Глава 14. Оказалось, что баба Лена — их соседка

Оказалось, что баба Лена — их соседка. Она вместе со своими многочисленными «мнуками» жила напротив, через дорогу. Рядом с ее неказистым домишкой и сараями располагался длинный, уходящий вверх огород. Теперь Вика с балкона могла наблюдать, как сторожиха выгоняет свой выводок на трудовую повинность. Мальчишки и девчонки — мал мала меньше — выползали из‑под навеса и плелись на огород. Их подгоняла руганью баба Лена. Она была все еще в той же олимпийке, которую наверняка донашивала за старшими «мнуками», только вместо валенок на ней красовались калоши. Маринка, по случаю беременности освобожденная от прополки, расселась на крыльце и лузгала семечки. Остальные буквально из‑под палки разобрали мотыги и разбрелись по участку. Девочка лет двенадцати долго препиралась с братом, должно быть, Кирюшкой, по поводу длины выбранной борозды. Наконец бабка прогнала девчонку на дальнюю грядку, а сама заняла ее место.

Виктории с ее наблюдательного пункта хорошо было видно, что работает практически одна сторожиха. Она в азарте прополки ушла далеко вперед, равномерно помахивая тяпкой и лишь изредка останавливаясь, чтобы рукой снять неподдающийся сорняк. Детвора в это время занималась кто чем: Кирюха махал мотыгой так, что пару раз вместо лебеды срубил приличный куст картошки и, повертев его в руках, выкинул за забор. Затем он принялся камешками кидать в свою сестру. Девчонка, с которой он совсем недавно ругался из‑за грядки, ловила бабочку, а поймав, долго разглядывала ее на свет. Мальчишка поменьше ковырял в носу и вис на своей мотыге, изображая обессиленного работой. Только когда бабка оборачивалась и сурово взирала, щурясь из‑под ладони, они хватались за мотыги и делали вид, что работают.

Маринка, широко расставив ноги и выпятив живот, равнодушно плевалась кожурой от подсолнухов.

Когда баба Лена дошла до конца своего ряда, на горизонте показался Никита. Он шел из леса, за ним скакали Карина и Рената с полными пакетами еловых шишек. Никита шустро, в своей манере, помахал камерой, снимая тружеников села, а те и рады — нашелся повод для перекура. Побросали тяпки и в долю секунды исчезли из поля зрения. Никита снимал сторожиху, а она, довольная, улыбалась беззубым ртом. Когда Никита закончил и пошел к дому, она и на него долго смотрела из‑под руки, как на своих «мнучат».

Виктория теперь почти не виделась с Протестантом. Он часто уходил снимать, а потом подолгу просиживал в своей лаборатории, благо теперь в доме было электричество, проявлял пленки и печатал фотографии. Вика тоже не скучала — ходила с девочками на речку загорать, водила их на поляну к лесу — собирать гербарий, занималась с ними музыкой.

Но в этот день все остались дома — после обеда пошел дождь. Он был теплый и крупный — сразу остро и влажно запахло землей. Не хотелось уходить в дом, и они вчетвером сидели на открытой веранде и смотрели в сад. Дождь трогал широкополые шляпы лопуха, мелко тряс темные листья вишни, косой пеленой вставая за рекой. А ближе к вечеру он вдруг кончился, как отрезало. И выглянуло солнце.

— Пойдемте гулять? — вдруг предложил Никита, и ему не пришлось повторять. Они вышли на крыльцо и сразу увидели, как сторожихины «мнуки» носятся по лужам, поднимая брызги. На них с явным неодобрением смотрела огромная пятнистая свинья.

