Гуманизм во время войны особый

Вспоминаю, как недалеко от Угры, вблизи кустарника, меня со старшиной соседней роты остановил стон и усталый, наполненный предсмертным страданием голос: «Братцы, помогите! Братцы, помогите!» Мы сразу же пошли на стон, около высокой берёзы увидели изуродованного взрывом солдата, руки, ноги и весь живот были у него в крови, мне даже показалось, что видны кишки. Жить бедняге оставалось совсем недолго. Старшина наклонился, осмотрел ужасную глубокую рану и с извинением, с тоскливым отчаянием сказал: «Прости, браток! Ничем не можем помочь тебе!» Он снял каску, поклонился ему и торопливо, словно хотел сбросить с себя нехорошее наваждение, пошагал к реке.

— Братцы, дорогие мои, пристрелите ради бога! Пристрелите, прошу вас! Зачем мне так мучиться? — голос раненого солдата слабел, силы оставляли его.

Я стоял рядом, смотрел ему в глаза, не зная, что делать. Старшина уже входил в воду, леденящее чувство полнейшей беспомощности парализовало мою волю, мое сознание. Понимая, что я ничем не могу помочь невыносимо страдающему от чудовищно болезненной, смертельной раны солдату, и вместе с тем горько осознавая, что поступаю не по-товарищески, не по-солдатски, поспешил догнать старшину и услышал такой безысходно жалобный голос умирающего, что моя спина покрылась холодным нервным потом: «Братцы, зачем меня бросаете?»

И как оценить мой поступок? Ведь я бросил изувеченного солдата, а он ждал от меня помощи. Это же… предательство, преступление. Нет, ничем нельзя меня оправдать. Но, с другой стороны, кто может мне сказать, как я мог помочь этому солдату, жестоко израненному, живущему последние минуты? А мне надо было крайне срочно найти тыл батальона и доставить еду и патроны своей попавшей в отчаянное положение роте.

Не раз вставал перед моими глазами несчастный, умирающий солдат, которому я ничем не помог. Горько, тошно мне было от невесёлых мыслей: «А если и тебя так искорёжат и ты будешь из последних сил звать людей, чтобы облегчить завершающую минуту своей жизни, а и тебе не помогут…»

«Общечеловеческое» в то грозное и жестокое время отходило на второй план. Тогда была, как писал Л. Соболев, очевидной мысль: «В применении к жестокой философии войны термин «общечеловеческий подход» несёт в себе самоуничтожающее противоречие. Высокий гуманизм в отношении личности нередко способен обернуться безжалостностью в отношении общества. В самом деле, если во время войны ставить личные судьбы выше судеб народов и если отдельная, уцелевшая в бою жизнь может стать причиной массовой гибели других жизней, то, спрашивается, в чём же здесь гуманизм?»

В годы войны у человека было мало возможностей гармонизировать личное и общественное, между ними возникали резкие диссонансы.

Но война не отменяла заботы об отдельной личности. В сходных ситуациях, при одинаковом уровне военно-профессионального мышления большего успеха в бою добивался командир, у которого был выше нравственный уровень и который лучше осознавал, что каждый человек — великая ценность. Меру человечности командира на фронте лучше всего фиксирует результат руководимых им операций. Выполняя боевую задачу, он не может не посылать в огонь войны своих подчинённых, но он обязан сделать всё от него зависящее, чтобы на его совести не было ни одной лишней смерти. Неподготовленная атака Барабанова в романе К. Симонова «Солдатами не рождаются» привела к бессмысленным жертвам, и горький итог её подчеркнул серьёзные нравственные и военно-профессиональные изъяны этого офицера.

Для сопоставления с высказыванием Л. Соболева приведём кредо либералов, сформулированное Г. Поповым: «Жизнь каждого человека неповторима и невоспроизводима, и никому, кроме самого человека, не должно быть дано право распоряжаться ею — даже ради самых чистых идеалов, не говоря уж о догмах или амбициях». С этим можно было бы согласиться, если бы не было войн, «вражды племён», эксплуатации, если бы все люди буквально во всём руководствовались непреложными законами социальной справедливости и гуманных отношений.

Но во время Великой Отечественной войны были люди, которым очень не хотелось идти на фронт, а их туда посылали. Хуже того, были и дезертиры, своя жизнь им была дороже, чем судьба Родины. И за то, что они хотели во что бы то ни стало сохранить свою неповторимую и невоспроизводимую жизнь, их наказывали, вплоть до расстрела. Сфера воздействия гуманизма должна простираться не только на отдельную личность, но и на всё общество, на весь народ.

Либеральную мысль о гуманизме опровергает и одно из рассуждений, опубликованное в газете «Коммерсантъ» в 2008 году. В его основе лежит мысль о необходимости убивать вторгшихся в нашу страну захватчиков: «Представьте себе, на что бы смогли пойти вы, если просто так, без какой-либо причины, ради безумной забавы, кто-то пришёл бы в ваш дом убить любимого вами человека! Человека, чью улыбку вы привыкли видеть каждый день! Человека, который водил вас в детский сад, который носил вас на руках, когда вы были маленьким! Человека, без которого ваша жизнь пуста и одинока! Что бы вы сделали, если бы кто-то пришёл Его убить??! Что??! Ведь человеческая жизнь бесценна, поскольку она неповторима!»

Дата добавления: 2015-10-13