Павлов Леонид Матвеевич

Опубликовано 05 ноября 2012 года

Я родился на Дальнем Востоке, в Благовещенске. Там окончил школу, а в 1937 году меня определил меня в Иркутское военно-техническое училище. Там мы изучали самолет И-16. В 1940 году нас, с одним кубарем, выпустили и направили в Москву, в министерство. Там нас определили в Иваново, где стояла эскадрилья Су-2. Помню, как-то к нам прилетел Серов, Герой Советского Союза за Испанию. У него на самолете не убиралось одно шасси и мне поручили этот самолет подготовить. Покопался, конечно, но сделал. Потом нашу эскадрилью в полном составе перебазировали в Закавказье. Там мы получили новую технику СБ, скоростной бомбардировщик, красивый, хороший.

А в 1941 году нас направили подыскать площадку около гор. Приехали туда, там был населенный пункт, а площадка была километрах в 3 от населенного пункта. Дня 2-3 сидим, никого нет, тишина. Старшие пошли в эту деревушку, там почту и узнали, что началась война. Пришла телеграмма: «Немедленно собирайтесь, возвращайтесь в полк». Мы вернулись и тут как раз начали формировать сводный бомбардировочный полк, в который я попал. Нас очень быстро сформировали, потом на эшелон и 17 сентября 1941 года мы прибыли под станицу Тихорецк Краснодарского края. Через некоторое время прилетели бомбардировщики нашего полка. Их распределили между летчиками, а истребителей не было. Когда наш полк вылетал на задание – никакого истребительного прикрытия не было. Максимум – один или два «ишака»…

Когда мы приехали в Тихорецк, там была громадная фабрика-кухня, в которой нас поселили на ночь. Ночью тревога! Нас на машину и на аэродром. Так мы на аэродроме и жили, там сделали землянки, мы с аэродрома никуда не отличались, туда нам привозили питание. И вот один раз приехали три девчушки-официантки. Мы уселись. А вдоль нашего аэродрома железная дорога шла. Мы слышим – гул самолета, он низко идет, метров 500. И давай бомбить железнодорожный разъезд. Все кто на аэродроме были поднялись в воздух, девчата, которые нас обслуживали, бросились в кукурузное поле, у нас рядом с аэродромом поле было, там громадная кукуруза росла.

С Тихорецка поднялось три И-16, но немцы их первыми заметили и всех сбили. На наших глазах один взорвался, второй, третий…

К концу 1941 года от нашего 366-го бомбардировочного полка остались одни ошметки. Всех перемололи. Летного состава практически нет, а технического с избытком. И вот в 1942 году вышел приказ Сталина – технический состав, который годен по здоровью, переучить на летный. Я подал заявление, меня приняли. Набралась команда и мы поехали обратно в Закавказье.

Привезли нас в Азербайджан, в Евлах. Там находилось летное училище. Туда приходили переучиваться летчики, осваивать новую технику и наша группа – 60 человек техников. Нас поместили в гараже, двухспальные койки без всего. А питание… чуть ли не голодный паек.

Обстановка в то время на Кавказе была очень тяжелой – немец подходил к Моздоку. Часть курсантов направили в пехоту, а нас направили в Телави. Причем, до Телави у нас не было никакого обучения, были в таком подвешенном положении.

В Тедави изучали теорию полета. Потом нас направили в Приору, это предгорье Кавказа. Там мы начали летать. Сперва на У-2, мы их очень быстро освоили. Потом скоростной УТ-2, двухместный моноплан. Тоже быстренько закончили и нашу группу направили в Среднюю Азию, в Фергану, на боевые самолеты учиться. Прибыли в Фергану, там было очень много курсантов.

Летом 1943 года мы приехали в Фергану и там учились на самолеты Як-9Т с 37-мм пушкой. Быстро окончили обучение. Правда, там одно ЧП было – я отлетал и меня направили, финишер показывать. И тут я смотю, Витька Ковалев, низковато на посадку заходит. Плюхнулся в метрах пяти с большим козлением, колеса полетели. Так что мы обучение окончили, а он остался.

