ГЛАВА 16. Ящерица. — Легенда об Аломпре

Ящерица. — Легенда об Аломпре. — Мертвый город. — Перед Мандалаем. — Столица и ее окрестности. — Лошади китайского торговца. — В знак признательности. — Императорский город. — Закрытые ворота. — Двор в трауре. — Предстоит казнь святотатца. — Готовься к бою! — Кавалерийский отряд. — Через город дикарей. — Обеспечить отступление. — Невыносимая жара. — Подземный шум. — Первые толчки землетрясения. — Первый выстрел из пушки. — Что может сделать динамитный заряд с дверью из тикового дерева.

Хотя течение было довольно слабым, «Голубая антилопа» не без труда поднималась по Иравади, подвергаясь немалой опасности. Путешествие, которое в сезон дождей было бы легкой прогулкой, теперь требовало, ввиду низкого уровня воды, соблюдения бесконечных предосторожностей: яхта шла на малой скорости, к великому отчаянию Андре.

Впрочем, малой эту скорость можно было считать только в сравнении с обычным стремительным бегом «Голубой антилопы», ибо, несмотря на все препятствия, она достигала двенадцати километров в час.

От Рангуна до Мандалая примерно восемьсот пятьдесят километров пути. Итак, яхте требовалось полных шесть дней, чтобы добраться до столицы Бирмы, поскольку из соображений безопасности нужно было идти по реке только в дневное время.

Меж тем английский губернатор, хорошо осведомленный обо всем, что происходило при дворе бирманского императора, предупредил, что бедному Фрике осталось жить всего неделю.

Можно понять, с какой тревогой и нетерпением Андре спешил на помощь другу и как бесил его медленный ход яхты. В то же время он понимал, что нужна осторожность: любая авария означала бы крах всех надежд.

Итак, Андре пришлось смириться, но его решимость сразу же нанести удар только окрепла…

Намереваясь подвергнуть город обстрелу, хотя бы в целях устрашения, Бреван тщательно осмотрел свою 14-миллиметровую пушку — все было в полном порядке.

Удовлетворенный состоянием орудия, он стал заботливо накрывать его просмоленным брезентом, хорошо предохранявшим от дождей, как вдруг взгляд молодого человека упал на маленькую ящерицу весьма отталкивающего вида: зацепившись за внутреннюю часть брезента, она пристально смотрела на него своими холодными змеиными глазами.

Андре, питавший бессознательное отвращение ко всем рептилиям, брезгливо стряхнул брезент, так что ящерица оказалась на палубе; он уже собирался сбросить ее ногой в воду, как лоцман в необычайном волнении кинулся к ней от штурвала, поднял и умоляюще проговорил, обращаясь к Андре:

— Хозяин, оставьте ей жизнь, окажите великую милость!

— Еще одно священное животное… Ну, пусть живет, если это доставляет тебе такое удовольствие, — сказал Андре, поняв не столько слова, сколько жесты бирманца.

— Спасибо, хозяин! Да защитит вас дух божественного Аломпры!

Андре, подозвав Сами, попросил выяснить, чем можно объяснить такую привязанность к отвратительному созданию.

— Этот человек, сударь, говорит, что в маленькой зверушке живет душа Аломпры.

— Спроси, тот ли это Аломпра, который стал основателем нынешней бирманской династии?

— Он говорит, что это тот самый Аломпра, и хочет, чтобы я перевел любопытную историю, связанную с ним.

— Я охотно послушаю его историю… Надо же хоть как-то скоротать время.

Вот что рассказал лоцман. По его словам, это произошло в 1752 году. В провинции Ава, неподалеку от деревни Мокесобоо, жил богатый крестьянин по имени Алоон.

Рядом с усадьбой Алоона находился великолепный монастырь — Кхиунг, а его настоятель Тсайя был одним из самых почитаемых людей в этой провинции.

Люди из Пегу, напав на жителей Авы, разграбили обитель. Алоон, поспешно отправившись туда, снабдил провизией монахов, которые лишились всего и умирали от голода.

Прощаясь с настоятелем, Алоон, вдруг услышал какой-то странный шум, и на лице его изобразилось живейшее беспокойство.

— Пра (господин), — сказал он настоятелю, — вам надо немедленно уйти из Кхиунга, иначе вы погибнете, и все ваши пунги вместе с вами.

— Что вы хотите сказать? — спросил встревоженный настоятель.

— Скоро начнется землетрясение, самое ужасное из тех, которые были до сих пор… Бегите, пра! Прошу вас, во имя Гаутамы!

