Глава 7. Приглашение на юбилей театра, в котором работала Александра

Приглашение на юбилей театра, в котором работала Александра, получили все, начиная с Карины и кончая Протестантом. По настоянию Марины Вика сходила к ее личному парикмахеру и подстриглась. Теперь она то и дело натыкалась в зеркале на свое новое отражение. Она не могла решить: идет ей стрижка или нет? Чувство неуверенности снова бесцеремонно занимало обжитое место в ее душе.

Театр был битком набит. После спектакля, когда Вика вывела детей в фойе, где должен был продолжаться праздник, лавина, вылившаяся из зала, чуть не потопила их и не разбросала как щепки. Вика подхватила Карину на руки, а Ренату держала глазами. Сначала она не обратила внимания, что девочки кому‑то усиленно машут. Углядели кого‑то знакомого в толпе. А когда народ понемногу рассеялся, заполнив собой ниши и кулуары, она поняла, кого увидели девочки. Здесь был Кит. Вел он себя довольно странно. На груди его болталась фотокамера с огромным объективом, а в правой руке имелась еще одна. Он неторопливо бродил средь толпы, лениво и скептически (как со стороны казалось) рассматривал работы юных художников на стенах. Но! Его темный грачиный глаз хитро косил в сторону, и неожиданно вылетала вдруг рука с камерой. Ослепляя на миг свою жертву, включалась вспышка, жертва делала большие глаза, иногда даже вскрикивала от неожиданности. Кит смеялся. И плелся дальше…

«Рисуется», — неприязненно подумала Виктория и забыла о нем. Но Кит не замедлил напомнить о себе — ее тоже ослепила его вспышка. Вика нахмурилась и услышала откуда‑то сбоку: «Бонжур, мадам!»

Выбросив длинную конечность с будто приросшей к ней камерой к потолку, Кит выстрелил вспышкой в Карину и Ренату, и те успели состроить в объектив потешные рожицы.

Щелкнув напоследок камерой, висевшей на животе, Протестант растворился в толпе.

— Некрасиво кривляться, — одернула Виктория своих воспитанниц.

— Мы позируем, — возразила Рената.

— Ваш дядя просто балуется. Разве вы не поняли? Мне кажется, у него и пленка давно кончилась в фотоаппарате.

— Балуется?! — Девочки в недоумении уставились на нее.

— Что вы, Виктория Викторовна, он совсем не балуется! — В глазах Ренаты мелькнуло осуждение.

— Дядя Кит — великий фотограф! — с обожанием поддержала сестру Карина. И отодвинулась от Виктории.

Вика не стала спорить. Разберись‑ка в этих родственных отношениях. Всерьез заявление девочек она, конечно, принять не могла, но чтобы проверить ощущения, решила понаблюдать за Никитой. Толпа тусовалась. Все занимались тем, чем и положено заниматься в антракте, — дети пили лимонад и лопали пирожные, взрослые закусывали в буфете, собирались кучками. Журналисты брали интервью. Кит бродил среди тусовки и фотографировал. Но как! Он не искал удобных ракурсов, не присаживался на корточки и не пристраивался к освещению. Казалось, он вообще не думает о кадре. Он даже успевал потрепаться со знакомыми. Стоит так беззаботно, болтает, и вдруг откуда‑то сбоку вылетает его рука с камерой, ничего не подозревающего человека, шедшего мимо по своим делам, ослепляет вспышка, снимок сделан. Фотограф, вполне довольный добычей, усмехается. Его длинная конечность с будто приросшим к ней фотоаппаратом вылетала то тут, то там, вызывая суматоху. Люди не подозревали, что являются объектами его внимания, и оставались естественными. Было полное впечатление, что Кит балуется, шалит, жонглирует своими камерами ради показухи. Как раз накануне Виктория с девочками смотрели телепередачу о животных. Там показывали хамелеона. Сидит он тихонько, окраска под цвет окружающей среды. Бабочка мимо летит, ни о чем не подозревает. Хамелеон не производит ни малейшего движения в ее сторону. Сидит себе и сидит. Но вот в мгновение ока его язык пулей выпрыгивает изо рта, разворачивается резинкой, длинным шнуром и хватает бабочку! Секунду спустя хамелеон сидит как ни в чем не бывало. Будто он ни при чем и бабочки не ел. Сейчас, в фойе театра, Вика поняла: Кит — хамелеон. А вся тусовка, включая ее, Викторию, — скопище разноцветных бабочек. Макс на юбилее театра так и не появился. А вечером пригласил ее к себе в кабинет. Виктория набрала в легкие побольше воздуху, расправила грудь, припудрила нос и поплыла в кабинет. Она решила не обращать внимания на косящий в ее сторону грачиный глаз Никиты. Кто он такой? По крайней мере ей нет до него никакого дела. Его чрезмерное любопытство — только признак невоспитанности.

