Что было с вами после выписки из госпиталя?

– В феврале 1942 года меня перевели в батальон выздоравливающих, размещенный в здании бывшего артиллерийского училища, напротив Большого Дома на Литейном.

Мы ждали отправки на передовую, и многие ходили подавленные, поскольку знали, что их ждет, и как снова придется лезть в пасть самой смерти. Но в один прекрасный день подъехали открытые грузовики, в кузовах насыпан тонкий слой соломы, и нам приказали грузиться на машины. Санинструкторы каждому смазывали лицо жиром, чтобы не обморозились.

К вечеру мы доехали до маяка в Осиновце, здесь нам приказали выгружаться. А навстречу нам, с двух сторон в город шли автоколонны с продовольствием. Мимо проходила машина, кузов которой был забит стоймя свиными тушами, я изловчился, подпрыгнул, и оторвал рукой кусок жира с одной туши. Уже было совсем темно, как нам отдали команду, снова грузиться по машинам. Стояла длинная цепь пустых грузовиков, и на них мы залезли.

Пока до Кобоны доехали, у нас половина красноармейцев замерзла насмерть в открытых кузовах. Я уже совсем не чувствовал ног, как вдруг колонна затормозила и я увидел перед собой табличку с указателем –«Обогревательный пункт», значит, мы уже в Кобоне. Добрались…

Те, кто еще были живые, стали тормошить товарищей, не подававших каких-то признаков жизни, но, еще раз скажу, многие замерзли за эту ночь, мертвые в каждом кузове…

Я, передвигая обмороженные ноги, как на ходулях, дошел до обогревательного пункта, размещенного в церкви, а внутри горел костер из железнодорожных шпал.

В Кобоне царила полная анархия-мать порядка, и только на второй день из прибывших из блокады стали формировать маршевые роты. Нас пешком повели вдоль берега, и в итоге наша маршевая рота прибыла в 450-й стрелковый полк, мы оказались на Волховском фронте.

По прибытии в полк началась сортировка пополнения, сначала выкрикивали –«Кто хочет в разведку?! Есть добровольцы?!». Меня отправили во 2-й стрелковый батальон, где зачислили телефонистом во взвод связи. Выдали мне оружие и телефонный аппарат 1904 года выпуска, (завода Эриксон), в деревянном ящике. Моим командиром отделения был сержант Растошанский. Я ожидал, что снова попаду в бойню, подобной в Усть-Тосно, но тут я попал почти на лесной курорт. Наши позиции находились напротив рабочих поселков №2, №4, №8, и в это время на передовой стояло относительное затишье, по крайней мере, в лобовые атаки каждый день наш батальон никто пинками не гонял…

Жили на снегу, спали на снегу или в талой воде, но я уже ко всему относился спокойно, не унывал, так как считал критерием тоскливой и паршивой фронтовой жизни события ноября 1941 года, а тут все было в полном порядке. Здесь хоть кормили нормально, давали по 600-700 грамм хлеба в сутки, кормили кашей два раза в день.

Я уже привык к постоянным обстрелам, которые немцы вели по графику, только иной раз, когда в одиночку ночью шел по лесу устранять очередной порыв связи, чувствовал себя неуютно, так как опасался, что меня может сцапать немецкая разведка.

Телефонного провода не было, так мы давали связь по колючей проволоке или по алюминиевым проводам, снятых с разбитых ЛЭП. Как-то нес на спине из тыла батальона катушку с проводом, попал под минометный обстрел, и крупный осколок перерубил провод. Когда я доложил об этом командиру взвода, то он стал сокрушаться, материться, и орать на меня –«Да лучше бы тебя убило, чем катушку так потерять!»…

В апреле 1942 года у меня поднялась высокая температура, за 40 градусов, которая никак не спадала, и после осмотра батальонного фельдшера меня отправили в Волховстрой, в тифозный барак госпиталя, с подозрением на тиф. Моя палата была забита матросами из бригады морской пехоты. Что такое тиф, вы и без меня прекрасно знаете…

Госпиталь был размещен в здании школы, и когда немцы ежедневно бомбили станцию Волховстрой, то и госпиталю доставалось. Там немецкие летчики применяли хитрую тактику. Над станцией появлялись 2-3 немецких самолета, и им навстречу вылетали десятки наших истребителей, и пока они немцев отгоняли, шло время, наши истребители возвращались на дозаправку на свой аэродром, и тут, во время паузы, прилетали 40-50 немецких бомбардировщиков в сопровождении истребителей, и начинали разносить станцию и окрестности в щепки. Я как-то в госпитале обмолвился, что имею удостоверение пилота и диплом авиамеханика, так меня во время этих бомбежек свои же материли –«На, смотри, бл…, что твоя гребанная авиация творит!»…1-го мая 1942 года станция Волховстрой -1 была окончательно разбита во время массированной бомбежки, и госпиталь стали разгружать для приема новых раненых. Всех ходячих отправили в батальон для выздоравливающих, и тут случилось невероятное. Вместо того чтобы нас толпой собрать в маршевую роту и вернуть на передовую, сидела комиссия и разбиралась отдельно с каждым красноармейцем, спрашивали: какое кто имеет образование, какую специальность, кем и где воевал, где до войны учился или работал.

Я сказал, что закончил аэроклуб, имею все соответствующие документы, и попросился в летчики, и мне на этой комиссии пообещали отправить на ускоренный курс обучения в летное училище, но обманули. Выдали предписание явиться в Иваново, в 14-й запасной авиационный полк, где меня сразу определили в техническую команду.

Командовал 14-м ЗАПом полковник Родин.

Дата добавления: 2015-09-06