Нашу группу отправили в запасной полк, под Москву, в Кубинку. Когда мы ехали в поезде мы уже видели американские самолеты, они для нас в диковинку были – у них три колеса, с носовой стойкой, нос такой здоровый. Мы удивлялись – как на таком летать?

В полку нас быстренько распределили по учебным эскадрильям, в учебную группу. Но в Кубинке нас долго не держали – быстро обучили на «Кобры», провели по одному бою с инструктором, а потом с фронта приехали «купцы». Я и еще три парня попали к капитану Чугунову из 821-го полка. Мы получили новые самолеты и в июле 1944 года он нас повел на фронт.

Мы летели через Смоленск, там сели на дозаправку, а в это время прошел дождик. Сели нормально, взлет, я взлетал последним. Пока запускали, я немного перегрел масло. Пошел на взлет, а силы нет, не тянет. Посмотрел температуру масла, понял, и на втором заходе взлетел, догнал. Потом еще раз сели на дозаправку, там уже бои шли, но до полка мы еще не долетели. А к вечеру мы прилетели в свой полк.

Нас сразу разделили по эскадрильям, я попал во вторую эскадрилью. Моим комэском был Косоруков Владимир Иванович, первой командовал Карасиков.

В полку мы сразу начали изучать район боевых действий, линию фронта, характерные ориентир, потому что картой пользоваться было нельзя. Карта была в сапоге за голенищем, мы ей не пользовались, все по той же карте учили на карте, на земле.

А в это время шли тяжелые бои за Витебск, Полоцк. «Старики» летают на задания, а мы пойдем в КП полка, изучаем ориентиры. В полку осталось 10-12 боевых летчиков, и вот нам сказали: «Завтра включаем в боевой расчет». Первый вылет – 9-ка бомбардировщиков, три тройки. Мы их сопровождали двумя парами – три опытных летчик и один новичок. Три дня мы летали, сопровождали бомбардировщики. Немцы пытались прорваться, но мы их близко не подпускали. В нашем полку было несколько групп прикрытия, две-три группы. Истребители шли в начале и в конце колонны бомбардировщиков, крыло в крыло с бомбардировщиком.

Бомбардировщики заходили за линию фронта, разворачивались и только потом бомбили объекты, чтобы уходить по прямой. И вот на третий день, они зашли, развернулись, я посмотрел назад, смотрю «фокера». По радиостанции крикнули, успел, не успел передать… потом слышу – у меня двигатель застучал…. Посмотрел влево – приборной доски нет, в фюзеляже такая дыра и опять никого не видно…

Мотор не работает, тишина, дыма нет. А нам говорили, что в том районе ходят бандиты. У меня высота была 3,5, думаю: «Буду планировать». Приборной доски нет, но направление работает. «Фонаря» нет, его полностью снесло, задняя часть «фонаря» разбита. Высота уже 2,5, у меня слипаются глаза. Я перчатку снял – у меня вся рука в крови…

Я уже над своей территорией шел, на там лес, бандеровцы и я решил тянуть до конца. Деревья закончились, и тут я упал. Высота уже небольшая была, метров 8 и я упал хорошо – плашмя. Я проверил, руки, ноги работают. Вылез. Впереди увидел домик, склады, чуть-чуть не дотянул. Взял парашют и пошел.

Увидел впереди беседку, там, ко мне спиной, сидели две женщины и о чем-то оживленно между собой говорили. Я шел потихоньку, они не услышали. Поздоровался. Они обернулись, выскочили, слова не могли сказать. Молчат. Я весь в крови. Потом одна говорит: «Рядом санчасть». Я туда дошел, там к похоронам готовились к похоронам, умер раненый летчик. Вторая говорит: «Снимай гимнастерку, брюки». Я снял, сижу в трусах. Меня осколки стекла порезали, кровотечение.