Никита вывел свой отряд за калитку, туда, где тропинка убегала вниз, к реке. У склона остановились. Дождь так вымыл горизонт, что все имеющееся в наличии у местной природы зрительно обострилось, стало ярче, виднее. Зеленая трава зеленела особенно сочно, речка выглядела не правдоподобно голубой, облака вовсю измудрялись в своих фантазиях‑причудах. Неожиданно Кит обезьяной прыгнул на сосну, стал карабкаться вверх, легко находя руками‑ногами ветки и сучки. Когда он добрался до самой толстой ветки, вниз полетела веревка с петлей на конце. У Виктории перехватило дыхание. «Кружилка»… Кит спрыгнул вниз, забрался ногами в петлю и полетел над крутым склоном, выкрикивая:

— Две березы, речка, мостик, куст шиповника!

Девчонки уже подпрыгивали и визжали, предвкушая полет. Он приземлился, и Виктория поймала его вопросительный взгляд. Так, мол? Она улыбнулась. Следующей полетела Рената. Кит проверил крепление, девочка разбежалась, оттолкнулась, и…

— Камыш на берегу, ворона, трактор!

Карина летела и кричала длинное: «А‑а‑а…»

А приземлившись, обвела всех вытаращенными глазами. Виктория не рискнула вступить в игру, уступив свою очередь детям. Они летали, выискивая в изученном ландшафте новые подробности. Как раз когда Рената полетела в очередной раз, над рекой, как на проявленной фотографии, проступила огромная радуга.

— Радуга! — закричала девочка. — У меня радуга!

Карина губу прикусила от досады. Надо же! Мало того, что ее так захватывает сам полет, что она не в состоянии заметить подробностей, так еще такая потрясающая вещь, как радуга, досталась не ей, а сестре! Она лихорадочно выискивала в знакомой картинке упущенные нюансы. Ромашки вдалеке? Было. Одуванчики… И вот когда уже полетела, когда ветер подхватил и растрепал ее волосы, она увидела нечто… И увиденным захлебнулась.

— Двойная! У меня двойная радуга! — верещала она, и все присутствующие уставились туда, куда она смотрела.

Там, за рекой, где подковой изгибалась яркая сочная радуга, примостилась еще одна. Чуть поодаль. Немного меньше ростом, но шире. Чуть размытая по контуру, но не менее настоящая. Игра света? Концентрация воздуха? Никогда прежде Виктории не приходилось видеть подобное. Кит моментально вскинул камеру.

— Так не бывает? — спросила Рената.

— А вот бывает! Бывает! — кричала Карина и, никем не остановленная, прокатилась еще раз — вне очереди.

— Двойная радуга, двойная радуга! — кричала она. — Как я и Ренатка.

— Как папа и дядя Кит! — подхватила Рената и захлопала в ладоши.

— Как мама и тетя Виктория! — крикнула Карина, приземляясь.

Вдруг, что‑то вспомнив, закрыла рот ладошкой и вытаращила испуганные глаза на сестру.

— Карина! Зачем ты сказала?! Это же секрет! Я все маме скажу!

У Ренаты слезы брызнули из глаз и щеки налились румянцем. Виктория почувствовала на себе сверлящий взгляд Протестанта.

— Ну‑ка, ну‑ка, что за секреты? — Он уже сидел перед Кариной на корточках и доставал ее из «кружилки».

— Мама сказала нам по секрету, что тетя Виктория — ее лучшая подруга, почти сестра, и чтобы мы с Ренаткой ее любили и слушались как маму… — уже тихим шепотом произнесла Карина, глядя в землю.

— Каринка! Дура! Мама нам по секрету сказала, это нельзя никому говорить, а ты! — Голос старшей сестры звенел от напряжения и отчаяния. Она развернулась и, ни на кого не глядя, с рыданиями помчалась к дому.

Карина тоже заревела. Кит подхватил малышку на руки и откровенно и беспощадно пробуравил Викторию своими глазищами.

«Как рентген», — уныло подумала Виктория и поплелась следом. Предстояли разборки.

После бурных слез сестры уснули в разных углах — примирение не состоялось. Виктория вышла на балкон, зная, что Протестант последует за ней — разговор неизбежен.

— Рассказывай! — тоном, не терпящим возражений, приказал Никита. — Это, похоже, правда?

— Да, мы — подруги. Тебя это шокирует?

