других позиций. Пришлось отказаться от идеи «распространения», сказать, что использую этот материал как один из источников для подготовки своего доклада.

Я считал своей задачей сказать на конференции примерно то же, что и на съезде КПСС, четко определить свою линию, чтобы делегаты знали: вот моя позиция. Тем более кто-то тогда в прессе «сетовал»: Горбачев, мол, «круглит», предпочитает общие фразы, даже говоря о противниках перестройки, не называет имен. У нас ведь такая культура, причем прежде всего в партии: всякого, с тобой несогласного, объявить врагом, выбросить вон, а то еще лучше — огреть кирпичом.

Начав с того, что вся предшествующая дискуссия привела к выводу о целесообразности образования Коммунистической партии Российской Федерации, я тут же подчеркнул: «Следует исключить любые формы противопоставления России Союзу ССР, а Компартии Российской Федерации — КПСС. Все наши помыслы и действия должны соизмеряться с исторической реальностью, быть предельно взвешенными. Произнося слово «Россия», мы должны всегда держать в памяти слово не менее сокровенное — «Союз». Считаю необходимым об этом откровенно сказать в самом начале работы нашей партконференции, определив тем самым важнейшие условия ее конструктивной работы.

...Решительно не могу согласиться с теми, кто ищет спасения России в обособлении, замкнутости и даже выходе из Союза ССР. Может, кто-то думает, что Россия вне Союза будет развиваться успешнее. Это не более чем иллюзия.

...Нам нужно хорошо различать все околороссийские шевеления, отчетливо отделить здоровые настроения в пользу создания Компартии России, продиктованные действительными проблемами и потребностями республики, от спекуляции на российских проблемах во имя достижения целей, чуждых и самой России, и партии, и стране».

Вторая главная тема, обозначенная в докладе, — перестройка.

«На XX съезде была сказана правда, которая потрясла нашу страну, социалистическое сообщество, мировое коммунистическое движение. То, что мы узнали тогда о сталинщине, было оскорблением идеалов, которыми вдохновлялись поколения, которые двигали людей на революцию, великие стройки, защиту Родины, восстановление разрушенной страны. Потрясение было огромным. Казалось, естественным следствием должны были стать глубокие общественно-политические преобразования. И хотя нельзя сказать, что с тех пор ничего не менялось, к сожалению, надежды именно на глубокие преобразования не оправдались. Хуже того, преступления постепенно стали называть ошибками, реформы подменялись совершенствованием той же бюрократической системы, идейные искания заменялись перелицовкой сталинских учебников. Все это породило незаживающие язвы и в обществе, и в душах людей, отравляло идейную жизнь, отягощало международные отношения. А дальше логика политической борьбы вела от недомолвок к замалчиванию прошлого, от осуждения Сталина к рецидивам его реабилитации в тех или иных формах. Неизбежным результатом всего этого стали политическое бессилие, застой во всех областях».

Сказав о необходимости и неизбежности перестройки, я коротко охарактеризовал, что удалось сделать за прошедшее время, не ушел от оценки допущенных промахов, промедления с решением назревших проблем. Центральная из них — переход к социально ориентированной рыночной экономике. «Высказываются различные суждения на этот счет, особенно по срокам, формам, тактике, и мы должны быть открыты для любых предложений. Неприемлемо лишь одно — возврат к командно-административной системе. Это было бы просто бедой, тупиком для страны.

Поскольку прошлая наша история и нынешние преобразования напрямую связаны с деятельностью партии, вполне понятно, что она оказалась в фокусе идущих в обществе дискуссий. Звучат голоса: КПСС должна покаяться и уйти с политической арены. Провокационная суть таких требований очевидна. И лучшее, чем могут ответить на это коммунисты, — продолжить начатые по инициативе партии реформы».

Я откровенно, прямо и твердо высказал свою позицию по этому вопросу:

«Мы должны недвусмысленно заявить, что КПСС без всяких оговорок, недомолвок и компромиссов отвергает идеологию и практику сталинизма, растоптавшего духовные и нравственные идеалы социализма. Она решительно выступает за полновластие Советов, народовластие, отказывается от властных и хозяйственных функций, от притязания на монополию, от любых попыток идеологического принуждения. Поддержки общества в реализации социалистических ценностей партия будет добиваться убеждением, политической работой в массах, участием в парламентской дискуссии, деятельностью в рамках Конституции и законов».

Запомнились многие выступления в развернувшейся по докладу и содокладам дискуссии.

Лысенко, сделавший содоклад от Демократической платформы, высказался за партию, которая должна отказаться от любых политических привилегий и завоевывать авторитет своей работой в народе. А догматические и реваншистские настроения наиболее полно отразились в содокладе так называемого Инициативного съезда. Яростным было выступление Валерия Ивановича Ладыгина, машиниста локомотивного депо Забайкальской железной дороги. Чувствовалось, что над текстом основательно поработали опытные пропагандисты. Под аплодисменты он поставил вопрос, что необходим отчет ЦК КПСС на XXVIII съезде партии за проваленные пять лет перестройки. («Пусть историки занимаются прошлым, а нам нужен отчет за нынешние дела».) И в этом контексте выдвинул идею, которая потом получила поддержку на XXVIII съезде КПСС, — заслушать на съезде персональные отчеты членов Политбюро.

