Глава XIII. …а караван идет

Должен сказать, что ко всем трудностям, связанным с профессией скоропомощников, добавляется порой и чувство незаслуженной обиды. Ведь часто в ответ на все наши старания, связанные со спасением человеческих жизней, нам приходится выслушивать абсолютно необоснованные и несправедливые обвинения от некомпетентных, ничего не смыслящих в нашей профессии людей.

Доходит до абсурда, когда работникам Скорой, которым зачастую некогда даже дух перевести в круговороте ежесуточных изматывающих дежурств, необходимо тратить силы еще и на то, чтобы оправдываться, защищаться от бредовых измышлений желтой прессы, падкой на жареные факты! То, что впоследствии все эти «факты» оказываются чистым блефом, вымыслом, никого не волнует. Обыватель хватается за сердце, тираж газеты растет — чего еще нужно? Нам же, несмотря на чувство горечи от незаслуженной обиды, от очевидной несправедливости по отношению к нашей работе, переживать особо некогда. Нам нужно спешить спасать людей. Такую роскошь, как оправдания и защитительные речи, мы себе не можем позволить чисто физически — не хватает времени. И только, когда уж сильно допекут, поневоле приходится обращаться в суд с иском о защите чести и достоинства Скорой… Примеров же подобного циничного, пренебрежительного отношения некоторых средств массовой информации к деятельности Службы 03 — хоть пруд пруди! Причем самым лакомым куском для всех этих нечестных, нечистых на руку московских папарацци является донельзя изжеванный и пережеванный миф о якобы несвоевременном, запоздалом прибытии бригад скорой помощи на место происшествия.

Спору нет, в таком гигантском мегаполисе как Москва случается всякое, и хронические пробки на дорогах стали уже повседневным явлением. Что прикажете делать, когда медицинская бригада, мчащаяся по вызову, вдруг оказывается в середине такой пробки? Но даже в таких экстремальных случаях водители наших машин проявляют чудеса самоотверженности, изобретая самые немыслимые обходные пути. Но вместо благодарности за все это персонал Скорой получает от тех же СМИ достаточно резкие оплеухи…

Вот, скажем, взять происшествие у метро Университет, где в драке, затеянной хулиганами, погиб молодой парень. Бригада скорой помощи оказалась там на двенадцатой минуте после поступления вызова. Но, увы, наша помощь не потребовалась, пострадавший скончался. Это, в частности, подтвердил и, прибывший чуть позже, судмедэксперт. Такая оперативность городских аварийных служб объясняется просто — было празднование Дня города, и мы, соответственно, находились в состоянии повышенной готовности.

И вот мы видим на телеэкране, как репортер канала НТВ берет, так сказать, интервью у одного из свидетелей происшедшего, а именно — приятеля погибшего. Тот заявляет:

— Наш друг был жив еще двадцать минут после ранения, а скорая помощь приехала только через сорок минут!

Свидетель этот, правда, стоит почему-то спиной к камере, лица его не видно. Но после его лживых заявлений, тем не менее, никто уже практически не верит показаниям специалистов скорой и медэкспертизы!

То есть многим людям почему-то гораздо приятнее смаковать грязный поклеп на нашу службу, раздувать скандальный слух, чем оценить по достоинству ту ежедневную, неутомимую работу по спасению человеческих жизней, которую проводит Скорая. Почему больше верят какому-то анонимному, не назвавшему себя юнцу — ума не приложу! Чем объяснить такую странную психологическую аберрацию? Не знаю. Но крови она нам за эти годы попортила немало…

Да вот, скажем, взять хотя бы одно из самых громких политических убийств последнего времени — трагическую гибель сотрудника газеты «Московский комсомолец» Дмитрия Холодова от взорвавшегося в его руках «дипломата».

Сразу же после этого ЧП у нас был зафиксирован вызов: «взрыв в редакции „Московского комсомольца“ на Улице 1905 года». В те годы, когда подобные террористические акции были еще не столь частым явлением, как сейчас, это известие вызвало у всех вполне понятный шок. Наша бригада помчалась туда со всей возможной скоростью — при том, что Садовое кольцо, как всегда, забито транспортом, повсюду пробки…

Когда Скорая прибыла в редакцию «МК», Дмитрий Холодов был еще жив. Это, конечно, выглядело чудом, так как взрывом его просто-таки разорвало пополам. У врачей появилась надежда на то, что еще не все потеряно, и тут же в машине Дмитрию начали делать переливание кровезаменителей. Но у него от огромной кровопотери уже возникло такое известное всем реаниматологам явление, как обескровленные спавшиеся вены. В такую вену практически не возможно ввести иглу. Впрочем, это, тем не менее, удалось и всю дорогу до Института имени Склифосовского удавалось поддерживать у Дмитрия жизненные функции. Но перед самым приемным отделением он, увы, скончался. Спасти его не удалось.