— Ничуть. Не понимаю только — зачем из этого сделали тайну? В чем дело?

— Если ты хочешь продолжать разговор в подобном тоне, то не дождешься от меня ни слова. — Виктория отвернулась.

— Расскажи мне. — Никита сел на пол и уставился на нее. — Как все было?

— Обыкновенно. Мне нужна была работа. Марина узнала об этом и решила мне помочь. Еще вопросы есть?

— Где вы познакомились?

— Мы жили в одном доме и учились в одном классе. Дружили.

— Тогда почему столько лет ты не появлялась у подруги? Почему мы тебя не знаем?

— Потому что Марина так хотела. О Боже, Кит, это совсем тебе неинтересно. Это женские дела, и я не понимаю, зачем ты так стремишься покопаться в них. Ну, подруга. Ну, работаю я у них. Ребус разгадан? Отстань!

— Ничего не разгадан! Все только больше запуталось. Хотя теперь я начинаю понимать твою слежку за Максом — подруге докладываешь?

— Идиот! Это что — на меня похоже? Я вообразила, что ты хоть какое‑то представление обо мне составил!

Вика решительно прошагала мимо Протестанта, открыла балконную дверь и вышла. Кит ей не препятствовал. Она вышла из дома и побрела по дороге, уводящей из деревни бог знает куда. Кит догнал ее у мостка через ручей.

— Почему тогда ни ты, ни она ничего не сказали Максу?

— Это еще зачем? — Вика даже не взглянула в сторону Протестанта.

— Да вы из нею идиота сделали. Какие‑то тайны мадридского двора.

Некоторое время они шли рядом и молчали.

— У Марины плохой диагноз, — бросила Вика. — Она считает, что безнадежна. И врачи так считают.

Кит остановился и остановил Викторию. Он взял ее за руки.

— Я догадывался. И что?

— Ничего… — Виктория пожала плечами.

— Нет, нет, ты договаривай! Почему она велела девочкам любить тебя как мать родную? Она что, отдает тебе свою семью по наследству?

Кит крепко держал Викторию за руки и смотрел ей в глаза.

— А если это и так, что здесь плохого?

Кит шумно выдохнул, тряхнул головой, словно пытаясь отогнать наваждение.

— Вот оно что, — почти прошептал он и отпустил руки Виктории. Развернулся и пошел в сторону деревни. Теперь она шла следом за ним.

— Я сказала «если», — напомнила Вика в спину Протестанта.

— Какое уж там «если»! Все яснее ясного.

— Что тебе ясно?! — крикнула Виктория ему в спину. — Что тебе ясно, если мне ничего не ясно? Я запуталась. А ему, видите ли, ясно!

— Мне ясно, почему ты обхаживаешь Макса вопреки своей антипатии. Он тебе явно несимпатичен, но ты кокетничаешь с ним. Теперь понимаю зачем. Постепенно ты добьешься своего, станешь жить чужой жизнью, и все будет о'кей!

Кит шагал, не удостаивая Викторию взглядом. Даже спина демонстрировала презрение. Виктория остановилась. Пусть думает что хочет. Почему ее так волнует его мнение? В конце концов, он разгадал свой ребус. Теперь она ему неинтересна. Ну и пусть!

Он дошел до дома, ни разу не оглянувшись.

Состояние у Вики было такое, как если бы самолет, на борту которого она должна была отправиться на отдых в жаркие страны, улетел без нее. И больше она никогда туда не попадет.

Вика постояла в кабинке летнего душа, сполоснулась нагретой за день водой и уселась на крыльце. На душе было пакостно. В дом идти не хотелось. Но пришлось — кусты у калитки зашевелились, и показалась маленькая скрюченная фигурка сторожихи. Увидев Викторию, сторожиха прибавила шагу и стала бормотать свои речи метров за десять до Виктории. Вести беседы с бабой Леной Вика не была расположена. Не дожидаясь, пока старуха усядется рядом, Виктория поднялась.

— Иду вот, — сообщила бабка.