Самое интересное состояло в том, что делегат Ладыгин должен был, выполняя волю своих товарищей, зачитать наказ XXV конференции Читинской областной парторганизации, а в нем, в частности, содержались такие призывы к съезду — отбросить личные и групповые амбиции, консолидироваться, содействовать взаимопониманию, терпимости и дружбе между народами, создавать правовое, демократическое общество, гарантирующее полное развитие человеческой личности, уважение к правам человека, основным свободам. Цитирую дословно: «Ваш долг не разжигать страсти; искать пути согласия, а не конфронтации; не чернить нашу историю, а знать и уважать ее, чтобы взять все лучшие страницы и достижения, достойные уровня жизни». Делегат зачитал подготовленное ему выступление, а текст наказа областной конференции передал в президиум. Ладыгина использовали фундаменталисты, про своих же товарищей он забыл.

Особенно острым неприятием реформаторской политики отличалось выступление Мельникова — первого секретаря Кемеровского обкома, выдвиженца Лигачева. Его оценки были явно рассчитаны на эмоциональную реакцию зала. «Две недели осталось до XXVIII съезда партии, партия бурлит, страна на грани социального взрыва, а руководство ЦК и Бюро ЦК КПСС по Российской Федерации, как мы видим, живет в другом измерении. При нашем попустительстве партию обвиняют во всех грехах, валят на нынешних коммунистов ответственность за все черные и белые пятна истории, безликую мафию, коррупцию. При целенаправленном содействии ближайшего окружения Генерального секретаря мы постепенно вползаем в новый, пусть в непривычной, демократической форме, культ отдельной личности. Не умаляя всемирного признания Михаила Сергеевича Горбачева как лидера КПСС и страны, отдавая должное уважение его личным достоинствам, обязан в духе партийного товарищества предостеречь и оградить его во имя нашего общего дела и большой конечной цели от этой хронической, к сожалению, для нас болезни». В заключение Мельников заявил: партийная конференция Кузбасса приняла 1 июня подавляющим большинством голосов резолюцию о недоверии ЦК и Политбюро, потребовала отставки всех его членов.

Просматривалась скоординированная позиция первых секретарей обкомов. И у этого хора были дирижеры, определены цели для поражения. Четко выполнил задание «по стрельбе» Полозков: «Многие наши трудности — результат не только деформации социализма во времена культа личности, волюнтаризма и застоя, но и ошибок в ходе перестройки, особенно идейного разброда в партии, который Александр Николаевич Яковлев безобидно назвал определенной неопределенностью. Теперь-то все мы видим, как дорого приходится расплачиваться за это состояние. Непоследовательность, уступки по принципиальным вопросам, все новые и новые обещания, запаздывание с принятием серьезных решений, неумение вовремя устранить ошибки свидетельствуют об отсутствии у руководства нашей партии ясной программы действий по обновлению социализма».

Звучали и другие голоса. Секретарь Обнинского горкома партии Калужской области Скляр дал отповедь тем, кто, по его словам, хочет, что называется, «списать на Горбачева все долги». «Надо видеть, — подчеркнул он, — плюсы и минусы нашей работы. Среди коммунистов много сторонников Генерального секретаря, убежден, что немало их и в других партийных организациях».

Дело было, разумеется, не только и не столько в отношении к генсеку, сколько в способности партийной массы понять необратимость перемен и необходимость коренным образом реформировать саму партию, без чего ей угрожало откатиться на обочину политической жизни. Я уже говорил, что состав делегатов не был адекватным отражением настроений, господствовавших тогда в парторганизациях. Большинство мандатов обеспечили себе профессиональные партработники и другие категории «номенклатуры». Но при всех этих обстоятельствах консерваторам и ретроградам в партийной верхушке было непросто навязать свою волю конференции и последовавшему за ней съезду.

Первой пробой сил стал выбор лидера Российской компартии. Мы обсуждали этот вопрос на Политбюро, советовались с секретарями региональных партийных комитетов. При противоречивом отношении к самому факту создания Компартии России было общее понимание, что возглавить ее должен один из ведущих деятелей КПСС. Но выбор был невелик. На совещании представителей делегаций, которые должны были выдвинуть согласованное предложение по кандидатуре первого секретаря, я назвал прежде всего Валентина Александровича Купцова, бывшего тогда заведующим отделом общественных организаций, членом Секретариата ЦК КПСС и Российского бюро. У меня сложилось впечатление о нем как о человеке ясных убеждений, расположенном к демократическим реформам, способном чувствовать новизну и соответственно действовать.

