Читайте также:
|
|
Минут десять не больше. У нас между эскадрильями шло соревнование за максимальное количество боевых вылетов. Последний делали с таким расчетом, что бы на обратном пути заставал рассвет. Если надо было сделать максимум вылетов, то рядом с передним краем организовывали аэродром подскока. Под вечер прилетали на него и работали - делали по 15-18 вылетов, а с последнего возвращались на основной аэродром. Устаешь, конечно, страшно. Вот тут двойное управление помогает - штурман ведет, а летчик может немного отдохнуть. Был еще такой случай. Еще до того как я попала в полк, летали на Новороссийск с аэродрома у станицы Пашковской. Ночной истребитель обстрелял самолет, в бензобак не попал, иначе бы самолет сгорел, но убил летчика. Штурманом летела Ира Каширина, до войны закончившая аэроклуб. Она сумела довести самолет до аэродрома и посадить, за что была награждена Орденом Красного Знамени. Вскоре ее перевели в летчики. При мне она погибла - истребитель сжег. Женя Руднева в эту ночь должна была с ней лететь, а со мной Галя Докутович. Женя, как штурман эскадрильи, летала с разными экипажами. Тут она пришла и говорит: «Галочка, я с Клавой еще не летала. Давай поменяемся». Ира была во второй эскадрильи, которая ходила на другую цель. Когда мы возвращались, то видели в воздухе горящий самолет. Женя говорит: «Это Галя горит, это же я должна была сгореть». Сгорели в воздухе … а Женечка над Керчью 9-го апреля... Парашюты-то мы стали возить только после того как в августе 44-го над своей территорией истребитель сбил экипажи Тани Макаровой и Веры Белик…
Давали ли нам таблетки от сна? Нет не давали. Давали шоколад, что без условно помогало. А потом я тебе скажу, что вживаешься в ритм, и когда из-за плохой погоды боевых вылетов не было, все равно всю ночь ворочаешься, не можешь уснуть.
После полетов приходили в столовую, завтракали. Сто грамм нам полагалось после каждой боевой ночи. Хочешь, пей, хочешь не пей. Я не пила, а были девчонки, которые уснуть могли только после того как выпьют.
Где-то до полудня мы отсыпались, а после обеда шли на занятия - строевая, стрельба из личного оружия, спорт. В полку была великолепная волейбольная команда. Я кстати только недавно бросила играть в волейбол. 8 Марта 1945-го года в полк приехали Рокоссовский и Вершинин вручать нам награды (награждали нас обычно к праздникам - майским, ноябрьским и 8-го марта). Повседневная одежда у нас была брюки и гимнастерка, а тут девчата принарядились - юбки одели. После праздничного обеда командование вышло на площадку с нами в волейбол поиграть. Рокоссовский когда шел на подачу, все спрашивал: «Где у вас там слабое место?», но, честно говоря, у них против нашей сколоченной команды не было шансов, но тут встряла командир полка: «Да вы что делаете? Проиграйте! Порадуйте командующего»…
Если выдавалось свободное, время играли в шахматы. Очень часто увлечения приходили как заразная болезнь - вдруг все начинали играть в домино, как на Таманском полуострове или вышивать как в Германии.
Самый сложный вылет? Мы в Крыму ходили на аэродром Багерово. Туда немцы стянули со всей Кубани прожектора и зенитки - с какой стороны ни зайди, везде огонь. САБ бросили, отбомбились и нас захватили прожектора. Вот мне досталось! Штурман, Женя Гламаздина, бедненькая, мне кричит: «Вправо! Влево!» А потом так спокойно говорит: «Лети куда хочешь, кругом стреляют». Что делать? Я беру курс на запад, двигателю минимальные обороты и начинаю падать, потихонечку кувыркаясь. Зенитки перестали стрелять. Некоторые прожектора отключились, но один провожал меня чуть не до самой земли. Как только он отключился, я дала полный газ, развернулась на 180 градусов и пошлепала до дома. Прилетела, а по времени меня нет. Передо мной стоит Мэри Азидзба и докладывает: «Мы видели как ее самолет упал в море». Заместитель командира полка, заметив меня: «Это ты там кувыркалась?» - «Я». - «Долго жить будешь». Тяжелый был полет, но этой же ночью мы опять полетели туда, но уже как-то было по легче - меньше прожекторов, да и зенитки поутихли.
