Поклёп на генералов и рядовых

Ю. Мухин в книге «Если бы не генералы!», помещенной в 2007 году в Интернете, увлеченно ищет предателей среди советских генералов. К таковым он отнес, например, К. Мерецкова, который якобы «во время выпивки» сказал командующему Западным военным округом генералу Д. Павлову, что после нападения Германии и поражения СССР «нам хуже не будет». Это занесено в протокол допроса «с пристрастием» Павлова в начале июля 1941 года. Тогда арестовали Мерецкова, но вскоре освободили, что вызывает недоумение у Мухина, который не может понять, как это удалось ему выйти на свободу.

С августа 1940 года генерал армии К. Мерецков возглавлял Генштаб Красной Армии, в январе 1941 года его сменил на этой должности Г. Жуков. Оба они оказались в немилости у Мухина. Он бичует наш Генштаб за «неразумный» мобилизационный план, выполнение которого привело к тому, что после нападения Германии выяснилось: «Для вооружения войск катастрофически не хватает пушек. К примеру, 43-я армия начала формироваться через месяц после начала войны, отступала к Москве, в окружении не была. В марте 1942 года ей было приказано деблокировать попавшую в окружение советскую 33-ю армию. Имеется справка о наличии артиллерии в 43-й армии. В каждой из ее семи стрелковых дивизий по штату должно было быть 144 артиллерийских орудия, то есть всего 1008 стволов. А реально была едва четвертая часть — 264 пушки».

Мухин не учел того, что 43-я армия, отступая к Москве, вела бои с врагом и теряла людей и пушки. На эту армию 2 октября немцы обрушили сильнейший удар, ей пришлось с тяжелыми боями выходить из Вяземского котла. А исследовавший эту проблему сотрудник Института военной истории Министерства обороны РФ А. Исаев в «Котлах 41-го…» сообщал: «Абсолютно все ополченческие дивизии уже в начале сентября 1941 года имели в артиллерийском полку шестнадцать 76,2-мм дивизионных пушек. Эти орудия ещё до войны были в избытке, и «трехдюймовки» были обязательным атрибутом всех новых формирований».

Наша армия потеряла 200 складов (большинство — в первый месяц войны), это сказывалось на её обеспеченности орудиями. «Нарком обороны, Генеральный штаб и я в том числе, — признал Жуков, — считали необходимым в условиях надвигающейся войны подтянуть материально-технические средства ближе к войскам. Казалась бы, это правильное решение, но ход военных событий первых недель войны показал, что мы допустили в этом вопросе ошибку. Врагу удалось прорвать фронт нашей обороны и в короткий срок захватить материально-технические запасы округов, что резко осложнило снабжение войск и мероприятия по формированию резервов».

Мухин поверил сказанным генералом Павловым во время следствия словам: «Генеральным штабом план заказов на военное время по танкам, автомобилям и тракторам был завышен раз в 10. Генеральный штаб обосновывал это завышение наличием мощностей, в то время как фактические мощности, которые могла бы использовать промышленность, были значительно ниже». Не разумнее ли считать, что такой план заказов на военное время был составлен не «с целью обмана партии и правительства», как следует из версии Мухина, а отражал реальные запросы РККА в условиях того времени?

Генштаб, учитывая опыт войны на Западе, понимал, что очень важно для Красной Армии обладать высокой подвижностью, а для этого ей нужно было иметь как можно больше автомобилей и тракторов. В своей маневренности она существенно уступала вермахту, что снижало ее боеспособность в начальный период войны. Жуков писал: «Вспоминая, как и что мы, военные, требовали от промышленности в самые последние мирные месяцы, вижу, что порой мы не учитывали до конца все реальные экономические возможности страны. Хотя со своей, так сказать, ведомственной точки зрения, мы были правы».