И вот, спустя буквально несколько минут после этого трагического события по радио выступает небезызвестный обозреватель «М»*, который нагло заявляет во всеуслышание, что якобы бригада скорой помощи прибыла в редакцию только через сорок минут! И, даже приехав, медицинские работники не смогли, якобы, достаточно оперативно и своевременно приступить к своим обязанностям.

— Когда я заглянул в машину Скорой, — вещал «М», — я увидел, как врачи беспомощно суетятся вокруг Дмитрия, не в силах ввести ему шприц в вену…

И далее, в таком же обличительном духе.

Я позвонил «М» буквально в этот же день:

— Вы знаете, мы разделяем ваше горе, понимаем ваши чувства. Но зачем так поддаваться наплыву эмоций? Зачем возводить поклеп на врачей, честно исполняющих свой профессиональный и человеческий долг? Зачем плевать в колодец, из которого всем, может быть, еще не раз придется пить? Как только я услышал о том, что Скорая приехала к вам лишь через сорок минут, я тут же вызвал к себе в кабинет эту медицинскую бригаду. Они сейчас стоят передо мной: мужчина-врач и фельдшер женщина. И вот, что она мне говорит сквозь слезы: «Игорь Семенович! Как же так можно? За что? Сначала мы помчались по встречной полосе движения. Видим — пробка, не выбраться. Выезжаем на дикой скорости на тротуар. Я закрываю глаза и мысленно прощаюсь со своим пятилетним сыном, потому что мы понеслись против движения, затем по тротуару, рискуя жизнью.Какой-то старик стал колотить по нашей машине с криком, вот, мол, хулиганье, что вытворяют!… Ладно, кое-как домчались. И что же? Нам никто не может даже толком объяснить, где находится пострадавший! Наконец, мы его все-таки нашли, перетащили в машину. Нужно сделать укол в вену, но как? Если в ве нах нет крови, они слипаются! Вы как врач прекрасно понимаете, что почти невозможно ввести иглу в спавшуюся вену.… Но мы всетаки ввели! Так в чем же мы виноваты? И почему именно мы должны отвечать за смерть молодого человека? Почему в газетах публикуют заведомую ложь о сорока минутах опоздания, если мы там были уже через восемнадцать минут, учитывая пробки и заторы на дорогах? Тем более что все наши действия передвижения были зафиксированы в диспетчерском Центре…»

Что мне ответить этой плачущей у меня на глазах женщине, этим людям, совершившим по сути невозможное?

И вот открываю на следующий день свежий номер издания «К» и читаю новые откровения господина «М»: «Вчера мне позвонил разъяренный чиновник — главный врач Скорой помощи, который пытался мне доказать, что они приехали на восемнадцатой минуте!»

Ну что тут скажешь? Оставалось лишь апеллировать к самому честному и беспристрастному свидетелю, который только может быть, а именно к компьютеру диспетчерского Центра, ведущего круглосуточную фиксацию всего происходящего на Станции скорой помощи.

* Я опускаю имена и названия, чтобы не рекламировать их.

Организовали большую пресс-конференцию с участием практически всех СМИ Москвы. Продемонстрировали им показания компьютера, хранящиеся в его памяти, из которых следовало, что вышеназванная бригада скорой помощи действительно была на месте трагедии в редакции «МК» уже через восемнадцать минут после получения вызова. Казалось бы, какие еще могут быть аргументы в защиту чести и достоинства сотрудников Скорой?

Но, как выяснилось, честность и объективность в подаче информации в мире наших сегодняшних СМИ явно не в моде. Одна только газета «Сегодня» опубликовала на своих страницах отчет о нашей пресс-конференции с привлечением компьютерного свидетельства, все остальные столичные газеты почему-то побоялись связываться со скандально известным «Московским комсомольцем» в лице его наиболее одиозного представителя г-на «М». Ну да Бог им судья. Не зря ведь говорится в «Мастере и Маргарите», что трусость — худший из всех существующих пороков…

И надо сказать, «К» очень умело на этом играет, проявляя наглость и бесцеремонность, когда почувствует какую-либо слабинку. Остается только уповать на то, что политика лжи и подтасовок еще никого не доводила до добра.

Но нас все это, тем не менее, не очень утешает. Обидно до слез, когда такие оскорбления наносятся именно скоропомощникам, постоянно находящимся на пике нервного напряжения, людям, обязанным всегда быть самыми первыми там, где боль, где кровь, где каждая минута кажется часом. Нас ведь вызывают люди, пребывающие в стрессе, в страхе, в нервном возбуждении. Мы всё это понимаем, и ни на кого за это не имеем обиды. Так почему же так несправедливо и огульно обижают нас?