Тут подъезжает машина, там командир полка штурмовиков, которых мы сопровождали. Я ему все рассказал. Он говорит: «Домой хочешь?» «Хочу». «За складами стоит колонна машин фордов, они привезли боеприпасы, обратно поедут мимо вашего аэродрома». Меня умыли, перевязали. постирали и прожарили мою гимнастерку, а потом привезли к первой машине, посадили. Я уснул. Проснулся уже под вечер приехали, на своем аэродроме.

В этот день из нашего полка сбили 5 человек. Один погиб, двое попало в плен и один, не считая меня, вернулся. Мне потом дали дня два отдыха. Говорили: «Павлов, ты будешь жить».

Потом к нам в полк прибыл Витя Ковалев, который в Фергане упал. Его назначили в нашу эскадрилью, а я тогда уже старшим летчиком был, и мне дали его в качестве ведомого. Нас поставили прикрывать девятку бомбардировщкиов. Наши бомбардировщики отмбомбились, идут домой. Я назад посмотрел – один «фоккер» крадется к нашим бомбардировщикам. Я рассказывал про летчика, который шлепнулся. Витя Ковалев. В один прекрасный день он вместе с группой прибыл в полк. Его назначили в нашу эскадрилью… вот тебе ведомый, будешь с ним летать. Я был уже старшим летчиком. Прибыл намного позже меня. Так как он молодой, нас поставили в девятку, две пары и он. Наши бомбардировщики отмбомбились, идут домой. Я назад посмотрел – один фокер крадется к нашим бомбардировщикам. Я развернулся, а он так увлекся, что не заметил меня. Я на него сверху и открыл заградительный огонь.

Он так увлекся, что сам влез в эту заградительную полосу. Я назад посмотрел – нет моего Витеньки…. Догнал девятку. Я еще раз назад посмотрел – там парашют. Думаю: «Наверное, его сбили». У девятки еще пара в прикрытии, так что я назад развернулся, подлетаю к этому парашютисту, думаю, погляжу, где он приземлится. Я крутился, крутился, смотрю – парашют грязный, это немец оказался, которого я сбил. Немецкие парашюты были все грязные, а наши белые.

А я на малой высоте был и все кто мог по мне стреляли. Перескочил через линию фронта, выскочил на свою территорию, набрал высоту, смотрю – падает давление масла, до дома не дойду. Посмотрел слева, там аэродром. Я на него сел. Меня механики встретили, посмотрели – перебит маслопровод. Командир: «Иди на КП. Мы сами сделаем, утром вылетишь». Они сделали, я утром улетел. Прилетел к себе и оказывается, мой Витенька не среагировал на мой маневр, очухался, меня нет ну и полез дальше в свою гущу. По сути дела, спрятался под прикрытие бомбардировщиков.

Потом наступление на Либаву. Сколько на Либаву летали – там сильное зенитное прикрытие было, а истребителей меньше, правда, в налетах на Либаву участвовала вся наша дивизия, мы задавливали немцев количеством. Им сложно было – бомбардировщиков много, сильнейшее прикрытие. Мы там не потеряли ни одного самолета.

После Победы нас перебросили Забайкалье. Как-то утром прилетели Дугласы и перебросили всю дивизию, и летный состав и технарей, всех, а свои самолеты мы оставили на Западе. Прилетели на Дальний Восток, получили «кингкобры», там их было много. Несколько дней мы там постояли, и полетели в Монголию, на аэродром Чакбулак. Во время войны с Японией мы занимались только сопровождение, штурмовкой не занимались.