Вика колыхнула бедром и невозмутимо прошествовала мимо Протестанта.

— Я слушаю вас! — Она остановилась перед Максом, сияя улыбкой.

Он оторвался от компьютера, с трудом соображая, зачем она явилась. Но Викторию это не выбило из седла. Она продолжала улыбаться, как именинница.

— Ах да! — Глаза его «включились». — Я хотел сказать, что завтра вы свободны. Девочек заберет к себе моя мать. На выходные. Да, и еще…

Виктория, ни слова не говоря, подбоченясь, продолжала смотреть на хозяина. Он выдвинул верхний ящик стола, порылся там и извлек из недр глянцевый белый листок.

— Вот. Это абонемент в филармонию. Жена сказала, что вам это может быть интересно.

Вика схватила абонемент, как заядлый филателист — редкую марку. Быстро проглотила взглядом название концерта. Ростропович! О Боже! Она впилась глазами в Макса:

— А вы пойдете?

— Нет, что вы! У меня важная встреча с клиентом. Отдыхайте.

Напоследок он изобразил вполне любезную улыбку.

Виктория выпорхнула из кабинета, двумя пальцами держа драгоценный абонемент.

В гостиной, едва прикрыв за собой дверь, она подпрыгнула. Замахала абонементом, как знаменем победы, едва подавив готовый вырваться наружу писк восторга. Ура! Она идет па Ростроповича! Все ее коллеги впадут в транс, когда узнают! Ее место в партере! Она… Виктория не выдержала — закружилась волчком на месте, взвыла не голосом, а нутром, так, что где‑то в животе у нее что‑то загудело и ухнуло. Изобразив руками только ей одной понятный кульбит, Вика наткнулась взором на изумленные шоколадные глаза Протестанта. Он сидел на полу в коридоре и откровенно наблюдал за ней. И улыбался. Помахав перед его носом листком абонемента, Вика протанцевала на кухню. Он молча проводил ее взглядом. Весь следующий день Вика бездельничала. Она часа три провела в салоне, занимаясь собственной внешностью. Потом пообедала пиццей в открытом кафе, побродила по пустынным залам художественного музея, прислушиваясь к тонко звенящему внутри ее предчувствию. Предвкушению праздника. Она приехала к филармонии за час до концерта. Сидела на скамейке в сквере, наблюдая за подъезжающими к парадному подъезду автомобилями, и фантазировала по поводу каждого вновь прибывшего лица. Потом, когда она сочла для себя приличным войти внутрь, прошла и, сдав в гардероб свой плащ, стала бродить по зеркальным залам и уютным кулуарам филармонии, наслаждаясь каждым мгновением пребывания в этих стенах.

Во время концерта Виктория забыла обо всем. Душа рождалась с первым звуком произведения и умирала с последним. Каждая мелодия вспугивала в ней рой ассоциаций и вызывала в воображении множество картин.

