Лилин Анатолий Васильевич

Опубликовано 04 октября 2006 года

Родился я 18 сентября 1922 года в городе Юже, что в Ивановской области. Мой отец был рабочим. Ему и матери приходилось очень нелегко с девятью детьми. Поэтому, когда я уже оканчивал школу, то в девятом и десятом классе, как самый старший ребёнок в семье, работал каждое лето на торфоразработках.

Что представляла из себя такая работа? Я стоял почти по пояс в торфяной жиже и бросал на эскалатор то самое месиво, что было вокруг меня. Дальше оно шло в обработку, его перемалывали и делали брикеты, которые использовали для житейских нужд: для топки котельных и печей в домах. Работать приходилось наравне со взрослыми. Правда, у меня одно было преимущество. В торфяную жижу залезали в специальных брезентовых костюмах. И мне, как самому молодому, выдавали два костюма. Я надевал один на второй и, благодаря этому, не так здорово промокал от работы.

Вот так я и трудился летом в 1938-м и 1939-м годах. Это были мои первые заработки. Жила в тот период наша семья очень небогато. (Да и многие жили, как мы.) У меня не было не то что парадного, а вообще никакого шерстяного костюма. Но после этих заработков помимо всего прочего и на шерстяной костюм мне хватило, и на ботинки. К слову, тогда это всё не просто так продавалось, талоны специальные на приобретение выдавали.

Однако, что замечательно, несмотря на бедность, молодёжь тянулась ко всему новому, положительному. Тогда как раз у всех были на слуху рекордные перелёты Чкалова, Расковой, Гризодубой. Мы старались на них походить, следили за изобретениями, техническими достижениями. И меня, как многих в моём поколении, влекло к авиации, к технике. Пожалуй, это и сыграло серьёзную роль в том, что в 1939-м году я поехал поступать в Ленинградское инженерно-техническое училище. Оно в то время называлось Курсами усовершенствования имени Ворошилова и размещалось в Ленинграде на улице Красного курсанта. Там мне удалось успешно сдать зачёты, однако на вечерней проверке возник конфликт со старшиной, и я решил уйти.

После чего сразу же поступил в Институт гражданского воздушного флота, который был также в Ленинграде, на Средней Рогатке.

В этом институте мне довелось проучиться всего около полутора или двух месяцев. А потом появился приказ министра обороны Тимошенко. Согласно этому приказу, парням не давали заканчивать институты, а сразу после средних школ забирали в армию. В результате доучиться не дали даже тем, кому совсем немного до окончания института оставалось. Всех, кто по возрасту подходил, забрали служить.

Таким образом, попал я в Краснодарский лёгко-артиллерийский полк № 518. В нём пробыл месяца три или четыре. Учился в полковой школе, и находились под моей ответственностью орудие и лошади. С последними я вынужден был по три раза в день находить общий язык. Иногда это приводило к тому, что мои лошади начинали кусаться. Дело было в том, что командиры постоянно расхаживали и проверяли чистоту лошадей. Не дай Бог, хоть пылинку найдут! Вот и приходилось нещадно тереть вверенных тебе животных.

Долго ли коротко так продолжалось, но пришла в полк разнарядка, и всех, кто был со средним образованием, направили для сдачи экзаменов в Грозненскую школу штурманов. Эта школа тогда только организовывалась. И я вместе с некоторыми своими сослуживцами туда поступил.

Как мы там учились и жили? Бытовые условия не отличались от тех, что были во всех лётных училищах того периода. Мы жили в общих больших помещениях, где располагалось не как сейчас по 2-3 человека, а полсотни, а то и целая сотня курсантов. Более того, всех нас, первокурсников, сразу расположили в спортзале. И поместилось нас примерно человек сто пятьдесят. Представляете, насколько плотно там стояли двухъярусные койки! Но как иначе? Помещение-то изначально планировалось под городской дом культуры, а уж потом из него сделали лётное училище.

Кормили нас вполне нормально, как и положено в лётных частях. Конечно, и фрукты на столе были, когда сезон. Взаимоотношения между нами, курсантами, были практически всегда по-настоящему товарищескими. И, что важно, не было никакой национальной розни. Будь ты русский, еврей, украинец - все мы были одной семьёй. И это не навязывалось сверху, все искренне себя так ощущали.