В чем летали? В комбинезоне по сезону. Стрижки в основном у всех были короткие, только, помню, штурман Зоя Парфенова не дала косу резать. У меня в детстве были длинные волосы, а когда пришла в аэроклуб, сделала короткую стрижку - мешали. На голове шлем, опять же по сезону. Обычно очки, но я летала без очков и вот почему. Первую группу курсантов я начала обучать зимой - только взлетишь, очки потеют, я их снимаю, а потом привыкла и летала без очков. Я думала, что я потерю в первую очередь зрение, ведь вся пыль от работающего винта была в глазах, но обошлось. Зато если садишься на вынужденную, то глаза не поранишь. Приходилось ли садиться? Один раз…
В 1944 году я примерно полгода провела в госпитале по болезни. Когда я вернулась в полк, заместитель командира провезла меня, зарулили, тут же не выключая двигателя, подвесили бомбы, штурман Оля Яковлева села и мы полетели на боевое задание. Отбомбились, обратно развернулись, через некоторое время винт встал. Все мои попытки завести двигатель ни к чему не привели. Я штурмана спросила: «Мы, когда линию боевого соприкосновения проходили, ты время какое записала?» Она говорит такое-то. Я прикинула высоту, и думаю, что мы должны сесть на нашей территории - самолет на планировании был хорош. Прошли линию фронта. Она мне говорит: «Садись поближе к дороге». А это уже Польша, кругом лес. Она дает осветительную ракету - все видно. Как только ракета погасла, ничего не видно. В один момент, я увидела пятачочек, и на него нацелилась, прикинув, что как раз должна попасть. Чувствую, что земля скоро, начинаю выравнивать, выравнивать, только колесики побежали по земельке, я про себя запричитала: «Остановись, остановись за ради бога!» - тормозов-то на У-2 нет. Вдруг самолет ткнулся колесом о препятствие и остановился. Я с комбинезона снимаю ремень, отвернула крышку бензобака, опустила его туда - он сухой. Это моя вина, что не проверила уровень топлива, когда села в самолет. С другой стороны, при работающем моторе, наши бензочасы всегда врали и для проверки уровня топлива требовалось выключить двигатель, а времени уже на это не было.
Только мы сели, совсем рядом раздался треск автоматной очереди. Черте что! Оля мне говорит: «Ты не отходи, я пойду посмотрю что там». Пошла. Оказалось, что рядом располагалась землянка какой-то части. Ребята шли в наряд и проверяли оружие. Вернулась к самолету и мы решили, что она поедет в полк, а я останусь. На следующее утро приехала инженер полка с техником. Заправили. По летному наставлению с вынужденной посадки самолет должен перегонять другой летчик. Смотрю - нет летчика. Говорят, сама полетишь, все отдыхают после ночи. Я посмотрела на поляну - днем бы я точно на нее садится не стала бы. Пошла, нашла себе площадочку, и перелетела на аэродром. Наказать меня не наказали, но инцидент расследовали. Это было в технический день, и мой самолет стоял в линейке самым крайним. Видимо какой-то шалопай слил бензин.
Вообще техники очень добросовестно относились к обслуживанию самолета, я не помню случая, что бы у меня были отказы в полете. Был такой случай. На Новороссийск ходило 8 экипажей, и Серафима Тарасовна Амосова меня взяла запасной и за летчика, и за штурмана на случай если кого-то надо будет подменить. На одном из самолетов летчиком должна была лететь Тася Фокина, но она недавно вернулась из госпиталя, где лежала после тяжелейшей аварии. Ее уже провезли, она вылетела самостоятельно, но тут видимо, воспоминания об этом инциденте подействовали на нее. Такое может быть с каждым. Она говорит: «Мотор барахлит, я не полечу». Спросили у техника Тани: «Нет, работает так, как всегда». Меня попросили сделать круг. Штурманом была абхазка Мэри Азидзба. Я говорю: «Мэри а ты?» - «А что я? Я полечу». Я опробовала мотор - нормально он работает. Взлетела, не стала делать круг, а сразу полетела на цель. Ночь отлетала - мотор работал как часы.
Еще до того как я попала в полк, у нас при заходе на посадку столкнулись два самолета. В катастрофе выжила только один штурман казашка Хафиз Доспанова. Она вернулась после госпиталя и ее запланировали со мной в ночь. Как потом оказалось, самолеты пригнали из ремонта, а центровку не проверили. Когда я взлетела, самолет приходилось все время удерживать ручкой от сваливания на крыло. А тут еще штурман как увидит тень, так кричит: «Ой, самолет!» Я ей говорю: «Послушай, не надо так кричать. Я тоже все вижу, если будет самолет, я отверну. Я тебя очень прошу, не надо кричать». Ночь отлетала, пришла - просто мертвая от усталости. Командиру эскадрильи пожаловалась, что со штурманом очень тяжело летать, и вскоре ее перевели на работу в штаб. Я ее понимаю -это травма, но она провоцировала еще одну аварию.
Были ли случаи трусости? Тяжело доказать - контроля же нет. Ходили разговоры о том, что экипаж пришел с задания и штурман доложил командованию, что летчик приказал сбросить бомбы, на подходе к цели, а поскольку он командир, то штурман выполнила его приказ. Работу определенную провели, дали выволочку, но отнеслись с пониманием, дали ей другого штурмана. Огласке этот случай не предали. Человек не почувствовал, что о ней знают и потом воевала нормально.
Дата добавления: 2015-09-06; просмотров: 194 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
А.Д. Какие бомбы бросали? | | | Г. К. Как велики были потери у ночников, летавших на ПО-2? |