Концерт закончился поздно. Возвращаясь в полупустом трамвае домой, она все еще находилась во власти музыки. Когда она открывала своим ключом дверь, обрывки концерта витали где‑то рядом, разбавляя чинную тишину элитного дома. Стараясь не шуметь в прихожей, Вика разделась при свете ночника и уже собралась пошарить в холодильнике, когда поняла, что в большой гостиной настежь открыт балкон. Вероятно, хозяин уснул, оставив явный непорядок. Что бы они без нее делали… Все еще храня в себе трепетное состояние, рожденное концертом, Вика на цыпочках прокралась в гостиную, приблизилась к балконной двери и.., услышала стоны.

Вика прислушалась. Первая мысль была о Марине. Макс привез жену на выходные, и той стало плохо. Но эта мысль быстро улетучилась. Стоны доносились из кабинета хозяина и сопровождались шумами. Тут присутствовал какой‑то скрип, чье‑то тяжелое неровное дыхание и невнятное бормотание. Нет. Это, похоже, женские стоны, но не Маринины. Когда до Виктории дошло, в чем дело, она одеревенела прямо посреди гостиной. Стояла, слушая возню в кабинете, и была не в состоянии сделать даже шага в какую‑либо сторону. Внутри все загорелось, как если бы она хлебнула сильно наперченного супа. Сознание того, что Макс, отправив ее и детей, привел даму и трахает у себя в кабинете, ударило Викторию по голове так сильно, что она почувствовала боль в затылке. Сама мысль никак не желала сразу уместиться в голове, а стучала сверху, ритмично и больно. Виктория бессознательно схватилась за первый же подвернувшийся вариант: возможно, это не Макс вовсе, а наоборот, его наглый братец Никита. А что? Воспользовался отсутствием домочадцев и привел женщину. На него это похоже. От подвернувшейся мысли несколько полегчало. Стоны в кабинете участились и теперь сопровождались свистом, как если бы находившиеся там бежали длинную дистанцию и им не хватало воздуха.

Виктория на цыпочках попятилась назад, стараясь не шуметь. Поскольку она пятилась спиной, то, добравшись до двери, она протянула назад руку, чтобы не налететь на косяк. Ее пальцы нащупали в темноте что‑то прохладное и живое. Виктория взвизгнула и тотчас же ощутила на губах чужую ладонь — ей зажали рот! От ладони пахло мужчиной. Викторию стиснула мускулистая рука.

Девушка активно заработала локтями, отпихивая нападающего. Мужчина, чертыхаясь, тащил ее в глубь прихожей. Отчаянно сопротивляющуюся Викторию впихнули в малую гостиную и толкнули на диван.

«Вот при каких неромантических обстоятельствах мне предстоит лишиться невинности», — успела подумать Виктория, прежде чем больно ударилась локтем о напольную вазу. Свет настольной лампы, вспыхнувший в кромешной темноте, заставил ее зажмуриться. Когда она все же сумела открыть глаза — увидела Протестанта. Он стоял перед ней, тяжело дыша. С голым торсом, поросшим на груди темной растительностью. Его грачиные глаза смеялись. Не долго думая, Вика вскочила на ноги и влепила ему пощечину. Грачиные глаза моментально выросли до размеров совиных. Он открыл было рот, собираясь что‑то сказать Виктории, но из большой гостиной послышались женский смех и голос Макса.

Виктория была до того зла, что не отдавала себе отчета в своих действиях. Муж Марины нагло изменяет ей в ее же квартире, а его сумасшедший брат набрасывается на гувернантку как дикий зверь! Куда она попала? Скопище маньяков!

Виктория вскинула руки, чтобы оттолкнуть Протестанта, прошипев первое подвернувшееся: «Придурок!» — но он опередил ее. Пантерой метнулся к лампе и по пути толкнул Викторию в угол дивана. Она приземлилась мягко, не наделав шума, а свет погас прежде, чем Макс и его гостья достигли территории прихожей.

«Что происходит?» — хотела крикнуть Виктория, но успела выплюнуть только короткое «что». Кит кинулся в ее сторону — ее обдало острым запахом его тела — и вдавил ее в диванные подушки. Кит был везде — ее руки были зажаты его цепкими конечностями, его ноги, обтянутые джинсами, как плоскогубцы сдавили Викины бедра.