— Спали бы себе, — сказала Виктория. — Дом ведь не пустой, мы тут.

— Как жа? — возразила сторожиха. — У меня работа. Да и не сплю я дома‑ти. Старая уже. На том свете высплюсь.

Виктория догадалась, что бабка рада хоть ненадолго уйти из дома, от оравы «мнуков», наговориться с тенью своей Валюшки всласть. И в самом деле, долго потом, стоя на балконе, Виктория слышала ночное бормотание сторожихи. Никита, дождавшись ночи, заперся у себя в лаборатории, из‑под двери которой чуть сочился красный свет. Вика села в старое плетеное кресло и сидела тихо, надеясь остаться незамеченной, когда Никита выйдет из лаборатории и отправится спать. Но надежды не оправдались. Он прикрыл дверь лаборатории и прямиком направился на балкон. Закурил, не удостоив Викторию взглядом… Предупреждая его возможные язвительные реплики, Вика спросила как ни в чем не бывало:

— Над чем ты сейчас работаешь?

— Цикл снимков о России. В настоящее время снимаю деревню, если тебя это интересует.

Кит обернулся и впился глазами в Викторию, пытаясь преодолеть зрительное препятствие темноты.

— И бабу Лену снимаешь?

— Ее — в первую очередь. На таких бабках вся Россия держится. Помри она сейчас, и все ее семейство рассыплется, как карточный домик. Пропадут без нее.

— Она говорила, у нее муж есть? Я что‑то ни разу не видела.

— Дед тоже интересный тип. Добровольный бомж. Скиталец. Пилигрим. Бродит из деревни в деревню. Зимой и летом — в одном и том же одеянии. Бывает, захаживает домой, но долго своего семейства не выносит.

— Да… — отозвалась Виктория и больше уже не нашлась что сказать. Замолчали.

— Ты не должна этого делать, — наконец разорвал молчание Кит.

— Чего не должна? — механически переспросила Вика, хотя все поняла.

— Не должна выходить за Макса.

— Можно подумать, он на меня уже позарился. Может, и не придется.

— Дело не в нем сейчас. Дело в тебе. Не надо этого делать. Ты скомкаешь свою жизнь.

— Отчего же? Может, наоборот, я обрету счастье?

— Черта с два! Ты слишком широкая натура, чтобы подстраиваться под Макса, и слишком неуверенная в себе для того, чтобы подстроить его под себя. Наступит время, ты встретишь своего мужчину, а девчонки к тому времени будут накрепко держать тебя. Ты все это без меня знаешь, невелика премудрость. Не делай этого.

— Раньше ты заботился только о брате. Теперь ты как бы печешься о моем счастье. Лестно…

Виктория качнулась в кресле. Ее подмывало встать и уйти, но ведь куда спрячешься от Протестанта? Его грачиный взгляд найдет ее повсюду. Первое внимание мужчины, подаренное ей судьбой, оказалось столь всепроникающим, что от него практически некуда деться. Кит понимал ее лучше, чем она сама понимала себя. Это и грело, и раздражало одновременно. Вика поднялась и облокотилась о перила балкона.

— А может, ты просто ревнуешь? — спросила она и в упор посмотрела на него. Кит повернул к ней голову.

— Может, и ревную, — задумчиво отозвался он.

Его глаза в сумерках казались глянцевыми, как вымытые дождем темные сливы. Виктория поняла, что опять ляпнула не то.

Он сделал лишь шаг в ее сторону, и сразу они оказались слишком близко. Ее беспокоил его запах, блеск его глаз и неравнодушие. Она, вероятно, слегка отпрянула от него, потому что он мгновенно протянул обе ладони и ухватил ее за руки. Кит крепко держал ее. Прямо перед ней — его живые глаза, острый прямой нос и четко обрисованные чувственные губы.

— Откажись от своей безумной затеи, Виктория. Я хочу, чтобы ты стала моей. Мы ведь оба этого хотим!

— Нет. Я не могу. Я обещала Марине, я должна…

— Ничего ты ей не должна!