Алоон говорил так вдохновенно и убедительно, что потрясенные пунги покинули Кхиунг. Едва ступили они за порог священной ограды, как здание рухнуло.

С тех пор пунги, чудесным образом спасшиеся от гибели, стали считать Алоона божественным посланцем, ибо он предсказал землетрясение — подлинное бедствие для Бирмы.

Они не ошиблись: человек этот действительно был послан свыше, потому что вскоре сумел освободить нашу страну от ига ненавистных захватчиков.

Новые орды пегуанцев пришли на наши земли. Алоон, собрав всех соседей, встал во главе и, неожиданно напав на грабителей, наголову разбил их и обратил в бегство. Вдохновленный первым успехом, он провозгласил священную войну против поработителей, и под его знамена вскоре встали все бирманцы, способные носить оружие.

Хотя солдаты Алоона были плохо вооружены и почти не обмундированы, он сумел разбить войска пегуанцев. Монахи, признательные за оказанную услугу, во всем поддержали божественного посланца, так что он по праву стал вождем народа. Алоон прогнал пегуанцев из Авы, а затем из страны и, наконец, короновался под именем Алоон-пра (господин Алоон), откуда и произошло имя Аломпра.

Это был мощный правитель, подлинный император: он завоевал Ассам, Мунипур, Типерери, Пегу, Тенассерим, Аракан, Тавуа и готовился к походу на Сиам, но внезапно скончался после восьми лет царствования, став основателем династии…

С тех пор тайна предвидения землетрясения передается из поколения в поколение потомкам Аломпры, служителям веры и тем, кого члены семьи сочтут достойным. Тайна эта трижды священна — как достояние государства, как таинство веры и как божественное откровение.

— Однако, — с удивлением сказал Андре, — для простого лоцмана ты знаешь слишком много.

— Я принадлежу к роду Аломпры, — с гордостью произнес лоцман, — а ремесло мое считается благородным.

— Ну хорошо. Ты рассказал мне очень интересную историю, но я не вижу, какая связь существует между этим маленьким зверьком и твоим предком, — разве что в ящерице живет его душа.

— Не могу сказать… Эта тайна принадлежит многочисленным потомкам Аломпры.

— Даже мне не можешь? Ведь я очень скоро покину вашу страну.

— Может быть… Но только перед самым вашим отъездом из Бирмы.

— Ну, как хочешь. Бери свою зверушку, которая как две капли воды похожа на самую обычную ящерицу, и продолжай служить мне столь же ревностно, как прежде. Надеюсь, — сказал Андре тише, — предок не предупредит тебя, что мы собираемся воевать с людьми твоей расы. Боюсь, это могло бы охладить наши отношения.

Бреван не придал ни малейшего значения услышанной легенде, не подозревая, какую необычайную и драматическую роль она сыграет в судьбе Фрике.

Плавание продолжалось, и утром шестого дня яхта подошла к грандиозным руинам Авы, мертвого города, бывшего в течение четырех веков столицей Бирмы. Только мощные прямоугольные стены устояли перед разрушительным временем, а все внутреннее пространство заполонили джунгли; некогда широкие улицы стали тропинками. По этим руинам трудно было представить, сколь мощный и богатый город некогда располагался на этом месте.

В шести километрах от мертвого города находится Амарапура — город, умирающий с 1857 года, то есть с того времени, когда король решил перенести столицу в Мандалай.

Наконец, еще через шесть километров к северо-востоку показался и сам Мандалай.

«Голубая антилопа» на протяжении всего пути держалась левого берега: здесь было глубже, чем у правого, благодаря постоянной работе по расчистке дна, производимой Навигационной компанией специально для прохождения ее паровых судов.

Яхта встала на якорь в двух километрах от юго-восточного угла городских укреплений. Отсюда был хорошо виден город сквозь широкую просеку в стене зелени, покрывающей берег.

Как и Амарапура, Мандалай построен по обычному плану китайских городов. Город расположен в двух километрах от Иравади, с которой его соединяет широкая аллея, застроенная домами, складами и пакгаузами^[122]. Нынешняя бирманская столица представляет собой правильный квадрат, каждая сторона которого равняется двум километрам, и обнесена высокой зубчатой кирпичной стеной, с тремя воротами с каждой стороны.

Широкие проспекты, вымощенные щебнем, прорезают город насквозь, пересекаясь под прямым углом в центре. Между большими улицами раскинулся причудливый лабиринт улочек, переулков и тупичков.