Но Виктория не собиралась так легко сдаваться. Набрав в легкие побольше воздуха, она вознамерилась позвать на помощь. Но Кит и здесь опередил ее: впился горячими и сильными губами в ее рот, перекрыв ей тем самым все пути к сопротивлению.

Ощутив на своем теле чужую, совершенно бессовестную силу, Виктория начала слабеть. Поцелуй Протестанта, сначала вызвавший в ней целую бурю возмущения, вдруг начал включать неведомые доселе лампочки. Они загорались одна задругой. Вскоре вся Вика могла бы мигать, как новогодняя елка. Кит раздвинул ее губы и языком проник внутрь ее рта. Виктория ощутила мурашки за ушами. Они защекотали шею, побежали вдоль позвоночника, собрались около груди в единый горячий ком и потоком ринулись к животу.

Руки Никиты ослабили хватку и поползли вниз, как бы с удивлением обнаруживая на своем пути что‑то мягкое и упругое. Там, где проползала сухая и немного шершавая ладонь Протестанта, у Виктории начинало гореть как после утюга. Достигнув бедра, рука Никиты дошла до разреза на юбке и, перебирая пальцами, двинулась было дальше, но наткнулась на жесткое, обтянутое джинсой колено. Виктории казалось, что она хорошо соображает. Трезво. Она отчетливо слышала, как в ванной зажурчала вода, как Макс и его спутница хлопают дверью холодильника, как потом закрылись в ванной, а через открытую балконную дверь донесся скрип тормозов. Но все эти звуки существовали сейчас сами по себе, без Вики. Как если бы она умерла и душа плавно отлетела бы от тела. Само тело вело себя нехорошо. Предательски. Оно сдавало позиции без боя, и в глубине мечущейся души медленно зрел бунт. Когда пальцы Кита достигли разреза и потрогали Викину ногу в капроновых колготках, а его жесткое колено поехало в сторону, освобождая путь руке, душа Виктории стремительно вернулась в ослабевшее тело. Вика собрала себя в кучу и с непросчитанным усилием толкнула Никиту кулаками в грудь. Он, совершенно не ожидая такого маневра, отлетел к самой стене, неслабо долбанувшись по пути о кресло. Вика вскочила и шустро нашарила на столике выключатель. Теперь она стояла посреди малой гостиной вполне готовая к бою.

— Ты что, маньяк? — без церемоний спросила она.

Его голая грудь покрылась бисеринками пота, и от этого он казался еще более бесстыжим, чем минуту назад. Виктория понимала, что не должна смотреть на него, распластавшегося на полу и совершенно не смущенного ситуацией. Но смотрела.

— Тихо, тихо, — еле сдерживая рвущуюся наружу веселость, шептал Протестант. — И выключи, пожалуйста, свет.

— Сейчас! — гаркнула Виктория, с досадой отмечая, как легко и безошибочно он «пристроился» к ней. Они уже на ты! И в этом повинна только она сама! Не сумела сразу взять правильный тон! — Ты вообще нормальный? В детстве головой не ударялся? — поинтересовалась она.

Кит поднялся с пола, потирая ушибленный бок.

— А сама‑то!

— Что ты хочешь этим сказать? — Виктория опешила. Ну и наглость!

Он невозмутимо проковылял мимо нее и выключил лампу.

— Я буду кричать и разобью окно, — пообещала Виктория, отступая в свою комнату.

— Слушай, Виктория, — примирительно начал Никита, — никто не собирается к тебе приближаться, если ты, конечно, обещаешь сидеть тихо.

— Что?!

— Ты же не хочешь, чтобы тебя уволили?

— Это за что?! — Она была совершенно сбита с толку.