Но самое обидное даже не это. К бесконечным нападкам досужих на домыслы СМИ по поводу «опозданий» бригад скорой помощи мы с годами привыкли, где-то даже притерпелись к ним, и воспринимаем их сегодня как неизбежное зло, сопутствующее нашей профессии.

Дело в том, что широкая публика знает о нас, о Службе 03, до смешного мало. В обывательском представлении мы не более чем простое техническое средство доставки пострадавших и больных в стационарные лечебные заведения. А это — далеко не так!

Как человек, много поживший и много повидавший, я, естественно, не слишком обольщаюсь по поводу своей деятельности на посту руководителя Службы 03. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Есть и у нас в работе недочеты, недостатки и все прочее. Но всякий раз, поверьте мне, очень обидно сталкиваться с человеческой неблагодарностью и ложью. Это я к тому, что где бы, что бы ни случилось — виновата Скорая и все тут! Вот тому яркий, показательный пример.

Случилось так, что молодая девушка (назовем её Галя), по сути, еще школьница, внезапно решила покончить с собой: такие вещи, к сожалению, бывают. Разругалась вдруг с родителями, убежала из дому, пришла на квартиру к каким-тосвоим друзьям. А перед этим она выпила сразу сто таблеток Но-шпы. Казалось бы, всем известный, достаточно безобидный лекарственный препарат. Но если его принять в таком немыслимом количестве, то в организме очень скоро аккумулируется смертельная доза ядовитого аналога Но-шпы под названием этаверин.

Естественно, что когда она пришла к этим ребятам, ей там стало худо. Ребята заволновались, забеспокоились, после чего один из них позвонил на 03. А так как наши компьютеры фиксируют всё, происходящее в течение каждых суток, то в его памяти сохранилась и запись того разговора. Вот его содержание:

— Алло, это Скорая? — Слушаю, что случилось?

— Да вот у нас тут девушка выпила Но-шпу и ей теперь плохо. Что нам делать?

— Ну, если ее только тошнит, пусть она каким-нибудь образом очистит желудок. А если что-то более серьезное, сообщите мне свой адрес.

— Спасибо, я понял.

И — вешает трубку. Кто звонил, откуда, какой у него адрес, какой номер телефона — сплошные вопросы. Но главное, по характеру сообщения практически невозможно догадаться о серьезности случившегося. Он ведь ничего не сообщил о том, что девушка выпила именно сто таблеток сразу! И больше никакой информации по этому вопросу на 03 не поступает.

В это время на другом конце провода происходит следующее. Всерьез напугавшиеся ребята начинают действовать по своему разумению. Они ловят на улице такси и отвозят на нем теряющую сознание девушку в городскую больницу, находящуюся буквально в ста метрах от их дома. И там, спустя некоторое время, она умирает. Через какое-то время ребята сообщают родителям девушки о случившемся. Ее отец едет в больницу, но уже поздно. И вскоре он подает в прокуратуру заявление, в котором сказано, что после того, как его дочь была доставлена в больницу, ею практически никто не занимался. Она осталась без необходимой медицинской помощи, в результате чего и наступила смерть…

Хочу сразу же подчеркнуть, что все вышеизложенное — отнюдь не плод чьей-тодосужей фантазии (и уж тем более не моя выдумка, ибо я при этом не присутствовал), а установленная в результате проведенного следствия последовательность развития событий, выстроенных в строгом хронологическом порядке.

Казалось бы, что еще? Что можно к этому добавить?

Но, как выяснилось, можно! Известно, что все экстраординарные происшествия уголовного порядка, происходящие в городе, суммируются специальной милицейской пресс-службой и в виде пресс-релизов предоставляются затем средствам массовой информации.

Меня, как руководителя Службы 03, интересует в данном случае лишь то, что вскоре после самоубийства Гали упомянутая пресс-служба выдала «сенсационное» сообщение о том, что, дескать, Скорая помощь вообще отказала в вызове друзьям умирающей. И, стало быть, на диспетчере Скорой, которая, якобы, не откликнулась на зов о помощи, лежит теперь вина за смерть девушки. В результате чего, эта женщина-диспетчер, якобы, взята под арест, против нее возбуждено уголовное дело и так далее и тому подобное…

Отсюда видно, что стремление к жареным фактам и к газетным уткам обуревает не одних лишь журналистов из низкопробной желтой прессы. Этими качествами, оказывается, вполне может обладать и официальная милицейская пресс-служба…

И все бы ничего, но беда в том, что данными этой службы пользуются почти все отделы уголовной хроники в московских СМИ! Так что, не успеваю я опомниться, как мне звонят из «Московского комсомольца»:

— Расскажите, пожалуйста, что там у вас приключилось, и в чем вас обвиняют.