Правда, за жизнью чеченцев и ингушей нам поначалу было диковинно смотреть. На первых порах в увольнение нас не отпускали, но мы и из-за забора кое-что видели. Особенно удивляло их отношение к женщине, к семье. Об этом анекдот даже ходил. Мол, едет чеченец на лошади, а за ним едва поспевает женщина с мешком на плече. Чеченца спрашивают: «Куда едешь, Ахмед?» Отвечает: «Да вот жена захворала, в больницу её веду».

Конечно, это вызывает неприятные эмоции. Но, с другой стороны, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. И справедливости ради надо сказать, что у нас, курсантов, с местным населением взаимоотношения были очень хорошими.

Каким мне запомнился Грозный? В город нас стали отпускать примерно через полгода учёбы, когда мы прошли курс молодого бойца и приняли присягу. Улицы поражали чистотой, ухоженностью, обилием зелени и красотой, в которой однако было не так много исключительно кавказского. Дело в том, что в городе была очень развита нефтяная промышленность, и на предприятиях, связанных с ней, работали в основном русские. В результате русские и составляли большинство населения.

Никакой напряжённости в межнациональных отношениях не ощущалось. Жизнь текла мирно. И, конечно, в Грозном были танцплощадки. Но мы тогда до танцев были не особо горазды. Это уж потом, как повзрослели. А тогда случалось, что походишь, походишь по городу и иногда даже раньше времени в школу вернёшься. Порой бывало так, что мы и увольнения не использовали, а предпочитали посидеть над книжкой, особенно если что-то по учёбе надо было подтянуть.

Практическую сторону занятий мы любили больше, чем теорию. К тому же нам повезло, и летали мы в тот период ещё столько, сколько нужно было по программе. К концу школы у всех где-то часов по сто налёта было. Летать нам доводилось на «Р-5» (это был двухместный полутораплан смешанной конструкции: фюзеляж, элероны и оперение - деревянные, а подмоторная рама, шасси и костыль - металлические) и на «ТБ-3». В последний нас сажали по пятнадцать-двадцать человек. В салоне этого самолёта размещалось несколько отдельных столиков, багодар чему сразу несколько штурманов могли отрабатывать учебные задачи, которые им давали на полёт. Скорость «ТБ-3» составляла порядка 200-250 километров в час. Это была большая машина, четырёхмоторная. Когда мы отрабатывали прыжки с парашютом, то нас человек по тридцать-сорок в неё набивали. Причём прыгать из «ТБ-3» было не так, что просто открыл люк и с фюзеляжа выпрыгиваешь. Нам приходилось открывать люк, садиться на плоскость, и по плоскости тебя протягивало ещё четыре-пять метров перед тем, как ты вывалишься.

Так мы учились. А когда уже оканчивали школу штурманов, то нас, как положено, одели и обули. Форму выдали и парадную, и повседневную, да ещё постельным бельём снабдили. Всё это у нас в двух чемоданах лежало: в одном одежда, а другой так и назывался - раскладной чемодан-постель (удобная вещь была).

Что примечательно, на форме у нас уже даже петлички были пришиты. Не хватало только кубиков (они в те годы у офицеров были вместо погон). А начальника школы как раз перед нашим выпуском вызвали в Москву. Ждём его неделю, другую, на третью он приезжает и привозит приказ нас всех выпустить сержантами. (Это тогда нарком Тимошенко зачем-то придумал, чтобы окончивших лётные и танковые училища выпускали не офицерами, а сержантами). Конечно, восприняли это все очень плохо. У нас ведь и кубики были заготовлены, все лейтенантами собирались стать, а тут… Некоторые тогда сразу решили уйти из армии, подавали рапорт на демобилизацию. Но сам я остался служить и в начале 1941-го года выпустился сержантом.

В первые недели службы я совсем немного пробыл в 514-м полку. Но потом его отправили на перевооружение, а нас, новичков, оставили и перевели в 58-й Краснознамённый бомбардировочный авиационный полк на самолётах «СБ», что стоял в городе Старая Руса. Надо отдать справедливость командованию полка. Там нас, несостоявшихся лейтенантов, не стали селить в казармы, а разместили в общежитиях по три-четыре, а то и по два человека на комнату. Причём, нельзя сказать, чтобы эти комнаты были совсем крохотными. В каждой стояли столы, стулья, шкафы.

Вообще, в полку к нам, новоиспечённому летному составу, отнеслись хорошо. Доучивали тому, что мы не изучили в школе штурманов. Мне повезло с командиром эскадрильи. Им был Иван Потапович Скок, опытный лётчик, у которого было чему учиться.

Дата добавления: 2015-09-06