Дома, большей частью построенные из бамбука и покрытые бамбуковыми же циновками, пальмовыми листьями или даже дерном, все без исключения возвышаются на сваях на полтора метра над землей. Кирпичные строения встречаются только на главных проспектах; их очень немного, и зачастую у них земляная крыша.

В центре города расположен второй пояс укреплений, также квадратной формы. Эта вторая стена защищает королевскую резиденцию: здесь находится дворец императора, дома для жен его величества и для министров, а также пагода Белого Слона. В самом центре города во дворце возвышается трон монарха, увенчанный стрелой с семью спиралями — это символ горы Меру^[123], центральной вершины мира.

Дворец находится примерно в трех километрах от реки, иными словами, в пределах досягаемости для пушки четырнадцатого калибра, как тщательно рассчитал по плану Андре еще во время путешествия.

Наконец, чтобы покончить с кратким, но необходимым описанием места действия, следует добавить, что внутренние укрепления отделены от остального города широким рвом, через который переброшены с каждой стороны три моста, ведущие к крепким воротам.

Едва яхта заняла исходную позицию, Бреван как опытный стратег решил произвести рекогносцировку^[124], поручив капитану все подготовить для прицельного огня по городу и королевской резиденции.

Андре взял с собой Сами и сенегальца, не желая, чтобы его сопровождал кто-либо из европейцев.

Он без труда ориентировался в незнакомом городе благодаря плану, подаренному британским губернатором, и потому не привлекал к себе внимания туземцев, которые, вероятно, принимали его за англичанина с двумя цветными слугами.

Сначала Бреван без колебаний направился в сторону пригорода, где стояло несколько красивых трехэтажных домов, принадлежавших китайцам; эти дома, несомненно, были гораздо роскошнее и удобнее, чем городские особняки.

Сразу же выбрав самый большой из этих домов, стоявший рядом с обширными складами, он непринужденно вошел в него и оказался лицом к лицу с подданным Поднебесной империи — чистеньким китайцем с блестящим выбритым черепом, в костюме светло-голубого цвета. Китаец вежливо поднялся навстречу и осведомился на хорошем английском, чем он может быть полезен.

Андре без лишних объяснений спросил, может ли тот немедленно продать ему трех лошадей.

Китайцев не зря прозвали евреями Дальнего Востока. Как и евреи, они торгуют всем, что душе угодно, и их не смущает никакая просьба, будь то купля или продажа.

Так что в словах Андре не было ничего неожиданного, хотя француз понятия не имел, чем обыкновенно промышляет этот торговец.

— Нет, ваша милость, — сказал китаец, — у меня нет лошадей.

На лице Андре выразились разочарование и недовольство, но китаец поспешил добавить:

— Договориться всегда можно. Я намереваюсь послать в Верхнюю Бирму большой отряд для поимки диких лошадей. Они отправляются верхом и с вьючными животными. Так что продать вам лошадей я не могу, но могу одолжить на время.

— Превосходно! Где они, ваши лошади?

— На пастбище, в пяти минутах отсюда.

— А посмотреть на них можно?

— Как прикажете, ваша милость, — сказал китаец, тут же направившись к выходу, и затрусил впереди, показывая дорогу Андре с его спутниками.

Они подошли к обширному, обнесенному крепкой оградой лугу, где паслось около сорока тех великолепных бирманских лошадей, достоинства которых Андре уже вполне оценил.

Сделка была заключена тут же, животные выбраны, взнузданы и заседланы; трое всадников уже прощались с китайцем, но тут Андре, словно спохватившись, сказал:

— Кстати, вон та яхта, что стоит неподалеку от пригорода, принадлежит мне. У меня большой экипаж, и я совсем не прочь, чтобы мои ребята немного размялись. Вы не могли бы одолжить мне на один день и на тех же условиях десятка три ваших лошадей?

— Ну конечно, ваша милость… У меня часто их просят моряки с английских пароходов. Никто так не любит лошадей, как моряки.

Несмотря на всю свою тревогу и озабоченность, Андре не удержался от улыбки при этом философском наблюдении. Простившись наконец с торговцем, он неторопливо двинулся к городу в сопровождении индуса и негра.

За десять минут они пересекли пригород и подъехали к аллее, ведущей на мост; без колебаний вступив на него, с тем безразличным видом, который присущ праздным людям, совершающим обыкновенную прогулку, въехали под сводчатые ворота, обрамленные башенками с позолоченной крышей, и оказались на одном из широких центральных проспектов.

Улица была в гораздо лучшем состоянии, чем можно было ожидать в азиатском городе. С одной стороны был проложен узкий канал с питьевой водой, добываемой за пятнадцать миль отсюда и доставляемой в город по акведуку.