Я, памятуя случай с журналистом Д. Холодовым, напрягаюсь уже заранее. Ну, думаю, начинается!… Но, тем не менее, держу себя в руках и четко, внятно, методично излагаю репортеру «МК» все факты по этому делу в их реальной последовательности. Так, мол, и так, у нас имеется запись телефонного разговора диспетчера с одним из друзей погибшей, из которой следует, что некий не назвавший себя молодой человек сообщает о том, что его знакомая приняла Ношпу и что ей от этого стало худо. Ни своего телефона, ни своего адреса он так и не сообщил, и разговор прервал по собственной инициативе.

Репортер удивляется:

— Ну, а вы-то тут при чем? Нет, мы такой материал печатать у себя не будем…

Едва я успел разобраться с «МК», как приезжает ко мне прямо сюда корреспондент газеты «Труд» — и опять, соответственно, с тем же злополучным милицейским пресс-релизом в руках:

— Игорь Семёнович, и как же это понимать?

Я, стараясь не заводиться и не нервничать (а это, поверьте не просто, когда тебя гнетет незаслуженно нанесенная обида) в который уже раз начинаю рассказывать о случившемся:

— Хотите, — говорю, — прослушать эту запись? Или, может быть, вам показать распечатку всех телефонных вызовов на тот момент?

На это репортер мне говорит:

— Ну, мы, конечно, будем так или иначе эту тему освещать. Погибла молодая девушка, и надо разобраться, кто и как себя при этом вел. Но, что касается Скорой помощи, она тут явно ни при чем…

— Могу, если хотите, предоставить вам еще и заключение судмедэкспертов, — добавляю я, — По их мнению, спасти ее было невозможно в любом случае. Вскрытие обнаружило в ее крови четыре и четыре десятых промилле этаверина. О чем это говорит? Это значит, что она была практически обречена уже с той минуты, как только выпила таблетки. Хотя в течение получаса после этого ее, возможно, удалось бы спасти путем немедленного промывания желудка. Но, повторяю, как же мы могли хотя бы попытаться это сделать? Куда нам было ехать и кого спасать?…

И тут, словно бы в издевку, появляется «разоблачительная» публикация в газете «П». Заметка озаглавлена так: «Скорая на помощь не приехала». Подзаголовок: «Фельдшера задержали за то, что она не отправила бригаду на вызов».

Далее текст: «Гале было всего восемнадцать лет. Опять поругавшись с родителями, она решила: „Всё, умру“. Но вот способ ухода в мир иной выбрала, вроде бы, сомнительный. Школьница наглоталась таблеток Но-шпы. Родители, увидев, что дочке плохо, стали названивать по 03. Но Скорая не приехала. Не дождавшись помощи, отец сам повез дочку в больницу. А по дороге она скончалась. В больнице сделали заключение: если бы девочка попала к ним раньше, то она осталась бы жива. 5 июня инспектор УВД „Академический“ задержала фельдшера Станции скорой помощи, принимавшую вызов. В тот же вечер ей было предъявлено обвинение в том, что это именно она проигнорировала звонок восемнадцатилетней самоубийцы и не послала по адресу бригаду скорой помощи. Следствие идет уже пять дней. Задержанную пока отпустили домой, но на работе она не появляется. На Станции скорой помощи им. А.С. Пучкова нашего звонка откровенно испугались. Видимо поэтому, главного врача весь день не было на месте…»

Честно признаюсь, у меня от такого беспардонного вранья просто голова кругом пошла. Ведь, если сверить сию целиком высосанную из пальца галиматью с приведенной выше документально подтвержденной, хронологически выверенной цепочкой фактов, ложь «П» выглядит просто-таки вопиющей!

Начать с того, что автор публикации перепутала возраст девушки — Гале было не восемнадцать, а семнадцать. Но это мелочи. А истинные перлы идут дальше…

Первая ложь — о родителях, якобы позвонившись по 03. Родители и сами ничего не знали, и нам, естественно, не позвонили. Это установленный факт.

Вторая ложь — об отце, отвозящем дочку в больницу. На самом деле ее туда доставили друзья.

Третья ложь — в том, что девочка скончалась по дороге на руках у отца. В действительности Галя умерла уже в больнице, о чем свидетельствует специальный акт.