Назвал я и О. Шенина, которого считал тогда искренним сторонником перестройки. Были предложены кандидатуры Полозкова, Бакатина и некоторые другие. Полозков взял слово для самоотвода, но своеобразного. Сказал, что, поскольку не услышал своего имени среди кандидатов, названных генсеком, не видит иной возможности, как отказаться. У него прозвучала не просто обида, а намек на то, что к нему проявляется предвзятое отношение. В самом деле, совсем недавно конкурировал с Ельциным на выборах Председателя Верховного Совета России, едва не выиграл, так кому же быть лидером РКП! Его, можно сказать, распирало самомнение, и уж, конечно, не приходило в голову, что большинство из тех, кто на Съезде народных депутатов отдал голос Полозкову, голосовало не столько за него, сколько против Ельцина.

Поскольку вопрос возник, я пояснил свою позицию, сказав, что ценю энергию Полозкова, его преданность работе, опыт руководства Краснодарской парторганизацией. Но мне думается, в случае выдвижения на пост первого секретаря ЦК РКП его известные всем взгляды будут не объединять, а раскалывать компартию. Мы же на первый план ставим задачу консолидации.

Договорились выходить с кандидатурой Купцова. На другой день я доложил об этом делегатам. Было выдвинуто еще несколько человек. Начали обсуждать. Неплохо выступил сам Купцов — спокойно, скромно; хотя, может быть, ему недоставало «огонька». Неплохое впечатление оставил О.И. Лобов, бывший в ту пору секретарем ЦК Компартии Армении. Бесцветным было появление на трибуне Шенина. А вновь названный в числе кандидатов Полозков сказал, что, раз партийная организация оказывает ему доверие, он считает непозволительным настаивать на самоотводе. В первом туре победителей не оказалось, а во втором секретари таки обеспечили избрание Ивана Кузьмича.[15]

Так с достаточной ясностью проявилась расстановка сил. По существу, впервые были отвергнуты предложения, исходившие от генсека и поддержанные представителями делегаций. Купцов поплатился не за себя, основательные претензии к нему вряд ли мог предъявить кто-нибудь. В данном случае номенклатура решила поставить у руля человека, который будет твердо отстаивать ее интересы.

Худшие мои опасения подтвердились. Итоги российского съезда произвели тяжкое впечатление на общество. Возникла «реакция отторжения», особенно со стороны партийных организаций в сфере науки и культуры, в инженерно-технической среде. Посыпались заявления о нежелании войти в состав РКП, выход из партии, неуплата членских взносов. Иначе как «полозковской» РКП не называли. Консервативное реноме лидера переносилось на всю организацию, изначально лишая ее авторитета. Своего рода нарицательным стало понятие «полозковщины».

Самого Ивана Кузьмича это, естественно, мучило, но мне трудно было его поддержать, да и сам он все меньше ориентировался на генсека. В одной из откровенных бесед сказал: «Жалею, что не послушался вас, теперь мне надо уходить». И признался, что это Лигачев «в ту ночь» посоветовал ему не снимать свою кандидатуру.

Впрочем, для меня не было секретом, кто из-за кулис верховодил номенклатурной верхушкой. Было ясно, что с тем же придется столкнуться на XXVIII съезде. Между тем на Политбюро был поставлен вопрос, не отложить ли его открытие. Причем на этом сошлись Лигачев и Яковлев, их поддержал Рыжков. Одним нужно было дополнительное время, чтобы поработать с делегатами и укрепить их на позициях российского съезда. Другие опасались повторения происшедшего на российском съезде — на сей раз в масштабе всей партии.

Я склонялся провести съезд в назначенные сроки. Его давно ждали, приблизили дату проведения по требованию парторганизаций, отсрочка вызвала бы у коммунистов крайнее раздражение. Но главное — нельзя было затягивать неопределенное состояние, грозившее перейти в самораспад КПСС. Только съезд мог консолидировать ее на основе новой платформы. Конечно, был риск, что дело закончится расколом, но выбора не оставалось. Было решено переговорить с руководителями крупнейших партийных организаций и в течение одного-двух дней узнать их мнение. Мнение единодушное — съезд откладывать нельзя.

Вот до чего была взвинчена обстановка российским съездом! Но, как говорят, нет худа без добра. Во-первых, было уже ясно, с чем нам придется столкнуться на съезде. Во-вторых, что еще важнее, крайне негативная реакция в партии и стране на ретроградные, антиреформаторские тенденции в руководстве вновь созданной РКП серьезно насторожила многих делегатов.

Вероятно, свою роль сыграли и опасения, возникшие у коммунистов республик, что численно преобладающая в КПСС РКП будет навязывать им свою волю. Вообще, выделение РКП сыграло такую же роковую роль в судьбе КПСС, какую сыграло в судьбе Советского Союза провозглашение Декларации независимости России и вся последующая антисоюзная политика Демроссии во главе с Ельциным.

Дата добавления: 2015-09-05