Рожко Павел Михайлович

Опубликовано 22 февраля 2012 года

Я, Рожко Павел Михайлович, родился 12 июля 1922 года в старом казацком селе Пески Новопсковского района Луганской области. Родился я в степи, когда родители работали в поле, роды у матери принимал отец. Нас в семье было семеро детей: старше меня были братья Ваня, Антон и сестра Шура, а младшие были Мария, Петр и Гриша. Отец имел 7 десятин земли, и семья каждое лето жила в поле, чтобы обработать эту землю. В ярме у нас ходила корова и бык, а лошадей не было. Так что мы были бедняками, несмотря на то, что отец моего отца, дед Лазарь, был очень богатый. Он был старый казак, родом из луганского казацкого рода. Всех своих взрослых сыновей он долгое время держал в одной хате, в одном дворе – чтобы не делить землю. В деда была единственная на всю деревню моторная молотилка, и за обмолот он брал с людей плату зерном. Моего отца дед послал учиться в Юзовку (Донецк), и там он пробыл год, стал механиком. Отец был мастер на все руки - и горшки лепил, и по дереву резал, и обувь шил. Во время гражданской войны, в 1918 году, его мобилизовали красные кубанские казаки, вместе с которыми отец и воевал.

В селе не было пана, а была рада старшин – лучших хозяев, которые руководили жизнью села по старым казацким традициям. Моего деда Лазаря, кстати, туда не принимали по двум причинам: во-первых, он иногда напивался пьяным, а во-вторых, не разделял свою семью, и 18 человек ютились в одной хате.

А почему мой отец стал бедняком? Потому что в 1917 или 1918 году дед все-таки отделил от себя сыновей, купил каждому по хате с землей. Но братья моего отца были непривычны к самостоятельному хозяйствованию, как-то оно у них не пошло, и через какое-то время они все продали и выехали на Донбасс. А отец остался в селе, но ему досталось совсем маленькое хозяйство, да еще и дед перестал его признавать, за то что был с красными – отца в селе называли «революционером». Так что с дедом мы не поддерживали никаких отношений, я видел его единственный раз в жизни – где-то в 1928 или 1929 году.

Детство мое проходило в поле, с шести лет пас овец, а потом наших быка и корову. С соседями мы дружили – и вообще, в те времена в нашем селе была взаимовыручка. Если кто-то не успевал по хозяйству, то помогали соседи. Поэтому все земли в селе обрабатывались, засевались. Отец вытачивал из дерева лодки, посуду, шил обувь, я вырезал деревянные ложки, и все это мы возили на ярмарку в Новопсков. Плели сети, ловили ими рыбу в нашей реке Айдар. До колхозов люди жили хорошо, в нашем селе голодных и нищих не было.

В восемь лет я пошел в церковноприходскую школу – родители у меня были набожные, и я верил в Бога, потому и отправили меня туда. Церковь была гордостью нашего села – построена в XVII веке, большая, красивая. В послевоенные годы службу в ней уже не правили, церковь стояла пустой, в 80-е годы ее взорвали, а кирпич разобрали.

С 1927 года наше село начали коллективизировать, и в 1930 году единоличников у нас уже не было. Отец долго не хотел вступать в колхоз, но потом и его загнали. В 32-м году у нас было 14 мешков зерна, а потом сказали оставить зерно только для посева, а остальное сдать. Отец 7 мешков отвез, а 7 оставил на посев и на еду. Не прошло и трех месяцев, как к нам приехали и забрали все, что осталось.

Зимой 33-го года отец умер от голода... Старший братик Антон умер еще раньше, отец успел ему сделать гроб. А мы уже ждали голодной смерти, ходили опухшие... Я пошел к председателю колхоза, стал просить выписать хоть какого-то зерна из амбара, кричал: «Мой отец был революционер, а вы нам не даете ничего! Он умер, а вы и нашу семью хотите выморить!». И председатель колхоза все же сжалился, нашу семью стали кормить в колхозе, только благодаря этому мы и выжили.

Когда отца не стало, меня очень поддерживали товарищи, я даже учился и ночевал у них - то у Юры Брюховецкого, то у Ивана Бублика. У нас дома не было даже керосина для лампы! А чтобы зажечь каганец, надо масло, которого тоже не было. Мама моя металась между двух огней – и в колхозе надо выработать норму трудодней, и дома огород обработать. Мы, дети, помогали как могли, но жить было очень трудно. Бывало такое, что я брал торбу на плечо и шел подальше от села просить милостыню. Добирался аж до Евсуга, а это 60 километров от нас! А потом стал работать – то воду возил, то людям рвал траву для скота. И это только за то, чтобы дали поесть хоть что-нибудь... Всегда ходил голодный – ел спорыш, молочай, крапиву, лебеду, калачики, искал ракушки в реке. Когда немного подрос, стал прицепщиком в тракторной бригаде, так что было не до учебы. Помню, что в 4 классе меня оставили на второй год. А мне так хотелось учиться, стать человеком! Лет в 14, от всего, что пришлось пережить, я поседел – виски были белые. В селе меня звали «дедом».

В 7 классе я уже не думал учиться дальше, надо было работать, помогать маме. Но наш завуч, Александр Федотович Речицкий, заплатил за мое обучение в 8 классе 150 рублей, притом, что сам получал 90 рублей в месяц. Светлая память этому прекрасному человеку, я вспоминаю его всю свою жизнь... За 9 класс мое обучение оплатил колхоз, а через год учителей нашей школы забрали в армию. Учить нас было некому, многие уроки заменяли военной подготовкой. Весной 1938 года, за два месяца до конца учебы, меня вызвали в райвоенкомат и сказали: «Если хочешь, жди до осени, и мы тебя направим на поступление в гражданское летное училище». Я согласился, мне было все равно, гражданская авиация или военная – лишь бы быть летчиком.

Закончил я десять классов и поехал в Краснодар поступать в летное училище. Когда приехал туда, то нисколько не думал, что поступлю! Там приехали ребята после аэроклубов, после парашютных кружков, после спецшкол. А я же ничего этого и не видел! А еще ребята были физически подготовлены - возили с собой гантели, крутились на гимнастических кольцах как циркачи. Я ходил среди них как бедный родственник. Тогда авиация была очень и очень престижна, и в летные училища ехала поступать лучшая молодежь страны.

Самым страшным экзаменом тогда была мандатная комиссия – это когда тебя расспрашивают, кто твои родные, кто твои близкие, где были родители, где братья, где сестры, и не дай Бог кто-то из них «антисоветский элемент»! А у меня даром, что отец был красный казак – дед-то был богатый! Ну и члены приемной комиссии начали кричать, что не надо такого как я брать в училище. А председателем комиссии был полковник Цыбин, и вот он взял слово и сказал так: «Принимаем! Он пойдет учиться на следующий поток! Такие люди нам нужны - год-два-три, и нам придется воевать!» Я запомнил эти слова и потом часто думал: «А с кем же мы будем воевать?» Потом так оно и вышло – через три года началась война.

Мандатную комиссию, медкомиссию я прошел, экзамены сдал хорошо, только по геометрии и тригонометрии получил тройку. Приехал в село, а там на меня как набросились: «Не сдал! Не оправдал надежды школы!» Но в училище меня все же взяли – на второй поток, который находился в городе Миллерово Ростовской области.

Начались занятия в училище, и мне поначалу было трудно – я же украинец, русский язык знал плохо, а там все преподавалось на русском, да еще и много новых терминов: нервюра, элерон и тому подобное. Практические занятия давались мне намного легче – летали на легкомоторных самолетах и ночью, и днем.

Дата добавления: 2015-09-06