Четвертая ложь — в том, что милиция задержала нашего фельдшера, и при этом ей было предъявлено обвинение в халатности. Вот уж поистине чушь собачья! Я сам звонил инспектору УВД, которая сказала мне, что никто нашего фельдшера не арестовывал и уж тем более не предъявлял ей никаких обвинений, а вызывали её к следователю лишь в качестве свидетеля. Естественно, идёт дознание, так как отец умершей подал запрос в прокуратуру, в силу чего теперь УВД обязано по закону возбудить уголовное дело. Но где тут состав, а вернее, — событие преступления? Кто виноват? Может быть, как раз родители должны уделять повышенное внимание к душевному состоянию своих детей, чтобы у тех не возникало сумасбродного желания покончить с собой?…

И, наконец, пятая ложь — в том, как мы тут «откровенно испугались» звонка «П», и как главный врач в силу этого «прогулял» целый рабочий день. Во-первых, с какой стати нам пугаться желтой прессы? Мы и не такое видывали. А во-вторых, я был на службе вплоть до второй половины дня, после чего был срочно вызван на совещание к академику А.Г. Чучалину. И это все, естественно, очень легко проверить, подтвердить…

Так что же тогда остается истинного в насквозь лживой по содержанию публикации «П»? А ведь люди-то, читающие эту популярную газету, верят, что все так и было!

Но главное даже не в этом. Почему я, профессор, заслуженный врач России, доктор медицинских наук, главврач сложнейшей аварийной службы Москвы, врач с сорокапятилетним стажем работы, должен оправдываться в своих действиях перед некими невежественными и недобросовестными молодыми репортерами, которые, вне всякого сомнения, ни аза не смыслят, ни в медицине вообще, ни в структуре Службы 03 в частности? А главное, не обременены этическими нормами. У меня ведь, тоже извините, нервы не стальные!

Право слово, наступает иногда момент, когда опять же хочется ответить на такого рода издевательские публикации словами Маяковского:

Вот вам, товарищи, мое стило,
И можете писать сами!

А именно, раз Элькис так уж плох и Скорая плоха — не соответствуют они, видите ли, требованиям высоконравственных и высокообразованных сотрудников «П», — то есть очень простой выход: отдать дело спасения человеческих жизней в руки вышеназванных особ. Вот тогда-то г-н «М» и ему подобные (я, кстати, намеренно не называю здесь автора той пасквильной заметки в «П», чтобы не сделать ей рекламы в своей книге) и покажут нам, грешным, как они своевременно, оперативно прибывают на место происшествия и оказывают экстренную медицинскую помощь пострадавшим!

А мы, соответственно, посмотрим, да и поучимся у них уму-разуму…

И, дабы закрыть эту грустную тему, добавлю разве лишь, что все мои попытки дозвониться до гендиректора и главного редактора «П» г-на «С» оказались абсолютно безуспешными. Как только на том конце провода узнавали, кто им звонит, то сразу же бросали трубку…

Но это еще можно объяснить. Чужие люди есть чужие люди: они нас не понимают, мы не понимаем их. И я, естественно, бессилен, в этом смысле, что-либо предпринять и изменить. Не могу же я, главный врач Скорой, вмешиваться в дела другой епархии — то бишь, как-то воздействовать на низкий профессиональный уровень работников средств массовой информации…

Другое дело — наша собственная епархия, где, кажется, я обладаю кое-какими властными полномочиями: и в деле повышения квалификации своих сотрудников, и в отделении, так сказать, здоровых зерен от плевел. Но, как показывает практика, это и в самом деле порой только кажется.

А именно, если мое решение по такому отделению эти самые плевелы будут оспаривать в инстанциях, и нам все же не удастся отстоять в суде свою юридическую правоту, то придется, видимо, ни за что ни про что заплатить из своего кармана немалый штраф. События же, предшествующие этому развивались следующим образом…

В структуре Станции скорой помощи, как известно, наряду с другими присутствует также и специальная психиатрическая служба, в которой работает много прекрасных добросовестных врачей.

Но вот, каким-то образом (впрочем, я еще выясню каким), в этом вполне здоровом и сплоченном коллективе завелась паршивая овца. Это — некий, с позволения сказать «врач», на совести которого за короткий срок работы уже зафиксирована масса очень серьезных должностных нарушений. Буквально каждый выезд Скорой помощи с его участием сопровождается каким-либо скандалом, жалобами потерпевших и другими негативными последствиями. Бывали случаи, когда его контакты с больными, как правило, психически неуравновешенными людьми, заканчивались… вульгарной дракой!

И, наконец, один случай из его «лечебной» практики, который что называется, поставил все точки над i. Это, когда после его посещения, пожилая пациентка подбежала к окну и выбросилась с высоты седьмого этажа. Как показало проведенное нами внутрислужебное расследование, причиной столь трагического финала явились безграмотные, абсолютно непрофессиональные, а точнее даже, просто наглые действия со стороны этого самого «врача». Почему я беру это слово в кавычки, станет ясно ниже…

Так вот, вызываю я его к себе и заявляю следующее:

— Руководство Скорой помощи пришло к выводу, что вам нельзя давать действовать бесконтрольно. Вы можете работать только под присмотром кого-то из ваших старших, опытных коллег.