— Ну а как бы ты поступила на месте хозяина, если бы нанятая тобой гувернантка начала следить за твоей личной жизнью, вмешиваться в нее? Лично я предпочитаю не диктовать брату, как ему жить и с кем спать. Мне это все равно. И я бы давно спокойно спал, если бы ты не заявилась посреди ночи и не начала бы шарахаться по квартире. Да если бы я тебя не остановил, представляю, какой бы тут произошел эксцесс! Спорить готов, ты собиралась вызвать пожарных или отряд омона, услышав возню в кабинете.

— И это ты называешь «остановил»?! Ничего себе — остановил! Да ты набросился на меня, как тигр на антилопу!

— Хороша антилопа! — хмыкнул Никита. — Ты меня чуть по стенке не размазала! Надо признать, ты, Виктория, далеко не Дюймовочка, хотя в этом, конечно, есть своя прелесть…

До Виктории начало медленно доходить, что на самом деле произошло. Этот ненормальный испугался, что она сломает кайф его чопорному братцу, и поэтому применил к ней те методы, что оказались ближе его вздорной натуре. Господи, да как же Марина жила все эти годы в подобном окружении? Не мудрено заболеть. Семейка что надо.

— И что же, мы должны теперь сидеть в темноте, как воры? — прошипела она туда, где, по ее предположениям, должен был находиться Протестант.

— Зачем же сидеть? — отозвался он. — Можно лечь. Лично я не против.

Виктория с силой толкнула дверь и с ходу вписалась в пианино. Инструмент дрогнул и издал жалобный утробный звук.

— Да шучу я, — успокоил Кит. — Хотя, конечно, если ты начнешь крушить все вокруг, мне придется прибегнуть к силе.

— Убирайся, — посоветовала Виктория, — я буду переодеваться.

Протестант кашлянул на полу. Виктория догадалась, что он уселся на пороге ее комнаты.

— Раздевайся. Все равно ни шиша не видно. Мне нужно у тебя кое‑что спросить.

Виктория уже убедилась, что разговаривать с ним как с джентльменом — дохлый номер. Она открыла дверцу шкафа и отгородившись таким образом от Никиты, начала переодеваться. Если он попробует приблизиться к ней, она жахнет его зонтиком. Тот висит прямо на створке шкафа.

— Говори, — разрешила она, натянув ночную рубашку.

— Я подозреваю, что ты, Виктория, появилась в этой квартире не случайно. И тобой движет какой‑то интерес, — проговорил он. — Разубеди меня, если я не прав.

Виктория на секунду замерла, превратившись в античную статую, и похолодела. Но, впрочем, быстро справилась с собой, прошла и села на кровать.

— А какое право ты имеешь, любезный, лезть мне в душу? — Виктория забралась под одеяло.

И в этот момент ее всю — от пальчиков ног до волос на голове — как паром горячим обдало: а что, если он сейчас в свойственной ему манере кинется к ней под одеяло? Что она сможет? Как она вообще себя поведет? Виктория не была готова ответить на эти вопросы. Она тихо стянула с прикроватной тумбочки ножницы и сунула их под подушку.

— Я считаю, что имею некоторые права, — возразил Никита, и Виктория услышала, как он щелкнул зажигалкой. Пламя на миг осветило его смуглое лицо. Виктория наблюдала, как он подносит сигарету к четко очерченным губам.. — Ведь Макс — мой родной брат.

Виктория только хмыкнула в ответ.

— Тебе не мешает дым? — спросил он некоторое время спустя, выпуская прозрачную пелену в сторону гостиной.

— Ничего, потерплю, — ответила Виктория, с паникой обнаруживая, что вся ситуация — и запах табачного дыма, и сам дым, и призрачный силуэт мужчины на пороге ее комнаты — странным магнетическим образом воздействует на нее. — А в чем я, собственно, провинилась? — поинтересовалась она, кляня тот злосчастный день, когда Никите приспичило уйти от жены и поселиться у брата. Ведь предчувствия подсказывали ей! Почти сразу возникло ощущение, что Протестант видит ее насквозь. Как рентген.