До сих пор Андре не видел ничего, что могло бы помешать даже немногочисленному отряду решительных людей. Город, казалось, вымер: не только проспект, но и боковые улицы были совершенно пусты. Возможно, император повелел своим подданным в знак траура сидеть по домам.

Вскоре три всадника оказались у стены, окружающей королевскую резиденцию. Прямо перед началом проспекта они увидели наглухо запертые ворота. Это были настоящие крепостные ворота: высокие и прочные, они были сделаны из тектоны, обитой железом.

В десяти шагах от ворот неподвижно стоял часовой с ружьем, в медной каске, затянутый в красный мундир — явное подражание английской военной форме, — но при этом в юбке и босой, что выглядело невероятно комично.

Через посредство Сами Бреван попросил пропустить их в императорскую резиденцию.

— Спросите офицера, — ответил, отходя на шаг в сторону, часовой.

Справа от ворот располагалось караульное помещение, у дверей которого пятеро солдат в таком же обмундировании, но вооруженные только саблями чудовищных размеров, сидя на корточках в пыли, играли в кости.

Увидев иностранца, в дверях показался офицер. Пинками построив игроков в ряд, он направился к Андре. Офицер, в отличие от своих босоногих подчиненных, был обут в кожаные сапоги.

— Что вам угодно, пра? — вежливо спросил он на довольно сносном английском.

— Я хочу поговорить с императором, — холодно ответил Андре.

— Сейчас это невозможно, пра…

— Тогда с его министром.

— Это также невозможно… Двор в глубоком трауре… Все дела приостановлены, пока убийца Схен-Мхенга не искупит кровью свое преступление. Это произойдет послезавтра.

— Вот как! — Андре невольно вздрогнул. — Тем более мне необходимо поговорить с императором или министром.

— Эти ворота могут открыться только по прямому приказу императора и только после заслуженной казни чужеземца. Мне отрубят голову, если я дам вам пройти… Но даже если бы я захотел открыть, не смог бы этого сделать: ворота заперты изнутри, ключи находятся во дворце… Не нужно настаивать, пра! Приходите послезавтра.

— Что ж, хорошо, — кивнул Андре, поворачивая лошадь.

Через пятнадцать минут, держа в руках часы, он, в сопровождении обоих спутников, стоял у дома китайского торговца.

— Ну как, ваша милость, — спросил тот, — довольны вы моими лошадьми?

— Более чем доволен, — ответил Андре, — а потому прошу дать мне тридцать других как можно скорее.

— Сию секунду, ваша милость… только достану седла и уздечки.

— Договорились. Действуйте, а уж за мною дело не станет.

Через пять минут Андре был на яхте.

Еще через две минуты капитан скомандовал: «Готовься к бою!», боцман пронзительно засвистел в свисток, передавая приказы матросам.

Каждый боец получил револьвер, саблю, автоматический карабин и сто двадцать патронов. Канониры встали у пушки, со шлюпа сняли пулемет и поместили так, чтобы держать под обстрелом аллею, ведущую из пригорода в город.

Все это заняло не больше пятнадцати минут.

Из сорока четырех человек, находившихся на борту, Андре отобрал тридцать, которым предстояло совершить вместе с ним налет на королевскую резиденцию. На яхте остались только капитан, семь матросов-канониров, механики, кочегар, два кока и юнга.

Все прочие, выстроившись на берегу, с нетерпением ожидали сигнала к выступлению.

— Динамитные шашки! — приказал Андре.

Два канонира, очень огорченные тем, что остаются на яхте, тогда как товарищи выступают в поход, поспешно бросились в арсенальную каюту и осторожно вынесли четыре шашки, которые Андре отдал четырем бойцам, объяснив, что нужно с ними делать. Затем, зарядив карабины и револьверы, все быстрым шагом двинулись к дому китайца. Напоследок Андре, обменявшись парой слов с капитаном, сверил его часы со своими.

Китайский торговец превзошел самого себя. Он поднял на ноги всех своих служащих и соседей, которым заплатил не скупясь: дружно принявшись за работу, они отловили, взнуздали и заседлали тридцать лошадей, привязанных теперь к перилам веранды.

Андре вытащил из дорожной сумки круглый футляр, разломил его надвое и высыпал в подставленные ладони сияющего китайца новенькие золотые монеты.

Выбрав лошадей по вкусу, бойцы вскочили в седла: рекруты капитана — с той легкостью, которая отличает авантюристов, все испытавших в жизни, а матросы — с проворством морских волков, привыкших лазить по реям.