И действительно, одно из слабых мест нашей Службы заключается в том, что каждая бригада скорой помощи ведет себя на выезде, по сути, бесконтрольно, она там предоставлена сама себе. Вот и в данном случае: как я могу, скажем, находясь у себя в кабинете, проконтролировать действия своих сотрудников? Что я мог поделать, если о безобразном поведении вышеозначенного «врача» я узнал лишь постфактум, после самоубийства несчастной больной старушки?

Вот почему я с ним миндальничать не стал:

— Или вы перейдете под чей-то неусыпный контроль, или скатертью дорога! Ищите себе другую работу, вас тут никто держать не будет.

Он же, вижу, начинает попросту наглеть. И, ухмыляясь, заявляет мне с апломбом:

— Нет, я со Скорой не уйду! Здесь хорошо платят, мне у вас нравится!

И тут я понимаю, что о каком-либо исправлении, изменении к лучшему в данном случае и речи быть не может. Уговорами и увещеваниями здесь не помочь. А стало быть, если он не уйдет, жди от него ЧП и всяческого рода неприятностей и в дальнейшем. Значит, выход один — увольнять! Что я вскоре и сделал на основании данных мне по закону властных полномочий.

И что же? Не успел я с облегчением вздохнуть, что вот, наконец-то, избавил коллектив от паршивой отцы, как эта «овца» показала мне истинно волчий оскал. А именно, уволенный мной «врач» накатал на меня донос в Техническую инспекцию по труду с жалобой на якобы неправомерные и незаконные действия главного врача Скорой помощи.

Но на такие вещи у нас может пойти, разумеется, лишь человек, полностью уверенный в своей безопасности, не боящийся, что его уличат в лжесвидетельстве и профнепригодности. Безусловно, у него есть какие-то связи, «мохнатые лапы», благодаря которым он и может позволить себе творить все, что захочет. И, как показала жизнь, у него и впрямь имеются все основания рассчитывать на безнаказанность…

А именно, по его жалобе ко мне из Технической инспекции являются сотрудницы, которые начинают рыться в нашей кадровой документации и в результате выносят свой вердикт:

— Увольнение такого-то и такого-то произошло с нарушением закона. Из этих документов следует, что вы его уволили неправильно, не имея на это прав.

Я удивляюсь:

— Как же так? Ведь он нарушил нашу главную врачебную заповедь, гласящую: не навреди! Представляете, сколько вреда он может принести многим невинным людям, если ему доверить прежнюю работу?

Они в ответ любезно улыбаются:

— Видите ли, он, как мы выяснили, нарушил лишь свои должностные обязанности, но не профессиональные.

Чувствую, у меня уже голова кругом идет:

— То есть как это? — спрашиваю. — Разве должностные и профессиональные в данном случае не одно и тоже?

— Нет, — любезно улыбаются они. — Между этими понятиями существует юридическая разница, что следует из такой-то статьи Трудового кодекса…

И вот я вынужден опять, вместо того, чтобы заниматься своим прямым делом — то есть управлять сложнейшим механизмом Скорой помощи — тратить свое рабочее время на какую-то юридическую казуистику, погружаться в такие дебри бюрократического крючкотворства, где, судя по всему, обычной человеческой логике просто нет места.

В результате, так и ничего не поняв, обращаюсь за советом к очень опытному юрисконсульту. Он, изучив все документы по означенному делу, выносит в итоге свой вердикт:

— Что ж, Игорь Семенович, в чисто юридическом аспекте вы абсолютно правы. Не нахожу здесь ровно никаких противоправных, незаконных действий. Так что работайте спокойно, никакими осложнениями это дело не грозит…

Если бы! Как показало дальнейшее, опытнейший юрисконсульт ошибался. Может быть, с точки зрения закона я и был прав.

Но вот, что касается Технической комиссии, с подозрительным упорством защищающей интересы нерадивого и безграмотного наглеца, то, с ее точки зрения, я абсолютно неправ.

Как сообщили мне в этом загадочном ведомстве, по заключению Комиссии я, во-первых, должен восстановить на прежней должности уволенного мной «специалиста», а во-вторых, еще и заплатить за причиненный, так сказать, «ущерб» сумму в семьсот рублей.

Ну, тут уж мне просто ничего не оставалось, как обратиться в суд. Пусть суд решает, можно ли доверять человеку, недостойному звания врача, жизнь и здоровье наших граждан…

Может быть, я проиграю, и этого проходимца вновь восстановят на работе — у нас все может быть. Но пусть потом никто не обижается, когда он, скажем, явится по вызову к какому-либо из своих доброхотов, и они сами (или их родные) испытают на себе все прелести его лечебных методов.