— Ты странно ведешь себя.., для гувернантки, — неторопливо выкладывал он, пуская вслед за словами тонкую струйку дыма.

— Что же странного?

Виктория даже села на кровати. А как, собственно, она себя ведет? Что она сделала? Ее возмущение смешалось с недоумением и выглядело вполне натурально. Но Кит, похоже, не верил ей ни на грош.

— Это я веду себя странно? — подхватилась Виктория. — Кто бы говорил! Вот ты действительно ведешь себя странно. Посмотрел бы на себя со стороны — хамелеон натуральный! Одна твоя манера фотографировать чего стоит! Эдакий ленивый жонглер! Строишь из себя бог знает кого!

Виктория была рада подоспевшему в ней пылу‑жару. У нее появилась возможность перейти в наступление. Она не унималась:

— А твоя манера одеваться? Твоя нарочитая неряшливость? Шнурки по асфальту за тобой тащатся! Это что — не странно? Тебе, слава Богу, не восемь лет!

Никита лениво хмыкнул.

— И тем не менее я такой, какой я есть. А вот ты — не такая.

— Какая еще не такая? — возмутилась Вика. — Не понимаю.

— А что тут понимать? — Теперь Виктории хорошо было видно, как блестят в темноте его влажные птичьи глаза. — Когда ты общаешься с моим братом, ты явно играешь чужую роль. Ломаешь комедию. Только я не пойму — зачем?

— Чего я ломаю? — переспросила Виктория. — Ты хочешь сказать, что я чего‑то добиваюсь от него? Да я изо всех сил стараюсь угодить хозяину, только и всего! Ведь он мне деньги платит — Не пойму я тебя, Виктория. Сдается мне, ты та еще штучка.

— Нет, это что за разговоры такие? — Виктория свесила ноги с кровати и вперилась взглядом в силуэт Протестанта. — У тебя что, хобби такое — выворачивать людей наизнанку? Работаю я тут! Ясно?

— Работаешь — это по первому плану, — согласился Никита, гася окурок. — А по второму — пытаешься соблазнить Макса. Неуклюже так пытаешься. Зачем тебе это надо?

«Так я тебе все и выложила!» — подумала Вика.

— Сытой жизни захотелось? — беззлобно, даже как‑то сочувственно предположил Кит. — К денежному дяденьке приклеиться не прочь? Благо жена как бы и не помеха. Угадал?

— Мимо! — с тайным злорадством ответила Виктория и, зевнув, почти беззаботно добавила:

— Ну и фантазер вы, господин Великий фотограф…

Она потянулась, всем видом показывая, что хочет спать. Он поднялся, собрав с пола сигареты, зажигалку и пепельницу.

— А комплексы у тебя, Никита, — наставительным тоном проговорила Виктория, забираясь поглубже под одеяло. — Комплексы маленького отвергнутого братика. Мама не любит бедненького? Не оправдал надежды родителей? Брат‑то тебя сильно обскакал. Во всем обскакал! Вот ты и мечешься, не знаешь, как на себя внимание обратить.

В два шага Кит пересек комнату и навис над Викторией. От неожиданности она забыла про ножницы.

— Не выйдет, дорогая Мэри Поппинс, — четко сказал он, и на нее пахнуло сигаретным дымом и запахом его тела. — Эту семью я разрушить не дам. Поняла?

Он смотрел ей прямо в глаза.

Как же ты тогда вот это терпишь? — махнула она в сторону Максова кабинета. — Почему не борешься за нравственность?

— Это другое, — отмахнулся Кит. — И тебя это не касается!

— Ты все себе придумал, — спокойно произнесла Виктория, машинально натягивая одеяло до подбородка. — Бездоказательно!

Кит выпрямился, как‑то даже облегченно вздохнув:

— Ну что ж… Я докажу тебе, что мои подозрения имеют под собой твердую почву.

— Когда? — ехидно поинтересовалась Виктория.

— Скоро.

Кит неторопливо покинул комнату и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Дата добавления: 2015-09-06