В 1950 году нас перебазировали на аэродром Сухая речка. Наш полк стоял на одном аэродроме, но по разным стоянкам. Замаскировались, чувствовалась напряженность, тогда уже Корейская война шла. И вот у нас как-то выходной был, делать нечего, пошли на залив искупаться. Пришли на залив, побросали камушки. Смотрим, со стороны Владивостока на бреющем два истребителя идут без винтов. Они прошли над нами. Мы смотрим – на плоскостях звезды белые. Они вошли в пикирование, пошли на нашу эскадрилью… Это американские F-80 были. Акробатически поработали…

А у нас в первой готовности дежурила пара первой эскадрильи, так даже не запускали. Видели, что даже половину аэродрома не пройдут, их собьют. Прилетел командир корпуса, сказал: «Правильно, что не взлетели». Потом прилетела с Хабаровска комиссия, разбираться. «Почему не взлетали?» «Невозможно было». Во время этого налета наша эскадрилья потеряла один самолет, но жертв в полку не было. После этого нас вернули на аэродром в Вознесенку.

В 1951 году мы получили реактивные МиГ-15, на котором совершили 8-12 часов полета и убыли в Корею. Сперва мы приехали в Китай, город Андонь, это на границы Китая и Кореи. Там поместили в большое здание, общежитие, фабрика-кухня, большая столовая, там же душ и туалеты. Из этого здания мы не выходили. Там и жили, питались… Только на аэродром выезжали.

Аэродром был на расстоянии порядка 25-30 километров от города и туда мы должны были приезжать минут за 2-30 до рассвета. В 2.30, около трех часов нас поднимали, сажали в автобус и мы уезжали. На аэродроме большая станция была, а в ней лежак, застеленный соломой так мы на аэродром приезжали и заваливались. Китайцы готовили большой чайник очень вкусного чая, у нас были плитки шоколада, московская колбаса…

На аэродроме, кроме нас, еще китайский полк базировался и звено или шестерка корейцев. Помню, китайцы обижались на наше правительство, говорили, что их обманули. Дело в том, что в первое время МиГи выпускались с одним двигателем, меньшей мощности. А потом пошли МиГ-15бис, с более мощным двигателем. И вот китайцы летали на самолетах меньшей мощности, а мы на бисах. Они это узнали и очень обижались на наше правительство.

Прилетели мы в Китай и, как в Отечественную, начали изучать район боевых действий, всю Корею. Демаркационная линия по 38-й параллели проходила, и нам сказали чтобы мы 100 километров до нее не долетали. В море тоже нельзя уходить.

Изучать там более-менее нечего…Узкая, длинная полоса, там Илудзань, на ней построена гидроэлектростанция. Перед плотиной – изогнутое водохранилище, мы его называли «сапог». Эта гидроэлектростанция снабжала Южную, Северную Корею и Китай.

Потом начались боевые действия. Начали всем полком. Работали четверками.

У американцев в это время у них были на вооружение старые винтовые самолеты, а в 1952 году их всех с высоты убрали и пустили на низ, перевели в штурмовики, а наверх подняли новый самолет – Сейбр. Те МиГи, что были у китайцев, Сейбры превосходила, а с нашими, усовершенствованными, были примерно наравне.

На Сейбрах в конце фюзеляжа поставили громадные, воздушные тормоза. Скорость большая, их выпускают, очень резко сбрасывают скорость. В особенности это они применяли, когда только на вираж пойдешь. На скорости идешь, вираж, он нажимает кнопку – лопухи растопырились, и мы вперед проскакиваем. У нас таких лопухов не было, поэтому мы на вираж старались на ходить. Мы применяли вертикаль – косая спираль, потому что если взять вертикаль в прямом смысле – тяжело, А косая спираль – все видно. И так смотришь и так смотришь. А Сейбр он на вертикали тяжелей.

Было несколько случаев – сзади четверка Сейбров, я уже петлю делаю, они открыли огонь. А там дистанция тройная, снаряды не долетает. Медленный подъемчик, они идут, идут и недовольные уходят. А когда их больше было, нападают – здесь, конечно, вертикаль. Но вертикаль тоже на 12 тысяч нельзя. Возможности двигателя не такие, хотя и полная мощность….