Не хочу никого понапрасну пугать, но, как говорится, факт остается фактом — старушка семидесяти двух лет сразу же после «курса лечения», проведенного этим ублюдком, выбросилась из окна! Что он ей там наговорил, один Бог ведает…

Дело, конечно же, не в штрафе, не в определенной сумме денег. Но даже если бы он составлял всего один рубль, чувство унижения, жгучей обиды от несправедливости было бы ничуть не меньше! С каких это пор руководитель государственного учреждения не может своей властью (согласно кодексу законов о труде) уволить сотрудника, не соответствующего необходимым профессиональным меркам?

Что прикажете делать, если перед вами — самый настоящий неуч, непонятно каким образом получивший диплом врача?

И самое ужасное, что он не одинок! Вот, скажем, обнаружился у нас еще один, подобный ему, деятель. Приезжает этот, с позволения сказать «врач», на квартиру к больному. Делается экстренное ЭКГ-исследование. На пленке ясно видно — у больного инфаркт миокарда. Но, несмотря на это, так называемый «врач» говорит пациенту:

— Ну, вот что, не тяните, быстро одевайтесь и пойдем…

Что значит «пойдем», когда человек с таким диагнозом должен лежать на носилках и только в таком положении его можно транспортировать в больницу?

Но если подобного «врача» уволить ради спасения жизней ни в чем не повинных людей, на его защиту непременно встает та же Инспекция по труду! По ее мнению, тут нет ничего страшного, просто означенный «врач» счел уместным действовать так, а не иначе. И вы, дескать, Игорь Семёнович, не имеете права его увольнять только за то, что у него есть свое собственное мнение по данному вопросу! Не согласны, — учите его, воспитывайте, работайте с ним, доводите до нужного уровня. А то, вишь, взяли моду — если что, так сразу увольнять!…

Неужели эти доброхоты из Инспекции не в силах понять, что весь смысл деятельности Скорой помощи заключен уже в самом ее названии. Что наш долг — именно спасать больных, а не доводить их до гроба в результате действий некоторых грубых, глупых, безответственных сотрудников, случайно, по ошибке оказавшихся в наших рядах! И разве это не благое дело — как можно скорее очистить свои ряды от подобных экземпляров, позорящих высокое звание врача? Тем более что наши пациенты задают нам время от времени такие задачки, что порой не знаешь, на каком ты свете…

Бывает, только-только разберешься с ситуацией вокруг Инспекции труда, как на тебя уже обрушивается очередной шквал телефонных звонков.

Снимаю трубку:

— Слушаю вас, что случилось?

В трубке взволнованный голос одного из моих заместителей:

— Игорь Семёнович! У нас на выезде опять ЧП! Вы не забыли эту знаменитую Семёнкину (фамилия по понятным причинам изменена)? Так вот, в данный момент она угрожает пистолетом нашим людям на выезде, держит их под прицелом.

— Милицию туда, немедленно! — приказываю я. — И, кстати, откуда у Семёнкиной пистолет?

— Не знаю, вызываю милицию и еще на всякий случай — бригаду реанимации с подстанции. Мало ли что…

Ну, как тут усидеть на месте, как не волноваться, не тревожиться, не сжигать последние оставшиеся нервные клетки? Ведь Бог его знает, что может быть на уме у озверевшей закоренелой наркоманки, в руках которой сейчас пистолет… Значит, опять за старое взялась! Потребовалась доза, а взять ее негде, вызывает к себе Скорую, и когда та приезжает, находящаяся в ломке наркоманка требует сделать ей инъекцию морфия или чего покруче. Врач, естественно, отказывается. И вот она, заранее предвидя этот вариант, достала где-то пистолет! Стрелять она, конечно, вряд ли станет, но… За эту истеричку ничего решать нельзя. Хитра, изворотлива, способна на коварство и интриги.

Мы сами, право же, устали с ней бороться, нам эта «девушка» не по зубам. Несколько раз посылали запросы в Окружное медицинское управление: «Уважаемые коллеги! Примите хоть какие-то меры в отношении проживающей в вашем округе хулиганки-наркоманки. Пусть ею займётся либо милиция, либо наркологическая служба, либо те и другие сразу».

Как говорится, и смех, и грех. Никто не обращал внимания на наш запрос до тех пор, пока свихнувшаяся на почве наркотической ломки хулиганка не докатилась до угроз оружием. И тут же, наконец, за нее вплотную взялась милиция. А после этого, возможно на данную «госпожу» соблаговолит обратить внимание и наркологический центр. Нельзя же эту типично криминальную ситуацию бесконечно сваливать на плечи Скорой помощи, у которой и без того хлопот полон рот!