Добравшись до первой линии крепостных стен, Андре оставил у ворот шесть человек, чтобы обезопасить тылы, — теперь его бойцы полностью контролировали вход.

Обеспечив таким образом отступление, Андре разделил оставшихся людей на две группы по двенадцать человек: они двинулись параллельно, на расстоянии трех метров друг от друга. Сам же Андре ехал по середине проспекта, возглавив маленький отряд.

Всадники скакали в полной тишине, нарушаемой только топотом копыт и ржанием какой-нибудь вставшей на дыбы лошади, истомившейся в ограде и жаждущей порезвиться.

Духота стояла такая, что можно было задохнуться. Как ни привыкли моряки и авантюристы к жаре, им стало не по себе: в этом пекле таилась какая-то непонятная угроза. Им казалось, что они едут по раскаленным углям; пот заливал глаза, раскрытые рты судорожно хватали воздух, легкие, кажется, готовы были разорваться. У присмиревших лошадей на боках выступила пена.

От такой жары могли сдохнуть даже саламандры.

Внезапно раздался какой-то рокочущий звук. Но это была не гроза, на небе — ни единого облачка. Затем — но, может быть, это только показалось? — почва закачалась под ногами. Земля колебалась, встряхиваемая резкими толчками, испуганные лошади, опустив голову и упираясь ногами, замерли на месте.

Справа и слева раздался зловещий треск — уже рушились деревянные дома; кирпичные, покрывшиеся трещинами, тоже готовы были рухнуть.

Землетрясение!

— Вперед! — звонко крикнул Андре.

На какое-то мгновение подземные толчки затихли. Отряд на полном скаку устремился дальше.

Перед тяжелой, наглухо закрытой дверью в королевскую резиденцию прохаживался давешний часовой, а на пороге караульного помещения стоял все тот же офицер.

Они узнали чужеземца. Андре приказал им сдаться, и воины императора тут же побросали оружие и капитулировали, даже не сделав попытки к сопротивлению.

Впрочем, с их стороны это было вполне разумно.

— Ваша милость! Будьте так добры, прикажите связать нам руки и ноги!

— Ладно, — коротко бросил Андре, — упакуйте этих славных ребят. У них хватило здравого смысла не мешать нам.

И пока моряки ловко, как люди, привыкшие вязать морские узлы, связывали бирманцев, Андре уложил динамитный заряд под ворота — там, где плотно сходились две створки.

Затем, посмотрев на часы, отдал приказ:

— Всем спешиться! Отойти назад!

Всадники спрыгнули на землю и отошли на двадцать шагов, держа коней под уздцы.

Андре хладнокровно зажег фитиль своей сигарой, а затем присоединился к отряду.

Внезапно со стороны реки раздался характерный завывающий звук, нарастающий с каждым мгновением: все сразу узнали гул пролетающего снаряда, с невероятной скоростью разрывающего плотные слои атмосферы.

По ту сторону стены грохнул взрыв.

— Наш капитан Плогоннек воистину сама точность, — пробормотал Андре.

Вслед за тем раздался ужасный треск — взорвалась динамитная шашка. Город был охвачен паникой: слышались испуганные крики жителей, выскакивающих из домов, отчаянные вопли животных, грохот падающих домов, гул подземных толчков. Земля содрогнулась от нового толчка, а ворота заволокло облаком белого дыма; когда же он рассеялся, огромная тектоновая дверь предстала расколотой надвое — в эту брешь могли свободно проехать два всадника.

— Вперед! — скомандовал Андре.

Моряки и авантюристы дали шпоры лошадям, но земля вновь заколебалась: толчок был так силен, что лошади опять стали упираться. Крепостная стена, которая выдержала несколько землетрясений за двадцать пять лет, на сей раз покрылась трещинами и могла рухнуть в любой момент.

Тучи красной пыли от раскрошившихся кирпичей завихрились кровавыми облаками, а над потрясенным городом поднялся единый вопль ужаса.

Из королевской резиденции тоже доносились крики, но не испуганные, а яростные. Похоже, что это вопила чем-то разъяренная толпа.

Несмотря на усиливающиеся подземные толчки, крики приближались. Встревоженный Андре, забыв про землетрясение, кинулся к пролому, рискуя быть задавленным.

Он заглянул в щель, и из груди его вырвался крик тревоги, почти ужаса. Правда, тут же овладев собой, схватил за повод испуганную лошадь и, потрясая зажатым в руке револьвером, устремился внутрь, даже не посмотрев, следуют ли за ним его люди.

Дата добавления: 2015-09-06