Сталин признал: «У нашего правительства было немало ошибок, были у нас минуты отчаянного положения в 1941—1942 годах». О серьезных недостатках в работе партии и советских органов говорил Жуков на пленуме ЦК КПСС 19 мая 1956 года: «На протяжении нескольких лет перед Отечественной войной советскому народу внушалось, что наша страна находится в постоянной готовности дать сокрушительный отпор любому агрессору. На все лады восхвалялась наша военная мощь, прививались народу опасные настроения легкости победы в будущей войне, торжественно заявлялось о том, что мы всегда готовы на удар врага ответить тройным ударом, что, несомненно, притупляло бдительность советского народа и не мобилизовало его на активную подготовку страны к обороне. Действительное же состояние подготовки нашей страны к обороне в то время было далеким от этих хвастливых заявлений, что и явилось одной из решающих причин тех крупных военных поражений и огромных жертв, которые понесла наша Родина в начальный период войны».

Под влиянием предвзятой оценки, какая была дана Сталину на ХХ съезде партии в докладе Хрущёва, Жуков заявил, что Сталин «привел страну к …угрожающему моменту, не готовил к войне. Он понял, что вся предвоенная политика оказалась фальшивой». Эти суждения Жукова решительно не согласуются с другими его утверждениями, которых приведено немало в настоящей работе.

А. Солженицын бичевал в «Архипелаге ГУЛАГ» «слепоту и безумие… дипломатического и военного окружения Сталина... в 1940—41 годах». Чтобы усилить эмоциональное воздействие на читателя, он задаёт вопрос в никуда: «Кто ж, как не они, вверг Россию в позорные невиданные поражения, не сравнимые с поражениями царской России в 1904-м или 1915 году?» Чтобы понять главный изъян в этих яростных обличениях, достаточно вспомнить, как завершились войны с Японией в 1905 году и с Германией в 1918-м. Предвоенная советская внешняя политика заслуживает высокой оценки. Чего стоит такой факт: Сталин сумел расколоть Запад, не позволил создать объединенный фронт капиталистических государств, направленный против СССР.

К. Симонов в «Разных днях войны» искал ответ на важный вопрос: «Почему тогда, в Первую мировую, на второй год боев, к концу пятнадцатого года, немцы заняли всего-навсего лишь территорию царства Польского и часть Прибалтики, а в эту войну на второй год дошли до Волги?» По его признанию, он сначала не учитывал того, что «Вторая мировая война столкнула Советский Союз с неизмеримо более сильным противником, чем тот, с которым воевала царская Россия». Он «забывал и о громадной разнице в соотношении сил, и о грозно выросшей быстроте реализации временных преимуществ, которые дала нападающему техника времен этой войны по сравнению с техникой времен той». Он «забывал, что на протяжении всей Первой мировой войны против русских армий на Восточном фронте… действовало максимум около трети всех сил и средств германской армии, а ее главные силы оставались на западе». В 1941 году у немцев на Западе было менее трети своих военных сил, а вскоре там их осталось еще меньше.

А. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» небрежно бросил неразумную фразу о том, что наши войска отступали «по 120 километров в день». Если бы дело обстояло так, то немцы должны были подойти к Москве не позже чем через две недели. Б. Лебедев спрашивал: «Почему мой двадцатилетний отец бежал — не отступал планово, организованно, а бежал — в числе других солдат от Брест-Литовска до Москвы?» Его отец заслуживает, чтобы его защитили. Если бы он только бежал, а не сражался с немцами, то за 5 месяцев, которые понадобились им, чтобы подойти к Москве, оказался бы за Уралом.

Всё это не отменяет вопроса: так ли неотвратимы были в начале войны наши столь большие поражения? Они стали, как отмечалось, следствием ошибок нашего руководства в определении намерений нацистского правительства, германская агрессия для нашей армии и народа оказалась внезапной. А. Мерцалов утверждал: «Здесь кроется главная, если не единственная, причина поражений в начале войны».

Дата добавления: 2015-10-13