Что же до справедливости людской… Как говорится, всё на свете относительно. К примеру, даже вспоминать не хочется, сколько грязи и несправедливых упреков обрушилось на Службу 03, после трагедии с заложниками на Дубровке. Но попробуй объяснить кому-то, чего нам, сотрудникам Скорой, стоили эти страшные дни и ночи, которые мы провели на своих рабочих местах… Причем, главным «аргументом» в лживых устах некоторых ретивых последователей г-на «М» был упрек в том, что врачи Скорой, якобы, оказались «не готовы» к возникшей после штурма ситуации.

На это невозможно возразить кратко. Но в этой моей книжке мне регламент никто не устанавливает, и я попробую развернуто изложить свою позицию.

«Мы готовы ко всему» — это напускное бодрячество недальновидных, некомпетентных руководителей, умеющих только торжественно рапортовать. К чему — «всему»? К извержению вулкана в Москве? К атаке марсиан? К нападению вампиров? Любая система, способная выдерживать заэкстремальные нагрузки, в штатном режиме будет работать, применяя лишь мизерную долю своих ресурсов. Кто, какая структура способна её такую, создать и содержать? Даже постановка такой задачи нелепа. Мне, как никому другому, известны множественные ограничения ресурсов Службы 03. И я считаю важнейшей обязанностью каждого руководителя экстренной службы знать лимиты её возможностей, чтобы в разумной мере, экономически целесообразно преодолевать их.

В случае теракта, когда действиями руководят спецслужбы, появляются новые, дополнительные (и совершенно необходимые) факторы: секретность, оцепление, блокирование подъездов препятствиями, эадействование множественных команд, групп, средств и служб, не встречающиеся в нормальной жизни, их нельзя выучить или натренировать.

Упомянутые в начале страшные напасти мы знаем. Теракт же на Дубровке был впервые в мире. Захват зрелищного центра, сплошное минирование зала, 1200 заложников, жестокость террористов, команда смертниц, обвешанных взрывчаткой и, наконец, секретные спецсредства (газ), примененные при штурме, были неизвестны никому в мире.

Как же действовала Скорая помощь Москвы? С самого начала наши бригады дежурили на Дубровке. Это продолжалось несколько суток, причем обслуживание жителей Москвы не останавливалось ни на минуту, хотя была зарегистрировано повышение интенсивности вызовов. Сразу после штурма, как только удалось подъехать ко входу, наши сотрудники непрерывно эвакуировали пострадавших, оказывали первичную медицинскую помощь, развозили по медицинским учреждениям. В каждой машине имелись необходимые средства, включая антидоты, снижающие интоксикацию. Однако, обстоятельства трагедии вынудили возить людей не только посредством Службы 03…

Вот почему особенно противно было видеть злопыхательствующих политиканов-демагогов, занимающихся дешёвым популизмом, наживающих свой политический капитал на чужом горе и крови…

Что касается нашей позиции, то она как была, так и осталась неизменной со дня основания Московской Станции скорой помощи. И суть ее лучше всего, на мой взгляд, выражает известное изречение Льва Толстого: Делай, что должно и будь что будет.

Вот почему мы никогда не останавливаемся на полпути, стараемся учиться на ходу, чтобы поспеть за стремительно меняющейся исторической ситуацией. Кто, скажем, мог подумать еще лет пять-шесть назад о том, что призрак терроризма, казавшийся для нас когда-то абсолютно нереальным, станет в России едва ли не самой реальной из всех существующих угроз?

Конечно, все предусмотреть нельзя. Но, ведь недаром говорили древние: Кто предупрежден, тот и вооружен.

В этом смысле главное оружие Скорой помощи — конечно же, оперативность, быстрота прибытия на место происшествия, и профессионализм.

И вот тому живой пример. После трагедии на Тушинском поле, где фанатички-смертницы совершили два теракта, никто уже не осмелился бросить упрек Службе 03 в, якобы, запоздалом оказании помощи пострадавшим! Как известно, в тот день стремительно помчавшейся в Тушино веренице машин скорой помощи ГАИ устроило зеленый коридор — за что наше отдельное спасибо городским властям…

Но главное, что руководство Департамента здравоохранения, учитывая факт скопления в пределах стадиона огромной массы зрителей и участников рок-фестиваля, заранее позаботилось о том, чтобы на всякий случай в этом месте безотлучно дежурили наши бригады. Уж в слишком трудное и тревожное время мы живем!

Так что, именно благодаря этой предусмотрительности, наши бригады и смогли практически мгновенно, не теряя времени, начать оказывать скорую медицинскую помощь безвинно пострадавшим от теракта. Хотя, конечно, повторяю, всё предусмотреть невозможно.

Поэтому остается лишь одно — надеяться на лучшее, на то, что грозовые тучи террора, нависшие над Россией, когда-нибудь да разойдутся.

Дата добавления: 2015-10-13