— Ты не знаешь, сколько она для меня сделала.

— Глупости! Никто никому ничего не должен. Это все условности. А это — твоя жизнь. Ты должна только себе!

— Ты — эгоист.

Виктория попыталась отвернуться, но не тут‑то было. Кит наклонил к ней свое лицо.

— Послушай себя, — тихо попросил он и приблизился к ней носом.

Он очертил своим носом ее брови, провел по щеке. На какое‑то время Виктория потеряла контроль над собой. Ее кулаки упирались в его грудь. Кит спрятал их в своих ладонях.

— Тебя тянет ко мне, — заключил он.

Виктория собрала себя в кучу и с силой толкнула Протестанта. Тот лишь слегка покачнулся.

— Ты провоцируешь меня! Ты на меня давишь! — горячо воскликнула она. — Я не хочу говорить с тобой больше на эту тему!

— Но почему же? Эта тема одинаково волнует нас обоих. Я не понимаю, как можно лишить себя своих чувств ради кого‑то. Ты обворовываешь себя. Ради чего?

— Тебе знакомо понятие «дружба»?

— К черту такую дружбу! Что за дружба такая, когда один принуждает другого жить не своей жизнью! Ты сама‑то веришь в то, что говоришь?

Под напором Никиты Вика окончательно растерялась. Она отчаянно пыталась защищаться.

— А как же дети? Они ведь останутся сиротами! Тебе их не жалко?

— Во‑первых, у детей есть отец, бабушка с дедом, я, наконец. А во‑вторых, у каждого человека своя судьба, которую он обязан прожить САМ! Своя школа, пусть даже очень трудная. У них — своя, у тебя — своя. Ты не можешь с ними поменяться. Ты никому ничего не должна. Человек приходит в этот мир взрастить свое "я". Свою личность, свою энергию. И возвращается к Богу со своим накопленным багажом. И отвечает только за свое. Ты что, станешь потом лепетать, что прожила чужую жизнь потому, что так хотела подруга?

Виктория слушала Протестанта молча. Она не находила аргументов. Он выработал свою философию, он во всем уверен, а она ничего не выработала, во всем сомневается. У него все просто получается, а у нее голова пухнет от мыслей.

Его блестящие глаза сверлили ее как два прицела, а из черноты ночи молчаливо, но не менее требовательно взирали звезды.

— Я тебя только прошу: прислушайся к своему сердцу. Больше ничего.

— Прислушаешься тут, — проворчала Виктория, — вы оба одинаковы. Что ты, что Марина. Ты думаешь, она меня меньше обрабатывает? Только у нее имеется одно маленькое преимущество — она умирает.

— Но я‑то живой! И я нашел тебя, я это чувствую! Мы — как две половинки.

В следующую секунду Никита метнулся в сторону Виктории, очутился у ее ног и обнял за коленки. У Виктории под руками оказалась его голова. Вика почувствовала, что слабеет. Она не привыкла сдерживать подобные порывы.

Еще немного, и она поддастся неистовому напору, обмякнет и просто‑напросто предаст подругу. Она наплюет на все, потому что то, что копилось в ней женского много‑много дней и ночей, готово вырваться наружу и затопить собой все вокруг. А ее, Викторию, вместе с Протестантом — в первую очередь.

— Мы не будем сейчас это обсуждать, — как можно тверже проговорила Вика, стараясь не дотрагиваться пальцами до его головы (а очень хотелось). — Я прошу тебя, Кит, уйди. Я пойду спать.

Никита выдержал паузу, затем тяжело вздохнул, резко выпрямился и, прежде чем Виктория произнесла «Спокойной ночи», перемахнул через перила балкона и спрыгнул вниз. Виктория наклонилась и посмотрела туда, куда он приземлился. Внизу было порядочно крапивы и дикого хмеля. Никита полез через заросли, чертыхаясь и ломая ветки. Вика услышала, как хлопнула калитка. Протестант растворился в ночи.

Дата добавления: 2015-09-06