До апреля наша дивизия их хорошо пощипала. Американцы, когда мы приехали, вечером объявили: «Русские коммунисты потеряли 5 самолетов», – приврали. А мы: «Американцы, потеряли столько-то», – более-менее честно говорили. А потом прекратили такие выступления.

В апреле была черная пятница. Мы на посадку пошли и они нас на посадки бить начали. А мы шасси выпустили, закрылки выпустили, самолет не маневренный, и они нас били…

А меня на взлете подбили. Я взлетал и почувствовал удар в турбину. Сбросил подвесные баки и сразу на запасной аэродром. Сел. Осмотрел самолет – пули в турбину попали. Она толста, а вот если бы попали в лопатки, то все.

Когда я сел, то еще одного наш погиб. По нему перед самой полосой открыли огонь и его дернуло вправо. А там поле, грунт… Он переднюю ногу сломал, перевернулся. Нас на земле человек 8-10 было. Подбежали, попытались приподнять – ничего не получилось, тяжелый… И тут самолет загорелся. Начался взрываться боекомплект. Пилот погиб.

После этого случая командование запросило подкрепление, чтобы нас на посадке прикрывать. Командование очень быстро выслало эскадрилью. Ее посадили на запасном аэродроме и когда мы заходили на посадку, они взлетали, чтобы разблокировать аэродром.

Надо сказать, это очень даже пригодилось. И еще, наверное, дипломатия поработала. Мы же на китайской территории базировались, и американцы нарушали китайскую границу. Помню, мы на аэродром приехали, утро, только солнышко начало всходить, я вышел, смотрю – на бреющем полете заходит пара сейбров, идут вдоль полосы. Мы не предали этому значения, а оказывается, когда утром приходят утром, будет жаркий день. А когда их нет, тишина… И наше командование, что делало? Нас пока не трогали, поднимают китайцев. А китайцы могут прямым ходом на Сеул, для них ограничений не существует… А американцы, когда идут китайцы, поднимают почти все свои самолеты. Китайцы доходят до туда, работают, возвращаются… И тогда поднимают нас, чтобы отсечь американцев от китайцев.

В августе мы почувствовали, что скоро летим домой. Вылеты прекратились. Нам разрешили съездить в город, походить по магазинам. Полетов нет, напряженность спала.

Мы оставили свои самолеты и вернулись в Союз. Приехали обратно в Вознесенку, а там было очень плохо и нас перевели на аэродром Хвалынка. Там хозяева были бомбардировщики, но нам уступили место. Началась повседневная жизнь. Полеты днем, ночью, подготовка. В 1959 году нам дали первые сверхзвуковые и сверхвысотные самолеты МиГ-19.

В 1959 году меня направили в Москву на доклад об обстановке, типа конференции. Я выступил, сделал доклад о состоянии дел, о новой технике.

Позже мы получили Су-7, по сравнению с МиГ-19 – он тяжелый, бревно. Не любили мы его. Мне приказали организовать группу по своему усмотрению перегонять самолеты из завода в часть.

В 1963 году демобилизовался по здоровью. У меня было плохо с желудком было. Пролежал полтора месяца в госпитале в Уссурийске. Подлечили, а доктор говорит: «Что с тобой делать? На реактивный самолет я тебя не допущу». Я говорю: «Списывай». И меня списали, с должности заместителя командира полка.

Приехали в Ростов. Пока устраивались, искали квартиру, прописка. Некоторое время работал в военкомате, надоело. Потом работал на вертолетном заводе в ОТК. А потом диспетчером в аэропорте. В 1982 году вышел на пенсию.

Спасибо, Леонид Матвеевич. Еще несколько вопросов. Когда вас направили на переобучение с техника, вы были офицером, младшим лейтенантом, но во всех учебках были, как рядовой курсант? Никаких вам там поблажек не было?

- В общем, да. Нас только звали не курсанты, а слушатели и мы жили отдельно от курсантов. Курсанты отдельно, а наша группа отдельно.

Дата добавления: 2015-09-06